·•════·⊱≼♜≽⊰·════•·
Бард шумно откашлялся. — Знаешь, — сказал он, — всегда есть какао, — мужчина закрыл крышку на кипящей кастрюле с бульоном и повернулся к Себастьяну. Но дворецкий не отвечал ему должным образом этим вечером. — Ммм... — тихо донеслось с другой стороны кухонной столешницы. Звук почти затерялся в шуме измельчаемых трав. Демон даже не оторвал взгляда от своей работы. Бардрой отложил деревянную ложку и попробовал еще раз: — Есть рецепт шоколадного бисквита «Виктория», — сказал он. — Для него понадобится лишь какао. Ты все еще можешь испечь торт для молодого господина. И на сей раз Себастьян поднял голову. — Ох, — сказал он, и его блестящие глаза, казалось, сфокусировались. Дворецкий перевел взгляд с Барда на часы. Половина шестого, и они приступили к домашнему приготовлению ужина — соусу. Гарниры. Подогрев тарелок и полировка стеклянной посуды. — Это уже не имеет значения. Вместо этого я приготовлю бланманже. Что случилось с твоим соусом? Шеф-повар нахмурился. — Что? Ничего. Почему, что с ним не так? — Не хватает изюминки. — Чего? — Баланс. Он будет слишком насыщенным, тебе следует добавить в него немного пикантности. — Эм, — Бард оглянулся на маленькую медную кастрюльку на плите. — Какой еще пикантности? — Используй апельсины. — Апельсины... — Боже правый. Апельсины, Бард — круглые, фруктовые и оранжевые. Теперь смотри в оба... Мужчина поднял руку. Скорее инстинктивно, чем как-либо еще. Он поймал апельсин, который бросил ему Себастьян, и задумчиво повертел его в руке, когда дворецкий, хрустнув каблуками, вновь исчез в кладовой. Шеф-повар вздохнул и повернулся, чтобы снять с плиты кипящий бульон. Себастьян был трудным мерзавцем для понимания. Иногда он был бодр и резок и заставлял всех торопиться, когда его тонкие темные брови сходились вместе. Или же таким, каким он был все это утро — напряженным и мрачным. Иногда дворецкий повышал голос, и проносился по всем углам кладовых, как далекий гром. Иногда он был тихим, словно привидение. А иногда он был таким. Его губы застывали в улыбке. Руки были быстры и небрежны. Точно так же двигается мужчина, когда он наполовину опустошил бутылку шампанского — слишком плавно и слишком свободно. Беспокойно. Опрометчиво. Так двигается человек, когда собирается броситься на поле боя или только что покинул его. Бардрой молча натер цедру апельсина и размешал ее в переливающемся соусе. В своей жизни он повидал многое, кошмаров было предостаточно, чтобы разбудить любого старого солдата. Мужчина видел людей, чей разум был сломлен войной и закален смертью. Но сейчас он задавался вопросом, что было на уме у Себастьяна, чтобы заставить его вот так улыбаться в понедельник вечером, и Бард почти боялся представить себе это.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Сиэль сидел за своим столом, когда в шесть часов раздался звонок, чтобы он спустился вниз к ужину. Ему не хотелось этого делать. Весь день был вывернут наизнанку, и он не хотел туда спускаться. Длинный пустой обеденный зал и яркий далекий огонь, который только делал помещение еще более мрачным. Невыносимое молчание идеального слуги, двигающегося, как проклятая тень, позади его стула. Но все это было неизбежно. Пробило шесть, и настало время ужина. Насмешливое молчание Себастьяна. В любом случае Сиэль не делал никакой работы в течение последних двух часов — он сидел за своим столом, уставившись на пылающий камин. Проглатывая вкус демона во рту. И если граф не спустится сейчас, когда же это закончится? Тварь лишь поднимется и будет охотиться за ним. Спрятаться было негде. Мальчик спустился вниз. Его подбородок был высоко поднят. Руки, засунутые в карманы, казались ледяными. Мэйлин помогала Себастьяну расставлять последние столовые приборы, когда в зал вошел Сиэль. Дворецкий ожидал во главе стола, чтобы пододвинуть стул своего господина. Уверенный, с безупречной осанкой, его лицо было таким же прекрасным, гладким и пустым, как у одного из мраморных бюстов в коридорах наверху. Граф внимательно наблюдал за ним. Напряженно. Если существо переступит границы хотя бы на волосок... О, ошейник. Хлыст. Он продемонстрирует этой твари. Однако Себастьян был спокоен, пока работал. Усаживая мальчишку на стул, разворачивая белоснежную салфетку. Весьма послушный. Никакого лукавства. Даже взгляда. Даже взгляда, и Сиэль нахмурился, глядя на горку жареных овощей на своей тарелке. Слуга игнорировал его. Ребенок знал, что это было своего рода наказание. Или, возможно, демон всего лишь проявлял осторожность, избегая наказания, и зная, что зашел слишком далеко. Однако Себастьян не выглядел огорченным. Исключительно самодовольным. Графу захотелось проткнуть его вилкой. Он ел свой ужин медленно, неохотно. Четыре укуса — он не был голоден. Сегодня мальчик съел слишком много шоколада. Дворецкий наполнил его винный бокал прохладным молоком. Заботливо смолол перец. И ни разу не посмотрел на своего господина. Во время ужина Сиэль зажал холодную руку между колен. Если это и было наказанием, то он не мог сказать, кому из них досталось больше всего.·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
Это была не обида. Себастьян был совершенно уверен в этом, наблюдая за мальчишкой, безучастно уставившимся в свою тарелку. Граф не дулся. Это было что-то иное. Вот как ребенок справлялся с делами — отступал в молчании, озадаченный. Генерал, удаляющийся в свой шатер, дабы собраться с мыслями. Сегодняшние действия повлекут за собой последствия, демон в этом не сомневался. Граф вновь попытается надеть на него ошейник. Сегодня вечером или завтра. Скорее всего, завтра; господин уже исчерпал свою похоть этим утром. И сегодня днем тоже, если только Себастьян не ошибся. А он, безусловно, не ошибался: дворецкий знал еще до того, как оставил обескураженного маленького лорда в кабинете, что мальчик будет вынужден доставить себе удовольствие, как только останется наедине с собой. И это была победа, разве нет? Такая же сильная, как и жар мягкого медового рта вокруг его члена, как и задыхающееся тельце, прижатое руками Себастьяна, под его взглядом: граф был таким же твердым при таком грубом обращении, как и тогда, когда застегивал ошейник на шее своего слуги. И ребенок попытается сделать это снова. Демон даже не мог заставить себя беспокоиться. После ужина он последовал за своим юным господином наверх, наблюдая за мельканием бледных стройных ножек в вечернем сумраке лестницы. Она никогда не была показушной, эта замкнутая малявка, однако мальчишка был расстроен. Он не хотел показывать этого. Вероятно, граф даже не был способен продемонстрировать то, чего хочет, и демон едва не вздохнул от удовольствия по поводу такой беспомощности. Это как-то взволновало его. В горле будто застрял комок, когда одна из кошек свернулась калачиком у него на коленях. Когда он перевернул ее на спину. Она насторожилась, недовольная, чувствуя, как острый коготь скользит по шерстке ее мягкого живота, дергая пушистыми лапками, кончиком хвоста, и тогда она начала извиваться. Царапаться. Спрыгнула с его колен, нырнула обратно под кровать и исчезла. И он знал, что им не нравится, когда они лежат на спине. Немногим животным нравится быть перевернутыми кверху, уязвимыми. Но ему всегда нравилось так смотреть на них. Нравилось, как они говорят, чего хотят и когда устают от его ласк. Нравилось измерять их предел, отсчитывая сердцебиение, когда они неохотно сворачивались у него на коленях. Кошки тоже очень самодостаточны. Бесспорно, благородные маленькие существа. Гордые, отчужденные, и ему нравилось позволять им притворяться, что они такие же сильные, как и он. Будто бы демон не мог при желании сломать им шеи между пальцами. Игры с ними стоили царапин. Стоили ошейника, чтобы посмотреть, как мальчишка задыхается от его члена. Когда он склонился над стулом своего господина за обеденным столом, Себастьян уловил запах собственного тела, смешанный с ароматом ребенка. Едва уловимый, но безошибочный. Это было похоже на отпечаток пальца на чистом стекле, и он затвердел, вдыхая. Когда дворецкий увидел, как лорд подносит серебряную вилку к приоткрытым розовым устам, увидел липкость соуса из апельсина и фазана на губах его господина. Однако демон охранял свой взор. Граф не должен видеть, что он наблюдает, не должен знать, как трепещет в ушах Себастьяна каждое из этих сердитых маленьких сердцебиений. И когда слуга раздевал своего господина на коврике в ванной, он вообще не смотрел. Но чувствовал внимательный взгляд, следящий за ним. Ожидающий. Графу придется подождать еще немного. «И вот как мы сыграем, милорд».·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
— Себастьян. Ему удалось вложить в это слово некоторую холодность. Дворецкий наклонил голову, заканчивая переодевать Сиэля в ночную рубашку. — Мой лорд. — Принеси мне свой ошейник. Демон молча встал, встряхивая банное полотенце. И вздохнул, поклонившись. — Если вы считаете это необходимым, господин. Ребенок в ярости закусил губу. Необходимым. Но Себастьян повиновался, пошел в кабинет, чтобы достать его из ящика стола, пока Сиэль стоял, шевеля босыми пальчиками ног у камина, и ждал. Он почти ожидал, что дворецкий каким-то образом оттянет время, промедлит и доставит неприятности. Однако слуга вернулся прежде, чем он успел проявить нетерпение, и тяжелый кожаный ошейник с поводком свернулись в сложенных чашечкой ладонях демона, будто корона, когда он протянул их своему господину. — На колени, — сказал граф. — Сними галстук. И Себастьян вновь повиновался, его лицо уже было отстраненным. Он развязал шелковый узелок галстука. Хмурый взгляд был направлен в пол, когда мальчик застегивал пряжку. — Вам приятно видеть меня таким? — голос зверя был настороженным. Любопытным. — Вам доставляет удовольствие играть со мной в ошейник, милорд? Сиэль не ответил. Разумеется, ему это нравилось. Он думал, что демон все понимает. Неужели Себастьян упустил такую деталь в этой негласной игре? Неужели он упустил, что его господин иногда требует этого? Тяжелая пряжка в непослушных пальчиках. Вдох слуги, сухожилия на бледной шее. Наклон подбородка и кожа, столь гладкая под руками графа. Столь теплая. Плетеный поводок, скользнувший по спине дворецкого, оказался у него в руке. Он обернул его вокруг запястья. Раз, другой. Он увидел, как край кожи впился демону в горло. Мальчик уперся ногами по обе стороны черных коленей и задрал рубашку. Его член уже набухал, бледная головка подрагивала у подбородка Себастьяна. — Сейчас, — сказал он, — ты можешь прикоснуться ко мне. Дворецкий воспользовался своим ртом. Он тихонько посасывал, его теплые руки лежали на стройных бедрах. Демон сосал медленно, и было трудно устоять на месте. Держаться было не за что. Но если бы он сделал это лежа, зверь склонился бы над ним, его глаза были бы голодными, рот — жаждущим, а руки взяли бы то, что Сиэль не мог ему дать. Графу нужно было стоять здесь и наблюдать, как голова его слуги, скрытая под льняной тканью, работает у него между ног. Отблеск черной вощеной кожи отражался в свете огня рядом с ними. Рот демона был теплым, обхватывая нетерпеливый трепет его члена. Руки в белоснежных перчатках скользили по узким бедрам. Вздымающейся груди. Себастьян пытался приподнять ночную рубашку еще выше, и Сиэль отдернул его руки. — Прекрати, — он не хотел, чтобы его раздевали. Нет, если дворецкий собирался стоять на коленях в своей опрятной униформе — ему не нужно было чувствовать себя более незащищенным, чем сейчас. Граф понял это вчера, лежа на собственном столе в расстегнутой рубашке. Испачканный беспорядком демона. Он задрожал. Он был тверд во рту Себастьяна. Но этого было недостаточно. Слуга спокойно удерживал его, послушно ублажая. Дворецкий ожидал этого: он был готов заплатить такую цену за то, что сделал. И у мальчика горько защипало в горле, когда он закрыл глаза, пульсируя от влажного посасывания умелых губ. Демон попытался сдвинуть худенькую ножку, его рука опустилась на изящную лодыжку. Сиэль уставился на него сверху вниз. Он почувствовал горячий вздох на своей коже, когда Себастьян поднял голову. — Вот сюда, господин. Он похлопал себя по бедру, и граф понял. Он поставил туда ногу. И тогда дворецкий смог проникнуть еще глубже, его язык извивался под ним, и мальчишка не смог сдержать едва уловимый звук. Но руки дворецкого задержались на впалом животе. Горячий кончик языка лизнул головку. — Я не могу дотянуться до вас, милорд, — тихо. Рассудительно. — Вы не могли бы присесть? — Тебе больше ничего не нужно, — чопорно заметил он. Себастьян посмотрел на него, не мигая. — Это не для меня, господин. Сиэль сглотнул, ощущая собственный дискомфорт. Демон всегда так с ним поступал. Предлагал что-то, а затем, если он соглашался, это оказывалось слишком близко к послушанию. Хотя ноги у него были слабые. Под сильными руками он весь раскраснелся. Граф крепко сжал поводок и плюхнулся на колени Себастьяна. И вновь дернул для верности, наблюдая, как напряглась длинная шея. Слуга следил за ним, его глаза враждебно тлели. — Не смотри на меня, пес. Демон опустил взгляд, хмуро уставившись в пол. Но его рука все еще была мягкой, гладкой на стройном бедре. Поглаживала вверх и вниз теплой тыльной стороной пальцев в перчатке. Щекотание слегка грубого шва. Другой рукой он плотно обхватил аккуратный член. Сиэль придвинулся к нему. Холодные пуговицы жилета дворецкого, звяканье часовой цепочки, тягучая боль от возбуждения Себастьяна, зажатого между их телами. Рука скользнула под рубашку и поднялась по гибкой спине. Обхватила его сзади за шею, ребенок поморщился, пытаясь стряхнуть ее. Теплой и твердой она заскользила вниз по позвоночнику. До самого копчика, и мальчишка издал звук. Сквозь зубы у него вырвался стон. Он весь покрылся жгучим румянцем. Но Себастьян, конечно же, услышал, от него ничего нельзя было скрыть, и теплый кончик его пальца снова поддразнил. В самом низу позвоночника, нежно прижимаясь к нему. Ноги Сиэля задрожали. — Ах, — сказал демон. — Что же это, господин? — спросил он, наклонившись ближе, и граф вздрогнул от жаркого дыхания у самого уха. — Я думаю, вам это нравится. Прикосновение кружило по кругу. Щекотало бархатную кожу. Казалось, все внутри у него сжалось. Это даже не было чем-то важным, просто спина, однако он почувствовал, как напрягается в другой руке Себастьяна. — Понятно, — низкий голос дворецкого. — Возможно, котенка следует почесать. У Сиэля заболело горло. — Возможно, мне следует использовать свой язык. — Прекрати, — резко. — Или, быть может, кое-что другое, в конце концов... Граф почувствовал, как ладонь скользнула вниз по копчику и слегка сжалась, и он напрягся на коленях демона. Он схватился за поводок, за лацкан пиджака. — Я не говорил тебе делать э-это... Он споткнулся на слове, на ощущении: палец дразнил его там, и это было неправильно. Мальчик полусидел на коленях своего слуги, и ему никогда не следовало садиться вот так. Но Себастьян вновь убрал руку, и Сиэль расслабился, выдохнул и поудобнее устроился на коленях дворецкого. Демон тоже заерзал, словно был чем-то обеспокоен. Граф видел, как возбуждается слуга, чувствуя тревогу под тяжестью его веса. Ребенок поднял взгляд. И блестящие глаза напротив были прищурены, яростны, и он медленно облизывал свой палец, тщательно смачивая. А потом рука Себастьяна скользнула обратно между его бедер. Сиэль издал звук сквозь сомкнутые губы. Какая-то часть его ждала этого. После кареты и того, что он там сказал. Мальчик ожидал, что дворецкий попробует снова. Тварь почти пообещала. Угрожала. И граф пожалел, что не хочет этого так сильно. Но прикосновение щекотало его; было больно и так нежно. Такая мягкая насмешка, самая искусная из мук Себастьяна. Демон проникал все глубже, давил изнутри. Хрупкое тельце напряглось вокруг твердого сустава, острого, горячего и обжигающего, и он зашипел. Сжался. — Умно, — сказал дворецкий. — Я верю, что вы так же знаете, как отсосать у меня и здесь. Сиэль задохнулся. — Не смей! — Ммм, — дыхание Себастьяна шевельнуло его волосы. — Однако это не приказ. Не так ли, милорд? Другая рука медленно и сильно двигалась на члене в том же дразнящем ритме, что и кончик пальца внутри него. — Это будет что-то новенькое, юный господин, — он согнул палец. — Нет, не сжимайте... Граф всхлипнул. — Вот оно, мой лорд, — произнес голос демона. Капля звука упала ему на щеку. — Прямо здесь. Такой крошечный. Прикосновение было странным и неожиданным. Мальчишка хотел отстраниться, но он почувствовал, как внутри все наполняется, пульсирует, содрогается от давления. Он опустил голову, трепет разнесся по всему телу. Ему не хотелось видеть руки Себастьяна у себя между ног, но он мог видеть, как слуга двигается, как пульсирует его возбужденный член. Блеск жидких бусинок на самом кончике. Худенькие ножки дрожали на черных коленях. Рука дворецкого изогнулась, и теперь обхватила его член. Потираясь о мягкость, и Сиэль будто бы был сделан из огня. Из воды. Палец, казалось, касался каждой частички его тела. Ему было больно. Он собирался умереть. — Не смей. Не смей... — слова прозвучали как мольба. — Мне остановиться, господин? Он уже весь пылал. Его живот выворачивало наизнанку. — Я не думаю, что вы хотите этого, милорд. Я думаю, вам это нравится. Вы уже очень близки, ведь так? И это наполнило Сиэля до краев, и он почти хотел сказать это. Как и в карете. Как он делал каждый раз, когда демон подводил его, дрожащего, к этой пропасти, к этой мучительной дымке желания. И это было хуже всего. «Что угодно. Я отдам тебе все что угодно. Всё». Он никогда бы не смог этого сказать. — Не смей, я не могу... «Всё». Ему не следовало просить об этом. Волна все равно накрыла его, обрушившись сверху. Дрожь и жжение, и это накатывало на него, снова и снова, и ему хотелось плакать. Ему хотелось кричать. Но единственным звуком был стон, высокий вздох, когда он кончил в ладонь Себастьяна. Удерживаемый в руках демона. Вновь беспомощный, разгоряченный под этим ужасающим прикосновением, и Сиэль сжал руки в кулаки на черном пиджаке. Дворецкий медленно вытащил палец. И пустота, казалось, сжалась в трепещущем тельце. — Просто превосходно, господин, — голос демона был едва слышным. — Вы весьма хорошо справились с этим, — его вздох был подобен теплу печи, пробежавшему по шелковистым волосам. — Я действительно уверен, что скоро вы будете готовы к чему-нибудь другому. В тоне Себастьяна звучало ужасное удовлетворение. Поводок выскользнул из маленькой ручки, когда демон сам расстегнул ошейник. И граф снова был здесь, ведь так? Сидящий на коленях своего слуги. Липкий от собственного эякулята. Онемевший, дрожащий. Его вытирали батистовым носовым платком, как будто он был неряшливым ребенком. А вокруг груди была скована, словно раскаленным железом, его собственная жизнь. Эта неизбежность. Дворецкий получил то, что хотел. Потому что он очень хорошо умел добиваться своего. И Сиэль уже с трудом мог сказать, чего он хочет сам. Мальчик почти пошатнулся в тусклом пространстве комнаты между коленями Себастьяна и ожидающей его кроватью. — Доброй ночи, господин, — плавно и легко. Затем дверь закрылась, и граф остался один. Наедине со своим телом, все еще тяжелым, горячим и опустошенным. И он уже знал, что сон принесет ему такую же крошечную каплю облегчения, как притворная учтивость демона.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Затем был вторник. Тьфу! Вторник, и никогда еще день не казался настолько длинным. Сиэль пристально смотрел на Себастьяна, удивляясь, как ему это удается. Была ли это какая-то демоническая магия в том, как он вращал эти минуты, эти часы? Чай. Тост. Яйца. Одежда; волосы графа оказались полностью спутаны. Он закрыл глаза, когда дворецкий наклонил голову вперед, чтобы расчесать их. Уроки: география, политика. Скучно, как же скучно. Ему не хотелось быть там. Французский. И даже диктаторский стиль преподавания Себастьяна был бы куда лучше, чем сухой жеманный голос миссис Родкин. Сознание Сиэля помутилось, клубилось. Как будто он слишком долго балансировал на канате и забыл, как ходить. Один шаг впереди другого. Обед, и слуга даже не взглянул на него: демон был краток и вежлив, когда подавал блюдо с супом из пастернака. Позже налоговые отчеты. Новости судоходства. И мальчику казалось, что он знает каждое мгновение так же хорошо, как знал свои уроки, — каждый звук. Скрип открывающейся двери его кабинета. Тихие знакомые звуки чайника и фарфора. Дребезжание стула по полу столовой во время ужина. Однако Себастьян не смотрел на него. Не разговаривал с ним, и в этом не было никакого смысла. Даже когда граф раздевался, чтобы принять ванну. Сиэль следил за мыльной рябью воды вокруг своих коленей. И чувствовал, что в комнате он совершенно один. Дворецкий никогда не проявлял такой снисходительности. Когда кидал колкости, искажал каждое слово, мысли и поступки своего господина в течение многих дней и недель. Удерживал, угрожал, унижал, чтобы потом ничего не сделать. Это должно было принести облегчение. Но мальчишке казалось, словно ему нечем дышать. Он думал об этом в тишине будничных обязанностей Себастьяна, как только его вытерли, одели, забрали канделябр и комната опустела. Еще сильнее. Иногда казалось, что демон занимает не больше места, чем шлейф от дымки. Сиэль свернулся калачиком между мягкими простынями и прикоснулся к своему члену холодными кончиками пальцев. Он ненавидел это. Ненавидел иметь потребность в этом. Это было его собственное тело. Собственная кожа, и мысль о звере не имела права заставлять его так гореть. Ребенок закрыл глаза. Он никогда не освободится от этого. Пока чудище могло насмехаться над ним своими глазами, своим голосом, удерживая в своей власти. Себастьян хотел его, хотел от него большего. Хотел осквернить. Тварь говорила об этом своим отвратительным ртом. И все было бы проще, если бы граф не задавался вопросом, каково это. Он знал, каково чувствовать палец демона. Длинный, горячий и извивающийся внутри него. Сиэлю пришлось прикусить кулак, чтобы не закричать. Мальчик откинулся на подушку, и его ноги дрожали. Осмелится ли он? Граф сильнее прикусил тыльную сторону ладони. И отпустил трепет во влажной руке, позволив своим пальцам скользнуть ниже. Он никогда не прикасался к себе здесь. К мягкому бугорку плоти под членом, или еще ниже... Сиэль приподнял бедра и потянулся. И, возможно, было бы лучше, если бы он попробовал с другой стороны. Скользнув вниз по копчику, как это сделал Себастьян, слегка выгнувшись, он закрыл глаза. Ах, прямо здесь. Его пальцы дрожали, но он вдохнул, выдохнул, прижал самый кончик к странной тугой складочке и надавил. Неуверенно. И это жгло, но он проскользнул внутрь. Вот. Ах, и демон делал это вот так. Туго, необычно, вокруг его пальца. Горячо. Чувствовал ли Себастьян тоже самое? Граф прикусил губу, и ему стало больно. Растяжка. Но было хорошо. Наполнено. Он не мог пошевелиться. Его разум дрожал, как переполненный бокал. Нравилось ли дворецкому ощущать его внутри? И собирался ли он позволить демону взять себя таким образом? И это было уже слишком. Слишком много, и мальчишка захныкал, уткнувшись в подушку, чувствуя, как по подтянутым бедрам растекаются капли собственной смазки. Его член дрожал. Он даже не прикоснулся к нему. Все тело внутри затрепетало, он почувствовал, как оно внезапно напряглось и сжалось, и граф захотел вытащить палец, но было больно. Ему пришлось подождать. Он тяжело дышал, слыша собственный хрип, а потом по всему позвоночнику пробежал холодок, и хватка на пальце ослабла. Ах, вот так. Он лежал неподвижно, судорожно глотая воздух. И если Себастьян... Это было уже слишком, чтобы задумываться на этот счет. Он лежал неподвижно, обхватив рукой мягкую дрожь своего опавшего члена. Но ему хотелось думать. Если бы он это сделал. С той тяжелой штуковиной, давящей на него изнутри. «Себастьян». Он старался не стонать. Если демон ничего не сделает, Сиэль в конечном итоге спросит. Дворецкий сделал это. С пирогом. С шоколадом. Незначительная мелочь могла стать еще одним его оружием, и это приводило в ярость. Чудище брало в руки столовый нож, и он становился орудием убийства. Оно произносило слово и превращало его в орудие пытки. Оно извращало все для своих целей, и в этом заключалась вся искусность. Потому что Себастьян был умен. О да. И мальчик с сожалением признал это. Хозяйство держалось на сообразительности демона. Все они были фигурами на шахматной доске, и вот как работает слуга — время, расписание и часовой механизм, и граф был частью его механизма. Это было эффективно. Но иногда было трудно вспомнить, чья это была шахматная доска. Чей дом. Чья кровать. Даже слова дворецкого могли лишить его сна. Если это были шахматы, то они находились в пустом эндшпиле. Немногочисленные руины, одно из катастрофических полей игры, на котором всегда оставался принц Сома: те же ходы, те же неудачи, одинокий король, крадущийся по краям своего же мира, преследуемый неумолимой Королевой. Безжалостным Рыцарем. Сиэль прикусил губу. Он будет загнан в угол. Он уже был загнан в угол. Самоудовлетворением демона сегодня вечером. Себастьян очень ясно дал понять, чего хочет, однако он не торопился, и это само по себе было странно — обычно эта тварь не была такой терпеливой. Она, должно быть, весьма уверена в себе. Если ребенок не возьмет в руки оружие, чудовище разорвет его на мелкие кусочки. И он, возможно, даже будет вынужден попросить об этом. «Всё». Мальчик сказал это в карете. И это было то, чего он тоже хотел. Разве нет? И Себастьян был настолько уверен в себе, что даже не торопился, он уже знал, что будет делать. Как и Сиэль. Он широко раскрыл глаза в пустой темноте. Это было в точности как наблюдать за шахматными партиями Сомы. Перед ним открывался вид буквально на все: ходы, расположения. И на сей раз дворецкий был предсказуем. Все происходило в точности как с шоколадом — демон держал бы его прижатым, выжидая под давлением, пока он не сделает какую-нибудь глупость. Однако слуга совершил ошибку. Он пробовал один и тот же трюк слишком много раз, предпочитая эффективность инновациям. Он был ленив, и, о, Сиэль это видел. Себастьян был опасен лишь тогда, когда вел себя непредсказуемо. И единственным возможным контрдвижением была атака. Любимым шахматным ходом графа был «двойной удар». «Вилка». Атака слева и справа, отвлекающий манёвр с обеих сторон и пустой путь для бегства в центре, но спасения нет. Враг загнан в ловушку. Потому что под давлением, в полном окружении, даже трус может сражаться как лев. Но если вы покажете им выход, армия нарушит строй. Они побегут в укрытие. Их организованность ослабевает, и они ошибочно принимают ловушку за спасение. Двойной удар. Отвлечение слева и справа. Сиэль вздрогнул. Его руки были словно ледяные, а между ног нарастал жар. Ему уже приходилось проходить через это. Он уже знал, чего хочет. Мальчишка все обдумал и принял решение, ведь так? Демон принадлежал ему. Он мог претендовать на него с той же императивностью, с какой тот относился к нему. То, как Себастьян смотрел на него вчера. Теплая рука дворецкого, двигающаяся по груди, жар тела между его раздвинутыми коленями... Блестящая головка его обнаженного члена. Граф представил, если бы он позволил этому существу приблизиться к себе. Если бы прогнулся под тяжестью собственной слабости и позволил ему оказаться здесь, в своей постели... Оно бы смотрело на него именно так, острые зубы за прекрасной пустой улыбкой, и лишь только его глаза были бы живыми. Пожирающие. Невыносимые. Насмешливые. Если только он не велит твари отвернуться, как прошлой ночью. И это был единственный способ, которым Сиэль мог воспользоваться. Если бы он взял то, что хотел. Жена Гектора верхом на лошади... Мальчик едва мог сделать вдох. Зверь не заслуживал ничего меньшего. Ведь Себастьян сам говорил об этом, не так ли? О верховой езде. О бедрах шлюхи. Сиэль потерся коленками друг о друга под одеялом, чувствуя под руками медленное биение собственного возбуждения. Второй импульс. Такой же сильный, как его сердце. Такой же трепетный. Такой же яростный.·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
На следующее утро Себастьян принес чайные принадлежности из спальни своего господина и как раз натирал масло в муку для песочного печенья, когда Финниан пришел к нему. — Мистер Себастьян, — садовник топтался у открытой кухонной двери, окутанный собственным горячим дыханием. Чистый воздух снаружи был морозным. — Финни, — демон вздохнул. — В чем дело? — Я подстригал живые изгороди в лабиринте, но теперь они голые, — дворецкому не нужно было поворачивать голову, чтобы понять, что юноша неловко переминается с ноги на ногу. — Но они ведь вырастут опять, не так ли? Как и другие деревья, у которых опадает листва. Себастьян стряхнул муку с кончиков пальцев. — Лиственные деревья отличаются от тех, которые безжалостно обрезают, Финни. Точно так же, как отрастить волосы — это не то же самое, что оправиться от обезглавливания. — Это уж точно, — неуверенно сказал садовник. — Но вы вновь вырастили эти цветы, когда я срезал все... — Не сравнивай меня с кем-либо другим, — сказал дворецкий. — Это не слишком умно с твоей стороны. Итак, ты уничтожил растения или нет? — Нет, — твердо сказал Финни. — На них осталось много веток. На некоторых из них. Что было не очень обнадеживающе, поэтому Себастьян раздраженно вытер руки. — Я приду и посмотрю, ладно? — и в самом деле, если этот светловолосый идиот собрался уничтожить сад всего за несколько дней до того, как поместье примет гостей... Но наверху зазвенел колокольчик, и Бард, высунувшись из кухни для персонала, махнул рукой. — Поднимись наверх, — крикнул он. — Я пойду осмотрю повреждения вместе с мистером Финнианом. Дворецкий ушел. Он не ожидал, что это будут хорошие новости. Этим утром мальчик был почти безмолвен. Весь завтрак. Безразличен. И демон прекрасно осознавал, что он еще не был наказан — все предстояло впереди. Прошлая ночь не была победой графа, вовсе нет, даже с ошейником — это была победа Себастьяна. Довести сердитую мелочь до всхлипывающей кульминации одним пальцем, ах. Найти тайный жар маленького тельца и возбудить его. Ребенок действительно играл не на той игровой доске. Он не простил бы дворецкому этого. А сейчас юный господин должен был перечитывать пройденный материал своих уроков по истории, но, вероятно, провел утро, разбивая все севрские статуэтки в желтой гостиной. Или, быть может, этот сопляк планировал выгулять свою собаку по саду на этом проклятом чертовом поводке. Однако когда Себастьян вошел в кабинет, мальчишка был занят за своим столом. Он что-то писал, и на кончике заостренного носа было пятнышко синих чернил. Демон подавил желание облизать большой палец и стереть его. Или же прямо лизнуть прелестный носик своего господина. — Что у нас в меню на обед? — граф даже не поднял глаз. — Пирог с луком-пореем и лимонным тимьяном, милорд, — но дворецкий был абсолютно уверен, что его господин хотел знать не это. Впрочем, другого вопроса не последовало. Как и взгляда. — Принеси мне чаю. — Как прикажете, — это было вполне предсказуемо. — Ты занят? — спокойно. Себастьян перевел взгляд на господина, сумев скрыть удивление. Граф никогда не проявлял интереса к домашним обязанностям слуги: пока еду подавали вовремя, он не утруждал себя лишним беспокойством. — Все под контролем, — сказал он. Возможно, ребенок обвинял его в неэффективности. — Просто сейчас на кухне много работы. — До обеда еще далеко, — сказал мальчик. Все так же ровно, как будто его это не очень интересовало. Однако он высказался. Дворецкий пристально посмотрел на него. — Кусок говядины должен вариться на медленном огне в течение трех часов, юный господин. — Ммм, — сказал граф, и разговор был окончен. Себастьян нахмурился, возвращаясь на кухню. Игры маленького лорда никогда не были невинными. Его господин наблюдал за ним слишком внимательно. Каждый раз что-то планируя. Скорее всего, это будет как-то связано с его едой: бесенок потребует изменить меню и распорядится приготовить что-нибудь еще в самую последнюю минуту. Курицу вместо говядины. Или притворится, что ему все не нравится, как он сделал это на днях, и попросит одно из тех молочных детских блюд — рисовый пудинг или запеченный заварной крем. Неважно. Демон снова улыбнулся, прежде чем добрался до кухни. Он знал, чем все закончится, столь ясно, как будто уже видел это. Намотанная, как кинематографическая пленка, катушка судьбы: его господин будет протестовать и демонстрировать детское самоутверждение. Себастьян постарается изобразить раскаяние. Или нет, в зависимости от его настроения — оно может потребовать чего-то более искусного. В любом случае мальчик устанет в порыве гнева, и у него ничего не останется в запасе, когда дворецкий вновь усадит крошечное тельце к себе на колени. Обнимет осторожно и крепко, дразня до слез своими пальцами. И тогда ребенок будет умолять об этом. Демон сделает ему одолжение. Сегодня вечером или завтра; и Себастьян с некоторым удовлетворением завязал на себе фартук. Он бы трахнул своего господина прямо на полу спальни. И больше не будет разговоров об ошейниках, потому что мальчишка будет знать, кто в этом доме хозяин.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Обед был вполне приемлемым. Сиэль едва притронулся к нему. Как он мог есть с таким узлом в желудке? После обеда прошел час — мальчик считал минуты. Он направился в библиотеку и позвонил в колокольчик. Сел на свое место у камина, скрестив ноги. И это был всего лишь другой расчет. Дворецкий опоздал всего на несколько мгновений — бархатная веревочка звонка еще даже не перестала раскачиваться. А это означало, что у Себастьяна не было свободного времени. — Вы звонили, мой лорд, — дворецкий поклонился. С вопросительной ноткой, ублюдок, как будто он не мог услышать звон колокольчика с другого конца поместья. Как будто он не слышал мышей в стенах или лая собаки на полпути к Лондону. — Так и есть. Ты ведь не был занят, мм? Лицо демона было острым. — Нет, господин, — его улыбка была быстрой и отстраненной. — Я как раз занимаюсь процеживанием говяжьего бульона. Мэйлин потеряла ключ от буфета со столовым серебром. Через двенадцать минут следует вынуть пирог из духовки. Я нисколько не занят. — Рад это слышать, — сказал Сиэль. Он очень хорошо все рассчитал: ему никогда не удавалось так точно рассчитать расписание дворецкого. — Это не займет много времени. Ребенок сцепил тонкие пальчики на груди, тщательно выравнивая их, и в действительности это было глупо, как же больно. В его груди. Он с трудом сдерживал дрожь. Так и должно было быть? — Ваш послеобеденный чай будет только через два часа, милорд, — Себастьян почти встал на цыпочки, готовый уйти. — Я вновь поднимусь в три. — Нет, — сказал граф. — Ты останешься, — «пока я не передумал». На лице демона появилось что-то похожее на раздражение. — Если речь идет о вашем обеде, я должен попросить вас подождать. Одного куска пирога, несомненно, достаточно, господин. — Это не так, — он старался, чтобы его голос звучал ровно. — Дело не в пироге. Ложись на пол. Темные глаза напротив внезапно стали твердыми как камни. — Мой лорд. — Ты меня слышал. — Сейчас? — дворецкий не двигался, его руки все еще были заложены за спину. — Да, сейчас. Если только ты не хочешь, чтобы пирог подгорел. — Понятно, — сказал слуга. И он пытался это сделать. Его глаза были пустыми и темными, но где-то в глубине он думал. — Без ошейника. И трудно было сказать, был ли это приказ или наблюдение. Это даже не имело значения. Сиэль пожал плечами. — Без ошейника, — сказал граф. — Мне он не нужен. Это никак не связано с ошейником. Снимай перчатки и ложись. — Господин, — голос звучал низко и напряженно. — Я хорошо привык к прихотям милорда, однако время для такой просьбы несколько сомнительное. — Без всяких сомнений, — сказал мальчишка, и крепко сцепил пальцы на колене. — Это не прихоть. Но и не просьба. — Понятно, — Себастьян не шелохнулся. — В таком случае... — он помедлил. Казалось, на его лице появилось что-то обнаженное и холодное. — Было бы предпочтительнее, если бы от меня не требовалось снимать перчатки перед смертным. Демон никогда раньше не признавался в подобных вещах. Признаться в чем-либо означает открыться. А это означало, что дворецкий уже знал, что у него нет выбора; это был всего лишь последний протест. Кровь Сиэля казалась ртутной. — Сними их. Я не говорю тебе раздеваться, — он отодвинул стул и резко встал. — Тебе нужно только расстегнуть брюки. В любом случае это все, чего я хочу. Себастьян стоял в полной тишине. А затем что-то изменилось в его лице, и это было самое ужасное, что графу довелось когда-либо видеть. Темные глаза прояснились, приобретая ядовито яркий оттенок, когда он снял перчатки и уронил их на пол. Одну, вторую. А потом он отвернулся. — Как вам будет угодно, милорд, — его губы дрогнули. — На полу? — Именно там, где ты стоишь. Прямо здесь. Ты закроешь глаза, — сказал Сиэль, — не будешь ни двигаться, ни говорить. Понял? — Понял, — коротко. Дворецкий вытянулся во весь рост на ковре. Его неприкрытые руки казались тонкими и белыми, словно кости, на теплой красной аксминстерской шерсти. А мальчик расстегивал собственные шорты. У него это получалось все лучше. Кнопки. Краем глаза он видел, что Себастьян делает то же самое, и ему стало интересно, понял ли демон, что его господин намеревается делать? Должен. Если бы он только оглянулся на Сиэля. А затем граф скинул шорты и посмотрел вниз на распростертое тело своего слуги. Он устроился поперек бедер демона. Его колени упирались в ковер по обе стороны, но ноги были расставлены шире, чем ему хотелось бы, хуже, чем верхом. Он поднял взгляд и заметил блеск под угольными ресницами. — Закрой глаза, — короткий приказ. — Милорд, — тихо. Слуга повиновался. На его лбу появилась резкая морщинка. Сиэль потянулся к длинным ширинкам брюк — семи тонким плоским серебряным пуговицам под складкой черной шерсти. И распахнул их — член демона был внутри. Не такой яростный, как вчера, когда он пролился на обнаженную грудь мальчишки, не такой твердый. Но такой же темный, такой же толстый, покоящийся между тканью и бедром. Граф легонько коснулся его, ударяя костяшками тонких пальчиков. И он пульсировал в ответ на прикосновения, возбуждаясь, и в горле у него жарко защипало. Себастьян молчал. Однако сопротивлялся, напрягался. Сиэль посмотрел на красивые голые руки своего слуги. На хмурый взгляд меж закрытых глаз. Мальчик придвинулся ближе и провел рукой по длинному теплому члену. Он, естественно, стал уже более твердым. Как и его собственное возбуждение, напряженное и беспокойное, граф прижался к демону. Твердый, как полированное стекло, между разведенных ног, и это причиняло боль. Он давил на мягкую плоть под его стволом. Граф как следует приподнялся и взял чудовищную штуковину в руку. Кончики его пальцев встретились, большой палец к пальцу, и он старался не смотреть на это. И затем. Затем, но Сиэль уже дрожал, и если он хоть немного замешкается, то никогда больше не осмелится на нечто подобное. Он знал, что делает. Он видел это в книге. Мальчишка провел теплым кончиком между бедер и выгнулся всем телом, точно так же изгибая бедра, когда упирался пятками в стремена. Он нашел это место, эту боль. Теплая головка была твердой, когда граф надавил на нее. Такой же твердой, каким был палец дворецкого. Но это было еще хуже, это жгло и растягивало, и он не мог дышать. Как в тот момент, когда ты вытаскиваешь занозу из кожи, сопротивляясь каждому инстинктивному порыву вздохнуть... Он почувствовал, как она проникает глубже. Сиэль стиснул зубы, и это было совершенно глупо, ничего не получалось. Он не мог пошевелиться, и если он остановится — если позволит Себастьяну уйти — демон посмотрит на него. Этими презрительными глазами. И это будет намного хуже, чем сейчас. Граф хотел этого. Это было именно то, чего он хотел. Разумеется, так все и было. Мальчик медленно покачнулся. Легкое движение бедер, и оно пронзило его позвоночник. Тыльная сторона коленей стала влажной. Это было неправильно, неправильно, и он не хотел вновь напрягать тело, но ничего не мог с собой поделать. В него упирался член дворецкого, и собственное возбуждение было ярким, розовым и твердым. Протестующим. Потребность, что переполняла его кожу. Он балансировал на коленях, чтобы прикоснуться к себе. Сжать, и это было резко, и внезапная дрожь удовольствия пронзила его. Было лучше, когда он мог ласкать и себя. В конце концов это причиняло боль не больше, чем все остальное. И он мог остановиться, если бы захотел. Это была его боль и его демон, и тварь могла сколько угодно смотреть на него, но она не имела контроля над происходящим. Сиэль почти мог притвориться, что ничего не происходит. Мог терпеть это до тех пор, пока чудище не могло. Даже если его язык теперь имел вкус крови. Он прикусил его. Граф кисло сглотнул. Руки Себастьяна были крепко прижаты к бокам. Большие пальцы с черными ногтями были сжаты в кулаки. Мальчишка остановился, сжав колени, и вздохнул. И еще раз. И попытался пошевелиться, но жжение было слишком сильным, и он стиснул зубы. Ему снова пришлось балансировать на обеих руках. Ему хотелось упасть, но он не мог опуститься на нечто огромное внутри себя. Сиэль посмотрел на свои побелевшие пальцы, растопыренные на жилете дворецкого, а затем выше, на сдержанное лицо слуги. Тонкий рот был плотно сжат. Граф почти хотел укусить его. И это было то, что сделал бы демон, и ребенок задавался вопросом, должен ли он бояться. Того, чего он хотел. Того, что Себастьян заставил его хотеть. И под ледяными руками грудь дворецкого вздымалась и опускалась слишком быстро, слишком часто. Сиэль увидел, как дрогнули угольные ресницы, и бледные губы беззвучно шевельнулись. И сжались в жесткую линию. — Что это было? — мальчик наклонился вперед, тяжело дыша. — Ничего, господин, — едва слышно. — Никакой лжи, — граф прижал дрожащие колени к бедрам своего слуги, стараясь сохранить равновесие, — Ты сам говорил. — Я сказал, милорд... — с внезапной резкостью, и глаза Себастьяна открылись. Жгучие, темные. Бездонные. — Вы ведете себя как мелкий гаденыш. Сиэль задохнулся от этого слова и пульса внутри него. — Не двигайся! — прохрипел он, хотя демон не шелохнулся. Не его тело. Мальчишка вновь осторожно покачнулся, однако глаза напротив были полуоткрыты, с влажными ресницами. — Щенок, — прошептал дворецкий. Вдох. — Жалкий щенок. — Закрой рот, — граф поморщился, дрожа. Внутри него было невыносимо жарко. — Высокомерный сопляк... — Довольно, — сильное жжение. У него все болело. Он вцепился пальцами в жилет дворецкого. — Досадная дрянь... — Я тебя ударю. — Самонадеянный маленький... м-мх... отпрыск высосанного из болота собачьего ублюдка... — Я ненавижу тебя, — шепот. — Я ненавижу тебя. — Шлюха, — сказал Себастьян. Сиэль собрался с духом, глубже насаживаясь на дрожь внутри себя. Резкое прерывистое шипение демона: — Блядь! Граф вскрикнул. Его трепет оставил мокрый след на черном фраке дворецкого. Глаза жгло, все тело горело, и звук, который он издавал, был почти всхлипом, когда мальчик, задыхаясь, пытался не двигаться. Лицо Себастьяна было белым. Таким же чистым и острым, как любое лезвие кинжала. Пылающим, словно белое сердце пламени. Однако Сиэль всегда знал, что тянется к огню. Он стиснул зубы. Осторожно встал на колени, освобождаясь от жалящего ствола демона, стараясь не прикусить губу и не издать ни звука. Тварь наблюдала за ним. Он чувствовал это. Холодные руки затекли, когда граф опустился на колени на шерстяной ковер и потянулся за шортами. И поморщился. От мучительной боли и взгляда темных глаз. Он рискнул посмотреть. Член дворецкого все еще выгибался и влажно краснел на фоне промокшего жилета. Сиэль вновь опустил взгляд на пуговицы, медленно застегивая их. Неуклюже, и остановился, чтобы вытереть влажные ладони о колени. — Что ж, — лицо Себастьяна было бесстрастным, поднято к потолку. Его полузакрытые глаза блестели. Но голос был угрожающе мягким. — Вы получили то, что хотели, милорд? — Да, — сказал мальчишка. И в некотором смысле это было правдой. Его взгляд переместился на возбуждение демона. — Не думаю, что то же самое можно сказать о тебе. — Очевидно, нет, — сказал слуга, и снова закрыл глаза. Ребенок поднялся на ноги, чуть не оступившись. Он ухватился за край приставного столика из черного дерева и выпрямился. Ему стало плохо. — Вставай, — сказал он. — Возвращайся к работе. Я устал смотреть на тебя. — Разумеется, господин, — Себастьян приподнялся на локте. Неспешно сел, натягивая перчатки. А затем встал, чтобы поправить униформу. Граф наблюдал, как дворецкий пытается застегнуться. Края черных шерстяных брюк натянулись от его возбуждения, натяжения ткани и нервное подергивание быстрых пальцев демона, пытающегося засунуть огромную штуковину внутрь. Абсолютная пустота прекрасного лица зверя, пустое зеркало. Он поправил галстук. — Ваш ужин будет готов в шесть часов, мой лорд. Голос Себастьяна был легким и ровным, столь бодрым, словно его рот никогда не извергал непристойности, никогда не касался тела своего господина. — Я приготовлю для вас ванильное бланманже, милорд. Как будто чудище никогда не разрывало его на части одним лишь словом. «Просто уйди». Но Сиэль не мог издать даже звука. Лицо демона было ясным и чарующим, когда он выходил из комнаты — только зеркало. Чистое, как стекло, и такое же твердое. Если бы он был зеркалом, это означало бы, что граф все же смотрит на себя. И, возможно, так оно и было. Аристократическая осанка дворецкого, его благородная посадка головы. Самый что ни на есть образец приличия. Где монстр научился таким вещам? Они лишь подражали друг другу. Мальчишка крепко держался за край стола, когда дверь библиотеки со щелчком закрылась. И он закрыл глаза. Позади них послышался гул. Лучше было этого не видеть.