Давид III - Новая королева (2ч)

Прошло два дня. Давид проснулся раньше обычного. Вокруг еще не бегали толпы слуг, а он уже открыл глаза и задумался, подложив под затылок руку. Задумался над сном. Это не было пророчество или воспоминание, не были мечты или что-то пугающее, это был просто сон, просто не такой как раньше, не обычный. Густав открыл дверь ровно в шесть, тогда, когда королю уже давно следовало проснуться и подготовиться ко всем тем делам, что были запланированы у него на день. В спальню залетели многочисленные слуги. Поднесли к постели блюдце с холодной водой. Цирюльник расположил все свои вещи на столе, красиво разложил и начал готовить пену. Все приготовились служить, а Давид всё смотрел в потолок. - Вам нездоровится? - встревожился Густав, подскочив к его кровати. - Нет. Я здоров, - негромко ответил тот. - Сон... Какой хороший был сон... Я не хочу покидать его... - Но ваше величество. Слуги ждут, завтрак уже вот-вот подадут на стол. Вам нужно вставать. - У тебя были такие сны, которые хотелось воплотить в жизнь? - перевел на него задумчивый взгляд. - Конечно, ваше величество, - кивнул. - Но сейчас вы не во сне. Если хотите, могут принести завтрак прямо сюда, чтобы придворные не нарушали ваших размышлений. Но подняться вам всё же нужно. - Я так хочу обратно... - посмотрел он вверх. - Иногда появляются такие желания... Что мешают жить, пока ты их не воплотишь... - Хотите дать какой-то приказ? - Эх... Где Наана? Когда она уже вернётся? - Никто не знает. Возможно, как только потеплеет, они с Реко снова переберутся в замок. Тот взглянул на Густава: - Напомни после обеда, чтобы я подумал об этом сне еще. Мне хочется пофантазировать, представить, будто всё это действительно может случиться, - приподнялся, распахнул одеяло и сел на край, умылся ледяной водой из миски, вытерся полотенцем. Когда король пересел к цирюльнику, две служанки тут же принялись заправлять постель. Густав же задумался, наблюдая за королем и его подчиненными, что должны были выполнять свои функции без сучка и задоринки. "Сны ему снятся... Еще и Наана. Неужели опять на ее человеческую форму потянуло? - подозрительно отозвался об утренней эрекции. - Давид скорее не "чистый", а "любвеобильный", - покосился на служанок. - Чем ему одна из этих не приглянулась? Нормальные задницы у девчонок," - чуть было не ущипнул ту, что крутилась прямо под боком. Король же отбросил лишние мысли о снах и настроился на поход в туалет, где задерживаться было не принято. День прошел для него не очень заметно. Новые дела, новые вопросы: то судья необъективный горожанам попался, то грабители на рынке распоясались, то квартплату во всем районе подняли незнамо почему. На совете было не легче: бароны на севере не хотели мириться с тем произволом, что Давид приказал с ними делать, на юге опять проклятый лес всех пугать начал из-за жуткого воя по весне, а в завоёванной части Славии начались восстания из-за того, что их якобы любимую принцессу жестоко убили стрелой в голову. Давид в эту любовь верил слабо, да и жестокости там особо не было. Удар мгновенный, смерть - тоже. Разобраться с бунтами он приказал Нильсу, баронов оставил на Люциуса и наёмников, а лес - надо было уже выследить этих тварей, что его населяют и поубивать давным давно, руки только постоянно чем-то другим были заняты. Сейчас тратить гвардейцев на такое неоднозначное дело король не планировал. Решив еще несколько вопросов, к двум часам, он пошел на обед. Жарким была утка, на гарнир - какие-то ягоды. Не смотря на любовь к подобной пище, Давид ее проглотил с трудом, только из-за голода и усталости. Вспомнив о своем сне, королю стало только тоскливей. Начав ковыряться в мясе вилкой, он просто бросил это дело. Придворные даже удивились такой тоске и скуке. Густав вообще побледнел, думая, что его друг-повар жёстко облажался и его сегодня проведут на плаху. На самом деле слугу просто уволили бы, но Густав уже драматизировал. - Что случилось, ваше величество? - любезно подошел он к правителю. - Хотите что-то другое? - склонился над важной персоной. Давид же подпирал голову кулаком, слушая эти вопросы без видимого интереса. - Вам могут подать поросенка или говядину, - выровнялся и обернулся, жестом позвал слугу более низкого по рангу. - Что вы хотите? - нагнулся к королю. - Напиться... - тяжело вышло из Давида. Густав испугался глазами: - Напиться? Но почему же? Он уже знал, что если король и напивается до полуживого состояния, то от тоски и печали. Но чем были вызваны такие эмоции, слуга просто не понимал. Вся жизнь Давида была такой же как и раньше: дела, обед, отдых. Одни и те же лица, еда, действия. Никто из его жизни не уходил и не появлялся, никто за сегодня не успел как-то огорчить его величество, всё шло как обычно, своим чередом. Давид отвел взгляд. Ему было что ответить на вопрос Густава, однако объяснить этот ответ было до такой степени сложно, что он предпочитал молчать. "Одиноко мне... - вздохнул король. - Тоскливо и одиноко... - покосился на пищу. - Кто бы исправил это? Кто бы решил мои проблемы? Только я за всех всё решать должен, только я за всех в ответе... - закрыл лицо руками. - Я хочу сдаться. Пусть что-то решают за меня, - уронил руки на стол. - Я не могу. Я устал. Я сосна, которая сломалась во время шторма. Я хочу, чтобы меня полечили," - поднялся и печально вышел. Придворные поднялись вместе с королем, обозначив тем самым конец всей трапезы. Густав же поспешил за Давидом. Пристроился рядом. - Ваше величество, - любезно сложил руки вместе, - может быть вы желаете чего-то? Прокатиться, вина, может быть позвать музыкантов? - Нет, не хочу, - неохотно выдал. - Ты тоже меня оставь. Я хочу побыть один. - Хорошо, ваше величество, - поклонился и остановился, прекратив за ним идти. Давид же направился к покоям Арифа. Придя, посмотрел на двух стражей, приставленных к этой комнате и оценил их службу. Те стояли по струнке, исполняя свой долг как нельзя лучше. Король вошел. Внутри он обнаружил не только двух монахов, но и Ирину, что заботливо кормила своего мужа с ложечки, от чего карие глаза только улыбались. Наблюдая за всем этим процессом, Давид почувствовал зависть, да такую чёрную, что ему захотелось рассорить этих двух, чтобы они никогда больше не были счастливы. Выдержав пару секунд, он усмирил свои злые намерения и просто выгнал всех. Присутствующие поклонились и быстро вышли, не желая мешать и королю, чьё настроение совсем не было добрым. Проводив обоих монахов взглядом, Давид посмотрел на больного. Ариф был таким непринужденным и дружелюбным, что злой правитель отвернулся, опустив свои плечи, голову и глаза. Хоть тут, наедине с дорогим человеком он мог побыть собой, показать, что ему плохо и очень грустно, попросить поддержки. Давид присел на край кровати, взял приятеля за руку. - Как ты? - взглянул на него. - Тебя хорошо кормят? Тот моргнул, подтверждая. - Я поставил возле тебя стражу, - опустил глаза на ладонь, с которой начал играться. - Больше никто не проберется к тебе и ничего плохого не сделает, - согнул все пальцы и начал по очереди их разгибать. Больной глядел на него обеспокоенно: "Что случилось? Почему вы такой грустный?" Но Давид больше не говорил. Он не хотел говорить, а если и хотел, то не понимал о чем. Ему было неловко говорить о своём состоянии тому, кто даже с кровати встать не может. "Подумает, что я издеваюсь над ним... Жалуюсь на такие мелочи... С пустотой можно жить, а вот без тела - нет," - взглянул на него. Такие чистые и искренние глаза даже удивили больного. "Да он как открытая книга!" Давид опустил взгляд к их рукам и остановил игры с поглаживаниями. Не давая отсчета самому себе, он взял приятельские пальцы в замок и крепко его сжал. Посмотрел в карие глаза. Казалось, он ждал ответа на вопрос, который не был озвучен. Он глядел на Арифа самой душой, что аккуратно выглядывала из-за глаз, будто показывая всю уязвимость этого человека в настоящий момент. Больной же задумчиво посмотрел на их руки, лицо. Он понял, что от него хотят, однако он сам этого явно не хотел. Ариф отвел взгляд в сторону и вниз, говоря "нет", однако рука его предательски вздрогнула, говоря королю неловкое "да". Давид тут же расслабился, нежно улыбнувшись глазами и уголками губ. - Ариф... - тихо прошептал он, с любовью прижав его руку к сердцу. Это неловкое, даже смущённое подрагивание успокоило его, дало не надежду, а саму любовь, взаимность, которой Давид так хотел. Больной же с шоком посмотрел на эту ожившую ладонь. "Она дернулась! Я двигаюсь! Я могу двигаться!" Гость потешно улыбнулся на эти широкие и восторженные глаза. Поцеловал ручку. - Ты будешь двигаться. Всё будет хорошо. Ариф посмотрел на него: "Правда? Я уже не верил. Я двигаюсь! Я может буду снова ходить!" Давид нежно улыбнулся: - Какие у тебя глубокие глаза. Я бы смотрел на них вечно, - наклонился к нему в намерении ласково поцеловать, прижимая обессиленную ладонь к сердцу. Но в последний момент он приоткрыл глаза и заметил то, чего видеть он точно не хотел. Ариф отводил глаза далеко в сторону, откровенно не желая соприкасаться с королем чем-то таким личным как губы или щеки, язык. Он вообще не хотел как-то сближаться с ним, не хотел, но отказать был не в состоянии. Давид бы перевел в шутку, различив в этом взгляде какую-то манипуляцию или обиду, но там их не было. Это было только подчинение, неохотное, безотказное. Чувства, которые правитель дарил ему, никогда не были взаимны. Давид раскрыл шокированные глаза, поднялся, положил его руку на место и чуть отошел, не в силах отвести взгляда. Больной посмотрел на него неохотно, будто извиняясь и брезгуя одновременно, однако извиняться было уже лишним. Король же стоял перед ним совершенно беспомощный и поверженный. Брошенный, отвергнутый, никому не нужный. Выдержав паузу, он тут же развернулся и стремительно направился к выходу. - Прости. Я думал... - притормозил, взявшись за ручку. - Да какая разница что я думал?! - резко ее открыл и вышел. Ариф же замер в ужасе. Давид шел по коридорам злой, устрашая тяжелым шагом каждого, кому по воле случая повезло его встретить. Он хотел рушить, кидать предметы и ломать мебель, да так бить кулаками в стену, чтобы ему самому было нестерпимо больно. Чтобы эта боль поглотила его, чтобы уничтожила само зерно его уязвимости. Чтобы уничтожила его самого, сделав камнем, бесчувственным куском металла, что является только инструментом управления, но никак не человеком. Беспомощный, брошенный и никому не нужный, он хотел чуть ли не плакать от своей жизни. Но кто бы ему позволил? Он - король. О себе ему надо думать в самую последнюю очередь. И не смотря на это, сердце его болело. Израненное и давно потрескавшееся оно просто искало приюта в чьих-то руках. В чьих-то хороших и заботливых, теплых, надежных. И оно его не получило. Очередное "нет", очередное "не хочу, ты мне противен". Очередное "ты недочеловек, от тебя мне нужны только деньги и власть". Очередное "я ваш слуга, я не смею вас огорчить и отказать вам". Проходя мимо какой-то собаки, Давид зло пнул ее, от чего та заскулила. "Шавка подзаборная, - издевательски обернулся на нее. - Этот Ариф не лучше собаки." Зайдя в свои покои, король гневно расстался с золотом, развешанным по нему в разных местах, и бросил его на кровать. Схватил с полки подсвечник, сунул его в камин и нетерпеливо зажег каждую из пяти свечей, после чего открыл тайный ход и спустился в самый низ, в катакомбы. Только тут он смог рухнуть возле могилы Марики и горько расплакаться, обняв себя за колени. Только она его понимала, только она его поддерживала и любила, только она могла его успокоить и приголубить от любых невзгод. Только ей он нужен был таким, какой он есть. Прошло всего полчаса, как к Давиду спустились сразу несколько слуг во главе с обеспокоенным Густавом. Никого не мог оставить равнодушным этот жалобный плач и периодический волчий вой, что шел от брошенного и всеми покинутого короля. Завидев их, Давид сам поднялся, неловко вытер слезы трясущимися руками и перехватил плечи, желая обнять сам себя, будто защищаясь от всего того холода вокруг. - Чего вам? - кивнул он на всех. - Рыдающего полумужчину вы уже видели. Чего сейчас хотите? - Ваше величество, вас ищет Филипп, - аккуратно подошел к нему первый слуга. - Зачем? Он сам справиться не может? - опустил голову и угрюмо пошел к лестнице. - Может, но вы совсем не предупредили его, - кивнул какому-то слуге на подсвечник и поспешил за королем. - Не предупредил насчет чего? - Насчет короля Нории. - Он должен был приехать через две недели. Сзади уже семенили трое слуг, несущих в своих руках факел и подсвечник. - Приехали их слуги, во главе с тремя графами. Их всех так много, что не понятно, что с ними делать. - У Филиппа много мозгов, - печально глядел себе под ноги. - Он не может что-то придумать? - Он вообще в расстерянности. Вы же не предупредили его. - Пусть поселит всех их в замок на северо-востоке. Чей он там? Я собираюсь жениться на какой-то из принцесс Нории, так что выставьте меня и мое королевство в лучшем свете. - Хорошо, ваше величество, - кивнул тот. Поднявшись в свои покои, Давид обнаружил, что он весь в паутине и пыли. Густав тут же приказал своим помощникам почистить королевскую одежду, а сам убежал к Филиппу, дабы передать волю правителя. Мужчина аж подавился, так неожиданно была преподнесена идея о предстоящей женитьбе. Сейчас он говорить с королем не осмелился, так как по словам Густава он был совсем не в состоянии думать сейчас о чем-то, поэтому перенес беседу на следующий раз. В конце концов на совете они точно всё это обсудят. Давид же не захотел оставаться в своих покоях, так что дал приказ принести ему теплый плащ, и шапку с перчатками, быстро одев которые, он вышел в сад и прильнул к полюбившейся статуе Марики, что нежно глядела на корону своего мужа. Эту тоску не смел нарушить даже ветер. Король продолжил тихо плакать уже на морозе, горюя обо всем подряд. Тереза, лишь услышав о приезде слуг королевской четы, подскочила с места. Она как раз находилась в своей комнате и спокойно читала книгу, как вдруг - это. Тут же приказала Ирине подправить ее корсет, весь наряд, прическу. После чего просто-таки вылетела в коридор и быстрыми, надменно-величественными шагами направилась к Амирану. Взгляд ее был холодным, оценивающим, а движения - скованными, строгими. Миновав коридор, другой, третий, ей встретился один из родных слуг, что глубоко девушке поклонился. Тереза взглянула на него лишь мельком, будто совсем не предавая значения этой пешке. Уже приближаясь к кабинету казначея, она сбросила скорость, начав буквально плыть по помещению. Руки ее были сомкнуты в районе живота, а голова ни на миллиметр не опускалась, из-за чего взгляд вниз становился надменным. Всё это было из-за знакомых лиц, что буквально-таки столпились возле кабинета. Все отвешивали ей глубокие поклоны. Подойдя к двери, девушка покосилась на какого-то посыльного, что тут же спохватился и суетливо открыл перед ней, как-то невнятно извиняясь за медлительность. Тереза неспеша зашла внутрь. Мужчины, что находились там, были откровенно заняты спорами и договорами. Приезжий казначей был человеком среднего роста и возраста, с небольшим животом и в хорошей одежде. Голос его был пронзительным и скрипучим, а дикция - четкая, отчеканивающая каждое слово. Конечно же они обсуждали деньги, но Терезу это интересовало не сильно. Девушка тактично откашлялась, привлекая к себе внимание. Гость тут же обернулся, поднялся и глубоко ей поклонился: - Венера, здравствуйте. - Я хотела бы поговорить с его милостью, - холодно вышло из нее, при взгляде на округлое лицо. - Ваше... - Наедине, - жестко перебила его девушка. - Оставьте нас на пару минут. - Как пожелаете, - поклонился тот и вышел, закрыл за собой. - Венера? - озадачился Амиран, посмотрев на нее. - Закройте дверь на ключ, - быстро прошептала она ему. - У нас будет какой-то серьезный разговор? - нахмурился мужчина, также притихнув. - Не хочу, чтобы они подслушивали. Тот кивнул и поднялся. Закрыв выход, вновь посмотрел на девушку: - Венера? Это ваше имя? Тереза тяжело выдохнула, опуская руки и плечи, снова становясь живой и чувствительной: - Да, меня зовут Венера, - отвела взгляд. - И мне придется уехать, - подошла к нему и прижалась к телу. - Я так не хочу... - крепко его сжала. - Ох, солнышко... - приобнял девушку. - Нельзя, чтобы кто-то знал о наших отношениях, - посмотрела на него вверх. - Заставьте своих друзей молчать, если они что-то знают. И снимите со стены мой портрет. Никто не должен видеть меня в том виде, в каком я там изображена. - Солнце... - сел на стул, ранее занимаемый гостем. - Это само собой разумеется. - Мои родители повесят вас, если узнают обо всём, - положила руки на его щеки, печально глядя в глаза. - Мы расстаемся надолго? - обрамил ее тело своими длинными и костлявыми руками. - Нет. Когда мои родители приедут - мы снова встретимся, - тоскливо поцеловала его. - Ох... - печально протянул. - Как я должен вести себя с вами? - Я представлю вас своим другом, если будет благоприятная обстановка. Скажу, что вы помогали мне с чем-то. - С чем? Я не хочу подставить кого-то из нас перед ними. - Пусть вы знакомили меня со всеми и заботились. - Не так далеко от правды, - нежно улыбнулся. - Я буду скучать, ваше носейшество, - шмыгнула носом. - Венера... - ободрительно улыбнулся. - Идите ко мне, - прижал ее к телу. Девушка крепко его обняла, после чего страстно прильнула к знакомым губам. Вышла из кабинета она не теплее и ласковее льдинки - образа, который она немного утрировала, из-за того, что долго им не пользовалась. Уже этим днём, приезжие слуги собрали все ее вещи и перевезли всё в замок, выбранный Филиппом для приема королевской семьи. Ирина же была оставлена в родном замке, исполняя приказ о сохранении драгоценных любовных писем и некоторых картин, где художница изобразила такое, о чем ее знакомым точно уж не надо было знать. Следующим днем, на совете, Филипп поднял вопрос о женитьбе. - Вы собрались жениться, Ваше величество? Почему так неожиданно? Вы никому ничего не сказали. - Это не моя инициатива, - печально ответил тот, подпирая голову ладонью. - Король Нории хочет этого. В принципе, я не против породниться с их семьей. У них хорошая земля, богатства, и хорошая репутация. Кто-то скажет, что это плохая идея, жениться на какой-то из норийский принцесс? - оглядел всех. - Нет, что вы, - выдал Люциус. - Этот союз действительно очень выгодный, но вы ничего нам не сказали. Сейчас в попыхах придется готовиться и выделять место, дату и много ещё чего для проведения коронации. - Не беспокойтесь. Мои тесть с тёщей приедут только 14-15 числа, далее две недели они будут гостить, за которые я женюсь. Так что подготовиться можно. - На какой же из принцесс вы собрались жениться? - поинтересовался Амиран. - Я еще не решил на какой. Я заинтересован просто породниться с ними, а не усадить себя на их трон. Выберу ту, что понравится. - В Нории, кажется, трон наследуют только мужчины, - задумался Нильс. - Возможно, но если все мужчины в роду поумирают, - перевел взгляд на министра, - то переключатся на женщин и их мужей. - Нет, это я не к этому сказал. Просто их девочек не учат быть королевами. - Марику тоже не учили, - пожал плечами король. - Но она так-то ею и не была. - Но что если наша новая королева захочет вставить своё слово? - поинтересовался Филипп. - Она же женщина, ее не так сложно заинтересовать чем-то другим. К тому же я уже продумал, чем моя жена будет заниматься. - Детей рожать, - усмехнулся Юлиан. - Не только. В перерывах между рождением наследников я надеюсь она наладит отношения со всеми придворными. Этому их точно учат. Хорошие отношения с теми, кто тебя окружает, никогда не помешают. На протяжении следующих двух недель, все слуги и двор готовились к приезду короля Филиппа V и его супруги Анны в сопровождении дочерей. Замок на Тернистом холме быстро обустроили и заставили мебелью, дочиста вымыли и украсили. Давид назначил празднество на день приезда гостей, так что повара уже заблаговременно начинали что-то коптить и вялить, составлять меню и планировать как и в каком виде всё будет подаваться. Амиран и Венера всё это время не общались, не переписывались и даже не виделись, так что тоска друг по другу была у обоих. Однако скучать и предаваться грусти было не время. Девушка с головой ушла в управление слугами, что были заняты обустройством замка, а мужчина был занят подсчетом растрат на королевскую семью и налогов, что приходили вначале месяца. Давид же все эти дни ходил уставший и совсем безрадостный, поникший. Многие списывали это состаяние на приготовительную суету и близкую женитьбу, которой он совсем недавно противился как только мог. Однако настоящая причина королевской тоски была не известна никому, кроме него самого и больного Арифа, к которому он больше не приходил. Даже известия о мелких движениях и постепенном выздоровлении, больше не вызывали у Давида каких-либо эмоций. Он занял свою голову королевской семьёй и выбором невесты, размышлением над тем, какими качествами должна обладать королева Кромии. Кроме того были и другие заботы. Такие, как например негласная война с баронами в роще, что с каждым новым днем набирала всё бо́льший оборот. Уже к 15-му числу приехал и Леонид, однако он участвовал во всем этом без особого энтузиазма. Воспоминания о жестокости собственного сына всё еще не давали ему нормально спать.