Познать верность - это честь

— Сатору, ты уже слышал? На лесопильном производстве объявился любопытный индивид. Наш инспектор — маг, внедрённый в токийское отделение полиции, уже прибыл на место и подтвердил о наличии концентрированной проклятой энергии. Говорит, что от людей так не «пахнет». Директор Яга сидит в кожаном кресле и с наслаждением потягивает свежезаваренный травяной чай, ненавязчивый аромат которого лёгким, но устойчивым шлейфом окутывает небольшую комнату, служившую ему рабочим кабинетом. Напротив него, развалившись на диване, бездельничает Годжо Сатору, и на его лице всеми красками играет абсолют безразличности — в своём искусстве лукавить он давным-давно постиг каждую её ипостась. — Хотите, чтобы я разобрался? Шестиглазый сладко потягивается всем телом, совсем не стесняясь широкого зевка. Он так устал от своего грандиозного безделья, что готов взяться за любую мелочь, лишь бы развеять эту гнетущую скуку. Жаль только, что хаотично выстреливающие задания, прямо как элитные проститутки Квартала красный фонарей, способны принести в его жизнь толику нового и интересного — в лучшем случае — всего лишь на час. — Пока что в этом нет необходимости. Заверяет его директор и делает глоток любимого напитка. Информация, перенаправленная ему на личный портативный планшет, откровенно говоря, совсем не предназначена для посторонних глаз. Личные дела бюро. Этим всё сказано. А сотрудникам магического техникума принимать участие в подобных разбирательствах — чести мало. Просто так уж сложились обстоятельства, что текущий инспектор оказался на редкость сговорчивым. Поэтому, обремененный любопытной информацией, совсем не побрезговал поделиться с директором магической академии. Скажем так… на дружеской основе. — М-м, какая жалость. Ложь и правда в голосе Годжо смешивается так же, как сливочный пудинг с черничным вареньем. Он говорит просто и отстраненно — как всегда — и проявляет истинной заинтересованности в повисшем в воздухе диалоге меньше, чем хотелось бы ему самому. Наверное, достаточно трудно удивляться миру, который больше уже не может предложить тебе хоть что-нибудь, до чего ты не в состоянии дотянуться лично, взять у него сам. В случае Сатору — стоит лишь пожелать. Впрочем, Годжо не успевает привести собственные мысли к очередному философскому завершению и отвлекается на неожиданное изменение в мимике директорского лица: Масамичи, с завидным приливом странной оживлённости, всматривается в дисплей планшета и его очень тёмные глаза, обрамленные густыми ресницами, сейчас не скрытые за стеклами-хамелеонами излюбленных очков, шустро бегают туда-сюда, отпечатывая в сознании информацию. Сатору почти завидует его энтузиазму и хочет ощутить такой же по силе прилив свежих эмоций, едва ли не проклинает грёбаную Вселенную за то, что та ни в какую не хочет исполняет его очень смелые мечты в реальность. — Инспектор составил фоторобот. По словам свидетеля, этот мальчишка чуть не прикончил его, буквально «выпив» все жизненные силы. Занятно, не находишь? Яга протягивает гаджет Сатору и тот плавно принимает в свои руки устройство. Чёрная ткань глазной повязки никак не мешает ему всматривается в прикреплённый с изображением файл. Фоторобот совсем не вызывает в нём любопытства, как и мельком описанные детали нашумевшего среди шаманов дела, составленные на показаниях пострадавшего мужчины. Единственное, что интуитивно цепляет Сатору — это незначительное упоминание вампиризма и личные ощущения жертвы, которая описывает своё состояние как «опустошённость», сравнивая себя с «живым трупом». — Ну, если он кровосос — наймите Ван Хельсинга. Отшучивается шаман, ссылаясь на попсовую культуру кинематографа, после чего возвращает директору его планшет. На самом деле, ему совсем не смешно. За окном давно стемнело, а спонтанная встреча, навязанная Масамичи самим Сатору, затянулась вот уже на несколько часов. В связи с последними событиями, необходимость обсуждений некоторых деталей обучения Итадори Юджи — неприятная и вынужденная мера, на которую приходилось идти всем. Так уж вышло, что Двуликий в мальчишке взбесился, а остановить ментальный прорыв и утихомирить бушующее проклятие особого ранга совсем не представляется возможным, если ты не обзавёлся на днях титулом «Сильнейшего». Особенно, если ты первогодка магического техникума, едва ли научившаяся выстраивать мысли в правильном порядке, определяя критический статус собственной расширенной территории. А именно таким и был Фушигуро, славно получивший по морде от обезумевшего Сукуны. В теле товарища, тот любезно подарил ему потрясающих — в буквальном смысле — люлей. И Мегуми принял на себя их все, прямо в упор, после чего еще долго харкал кровью, пока Сёко спешила ему на помощь. Тем же вечером чёртов Совет Старейшин вновь поднял вопрос о незамедлительной казни Итадори. Разумеется, беспредельной радости старых консервативных ублюдков не было предела, пока они перемывали все косточки «Сосуду» и подсчитывали голоса «за» и «против» исполнения правосудия. Годжо тогда просто чудом сдержался, поскрипывая зубной эмалью и ежесекундно растрачивая резерв глубинных запасов собственной выдержки и терпения. В тот момент сладкие мысли о дезертирстве, преследовавшие его всю сознательную жизнь, набатом стучали по пронизанному злобой рассудку и призывали дать волю томящимся внутри эмоциям. Той хвалёной огромной силе, доселе успешно сдерживаемой. Сатору знал: будь его воля, никто бы не смог помешать этому — у них бы попросту ничего не вышло. Но так некстати всё понимающие глаза директора и обнадеживающие в невинной справедливости убеждения собственных учеников поубавили его прыти, возвращая Шестиглазого мага в привычное состояние покоя. Так уж вышло, что Сатору свыкся не только со своей излюбленной маской, вечно скрывающей его глаза; он давным-давно прирастил к собственной коже лица еще одну, укрывающую и спасающую его обнаженные и резкие от мира эмоции. Или мир от них. «Скорее, второе», — додумывает Сатору и в этом его заключении нет ни грамма самодовольства — сплошь факты. Он выходит за пределы директорского кабинета, обмениваясь прощанием, после чего направляется к ожидающей его машине. Годжо вспоминает, что Итадори, пришедший в себя этим утром и совершенно ничего не помнящий о потере контроля над собственным телом, жалостливо выпрашивал у него возможности совместного спарринга. Кажется, Юджи с Мегуми затеяли грандиозный спор, в котором победителем станет тот, кто дольше другого выстоит в условной битве против сенсея. Жаль только, что они еще не знают: триумфатора не будет. На следующий день Юджи опаздывает на запланированную индивидуальную тренировку с Сатору, о которой просил сам, и огребает учительского пинка сразу же, как только, взмыленный утренней пробежкой, переступает порог школьного додзё. В отместку за халатное отношение, непомерной наглости сенсей вытирает тушкой Итадори все стены — так он учит хорошим манерам. А после, раскрасневшегося и тяжело дышащего, награждает ученика десятиминутным перерывом, по завершению которого грозится вновь страстно прикладывать угрюмую физиономию мальчишки к тренировочными татами. — Вас вообще реально задеть? Спрашивает Юджи в перерыве между жадными глотками освежающей минералки. С него градом льётся пот и тридцатиградусная жара на улице лишь усугубляет всю ситуацию. Сатору сидит рядом с ним, на низенькой скамье, но не отвечает. Совершенно ясно, что ему тоже жарко. Он резким движением руки проводит по своим волосам, пуще прежнего взъерошивает непослушные белые вихры, после чего спускается ладонью к своему лицу и цепляет кончиками пальцев край повязки, стягивая её вниз. Итадори заворожённо наблюдает за движениями рук Сатору, сильно опасаясь, что сенсей заметит его скованный любопытством взгляд. Его наивность и безмятежное непонимание, что же такое Сатору Годжо, рисует вокруг Юджи образные мирки, в которых всё чётко, просто и не требует дополнений. Юношеское восприятие гласит предельно ясно, что за повязкой, когда она скрывает учительский взгляд — лишь тьма, и выдающимися врождёнными навыками с бесконечными часами тренировок можно выжать максимум из минимума. Годжо практически смешно за такие нелепые выводы о самом себе, потому что он чувствует их интуитивно, как зверь, но терпеливо помалкивает и понимает, что верхом глупости будет спугнуть собственных утрированных последователей, приоткрыв личину монстра и похерив всю романтизацию понятия «Сильнейший». Но в одном он уверен наверняка: мир еще не раз удивит Итадори. — Ты так дыру во мне просверлишь. Наконец, подаёт признаки присутствия в этой реальности Сатору, а Юджи мигом заливается краской, уповая, чтобы со стороны это выглядело как крайняя степень реакции организма на ужасающую духоту. Он стыдливо отводит свои глаза в сторону, нашаривает рукой смартфон и с неистовым интересом впивается взглядом в новостную ленту, старается зацепиться им за особенно удачные информативные посты. Скорее бы отвлечься от этих насмешливых глаз напротив. Юджи ненавидит себя за эту маленькую оплошность, и совсем не понимает, что Сатору чётко видит всю её истинную величину. Он собирается уже встать со скамейки, беспощадно добивая последние мгновения сладкого безделья, как вдруг озадачивается интересной новостью, что-то выуживая из преисполненного разношерстными помоями Интернета, с неподдельным удивлением вчитывается в информацию. Поглощает её, как песок поглощает воду. — Учитель, зацените-ка! Годжо тоже не может сдержать собственного любопытства, взращенного на потребительском отношении к обществу, идёт у того на поводу. Он заглядывает в дисплей, выискивает и цепляет глазами все тривиальные метки — умышленные хитрости, благодаря которым создатели всевозможного контента и информативных публичных страниц завлекают свою аудиторию, подогревая к скучным событиям интерес последней. — Кажется, я уже видел этого человека. Пару дней назад, в нашей любимой кафешке, в Уэно. Поясняет Итадори, приближая пальцами интерактивный рисунок фоторобота человека, о котором идёт речь. Он продолжает вчитываться в текст и с ужасом для себя осознаёт, что, вероятно, по незнанию упустил грозного преступника, едва ли не лишившего жизни другого человека. И вора по совместительству. Юношеский максимализм трепещет в крови, посылая сигналы и импульсы в мозг, заставляет Итадори спешно принимать решения в пользу общества — именно так, как учил его покойный дед. Но Юджи быстро растрачивает весь свой энтузиазм и скоропостижно гасит разбушевавшееся пламя несвершившихся геройств. Сатору лишь усмехается на это, видя все прелести стремительно улетающей мечты сотворить благое дело, когда мальчишеские глаза тускнеют и в них обязательно появляется нездоровый блеск, способный привести к недрам чужой обители — конечно, если знать, как туда идти. — Это точно он, схожесть просто поражает, — Юджи пожимает плечами, сам для себя неосознанно проецирует этот жест в мир, соглашаясь и сомневаясь в собственных словах. — Мы столкнулись в дверях, случайно. И после этого я… Итадори осекается, умолкает, неосознанно тянется указательным пальцем к кнопке блокировки экрана, намереваясь избавиться от сиюминутного видения и дурных последствий встречи с Сукуной, рассказанных ему самому уже после инцидента. Но Годжо не даёт ему этого сделать, быстро перехватывает чужую руку, вынимает из похолодевших пальцев телефон. Это приводит Юджи в замешательство. Сатору собственнически вторгается в чужую интерактивную жизнь и бесцеремонно знакомится со статьёй о розыске — теперь уже лично. Он узнает в нарисованном портрете лицо, о котором вчерашним вечером рассказывал директор, и хитросплетённые пересечения жизненных линий на полотне реальности начинают заботить Сатору чуть сильнее. — Выпустил Двуликого, ага, — беззлобно завершает за него Годжо, приближая рисунок и всматриваясь в черты лица молодого человека, изображенного на нём. — Я ведь не специально, — несмело и очень тихо отзывается Юджи, проинформированный о едва ли не свершённом Сатору старческом геноциде. Тот ведь защищал ученика от вездесущих лап правосудия Старейшин, но теперь самому Юджи совсем не по себе. Совесть больно покусывает его сознание, призывает сделать из себя добровольную жертву «во имя» и «во благо» — и не важно, чего. Но глаза Сатору смеются, как и его губы, и всё его естество; и это каким-то невообразимым образом выветривает из Юджи все зачатки, резонирующие со словами «сдаться» и «проиграть». — А я тебя и не виню, — так, как бы между прочим, заверяет мальчишку Годжо, прежде чем всё его внимание переключается на изучаемый объект. — Говоришь, столкнулся с ним и Сукуне прорвало котелок? Итадори неистово кивает, вспоминая, как это было. Тогда они уже разминулись. До этого незнакомец лишь внимательно смотрел на Сосуд Двуликого, вероятно, полный сомнений, а потом просто ушёл. Спустя время, Юджи сидел за столом и ковырялся соломинкой в остатках молочного коктейля, как внезапно очутился в пределах Демонической гробницы Двуликого. Дезориентированный и совершенно не понимающий происходящего, он на интуитивном уровне вознамерился противиться принуждённому пленению в чужих недрах сознания, но далеко не сразу обратил внимание на сильные изменения вокруг. Буддистский храм, увенчанный черепами и кровавыми реками, рушился у него прямо на глазах. Таял, как песок от лижущих его солёных волн на морском побережье. Осыпался хрупкими мёртвыми листьями на ветру. Встревоженный Сукуна в тот момент восседал на своём чудовищном троне — выше всех стремительно летящих вниз камней — и никак не мог совладать с собственными эмоциями. Его такое схожее с Итадори лицо постоянно дёргалось, опущенное вниз, словно от одолевающих его приступов боли, но он никак не мог унять дрожь. Бешеными глазами смотрел в никуда, затем переводил взгляд на Юджи — и сквозь него. Совсем как умалишенный, который не в состоянии понять, что реально, а что — нет. В тот миг его руки были намертво сцеплены друг с другом, а когтистые пальцы остервенело рвали собственную плоть, пускали струйки крови. Он молчал. А дальше Юджи ничего не смог запомнить. Его отрезало от всех реальностей: от товарищей и собственного мира, от Демонической гробницы, тогда больше походящей на руины, даже от неистребимой личности Сукуны — тот так и продолжил сидеть в молчании, обездвиженный и без интереса ко всему. Пока не вырвался наружу. — Он долго бушевал? — осмеливается снова поднять ненавистную тему Итадори и почти сразу же жалеет об этом. В голову стремительно врываются неприятные картины, проливают свет на последствия потери контроля над могущественным проклятием. А еще то болезненное выражение лица Фушигуро, вспоротый живот которого под напором выплёскивает необходимую для поддержания жизни в организме кровь. Жутковатое зрелище. — Не долго, — Сатору неоднозначно дёргает плечом, усмехается. Возвращает гаджет в руки законного владельца. — Я был неподалёку. Но легче от этого, почему-то, не становится. — Я тут подумал, — вдруг продолжает Шестиглазый, смерив ученика провокационным взглядом необычных глаз, прежде чем прячет их под своей излюбленной повязкой. — Надо бы его найти. — Зачем? — искренне не понимает такого рвения Итадори и, откровенно говоря, совершенно этого не желает. Его до невозможного пугает перспектива вновь столкнуться с взбесившимся Сукуной, пугает возрастающий риск потерять над ним контроль. Кем бы ни был этот человек с фотографии — и что бы ни стояло за внезапно проснувшимся интересом учителя — он просто не мог позволить этому случиться вновь. Он не мог. Но мог Сатору. И у Юджи просто не оставалось выбора. Именно поэтому, этим же вечером, смирившись с категорическим учительским «надо», Юджи тащится за спиной у Годжо. Их путь лежит в Уэно, где сутками ранее Итадори имел честь просрать контроль над Двуликим. Сатору говорит, что оставшийся шлейф проклятой энергии обязательно укажет путь к своему хозяину, но Итадори искренне надеется, что на этот раз учитель не прав. Сукуна внутри заходится воплем, стучит по барабанным перепонкам Юджи, призывая его убраться подальше, прямо к чёртовой матери. Грозится выгрызть его сердце снова, и на этот раз — буквально, собственными зубами. Вот только совсем не поясняет — почему. Но Итадори быстро переключается, когда разбушевавшиеся и хаотичные ветреные порывы пробирают его до самых костей, заставляют мечтать о тёплом пледе и потрясающем какао, которым каждый раз любезно делится с ребятами Нобара, перед тем, как ложится спать. Сатору шагает впереди, медленно и лениво передвигает длинными ногами, периодически подгоняет сбавившего шаг ученика. А еще обязательно подбадривает его тем напоминанием, что первые десять пальцев Сукуны, уже поглощённые Итадори, сгодятся лишь для разогрева. — За углом… Мы встретились там, — информирует учителя продрогший на ветру Юджи, пока сам сильнее кутается в жёлтую толстовку, чему чертовски рад. Летняя школьная форма, грамотно сшитая для активной деятельности боевого мага, оказывается, совершенно не способна защитить тело от внезапно испортившейся погоды. Годжо пропускает Итадори вперёд, чувствуя, как ласково приземляются на лицо первые дождевые капли. Они рушатся прямо с неба и Сатору незамедлительно активирует свою «бесконечность» — отстраняет от себя природу. Но Юджи так не умеет. Никто так не умеет. И веющая прохладой досада — это всё, что ему остаётся. Они поворачивают на пересечении улиц и Итадори видит знакомую вывеску «simple.» Приятная глазу подсветка в надвигающихся сумерках пробуждает острое желание поскорее наведаться внутрь, спрятаться от настойчивого ветра и холодного дождя. Юджи ускоряет шаг, едва ли не срывается на бег, но всё равно не успевает. Он чувствует, как дорога под его ногами заходится сильной вибрацией, а после разрушается на части, прямо на глазах поднимая в воздух клочья земли и отдельные куски выдранного асфальтного покрытия. Юджи спотыкается, теряя опору. Он тоже поднимается вверх. Окружающий мир вокруг него растворяется, всасывает в образовавшуюся в пространстве воронку саму реальность и даже Юджи. Оставляет за её пределами всё лишнее. Сатору поблизости совсем не видно. Всё смазывается и стремительно теряется во всей этой невообразимой пляске неразборчиво двигающихся в воздухе предметов, из-за чего Итадори начинает нервничать еще сильнее. Его ладони потеют, а дыхание сбивается. Подхваченное густым потоком тёплого воздуха тело куда-то перемещается. Энергия несёт Юджи сквозь само время, пока он не оказывается в большом и просторном помещении. Монолитные стены с каменной кладкой и необыкновенная тишина, обитающая в них, заставляют Итадори слышать гул собственного сердца. Он осматривается, смаргивает первостепенный ужас и с удивлением отмечает, в каком красивом месте оказался. Огромный зал, напоминающий часть грандиозной крепости древности, тёмный и мрачный, начинается прямо у него за спиной и, огибая пространство дугой, завершается за большой каменной статуей зверя. Она напоминает ему огромную собаку. Юджи присматривается получше и различает среди этой тьмы человеческий силуэт. Он сидит на каменных лапах чудовищного изваяния, поигрывает в руке кинжалом и смотрит прямо на Итадори немигающим взглядом алых глаз. — Подожди-ка, это ведь ты… — начинает говорить Юджи и сразу же чувствует, как резко перехватывает его горло. Он не способен больше вымолвить ни слова. Его пережимают — душат — странной силой, но не лишают жизни. Просто советует молчать. Человек перед ним не двигается, сливаясь с холодным безжизненным валуном, на котором восседает, а Юджи всё больше мерещится, что преданный огранке камень, олицетворяющий монстра, отнюдь не так бездушен, как кажется на первый взгляд. Итадори успевает заметить одно мельчайшее движение на периферии восприятия, прежде чем Келл оказывается у самого его лица. Его рука, необычно мерцающая в неверном свете свечей, отбрасывающих на стены зловещие тени, тянется к мальчишке и осторожно касается плеча, пока вторая — с кинжалом — очерчивает самым остриём контур чужих губ. Итадори сглатывает, боится, пока Келл несильно сжимает пальцы, чувствует мощную пульсацию под ними. Он знает, что там быстрая кровь бежит по глубокой артерии и никакие мышцы и плоть не в состоянии укрыть её от этого прикосновения. — Покажись, — приказным тоном говорит незнакомец и Юджи чувствует, как Двуликий призрак внутри еще глубже зарывается в пределы собственной гробницы. Он ничего не может с этим сделать, обездвиженный и сбитый с толку, смотрит на человека перед собой и ощущает, как внутри у него разрастается буря. Он хочет дать волю Рёмену — очень хочет — и интуитивно призывает его к действию, вверяет свою плоть в его милость, вот только проклятый дух напрочь отказывается от Юджи. Он сидит на своём троне, возведённом на груде черепов, и скрывает собственное лицо за ладонями, пока его гробница трещит по швам, ломается и осыпается камнями, разбрызгивая резервуар с кровью. У Юджи из носа хлещет она же. — Покажись, Двуликий, — повторяет Келл, сильнее сжимая свою руку на плече Итадори, а тот, не удержавшись, заходится истошным воплем. Про себя, потому что чувствует, что собственный рот по-прежнему не в его власти. Чувствует, что расщепляется его нутро. Сукуна внутри давится прилипшим к горлу комом, таким же, каким давится сейчас и Юджи, но продолжает отчаянно скрывать своё присутствие, хотя понимает, что уже давно разоблачен. А Итадори кажется, что он кричит по-настоящему; кричит, корчась от боли и впервые в жизни чувствует, насколько неспокойно сейчас и Двуликому — это чертовски жутко. Келл отходит от мальчишки на шаг и наставляет клинок туда, где трепещет его сердце. Жёлтая ткань толстовки натягивается, намереваясь разорваться в месте, где соприкасается с острым кончиком кинжала, и черноволосый незнакомец с глазами цвета рубинов давит сильнее — пускает Юджи кровь. Рёмен внутри невесело усмехается, царапая клыками губы, пока Итадори медленно вбирает в себя пропитанную проклятой энергией сталь. Клинок плавно режет его кожу, проникает немного глубже, причиняя боль — стремится добраться до критический точки, чтобы вынудить Двуликого, наконец, явить себя. Спасти свой Сосуд… — Почему ты отвергаешь меня? Произносит свой вопрос Келл, и в его глазах Итадори видит обращение сквозь себя. Он силится подняться, пошевелить рукой, хочет выпутаться из этих незримых оков, стягивающих его тело магическими цепями, но никак не может подавить чужой контроль. Лёгкой пульсацией в висках, она ежесекундно возрастает, неминуемо склоняет собственное тело к подчинению. Юджи кажется, что так он постигнет свой конец. Что прямо сейчас, отрезанный от всего мира и поглощённый враждебной территорией, он увядает, как увядают комнатные цветы. На его глаза наворачиваются скупые слёзы непонимания и нежелания вот так вот умирать, и в бесконтрольном эмоциональном всплеске обжигают — выводят влажными дорожками по смуглым щекам скопившееся напряжение наружу. — Ну, поиграли и хватит. Итадори слышит до боли знакомый голос. Тот, с привычными нотками беззаботности, за миг разлетается по всему пространству, отскакивает от каменных стен и обволакивает собой со всех сторон, предвещая одному спасение и ничего хорошего — другому. Незамысловатые узоры, украшающие монолитные плиты, стремительно лопаются — разрушаются — под напором посторонней мощной энергии. Она беспрепятственно просачивается внутрь и поглощает собой всё окружающее пространство. Расширенная территория Сатору завершается примерно на семьдесят процентов — намеренно — и это позволяет Юджи двигаться внутри неё самостоятельно, как только сковывающая все движения враждебная магия развеивается, словно по волшебству, а Келл, озадаченный вторжением, отскакивает от него на несколько метров назад. — Учитель! — исторгает из себя полу-стон, полу-мольбу Итадори, но делает это с такой неприкрытой радостью, что у Келла непроизвольно сводит скулы. Он спокоен, серьёзен, вот только в глубине своей души — чертовски раздражён, потому что видит перед собой простого человека, которому хватило наглости и — что любопытно — сил проломиться сквозь его границы. Возможно, всё дело в том, что демон по-прежнему слаб без наличия контракта? — Так, и кто это тут у нас? — спрашивает Годжо, когда оказывается около своего ученика и помогает ему подняться с колен. Юджи весь трясётся, словно осиновый лист на ветру, хватается за его руку, как за спасительный круг, а еще широченно улыбается, искря тёплым оттенком глаз. Рядом с Сатору ему хорошо и спокойно — безопасно — и Шестиглазый ухмыляется, поддерживая Итадори за предплечье, не позволяет ему вновь упасть. Он всматривается в темноту впереди себя и видит, как та окутывает стройную фигуру, скрывает точёный силуэт от посторонних глаз, но совсем не знает, что у Сатору их целых шесть. Келл растягивает губы в клыкастой улыбке, предвкушая грядущее веселье и делает стремительный выпад в сторону Сатору, крепко сжимая рукоять кинжала в своей руке. Он целится тому прямо в горло. Годжо почти пропускает удар, потому что совсем не различает быстрых движений, но успевает закрыть собой Итадори, пока «бесконечность» неумолимо поглощает весь урон — блокирует острое лезвие в нескольких сантиметрах от его кожи, не пускает дальше. — Какая наглость, человек, — с лёгкой улыбкой на губах шепчет Келл ему в лицо. Отчего-то Сатору слышится шум моря в его словах. — Ты умрёшь первым. — Мечтать не вредно, — усмехается Шестиглазый, пока пространство между ним и клинком накаляется, искрит и вибрирует, но не позволяет зачарованному металлу прикоснуться к его плоти. Юджи за его спиной молчит, Двуликий внутри него — тоже. И только нарастающее напряжение между водоворотом двух чужеродных друг другу территорий клубится энергетическими вихрями, царапает кожу и едва ли не сбивает с ног. — А занятные у тебя фокусы, — зачем-то комментирует Келл, и сам не понимает, откуда в нём берётся столько словестной щедрости. Брови Сатору иронично ползут вверх. Он вальяжным движением руки принимается стягивать с лица повязку — даёт фору своему занимательному оппоненту, прямо перед тем, как отправить к праотцам. Его голубые глаза вспарывают темноту, заставляют Келла невольно замереть, всматриваясь в их безграничную глубину. Демон интуитивно отступает от Сатору на один шаг, когда окончательно понимает, что странный барьер между ними не подпустит его ближе и не позволит нанести сокрушающий удар. Какая жалость. Что ж, у него есть и другие козыри в рукаве. Остаётся только дождаться правильного момента, чтобы пустить их в ход. — Поиграем? — издевается Сатору, увлечённый назревающим между ними поединком. Кажется, Вселенная всё-таки услышала его немые просьбы разбавить повседневную скуку и прислала в качестве «подарка» непонятное существо в облике нагловатого мальчишки. Как же там говорится? Дарёному коню в зубы не смотрят. А вот в глаза напротив смотреть хотелось, и даже очень. Потому что они как-то уж слишком притягательно поблёскивали алым в темноте и неосознанно притягивали к себе внимание. Манили. И Годжо одно мгновение искренне пытается перебороть собственное упрямство, силится назвать этот расплавленный рубин красивым, но опомнившись, приходит в себя. Сейчас совсем не время. Он складывает пальцы в печать, пока Юджи, находившийся у него за спиной, распознает эти движения и быстро отступает назад, натыкаясь лопатками на твёрдую каменную стену. Сатору призывает свою Бездну — на этот раз, всю разом — и в его Бесконечности не существует ничего, лишь только безразличная ко всему тьма. Она мигом разворачивается, цельная и беспощадная. Поглощает в себя остатки активной территории Келла: разрушает их, словно карточный домик. — Кто ты такой? — с неприкрытым гневом в голосе шипит демон, и Сатору может наблюдать, как существо в дальней части помещения, еще секунду назад мёртвым камнем украшающее роскошный зал, теперь вбирает своей плотью силу и жизнь: ломает цепи и прогрызает саму Бездну, которая смыкается над его огромной мохнатой головой. Чёрный зверь издаёт утробное рычание и хватает клыкастой пастью пространство, рвёт заполонившую всё вокруг тёмную завесу на мелкие частицы. А Келл стоит в стороне и усмехается, пока вливает в это чудовище свою энергию и направляет всю его ярость в сторону Сатору, приказывая растерзать. Его энергии не хватит надолго, но сейчас демон просто не может отступить. Двуликий снова оказался в зоне досягаемости и теперь у Келла не было сомнений, что это действительно он. Было бы глупо не воспользоваться этим. — Впрочем, неважно. Ты всего лишь человек, — констатирует факт демон, когда его дорвавшийся до свободы адский пёс вспарывает землю огромными лапищами с острыми когтями и готовится к прыжку, вот только не успевает. Шестиглазый просто щёлкает своими пальцами, не позволяя этому свершиться: ожившая плоть зверя окровавленными лоскутами разрывается на части. Лишенное конечностей, грузное мохнатое туловище теряет ориентацию и мешком валится на то, что в совокупности враждующих территорий образует землю, но не оставляет попыток уничтожить свою цель. С горящими жёлтыми глазами и жутким оскалом огромной зубастой пасти, этот шерстяной шмоток плоти двигает своими мышцами и медленно ползёт по направлению к Сатору, оставляя за собой яркой алой дорожкой кровавый след. — Фу, какая мерзость, — выплёвывает слова шаман, одаривая предсмертными страданиям зверушку, но резко замирает. Магия крови, прорастая убийственными бутонами из влаги развороченной звериной туши, пузырится на поверхности каменных плит под его ногами, которые еще не успела поглотить Безграничная пустота, после чего захватывает разум. Она тянется к Сатору, утаскивая его в никуда. Сначала это вводит шамана в ступор. Он силится понять, какого чёрта происходит и почему его доведённая до безупречности техника вдруг стала такой никчёмной, перестав работать. Прислушивается к собственным ощущениям, выискивает лазейки побега от незаурядной магии мальчишки, но с досадой понимает, что не может. Проклятая энергия, вопреки привычным ожиданиям, совершенно игнорирует его с внешней стороны, а зарождается прямо у него под кожей — скапливается равномерными эфемерными сгустками в венах, разливается благодаря ним по всему телу, минуя активную «пустоту». Это удивляет. Впервые за долгое время заставляет мозг Сатору кипеть и поспешно придумывать новые ходы отступления. Всё тщетно. Неистребимый дух Келла уже успел освоиться у него внутри, и с каждой секундой захватывал всё больше территории, лишая личной воли. «Ван Хельсинг здесь бы не помог», — смеётся про себя Шестиглазый, когда невольно вспоминает про вчерашний разговор с директором. А условный «вампирёныш» пуще прежнего зарывается своими ручонками в недра чужого естества, остервенело хватается за хорошо спрятанные внутри него жизненные нити и беспощадно выдёргивает их наружу — одну за другой. Забирает себе в виде сувениров. Годжо даже на миг подумывает о вероятности сдаться, поглощённый и увлечённый необычным стечением обстоятельств. А еще совсем не хочет признаваться себе в том, что ему это нравится. Однако, он не успевает с поспешной демонстрацией белого флага, потому что в критический момент на сцену врывается Двуликий, сейчас целиком и полностью умудрившийся подчинить себе тело Юджи. Его внезапное появление сбивает с толку обоих. Сатору замирает и широко распахивает глаза, наблюдая за Сукуной. Келл же, напротив, подхватывается с места и на всех парах несётся к Призраку. Это кажется неправильным, задевает Сатору, расставляя приоритеты мальчишки, которые явно не в пользу Шестиглазого. Это маленьким, но чертовски неприятным уколом несправедливости кусает Годжо за врождённое себялюбие — орёт истошным воплем в его сознании голую правду о том, что Сукуне пора снова свалить на хер. Веселье нагло испорчено. Келл в это мгновение, практически дорвавшийся до взятого под контроль тела Итадори, тянет в кромешной темноте к нему свои руки — делает это на одних инстинктах и сенсорных способностях, с мельчайшей точностью к деталям определяя его местоположение и такой родной демонический дух. Двигаться в активных пределах территории Годжо чертовски трудно даже для демона. А использование магии крови без контракта не сулит ничего хорошего. Но Сукуна смотрит на него, распознаёт присутствие аналогичным образом, пока находится в потёмках враждебной территории, и совершенно не спешит отвечать на условный призыв. Он делает несколько шагов назад, ровняясь с Шестиглазым, соприкасается своим плечом с его, направляя за собой и Келла. И как только демон оказывается в нужном месте, резко возвращает отнятый контроль над телом обратно Юджи. Исчезает. Всё еще желающий найти Двуликого, демон теряется в своих ощущениях, спутывает очертания личин и с ходу впечатывается в Сатору. Мёртвой хваткой цепляется за его предплечье, но еще не понимает, что это совсем не тот, кто ему нужен. Годжо единственный, кто может беспрепятственно видеть в Необъятной бездне, и прямо сейчас он наблюдает, с какой болью во взгляде смотрит на него этот странный мальчишка. Его юное лицо, которое до этого мгновения кривилось бесчисленными пакостными ухмылочками, теперь выражает искренность скрытых в глубине эмоций. Это заставляет Сатору неотрывно рассматривать его, запоминать все мельчайшие черты. Итадори рядом с ним — лишённый чувств — заваливается на спину. С ним всё в порядке. Поэтому можно отвлечься своим оппонентом и быстро перехватыватить чужое запястье. Крепко сжать его, не позволяя отстраниться. Поначалу Келл совершенно не сопротивляется этому, убеждённый ложными выводами о том, что перед ним именно Сукуна. Демон яростней усиливает этот контакт, жмётся к Сатору плотнее, но только потом соображает, как неправ в собственных выводах. Он ошалело вырывает руку из чужого плена и не сразу понимает, как это безуспешно: помимо возрастающего давления пальцев, сомкнутых у него на запястье мёртвой хваткой, его неумолимо поглощает Бездна — рядом с Сатору её мощь непомерно возрастает, измельчая всё вокруг. Демон извивается змеёй, досадно осознавая, что по глупости умудрился попасть в ловушку, и теперь совсем не в состоянии противиться колоссальному потоку проклятой энергии, направленной против него. — Бежать некуда, — вдруг слышит Келл прямо над своим ухом голос Сатору и удивляется тому, как можно говорить вот так. Этот тембр пробирает его до самых костей. Он поднимает голову, чтобы заглянуть в лицо своему противнику, но не видит совершенно ничего. Глаза Шестиглазого прямо напротив его собственных, смотрят в упор, но Келл слеп в границах Бездны. Он совсем не успевает отреагировать на вопрос, когда чувствует как чужие пальцы дотрагиваются до его лба: усыпляют взбудораженный ум, заставляют погрязнуть в безмятежном сне на какое-то время. Снова. Через несколько минут, когда Безграничная бездна рассыпается мириадами осколков, осыпаясь на сырой асфальт, Сатору спрыгивает прямо в лужу, бережно придерживая безвольно повисшее на нём тело Келла. Рядом с ним, на трясущихся ногах, стоит пришедший в чувство Юджи, и его расфокусированный взгляд говорит сам за себя. Он осматривается по сторонам, замечая яркую вывеску «simple.», которая к этому часу является лучшим ночным ориентиром на пустынной улице, где кроме них нет больше ни души. И теперь ясно понимает, что они вернулись, выбрались назад, в привычный мир. Наконец-то. Годжо стоит рядом с ним и улыбается, а его глаза вновь скрывает чёрная ткань повязки. — А вот теперь пора домой, — подзывает он своего ученика, на что Юджи несмело улыбается ему в ответ. Ничего еще толком не понимающий, но готовый поклясться всеми богами, которых знает и не знает, что нечто невообразимое вдруг заискрилось в воздухе. Это интуитивно прописалось у него на подкорке мозга, теперь уже намертво прибитое невольно просачивающимися способностями Двуликого внутри него. Кажется, последний тоже сбит с толку. Когда они покидают Уэно, Сатору необычно мрачен и немногословен. «Есть в тебе что-то…», — думает он, шагая впереди, пока его «бесконечность» распространяется на двоих, защищая от проливного дождя. — «…чего быть не должно». И это сверлит в нём дыры.