·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Часы пробили восемь — тихо, мелодично. В серебристой тишине Сиэль услышал щелчок закрывшейся двери спальни. — Доброе утро, юный господин. Его сердце билось о пуховый матрас. Он не оторвал лица от подушки. — Ваш чай — оранж пеко от «Mariage Freres», а на завтрак — молочный бланманже с вареным ревенем, милорд. Граф слышал голос — теплый, неторопливый, и шелест тяжелых портьер. — Сегодня утром предстоит многое сделать, господин; ваше присутствие потребуется для проверки спальных мест для гостей вторника, и необходимо принять решения касательно рассадки гостей на ужине. Сиэль не двинулся с места. Ни его разгоряченное лицо на душной подушке, ни ноги, ни ноющая спина. — Ну же, молодой господин, — голос раздался совсем близко над ним. Склонившийся над кроватью. — Пора вставать. Ребенок слегка повернул голову. Достаточно, чтобы его голос звучал почти отчетливо. — Я устал. Уходи. Дворецкий не ответил. Мгновение спустя Сиэль услышал отдаленный стук двери и шум воды из ванной комнаты. А затем скрип шкафа в гардеробной. Ящичков. И вновь голос Себастьяна у кровати: — А теперь вставайте, милорд. Граф молчал. — Время, господин, — пауза. — Уже двенадцать минут девятого. Мальчишке было все равно, сколько сейчас времени. Разумеется, когда-нибудь ему придется встать, но он был еще не готов. Ребенок перевернулся. Медленно, приподнявшись на локте, чтобы пошевелить бедрами. И снова уткнулся щекой в прохладную подушку, закрыв глаза. — Я не буду вставать. — Мой лорд, — дворецкий вздохнул где-то над ним, — ваша ванна готова. Прошу вас, господин. — Оставь меня в покое и намажь пару булочек. — Понятно, — сказал демон. — Вы все еще испытываете дискомфорт. На это ответа не последовало. — В следующий раз я буду более осторожен, милорд. О. А будет ли следующий раз? Сиэль напрягся всем телом и почувствовал боль. Нет, нет! Он не мог об этом думать. — В таком случае, милорд, мне придется нести вас на руках. Граф лежал неподвижно. И теплый вес одеял тихонько откинули с его тела. Он задумался на мгновение. Может ли он исчезнуть? Когда Сиэль был совсем маленьким, он прятался под кроватями. За занавесками. Под тяжелым письменным столом в кабинете. Притаивался, ждал, играл, затаив дыхание и надеясь, что кончики начищенных ботинок не видны. И даже когда он слышал шаги позади себя, рядом с собой; затрудненное дыхание, когда мир настигал его, и они были на грани того, чтобы найти мальчика и черную собаку, найти в потаенных уголках дома их отца... Он задался вопросом. Если достаточно сильно захотеть, можно ли стать невидимым? Однажды граф уже пытался так сделать. Это не сработало. — Мой лорд. Сиэль почувствовал, как по его озябшим ногам пробежал табун мурашек. А затем прикосновение к гибкой спине. Ладонь Себастьяна, лежащая меж острых лопаток. Мягко. Нестерпимо. В глазах защипало. Еще мгновение, и спрятаться будет негде. Мальчишка мог бы даже сказать что-нибудь в присутствии этой твари. Если бы он встретился с ней глазами. Он бы запутался под этим тяжелым взглядом, ярким и пустым, как топаз. Чистым, граненым. Отражающим свет. Еще мгновение... — Юный господин. — Ладно, — граф вывернулся из рук дворецкого и сел. — Встаю. Он осторожно поставил ноги на ковер, ступая по ступенькам между тумбочкой и ванной. Этим утром Сиэль был не до конца сдержан. Уставшим. Немного неуклюжим. Словно его запястья были связаны невидимыми нитями — слишком дерганые, как у безвольной марионетки. Демон наблюдал за ним, когда он перешагнул через железный край ванны, но ребенок не собирался поворачивать голову, чтобы посмотреть в ответ. Если бы он сосчитал блеск медных шляпок гвоздей на деревянном полу ванной, время пролетело бы быстрее. Граф мог не обращать внимания на движения дворецкого позади себя, всплеск мочалки, ее скольжение по его спине. Шеи. Если бы он переключил свои мысли на выходные и последующую неделю — все верно. Планы. Кое в чем предстоит разобраться. Это был день. Просто еще один день, и он оказался пятницей, а это означало, что завтра будет меньше работы. Что было бы весьма неплохо. И все шло своим чередом, как обычно, и Мэйлин насвистывала, выбивая ковры во дворе где-то под окном ванной. Еще один день. Даже когда вам кажется это немыслимым, ничто не может помешать остановить восход солнца. Косым лучом в окно, поверх ваших рук, коленей и пузырьков на поверхности воды, таких же чудесных, как и вчера. Такое же беспристрастное. Солнце светит на все сущее. Оно согревает волосы убийцы. Сияет на накрахмаленных белых костяшках пальцев слуги, на бледном участке кожи между перчаткой и закатанным рукавом. Неотвратимый дворецкий. Неизбежный солнечный свет. И все по-прежнему вращается вокруг него. Они привыкли думать, что все движется вокруг Земли. Легко совершить ошибку. Кто является центром всего сущего, если не мы сами? И даже если вы сидите в центре собственной паутины, собственной разорванной паутины, вы не являетесь центром ничьей вселенной, кроме своей. Даже если каждое случайное дуновение ветра будоражит вас, посылает колебание по шелковистым прядям, которые удерживают вас вместе. Ничто не может остановить восход солнца. Ни сила, ни хитрость. Ни волшебство. Ни демон. Сможет ли он? На что способно это существо? Каковы были его пределы? Сиэль закрыл глаза. И он устал. Измучен. Но у него была незаконченная работа, и оставалось слишком много дней до того момента, когда граф сможет забыться сном.·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
В половине одиннадцатого Себастьян услышал звонок к чаю. Из кабинета господина. Он понес его наверх, чувствуя, как медленно раскручиваются ступени, как разматывается что-то, что было слишком туго завязано внутри него. Облегчение. Этим утром дворецкий был действительно обеспокоен настроением графа. Напряжение в шее было совершенно неуместно для существа, которое совсем недавно удовлетворяло себя. Почти удовлетворен. Достаточно удовлетворен; и в любом случае, теперь все было решено — несравненно лучший результат, чем он мог предположить. Неожиданный, великолепный. Молодой господин, безусловно, сегодня был спокоен, что вполне оправданно — он должен был испытывать значительный дискомфорт. Прошлой ночью Себастьян не стал тратить время на размышления. Никому не нравится проигрывать в игре, в которой они были на грани победы. Однако разномастные глаза были ясными и чистыми, пока демон одевал юного лорда. В конце концов, дела обстояли довольно неплохо. Мальчик воспринял это хорошо. И сегодня утром воспринимал все хорошо, в приятном созерцании. Не бушевал, не дулся, лишь легкая сонливость виднелась вокруг необычайных глаз. Почти очаровательно. Сонный маленький принц. Когда Себастьян вошел, граф старательно склонился над своим столом, хотя и не выглядел особо занятым. Дворецкому удалось увидеть пару испачканных страниц с красными исправлениями, растекающимися по бумаге, словно капли крови. Мальчишка не работал. Он с трудом справлялся со своими суммами. Демон разлил чай в тишине, которую предпочитал его господин. Обошлось даже без колкостей. — Будут ли еще какие-нибудь поручения, милорд? — Никаких, — крошечные пальчики слегка рассеянно отмахнулись от него. И Себастьян вновь спустился вниз. С облегчением. Это было приятнейшее тепло. Хотя, если бы он был человеком, его, возможно, напугала бы длина списка, приколотого к стене кладовой. Как бы то ни было, неделя предстояла трудная. Проветривание всех спален. Замена постельного белья. Последние работы по саду, готовка, мытье окон, и кто-то должен был снять чехол с люстры в бальном зале. — Я их не трогала, — донесся голос Мэйлин от обеденного стола для персонала. — Оранжерея — это часть сада, а не дома. Спроси Финни. И голос Барда, медленный, с терпением человека, который сам не заслуживал терпения. — У нее есть крыша, это часть дома. А это значит, что тебе придется заняться окнами. — Но их, должно быть, сотня, — вздохнула служанка. — Гости молодого господина увидят все это. Что они подумают о нем, если в его доме не будет порядка? Нам потребуется больше лестниц. Бардрой фыркнул. — Нам потребуется еще пара рук. Себастьян прислонился к дверному проему кладовой. — Тск. Мы должны следовать списку и выполнять свои обязанности, а не тратить восемнадцать минут на пятнадцатиминутный перерыв на чай. А теперь возвращайтесь к работе. Дворецкий услышал, как они вышли наружу. И вздохнул. Это будут самые кошмарные несколько дней. Но пока он передвигался по дому, отмечая галочками свой список и отмеряя часы по убыванию бледного солнечного света, по его медленному угасанию, по тиканью часов, похожему на биение человеческого сердца, и по еде мальчика, чопорному обеду и тихому ужину — о, его голова была очень ясной, а плечи — очень расслабленными, а все, безусловно, могло быть и хуже.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
— Господин. Сиэлю было тепло. Спокойно. — Милорд. Он свернулся калачиком на своем кресле в библиотеке у камина, с раскрытой книгой, наполовину соскользнувшей с колен, и его глаза были настолько расфокусированы, что мир, казалось, озарялся золотым сиянием. Словно солнце опустилось в уютном очаге. Струилось сквозь пушистые угольные ресницы. — Господин. Если бы только он был один, все было бы идеально. — Ваша ванна, милорд. Мальчик заерзал на своем сиденье. Мысль о раздевании, ожидании под капающее эхо в холодной ванной... — Я пойду прямо в постель. — Как вам будет угодно, юный господин. Тишина длинного коридора, а затем глухое звучание шагов по лестнице. Тишина позади него. А потом спальня. Он думал о других вещах. Сегодня ему это весьма хорошо удалось. Он сидел на краю кровати, сложив руки на коленях, пока Себастьян расстегивал кожаные ботинки. Его взгляд был безопасно устремлен на балдахин над ним. А затем крепкие руки скользнули вниз по складочкам шерстяного гольфа. Сиэль поджал босые пальчики ног, и, пошевелив ими, почувствовал, как длинные пальцы обвились вокруг них, захватив стройную ногу. Он закрыл глаза. Дыхание демона обожгло чувствительную кожу. Горячий язык прошелся по изгибу узкой ступни. Граф вздрогнул. По его бедру побежали мурашки. — Ннг, не будь настолько отвратным... Зубы Себастьяна задели изящную лодыжку. Внутреннее сухожилие. Резко и неправильно, как щекотание муравья где-то внизу позвоночника. Недоступное, необъяснимое. Пальцы ног поджались. Ребенок держал глаза закрытыми, крепко сжав кулаки на коленях. Кончики пальцев в белоснежных перчатках слишком долго задержались под острым коленом. Поглаживая. Так же мягко, как и низкий голос. — Вы чего-нибудь хотите, милорд? — Да, — сказал Сиэль, вздохнув, и из глубины его легких вырвалась долгая боль. Он открыл глаза. — Расстегни. И взгляд демона уже переливался обжигающим жаром, а на устах мелькнула презрительная маленькая улыбка. — Понятно, господин. Но граф уже принял решение. Это едва ли имело значение. Его дворецкий не мог сказать ничего такого, чего он уже не сказал бы самому себе. — Это твой долг. Ты сам так сказал. Я так говорю. Так что делай свою чертову работу. Однако его ждал ошейник, аккуратно спрятанный в ящик прикроватного комода вместе с книгами, блокнотом и маленькой аптечной бутылочкой с маслом календулы. — На колени. И сегодня, когда слуга повиновался, в его крови не было ни малейшего волнения. Сиэль просунул большой палец под белый воротник, найдя маленькую петельку спереди рубашки и верхнюю пуговицу, и расстегнул ее. Медленно. Он застегнул черную кожу на горле демона, что плотно обхватывала обнаженную шею. Граф помедлил, его руки все еще лежали на кожаном ремешке. Никто не мог помешать ему расстегнуть остальные пуговицы. Жилет и рубашку. Обнаружить под ними чистую кожу. Теплую — она должна быть теплой, — мальчик чувствовал это под своими руками — разгоряченное тело Себастьяна. Но тогда он увидит. Ему не хотелось ни видеть, ни думать, ни задаваться вопросом — насколько его слуга был человеком? Насколько глубока иллюзия? Ребенок отступил, чтобы посмотреть. На полумрак глаз дворецкого, на бледный отблеск огня на скулах. В глубину его взгляда. — Глупый пес, — прошептал Сиэль, повернувшись обратно к своей кровати. И почувствовал, как тело демона прижалось к нему сзади. — Это то, чего вы хотите, господин? — ногти зверя впились в его бедро, острые сквозь перчатку, сквозь рубашку. — Мне взять вас по-собачьи? — мальчишка почувствовал жар сильного тела, нетерпеливое возбуждение у самого копчика. Медленные поступательные движения позади себя. — Мне трахнуть вас вот так? — Нет, — сказал граф и резко вдохнул. — Не так. Ему не нравилось поворачиваться спиной к этому существу. Не тогда, когда он знал, что его глаза горят вот так, блестят, словно граненое стекло. Даже если на нем был ошейник, даже если он знал, что находится в безопасности. Но Сиэль никогда не был в безопасности. Он вновь повернулся к демону. Посмотрел на крепкие ожидающие руки, на застегнутую рубашку. Поднял глаза на толстую кожаную ленту вокруг горла. На нем был ошейник, который он купил для него. Граф вздохнул. А так, вытянувшись на спине, он мог закрыть глаза, и за ними была не только темнота. Мальчик почувствовал, как руки Себастьяна расстегнули его шорты и стащили их. А затем пробежались теплом по шелковистым бедрам. Раздвинули острые коленки. Сиэль открыл свою бездонную синеву, и в ней мелькнул отблеск света. Все дальше и дальше. Он мог видеть свою багровую кожу вокруг хватки демона, и это обжигало. Зверь мог разорвать его на мелкие кусочки. Птичьи косточки могли треснуть от напряжения, а чудище улыбалось бы, по запястья в карминной крови, и будоража его изнутри. Он лежал неподвижно, позволив притянуть себя к этим сильным бедрам. Закрыл глаза и не смотрел, лишь немножко, сквозь ресницы, как дворецкий пристраивается между ног своего господина. Пальцы в перчатке сжали потемневший ствол. — Придержите, — сказал Себастьян. — Придержать... — Придержите, — повторил демон и опустил застывшие руки графа на место, и Сиэль покраснел от ярости. Удерживать себя открытым для собственного слуги. Но стыдиться было уже слишком поздно, и он попытался сделать вдох, когда дворецкий с трудом толкнулся в него. Резко, полностью. Слишком легко было раствориться в пульсации позади его глаз. Позже он услышал, как дверь его спальни вновь закрылась. Так закончился вечер пятницы. В субботу мальчишка задержался в ванне после ужина. В субботу он почти поддался искушению притвориться, что не видит, как демон расстегивает брюки у кровати. Ведь он не собирался продолжать этим заниматься. В течение дня Сиэль почти не разговаривал с дворецким, только отдавал приказы подать чай, а к еде едва мог заставить себя притронуться. Себастьян, безусловно, был занят приготовлениями. Занят своей работой. И граф тоже — он был занят весь день. Должен был. На его руке все еще осталось чернильное пятно. Он не хотел этого, но, так или иначе, это был единственный момент его дня, который имел хоть какое-то значение. На прекрасном лице слуги появилась тошнотворная мягкость. Однако у него хватило ума хранить молчание, и Сиэль с удивлением обдумывал происходящее, погружаясь глубже в ванну; это было весьма тщательно продуманное молчание, и тварь явно выбрала между удовольствиями самодовольных комментариев и удовольствиями плотского удовлетворения, и приняла свое решение. И демон должен быть удовлетворен. Теперь он выглядел довольным, хоть ничего и не говорил. Уголки его рта чуть приподнялись, когда он прислуживал за столом. Однако сейчас дворецкий не улыбался, вытирая ноги графа. Не совсем улыбка. Не совсем. В животе все похолодело и сжалось. Мальчик стоял полностью нагой у своей кровати. В ожидании. И было бы совершенно неважно, если бы он был одет так же как Себастьян. Существо и его желание следовали за ним, словно запах дыма, слишком глубоко въевшийся в бархатную кожу. Демон отложил полотенце, взглянув на своего господина. Он не опустил рукава, не надел пиджак. Он тоже знал, что за всем этим последует, и уже расстегивал брюки. — Повернитесь, милорд. Встаньте на колени на кровати. Ребенок сглотнул. — Не приказывай мне. Быть может, так было бы проще. Согнуть колени, почувствовать, как собственное сердце гулко бьется о пуховый матрац. Опустить усталые веки и уткнуться лицом в простыни. Проще, чем мучиться под пристальным взглядом горящих глаз. Проще, чем поддаться искушению схватить Себастьяна за воротник и задыхаясь прошептать его имя. Он сел на край кровати, и слуга придвинулся ближе на коленях. Прикосновение его пальцев было легким, словно крылья мотылька, трепещущее на обнаженной дрожащей икре. И демон наклонился, прижался губами к шелковистому бедру. — Не смей, — он дернулся. — Я не просил тебя быть нежным со мной. Дворецкий посмотрел на него снизу вверх. Моргнул. И Сиэль понял, что совершил ужасающую ошибку. Он даже не успел ухватиться за подушку, когда его перевернули, царапая простыни в поисках чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться, а ногти дьявола были острыми. На спине. Бедрах. Притягивали все ближе и ближе. Это жгло. Но не так сильно, как обожгли тонкие бледные губы. Без притворства, почти беззвучно, только содрогание кровати, балдахина и его собственные звуки, похороненные в матрасе. Рука Себастьяна на изящной шее. Движение Себастьяна глубоко внутри и прерывистое дыхание. Он не знал, сколько времени прошло. Но прошло много времени после того, как у него кончилось дыхание и слезы уже остыли на малиновых щеках, много времени после того, как он сказал себе, что с него достаточно, и все равно ничего не сказал. Где-то пробили часы. Ребенок не мог сосчитать. Не мог расслышать этого из-за грохота в ушах. Сильнее, чем он когда-либо мечтал, хватка на затылке. Сиэль слышал собственное дыхание, свист в сдавленном горле. И это было приятно. И внутри него... Лучше быть пойманным здесь, на краю игры, и притвориться, что никакой игры не было. Притвориться, что это было на самом деле. Это было больно. Это должно быть реально. Мальчишка рухнул на живот, когда демон кончил. Его ноги были ледяными и влажными. Он свернулся калачиком на боку, чувствуя, как горит щека от прохладного белья. Перевернулся на спину. И откинул голову на подушку, прикрыв покрасневшие глаза. — Неужели тебе это так нравится? — это прозвучало скорее как шепот, нежели как подобает насмешке. Дворецкий мгновение не отвечал, и когда Сиэль вновь открыл глаза, он увидел, что темные глаза Себастьяна смотрят на него сверху вниз, моргая, фокусируясь. — Что? — голос был низким и грубым. — Я сказал: неужели тебе действительно так сильно это нравится? — граф холодно посмотрел в ответ. — Тебе это нравится. Осквернять меня? Лицо демона нахмурилось. Он облизнул губы. — Да, — сказал он. Сиэль не мог найти больше слов. Он повернулся спиной к матрасу, вытянувшись во весь рост. Почувствовал чистые простыни на липком животе. Кровать прогнулась, когда Себастьян пошевелился. — Еще, — сказал зверь ему на ухо. Шепотом. Мальчик ничего не ответил и уткнулся лицом в подушку. Он ощутил, как прохладная рука легла на гибкую спину, а щека демона прижалась к его щеке. — Еще. Пылающее сердце все еще билось о пуховый матрас. У него перехватило дыхание, и он прикусил губу. Губы Себастьяна были мягкими и горячими на его шее. На его плече. И вновь у покрасневшего уха. — Еще. Сиэль издал тихий горловой звук и раздвинул стройные ноги. Дворецкий устроился между ними, прижавшись своим весом к хрупкой спине. И на сей раз граф молчал, потому что у него болела грудь, болело горло, и это обожгло, когда слуга снова толкнулся внутрь. И его собственный член трепетал, зажатый между его дрожащим телом и влажной простыней, слишком мягкий, чтобы излиться, и слишком беспокойный, чтобы испытать облегчение. Зверь уже завладел им и все еще был неудовлетворен. Рот Сиэля скривился от отвращения. Он сжался и услышал вздох демона. Звук вспыхнул в его сотрясающейся груди. И это причиняло боль, боль, и Себастьян резко вошел в него, и толчок его голода отозвался более глубокой болью. Она всегда будет скверной, извращенной. Ее всегда будет слишком много и никогда не будет достаточно. Однако позже, когда он больше не плакал, мальчишка почувствовал острые зубы на своем плече. А потом дрожь. Когти вцепились ему в волосы. И невнятное бормотание, прежде чем дворецкий вышел. Тишина и дыхание его слуги. А затем крепкая рука скользнула между худых ног, нашла член Сиэля, все еще твердый и болезненный, и обхватила его. Энергично, эффективно. Эти разминающие пальцы, пальцы демона, выудили из него такой стон, какой не мог выудить даже толстый член, и граф позволил своему телу содрогнуться, кончая в кулак Себастьяна. Его накрыли пуховыми одеялами до самых плеч. На случай, если он простудится. А хриплый звук, который издал мальчик, прижавшись к простыням, был почти жалким подобием смеха. Он лежал неподвижно. И слушал, как его дворецкий тихонько передвигается по спальне в темноте, доставая свежую ночную рубашку. Наполняет ванну. Выполняет свою чертову работу, совершенно безупречно, о, это существо было чертовски безупречным, не так ли? Он не смотрел на своего слугу, пока Себастьян купал его. Одевал. Сиэль не повернулся лицом к двери спальни, прежде чем она закрылась.·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
На следующее утро граф не открыл глаз. Себастьян раздвинул портьеры, снял крышку с дымящегося блюда с грушами-пашот. — Ваш завтрак, милорд, — и он ждал. — Ммм, — маленький розовый рот был плотно сжат. Дворецкий наполнил чайник и намазал круассан ежевичным вареньем. Господин не двигался. И где-то между тем как налить чай и положить ложку сахара, демон почувствовал тревогу в основании позвоночника. Было воскресенье. Безусловно, сегодня утром спешить было некуда. Но предстоящая неделя будет опасно неопределенной, и все домочадцы должны быть готовы. И юный милорд тоже. Мальчишка должен быть сосредоточен. Себастьян прочистил горло, с той же предупредительной ноткой, с которой он обращался к гостям или пробуждал Финни от дневных грез, или стучал в дверь служебного помещения. — Если вам нездоровится, милорд, я с удовольствием вызову врача. В данный момент мы не можем рисковать вашим здоровьем. Прошло некоторое время, прежде чем его господин ответил. Темные ресницы едва заметно шевельнулись. И дворецкий не был полностью уверен, что именно упрямство задержало тихие слова. — Не нужно. Все хорошо. Себастьян вздохнул. — Только в прошлом месяце у вас случился серьезный рецидив, господин, после того, как вы изнуряли себя тяжелой жизнью в цирке, — он быстро помешал чай. — У вас была сильная лихорадка. Ваши легкие воспалились, тело неприятно... — Знаю. Я присутствовал там. Ребенок не утратил своего чувства сарказма. На самом деле, это, вероятно, будет последнее, что останется, когда смерть окутает сердитое маленькое существо. Каким прекрасным угощением он был бы. Лишь только струйка горячей крови между пальцами Себастьяна, последний всплеск жизни, и этот тоненький голосок. Холодный. Насмехающийся над ним. — Тогда вы полностью осознаете, насколько важно сохранять свою энергию. Возможно, сегодня вам следует остаться в постели. Вот что посоветовал бы Агни. Демон был совершенно уверен в этом. — Ммм. Просто оставь меня в покое. — Господин... Себастьян наклонился и протянул руку. И мальчик оттолкнул ее от себя. — Не прикасайся ко мне, — его глаза были открыты, сужены. — Твоя фамильярность ужасает. — Ваше здоровье пострадает, если вы не... — С моим здоровьем все в порядке. Это просто мои глаза. У меня кружится голова, когда я двигаю ею. Однако дворецкий мог слышать его, высокий лихорадочный стук молодого пульса. — Я надеюсь, что это не очередной приступ астмы, милорд. — Это не так. Это не... — и ребенок пошевелился, приложив руку к ребрам. — Не в этом дело. Себастьян проследил за движением. — Но все же это ваша грудь. Я действительно должен настаивать на том, чтобы мы вызвали врача. — Настаивай, — его господин фыркнул. — Я не понимаю, почему для тебя это имеет такое значение? — Мой лорд, — демон понизил голос. — Вы прекрасно знаете, что моя главная обязанность — сохранить вам жизнь. — Да, — сказал граф, вздохнув, — я знаю. Ты никогда не давал мне повода усомниться в этом. Его глаза все еще были решительно закрыты. Он не встал с кровати. Дворецкий поднялся во время чая. В обед. К чаю притронулись, к еде — нет. Граф пропустил назначенную на середину утра встречу с господином Танакой. Себастьян нахмурился, спускаясь на кухню. Он все еще хмурился над инвентаризацией кладовой, когда услышал шаги —медленные, размеренные. Старик стоял в дверном проеме. Повесил шляпу, и тут скрипнули половицы. Управляющий сел за стол для персонала. — Себастьян. — Господин Танака, — он одарил мужчину мимолетной улыбкой. — Присаживайтесь, пожалуйста. — Все хорошо, — демон вернулся к своему списку, стоя у столешницы и прислонившись к ней бедром. Он раздраженно постукивал карандашом по бумаге, позволяя словам управляющего проноситься мимо него — поля, фермы, живые изгороди, налог на землю и ремонт крыши для конюшни. Он кивал, ждал, наполовину следил за разговором, и ему повезло, что он не был человеком, иначе ему, вероятно, пришлось бы слушать. Но теперь старик о чем-то его спрашивал. — Справляется ли юный господин? Так вот о чем шла речь. Себастьян не повернул головы. — Не со всем. Он устал, но отказывается от еды. Его здоровье слишком хрупкое, — демон пожал плечами. — Если состояние ухудшится, мы обратимся к врачу. Я уверен, что его недуг пройдет достаточно скоро. — Это не был астматический приступ? — Я бы знал, если бы это было так, — дворецкий бросил взгляд через стол. Слабая вспышка негодования, ленивая. — Милорд никогда не умел распознавать свои собственные ограничения. Скорее всего, это легкий жар. — Головокружение? — Немного. — И его грудь? Себастьян отложил блокнот. — Да, — сказал слуга. — Да, и это тоже, — он посмотрел на спокойное лицо старика. — Какие у вас могут быть предположения? Изможденное лицо Танаки сморщилось еще сильнее, но его глаза были блеклыми и острыми. — Сердечный невроз. Демон постучал ручкой по подбородку. — Поподробнее, если можно, господин Танака. — Он проявляется в виде истощения, как умственного, так и физического, и неспособности справляться с повседневной работой. Задокументированные случаи были отмечены во время Гражданской войны в Америке. Чаще встречается среди солдат, но может развиться при любых обстоятельствах длительной работы и напряжения. — Понятно, — Себастьян прислонился поясницей к столешнице. — И у вас есть основания полагать, что молодой господин страдает этим заболеванием? Старик сделал примирительное движение пальцами. — Мадам Даллес упоминала об этом. Она всегда беспокоилась о предшественнике молодого милорда и о неизбежном ухудшении здоровья, которое оказывает на человека столь ответственная должность. И она внимательно наблюдала за юным господином, когда он впервые принял свой титул и свою роль. Бесспорно. Тетя молодого милорда когда-то была очень близка со своим племянником. Одна из немногих оставшихся, кто проявлял к нему привязанность, а не просто обычную жалость, которую смертные выражали на своих лицах в присутствии графа. Единственная, кто, казалось, знала что-то о том, что пережил мальчишка, о муках потери. Разумеется, она была безнадежно связана со своим деверем. Себастьян помнил об этом. Голод в глазах женщины, когда она смотрела на юного графа. На ребенка ее сестры, рожденного от мужчины, которого она все еще желала; и это был странный взгляд. Демон знал. И потребность, и ненависть. Смертные так своеобразны в своей любви: идеализировать вещи в нежности и быть доведенными из-за них до безумия. Убивать друг друга, как множество животных. Она, фактически, загнала дворецкого в угол на церемонии награждения. Он молча наблюдал из глубины зала, как завершилось преображение мальчика, как оборванный сирота предстал перед своей королевой в полном облачении и получил титул графа, а мадам Даллес, очевидно, наблюдала за ним. «Тебе следовало встать ближе». Почему? «Теперь ты для Сиэля как член семьи». И Себастьян не счел нужным объяснять, что каждое существительное в этом утверждении было ложью. Ты, семья и Сиэль. Интересная женщина. Интереснее, чем многие другие. Более страстная, нежели другая тетя мальчишки, сестра Фантомхайва, бойкая баронесса Мидфорд с ее пристальным жестким взглядом. Возможно, именно от нее юный господин и унаследовал его. Этот взгляд был весьма действенным. Дворецкий никогда бы не сказал ему об этом. А вот красота, впрочем, была унаследована от самих родителей — его утонченность. Эти двое, два совершенных маленьких аристократа, близнецы Фантомхайв — он видел это в воспоминаниях графа. Старший, мертвый, тот, кто был лишь длительным воспоминанием на языке демона. Тот, кого Себастьян никогда не хотел, на самом деле. Лишний. Слуга помнил и об этом. В последний раз он видел, когда господин упоминал своих родителей. Та первая неделя, дни в больнице. За ним ухаживала его тетя и этот человек, этот остаток преданности от старого дома. — Он зашел так далеко, — задумчиво произнес Себастьян, — и весьма сильно пострадал. Мальчик казался таким маленьким. Хрупким. Устроившимся на коленях старика. — Так и есть, — сказал Танака. — Будет трагедией, если его разум регрессирует так же сильно, как и его здоровье. — Безусловно. — Я рад, что вы понимаете это, — управляющий ждал, его глаза были блёклыми и настороженными. — Да, — сказал Себастьян. — Да, разумеется. — Он является честью своей семьи и своей королевы. Однако он еще слишком молод. Дворецкий посмотрел на мужчину. — Я в курсе, — коротко ответил он. Танака, казалось, не услышал. — Когда человек так превосходно выполняет свой долг, легко забыть, что он всего лишь человек. Да и то с трудом, — управляющий сделал паузу. — Молодой господин очень похож на своего предшественника. Умен и рассудителен. Но весьма решителен. Целеустремлен. Сосредоточен. — Вы хотите сказать, своенравен, — демон слегка улыбнулся. Мальчишка воспринимал происходящее как игру. Его жизнь, его бизнес, его решения. Фигуры на доске — лишь череда ходов и планов. Себастьян, конечно же, подыгрывал, но его игра была совсем другой. Его игрой был сам граф. Маленькая сложная забава. Как одна из тех хитроумных японских коробок-головоломок, или письменный стол принца Медичи, полный раздвижных панелей, скрытых замков и пружин с часовым механизмом. А внутри лежит само сокровище. Безусловно, то, каким будет сокровище, зависит от самого владельца. Секретные документы в штабном столе генерала или золото в сундуке скряги. А вот сокрытый центр графа Фантомхайва стоило бы открыть. Дворецкий пожал плечами. — Наш юный господин совершает ошибки из-за собственного упрямства. Лицо господина Танаки не расслабилось, но глаза потеплели. — Может быть. Не мне об этом говорить. — Тогда, возможно, ему следует об этом сказать? — Себастьян отложил ручку, выровняв ее по краю блокнота. Повернулся лицом к старику и демонстративно сложил руки на груди. — Это могло бы немного уравновесить его. — Возможно. Я бы посоветовал вам сделать это до того, как он поддастся очередному своему настроению. Демон поднял брови. — Ах, я не уверен, что в праве говорить о подобных вещах, господин Танака. — Вы главный дворецкий семьи, Себастьян. Вы государственный служащий молодого господина и его личный слуга. Это входит в ваши обязанности. И старик поднялся на ноги, собравшись с видом абстрагированности, которую Себастьян мог видеть насквозь — это был еще один момент. Выиграть время. Оценить реакцию. Демон сделал бы то же самое. — Просто прекрасно, — медленно произнес он. — Я поговорю с ним, господин Танака. — Да, — сказал управляющий, и в его лице было что-то настолько твердое, что могло бы напугать человека. Дворецкий закончил свою работу после ухода старика — инвентаризация кладовой. Декантация сухих продуктов. После обеда он больше не поднимался наверх. Потому что милорду, конечно же, нужен был отдых, и его не следовало беспокоить. Он принес чашку супа на ужин, хотя прекрасно знал, что ребенок съест всего несколько ложек, и, разжигая огонь, не упоминал ни о ванне, ни о работе, ни о господине Танаке. Агни, несомненно, одобрил бы это. А граф все еще лежал, свернувшись калачиком, безвольный и слегка раскрасневшийся на подушке с закрытыми глазами. Упрямый. Себастьян остановился у кровати. — Позовите меня, милорд, если вам что-нибудь понадобится. Затем он покинул слишком тихую спальню и вернулся к работе. В оранжерее было триста оконных стекол. Триста двенадцать, и они были совершенно безупречны, когда прохладный свет рассвета наконец упал на них. По крайней мере, ребенок съел свой завтрак. Кусочек тоста. Однако он не поднимал глаз от своей тарелки. — Я приготовлю вам ванну, господин. Ответа не последовало. Но граф не сопротивлялся, когда демон отнес его в ванную и обратно, и одел в повседневную одежду. Впрочем, в этом не было особого смысла: мальчик был не в состоянии работать этим утром. Себастьян осторожно нарушил молчание, завязывая шелковый шнурок повязки на глазу своего господина. — Сегодня понедельник, мой лорд. Он почувствовал, как точеные плечики пошевелились. Вздох или пожатие. — Весьма вероятно. — Ваши гости прибудут завтра, — «А на кухне царит хаос. Бард не перестает ругаться с тех пор, как проснулся. Финни не может найти достаточно нарциссов, чтобы заполнить вазы». — Да, — сказал граф. И мальчишка вновь сел на кровать и потянулся за книгой, лежащей на комоде. Себастьян молча вышел. Господин не стал звонить в десять часов к чаю, но дворецкий принес его наверх. — Что на этот раз? — тихий голос, хрупкий, словно серебристый иней. Сдержанный. Удивительно спокойный. Ребенок забрался обратно в свою кровать. Под одеялом виднелись только подтянутые острые коленки и безвкусная обложка журнала. Рождественский ежегодник Битона. Выцветшая печать. Уголки сгладились при длительном обращении. Ему было уже несколько лет. Вокруг него кверху обложками были разбросаны другие книги. «Лунный камень». Сборник рассказов По. Ах, всё те же загадки. — Я просто решил проверить, как ваши успехи, милорд. Иссиня-черные волосы были спутаны. Себастьян подумал, не стоит ли ему расчесать их еще раз. Привычная обыденность гладких шелковистых поглаживаний, треск статического электричества от щетки из кабаньего волоса, легкое скольжение ее между пальцами в перчатках. — Можешь не беспокоиться, — перевернутая страница. Скрежет карандашей. Граф делал заметки. Что-то шевельнулось под ребрами дворецкого. Неужели он недооценил своего господина? Возможно, он раскрыл слишком много, слишком много замков маленькой шкатулки-головоломки. И, возможно, внутри игрушки было пусто. Он и представить себе не мог, что ребенок может оказаться разочарованием. — Вы усердно работаете, милорд. — Осмелюсь сказать, это более занимательно, чем мытье окон. Совершенно верно. По крайней мере, мальчишка говорил. Себастьян знал, что с этим делать. — И что является предметом вашего исследования сегодня утром? — Применение логического рассуждения, — изящные пальчики постучали по обложке книги рядом с ним, но разномастные глаза не оторвались от страницы. — Маленькие загадки. И большие. Демон выждал паузу. — Это всего лишь вымысел, юный господин. Сообразительность детективного следователя — это иллюзия. — Придуманная писателем, — граф поднял голову, и его взгляд был пристальным, ясным. — Писатель должен представлять всю картину целиком. В ней присутствуют персонажи, сюжет и разрешение. Чтобы выиграть партию в шахматы, следует, чтобы вся игра уже была сыграна в голове. Ваши ходы и ваши противники. Все возможности. — Понятно, — он умел слушать. Его долгом было наблюдать за своим господином в любом настроении. Даже в таком. — Дело обстоит именно так. Все именно так. Слова были быстрыми, легкими. Словно он говорил сам с собой. Но его взгляд вновь метнулся к Себастьяну. — Я принесу вам что-нибудь поесть, милорд. — Песочное печенье. — Господин? Шелест переворачиваемой страницы. — С горячим какао. Граф был голоден. Это было уже кое-что. И дворецкий также знал, что делать с голодом. Он спустился вниз и принес поднос с едой. А когда вернулся, выполнил и другие обязанности: разжег слабый огонь в камине, снова наполнил водой стакан, стоящий на ореховом комоде и поправил подушки на кровати. Себастьян склонился над ним, поправляя постель позади мальчика. У его плеча. Ребенок подался вперед, чтобы позволить ему это сделать, в то время как демон взбил пуховую подушку. И он вновь опустил худенькие плечи на расправленное белье позади себя. Граф даже не напрягся, полностью поглощенный своей страницей. Он не поднял глаз, ни разу. Слуга на мгновение замер, глядя на него. Он уже завладел мальчишкой. Прижал извивающееся хрупкое тельце к кровати и трахнул. И вот он здесь, совершенно невозмутимый. Где-то в другом месте. Спускаясь по лестнице Себастьян прикусил губу, и обнаружил, что она ноет. Этим утром он кусал ее слишком часто. Дворецкий попытался еще раз во время обеда, когда принес чашку с теплым супом. — Надеюсь, исследования продвигаются хорошо, милорд? — Несомненно, — отгораживание. Сегодня днем мысли графа были рассеяны. — Вполне естественно беспокоиться о миссии ее Величества, господин. — Я не беспокоюсь, — осмотрительно. — Разумеется, мой лорд. — У меня есть план. — Я в этом не сомневаюсь, господин. — Ничто не ускользнет от судьбы. Себастьян поклонился. — Я не верю в судьбу, милорд, лишь в компетентность и силу эффективного графика. — Тогда у нас не будет проблем, — голос прозвучал отрывисто из тени. — У тебя есть и то, и другое. А у меня есть ты, — он вздохнул. — Что я пропустил вчера? Этим утром? Мои встречи. — Ничего особенного, господин, — демон настороженно посмотрел на него. — Господин Танака хотел поговорить с вами об одной из ферм вдоль Истборн-роуд. Они работали над дорогами. — Я в курсе. В январе один из лондонских почтовых дилижансов в темноте перебрался через берег реки мимо моста. Неудивительно, учитывая, сколько прошло дождей, но ситуация малоприятна. — Согласен, — он помедлил. — Полагаю, что это касается их планов по ремонту живой изгороди у моста. Там не должно быть никаких проблем. Ваши гости не будут проезжать в этой местности. — Я не в настроении принимать гостей. Это вынуждение. И долг, подумал Себастьян, но выждал паузу. — Столь бессмысленно. Дворецкий собирал поднос. Пустая тарелка, пустая фарфоровая чаша, все еще теплая от съеденного бульона и все еще хранящая аромат его господина. — Но это не так, — мелодичный голос затих. Слуга услышал раздражение. Почти вздох. — «Цепной пес» работает на ее Величество. У «Цепного пса» свобода, определенные полномочия. Так было всегда. Как им удавалось обходиться без демонического вмешательства, возможно, было самой большой загадкой из всех. Однако это мой долг. Граф не разговаривал со своим слугой. Только с самим собой. Напоминая себе. Ему нужно было это услышать. Больше некому было ему сказать. Себастьян остановился, держа поднос в руках. — Господин Танака спрашивал о вас, милорд. — Мое здоровье его не касается. До тех пор, пока я выполняю свою работу. — Он предан вашей семье, господин, вашему дому, вашему положению и вашему имени. Поэтому его интерес к вашему здоровью также связан с его обязанностями. — Что ж, — мимолетный огонек в прекрасных глазах отражал почти веселье, — мне повезло, что я окружен такой преданностью. — Безусловно, — демон понизил голос. — Настолько фартовый малыш. Наступила тишина. А затем: — Что он сказал? Равнодушно. Помимо вопроса. — Господин Танака сказал, что милорд очень похож на своего предшественника, — Себастьян помедлил. — Похоже, данная мысль ему нравится. — Хм, — сказал мальчишка, — принеси мне еще одну тарелку печенья. Была середина дня, когда из спальни раздался звонок, и дворецкий как раз занимался тем, что осматривал бельевой шкаф. Он мог слышать его отсюда, этот настойчивый звон. Прачечная была окутана паром и пахнущей лавандой пеной, а где-то в самом центре поблескивали запотевшие очки Мэйлин. — Позови меня, если я тебе понадоблюсь, — коротко сказал ей Себастьян, но он уже знал, что никто в этом пустом доме не нуждается в нем так сильно, как ребенок наверху. Демон обнаружил маленького лорда стоящим посреди спальни. Тот властно постукивал ногой. — Быть может, вам следует вернуться в постель, господин? — Они ремонтируют изгородь у реки? Дворецкий пристально посмотрел на него. — Так и есть, милорд. — Им придется поторопиться, боярышник уже начал распускаться. Изгородь не переживет последних заморозков, если ее подстричь. Когда это графа заботили тонкости британского ухода за живыми изгородями? Однако Себастьян ответил своим свежим прохладным голосом. Ему следует быть осторожным во всем. — Я уверен, что стюард и управляющий фермой в курсе происходящего, господин. — Мост расположен в долине. Верно? — Верно, милорд. — Мы поедем и посмотрим. — Я пошлю господина Танаку вниз, чтобы он осмотрел законченный... — Нет, — сказал граф, — мы поедем и посмотрим. Сегодня. Немедленно. — Ах, в таком случае я подготовлю карету и... — Лошадей, — мальчишка сложил руки на груди. — Я собираюсь прокатиться верхом. Нет смысла впустую тратить солнечный свет. Мне понадобится мой костюм для верховой езды. Это приказ. — Господин, — Себастьян сделал паузу. И поклонился. — Да, мой лорд. Он улыбнулся про себя, включил свет в гардеробной и распахнул дверцы шкафа. Значит, настроение графа улучшилось. Или, по меньшей мере, сосредоточилось. И еще одна смена одежды — это было неожиданным удовольствием. Он даже и предположить не мог. Но когда демон вернулся, господин явно спешил, и у него не было времени насладиться всей процессией. Узкие плечи напряглись, когда дворецкий снял плисовый бархатный пиджак и надел сшитый на заказ шерстяной, и ребенок стоял неподвижно, пока слуга застегивал пуговицы на высокой талии кремовых бриджей для верховой езды и разглаживал ткань на стройных бедрах. Граф отмахнулся от его руки и с раздражением поднял глаза. — Не стоит беспокоиться о полевых сапогах, это не чертов королевский прием. Моих охотничьих ботинок будет вполне достаточно. Себастьян принес их. Не столь изящны, как полевые сапожки со шнуровкой на лодыжках, но более практичны для прыжков и для спешной поездки по весенним полям. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как его господин надевал их в последний раз. Дворецкий опустился на колени, крепко держа один из них у себя на бедре. И почувствовал, как у него перехватило дыхание, когда маленькая тонкая ножка уперлась в длинное кожаное голенище. Мальчик снова вырос. Разумеется, лишь частично, всего на дюйм ширины своей груди. Плеч. Демон видел мерки в записях портного в прошлом месяце. Это было медленно, но очень уверенно, долгий скачок прогресса, дюйм за пол года. Взрослый человек в мгновение ока. Себастьян сел на пятки. Граф топал ногой по ковру, как следует просовывая ее в сапог. И еще раз, дважды, для верности. — Поторопись, ты мешкаешь. Дворецкий неспешно встал. — Милорд? — И ты вновь изображаешь такое лицо. Демон прищурил глаза. — Какое именно лицо? — он услышал свой собственный голос, ясный и опасный. — Вот такое. Иди за мной, — дверь была распахнута настежь. Маленькие каблучки застучали по коридору, острые, как градины по стеклу. Себастьян задумчиво следовал за ним до самой низкой каменной конюшни. Он седлал лошадь, пока мальчишка вышагивал снаружи по брусчатой дорожке. Антони, прекрасный черный мерин графа Фантомхайва, с длинными черными ногами и тревожными широко раскрытыми глазами. Для себя он не седлал ни одного. В этом не было никакой необходимости. Его господин не одобрил бы этого. И, вероятно, с этим справится только одна из каретных лошадей: Рэнсом или его товарищ по упряжке Темпест, с крепкими ногами, сильной спиной и глубоким норовистым блеском в глазах. Демону это нравилось. Ему нравилась, как вздрагивала от страха их бархатная кожа, когда он говорил с ними — тихо и размеренно, — когда чистил их. Лошади не понадобилась бы сила, чтобы нести его — Себастьян весил не так много, как следовало бы весить любому другому человеку. Он нес себя легко. Но для зверя потребуется сила иного рода, и Антони уже чувствовал беспокойство от его прикосновения. Дворецкий вывел прекрасное создание во двор, залитый мерцающим солнечным светом. — Вижу, ты не торопился. — Возможно, я мог бы быстрее удовлетворить приказ своего господина, если бы в доме был либо конюх, либо лакей — или и тот, и другой, если бы милорд был склонен придерживаться условностей. — А когда это было, Себастьян? Антони недовольно заржал на конце поводьев, и ребенок перевел взгляд на лошадь, натягивая черные кожаные перчатки. — Похоже, у кого-то паршивое настроение. — Он будет послушен, — сказал демон, — и сделает все то, что ему велят. — Ты им не очень нравишься. Они знают? Себастьян не обернулся, так как крепко держал стремя. — Возможно. У них сильные инстинкты. Они могут учуять. — Что учуять? — граф вскочил в седло. — Сернистость и самородную серу? — Господство. Он ожидал увидеть колючий огонек в прекрасных глазах. Но мальчик лишь оглянулся на него сверху вниз, ясная пронзительная синева была острой, и он свободно перекинул поводья через руку, крепче натянув свою черную шляпу-дерби на голову. Дворецкий протянул тонкий хлыст. Он не видел господина таким уже много месяцев. Слишком пылким, слишком напряженным. — Лошади — вьючные животные, — сказал граф. — И они так же умеют уважать своего хозяина. — Вот почему я всегда стараюсь напоминать вам об этом, милорд. Сохраняйте достоинство. Ох, этим взглядом можно было бы сдирать краску со стены. — Знаю, — медленно, с презрением. — Сохранять достоинство. Если дрогнешь — проиграешь. В звонком голосе внезапно появилась певучая легкость. Неужели его господин издевается над ним? Так и есть. О, этот мелкий негодник был таким. Однако он прислушался к указаниям своего слуги. Граф сидел в седле прямо, как маленький принц. Антони был слишком велик для него, но то, как он держался. То, как он обуздал зверя. — Не отставай, Себастьян. И мальчишка сорвался с места. Дворецкий проследил взглядом за развевающимся темным пиджаком. Не отставать. Ребенок не смог бы убежать от него, даже если бы сильно захотел. Но он попытался. Себастьян не торопился, спускаясь по гравийной дорожке и пересекая край сада к лесу. Вниз к реке, мосту, пустынным полям. Он шел молча; фазаны едва шевельнулись в папоротниках, когда демон проходил мимо. Воздух был наполнен запахом мха и воды. Чистый, пустой. Смертная земля была сладка весной. Она хорошо оттаяла. Он учуял оленей раньше, чем они учуяли его, и двинулся с подветренной стороны от них. Давняя привычка. Дворецкий остановился на гребне холма вдоль дороги и прислушался; где-то внизу раздавался стук копыт, и жар господина горел на краю его сознания, как след звезды. Вот и поле. Себастьян нырнул в последнюю рощу мокрых вязов и заскользил вниз по западному берегу дороги, при этом даже не запачкав носки своих оксфордов. Он ждал у голой зимней изгороди, когда услышал глухой стук копыт Антони по влажному дерну, а затем появился граф, натягивая поводья, его маленькие щеки порозовели от напряжения, а медовый рот сжался в тонкую недовольную линию. — Хм. Демон поклонился. И господин мог бы притвориться, что разочарован тем, что его слуга не потерпел неудачу, но и неудача не удовлетворила бы его. Дворецкий находился здесь, чтобы исполнить свой долг. Потом граф осмотрел изгородь. Голые ветви, наполовину обрезанные, обнаженные в своем ранневесеннем состоянии, демонстрирующие переплетение ветвей и корневой системы. Боярышник, орешник. Терновник. Шиповник. Бук и поблескивающие колючки остролиста. Не один вид, а целый лес в миниатюре, так тесно переплетенный, что нельзя было срезать одно, не повредив другое. Ничто в этом необычном маленьком мирке не существовало в одиночестве. — Это был скот. — Так доложил господин Танака, милорд. Животные пробивались сквозь живую изгородь всю зиму. Несмотря на все шипы, с которыми им пришлось столкнуться. Тогда почему... — Себастьян перевел взгляд на мальчика верхом на лошади. — Зачем какому-либо существу терпеть настолько явный дискомфорт без всякой на то причины? — Хм, — граф повернулся в седле, чтобы оглядеть поле. Оно было ровным, зеленым, по щиколотку утопающим в росистой траве. Ничем не примечательным. Прямоугольным. Он обернулся и почесал щеку обтянутым кожей прикладом своего хлыста. Нахмурившись, ребенок смотрел на голые ветви изгороди, однако его взгляд был расфокусирован. — Вода? — Ручей протекает по дну вон того поля, вполне доступного для зверей. А этот участок, который они считают столь желанным, вообще не имеет доступа к воде. — Корм? — Он дополнен сеном, милорд. А ваши пастбища всегда были достаточно продуктивными. — Самец? — Уже несколько месяцев находится вместе со своим стадом. Они остаются вполне удовлетворенными. — Ясно. Вот и все. Выживание. Еда и спаривание. Все, что может понадобиться любому простому существу, и мальчишка знал это и все еще хмурился. — Мне нужно поговорить об этом с господином Танакой. — Он консультируется с управляющим фермой, милорд. Они в состоянии позаботиться об этом сами, — Себастьян оглянулся. — Вряд ли это является приоритетом. — Возможно, не для тебя. Я не ожидаю, что ты поймешь обязанности господина. — Это тоже не входит в ваши обязанности, мой лорд. Граф посмотрел на него. Розовые губы были плотно сжаты, но в единственном сапфировом глазу горел очень необычайный огонек. — Я не жду, что ты поймешь эти вещи, — сказал он и направил Антони в сторону дороги. Дворецкий проводил его взглядом. Напряженная маленькая фигурка, пришпоривающая лошадь в легкий галоп, с хлыстом, зажатым под локтем. Спина прямая. И он улыбнулся, незаметно на пустом промокшем поле, и вновь направился домой. По памяти. По запаху. Мальчик отлично держался в седле. В действительности гораздо лучше, чем раньше. Ничего схожего на безвольного и забитого комочка, которым он был, когда они только начинали эту жизнь — хозяин и слуга. Ребенок и демон. Граф много работал. Они оба, в паре. Тренировки. Обучение. Как выглядит британский пэр королевства? Как он говорит, как двигается? И слуга. От чистоты накрахмаленного воротничка до блеска ботинок. Они работали, чтобы добраться сюда. Месяцы. И он сказал: «Я буду строг». И мальчишка величественно кивнул. «Граф и дворецкий», ответил он. Слишком величественно для ребенка. «Нам нужно торопиться. Мы еще не готовы». Себастьян не щадил маленького сопляка. И каким бы суровым он ни был, его господин не уступал ему. Критика на все случаи жизни. Демон научился гораздо большему, чем когда-либо планировал. Готовка, черт бы ее побрал. Теперь он даже мог ощутить разницу между гвоздикой и кардамоном. Изучил капризы человеческого языка, тонкое влияние температуры — почему блюдо с мороженым для них весьма приемлемо, в то время как сливки, оставленные таять, становятся слишком болезненными для их желудка? Он чувствовал себя снисходительно на этом последнем длинном отрезке тихого леса. Дворецкий мерно шел, позволив своему господину прибыть в поместье первым. Это не улучшило настроения графа, впрочем, как и Антони: вороной конь смотрел на демона, когда он присоединился к ним в затянутым пасмурным небом дворе рядом с конюшней. Глаза отведены в сторону. Беспокойны. Пальцы в белоснежной перчатке дрогнули. Он прекрасно понимал, что не должен этого делать, но у ребенка был настолько по-особенному острый хмурый взгляд, и в самом деле, как можно было устоять? — Как прошла ваша поездка домой, милорд? Надеюсь, он не был слишком норовист для вас? — Просто превосходно, — резко. Себастьян улыбнулся. Он хлопнул ладонью по шее Антони и отступил назад. Ах, как предсказуемо. Лошадь вздрогнула и встала на дыбы. Граф взмахнул руками, в попытке ухватиться за поводья, но уже соскальзывал с седла, и, перевалившись через бок лошади, приземлился пятой точкой в грязь. Стон. Его глаза расширились от потрясения. А затем нахмурился. — Ты это сделал. — Похоже, что Антони сегодня более темпераментен, нежели обычно, господин. Мальчишка поднялся на ноги, вытирая руки в кожаных перчатках о шерстяную ткань пиджака. — Ты это сделал, — повторил он. — Ты ударил Антони и позволил мне упасть. — Мои глубочайшие извинения, милорд, за то, что не смог предвидеть все возможные последствия крайне непредсказуемого... — Ты был слишком беспечен, — господин говорил тихо, ровным тихим голосом. — Ты переступил все границы. Он отряхивался, но это было бессмысленно — задняя часть его бриджей была полностью испачкана красной грязью. — Позвольте мне, мой лорд. — Не прикасайся ко мне, — устало. И Себастьяну были хорошо знакомы эти слова. — Ты действительно глуп. Хуже, чем собака. Хуже, чем лошадь. Однажды я упал с седла. Помнишь? Прошлой осенью, когда мы охотились вдоль... — Вы недооценили высоту прыжка, — дворецкий знал, что перебивать своего господина было непростительно, однако с него было достаточно. Достаточно. Он улыбнулся, ровно настолько, чтобы показать весь изгиб своих зубов. — Вы недооценили, милорд. — Может быть. Успех всегда связан с риском. И Антони ждал у изгороди. Ты помнишь, Себастьян? Презрение мальчишки было злобным, как будто демон мог забыть. Говорил с ним слишком просто. Словно он был туповат, рассеян. Человечен. А ребенок все еще плевался словами: — Я думал, ты должен быть преданным. Дворецкий остановился. — Так и есть, господин, — он поклонился. — Сейчас я именно там, где мне и положено быть: под вашей рукой, чтобы счистить грязь с ваших очаровательных маленьких бриджей для верховой езды, — он опустился на колени. — Если вам нужно... — Когда я падаю, Антони останавливается, — граф оттолкнул руку Себастьяна, отряхивая пиджак. — Он кружит вокруг меня. Ждет, пока я вновь сяду в седло. — Он дрессированное животное, милорд. — А что же ты тогда такое? Хороший вопрос. — Высшая форма животного, — сказал дворецкий. — Значительно более длительное обучение. — Это не научило тебя преданности. И сейчас граф испытывал его. Неужели этот никудышный сопляк не видит? Себастьян был здесь. Он все еще был здесь. Прошли годы, а он работал без отдыха, без средств к существованию, получая в награду лишь скудные зачатки удовольствия. Демон откинулся на пятки, но его внимательный взгляд не отрывался от разъяренного маленького личика. Ребенок требовал от него слишком многого. — Я уже говорил вам, господин. Я дал вам свое слово. Я не оставлю вас и не стану лгать. Слова повисли в воздухе, гудя, как странное затишье между бурями, и это было одновременно обещанием и угрозой. — Ты позволил мне упасть. Какой от тебя толк? Себастьян потянулся за шляпой своего господина. На его запястье опустился хлыст. — Милорд... — Если дрогнешь — проиграешь, — граф пожал хрупкими плечиками. Эти слова иглами впились в сознание слуги. Они были тщательно отточены. Как и подобает — в конечном итоге, это были его собственные слова, брошенные в него самым раздражающим образом. — Ну же, господин, — демон понизил голос до мурлыканья, наблюдая за неподвижностью бездонной синевы. — Вы никогда не желали меня за мою преданность. — Да, — сказал мальчик. — Все верно, — и он хлестко шлепнул по своей ладони в перчатке. Звук так ясно говорил о наказании, что Себастьян почувствовал, как вздрогнула кожа вдоль позвоночника. — Ваша одежда все еще в полном беспорядке, милорд, — он потянулся, чтобы коснуться розовых коленей, и на сей раз граф не отступил. — В следующий раз я буду осторожен. Он видел, как напряглись худые плечи, как дернулась маленькая рука, прежде чем пошевелиться. И все же он не ожидал этого. Хлыст опустился ему на щеку. На правый глаз. Он моргнул, глядя на своего господина. Щеки мальчишки представляли собой два ярких пятнышка жара. Его глаза были необычайного резкого цвета. Серно-голубыми. Мягкие шелковистые волосы, влажные от яростной страсти, потемнели на висках. Это была чрезмерная реакция. Себастьян знал, что был груб, но вряд ли это заслуживало такого наказания. Он поступал и хуже. О, он поступал гораздо хуже. Хлыст опустился снова. Обжигая. — Тварь, — крошечные ручки дрожали. Он практически всхлипывал от ярости. — Ты грязная проклятая тварь! Он никогда не выглядел настолько прекрасным. Снова хлыст. И еще раз. Еще. Резкие удары переплетенной кожей. Себастьян почувствовал, как по его телу поползла острая боль. Он мог бы поднять руку. Преградить, остановить. Они оба это знали. Демон закрыл глаза. Он чувствовал каждый удар. Он позволил своему господину наказать себя. Безусловно, было больно. Его нежная кожа, живая плоть. Его тлеющая гордость. Он смог бы исцелиться без особого труда, пульсация его формы вернулась к прежнему виду, впиталась, и боль просто вывернулась бы наизнанку. К тому времени, когда он окажется внутри, его лицо вновь станет совершенным. Они оба тоже об этом знали. Однако графу нужно было это сделать. И он уже успокаивался. Его глаза снова были спокойны, даже если голос — нет. — Животное, — шепот был похож на судорожный вздох. — Даже собака может сделать больше, чем ты. — Вы уверены, милорд? — Себастьян дотронулся кончиками пальцев в перчатках до скулы. Это то, чего хотел его господин? Там было три рубца, он чувствовал их. Его кожа покрылась мурашками. — Собака не в состоянии заварить «Эрл Грей». — Любой может приготовить чай, — мальчишка моргнул. — Ты научился этому за одиннадцать недель. Ты все еще бесполезен для меня. И это было неправдой. Не могло быть правдой. Демон думал об этом, пока граф уходил, пока заканчивал вешать снаряжение Антони и следовал за господином в этот пасмурный день обратно в тишину и эхо дома. Когда паршивец за работой пренебрёг временем для сна, он даже не был в состоянии подняться наверх без того, чтобы Себастьян не нес его на руках, и это было в высшей степени неправдой. На этой живой земле не было никого, в ком граф Фантомхайв нуждался бы больше, чем в своем дворецком. Слуга знал это. С момента их возвращения до ужина господин звонил ему шесть раз. Дважды за чаем, один раз за печеньем. Один раз, чтобы принести книгу из библиотеки. Один раз, чтобы перенести стопку папок из шкафа на письменный стол. И последний раз был в пять часов сорок три минуты, и демон ждал, что же еще понадобится от него капризному милорду. — Тот холм, — ребенок неопределенно махнул рукой в сторону окна. Изящные пальчики и тяжелый блеск сапфирового кольца отразили свет. — За поместьем. — Он всегда стоял там, милорд. Мальчик никак не отреагировал. — Это известняк? Себастьян моргнул. — Ну-с, учитывая, что геология южных склонов Англии состоит в основном из мела, это вполне возможно, — они назывались Меловыми отложениями. Все элементарно. — Да или нет? — Мне придется провести небольшое исследование по этому вопросу, господин. Граф отложил ручку. — Так ты не знаешь? — Покаместь нет, милорд. Дайте мне две минуты в библиотеке, и я... — Я думал, ты все знаешь, — это было настоящей неожиданностью, если только мальчик не вел себя очень хорошо. Но дворецкий изучил все его выражения. Знал каждую малейшую вспышку на суровом маленьком личике. — Не все, юный господин. Возможно, с достаточным количеством времени, — он улыбнулся, однако мальчишка вновь отвернулся. — Хм, неважно, я могу выяснить это сам. Помимо сортов райграса, главным компонентом наших пастбищ является белый клевер, это говорит о том, что состав почвы щелочной. Чудесно. Позови, как будет готов ужин. И граф больше не заговаривал с ним до самого ужина, после зябкой тишины в наполненной паром ванной, после того, как Себастьян одел крошечное напряженное тельце — чопорное, сопротивляющееся, словно шарнирная кукла — о, вот тогда мальчишка соизволил говорить. — Ты ошибся, — бесцветно. Достаточно бесцветно, чтобы спровоцировать вопрос. — В чем конкретно, господин? — Себастьян стоял у дубовой резной кровати, перекинув банное полотенце через руку. — Или вас больше нервирует общее и всепроникающее чувство неправильности? — Ты ошибся насчет холма. Демон остановился. — Ох? — Ландшафт в этом районе действительно известняковый. Щелочной. За исключением хребта здесь, внизу вдоль дороги, который явно богат железом. Почва под ним довольно окисленная. Пятна на моем костюме были окрашены в красный цвет. — Понятно, — дворецкий ждал. — Я поверю вам на слово, милорд. — Несколько месяцев назад на одной из ферм на Истборн-роуд пришлось вытаскивать почтовую карету из реки. Впоследствии они вырыли весь участок, взбаламутив осадок, включая стоки нескольких столетий с горного хребта над ним. Вода с высоким содержанием железа, гораздо более кислотная, чем обычно. Сильный дождь унес ее вниз по течению к нашим фермам. Крупный рогатый скот может переносить кислую воду. Клевер — нет. — Ох, — демон выпрямился. — Скот прорвался через загон на единственное поле, которое не имеет выхода к реке. — Единственное, где все еще рос прочный запас клевера, растущего в траве, — граф рассеянно провел пальцами по влажным волосам. — Они рисковали своими шкурами среди терновника, чтобы заполучить свое любимое лакомство. Себастьян медленно выдохнул. В конце концов, мысли мальчика не были рассеянными, а лишь обширными. Но в итоге они сплелись воедино, как нити в мотке веревки. Повороты в лабиринте. Тумблеры в замке. Прекрасно. О, просто превосходно. Сообразительная мелочь. Граф сел на край кровати, скрестив стройные ноги, и разгладил ночную рубашку на коленях. — Ты можешь сказать господину Танаке, чтобы он открыл ворота и позволил скоту пастись на незатронутом поле, пока пастбище не восстановится. А тем временем, быть может, подкормка травы известью восстановит естественный баланс. Себастьян поклонился. — Разумеется, милорд, — он вновь почувствовал это, странное расплетение внутри тела. Ему не следовало сомневаться в своем необыкновенном маленьком господине. — Я поговорю с ним сегодня вечером. — Куда это ты собрался? Дворецкий снова остановился. Между кончиками его пальцев и членом что-то проскользнуло. Боль. — Вам пора спать, мой лорд. — Это не ответ. Я не велел тебе уходить. Граф ждал на краю кровати, аккуратно сложив руки на острых коленках, и Себастьян опустился перед ним на колени. Он опустился на колени и ждал, пока щенок застегнет на его шее тяжелый кожаный ошейник. Скорее даже слишком туго. Он почувствовал давление, когда сглотнул, когда пошевелил плечами. И на сей раз мальчишка был более спокоен. Раздвинул ноги. Демон был нежен. Он стянул перчатку, и шелковистая кожа бедра была достаточно горячей, чтобы опалить каждую частичку его разума. Дворецкий использовал только два пальца, осторожно обводя нежную крошечную дырочку — скоро настанет время для большего. — Больно, — коротко, извиваясь под его вытянутой рукой. — Тшшш... — Мне больно! Себастьян приподнял одну бровь, его терпение лопнуло, и он прорычал: — Вам не следует говорить мне такие вещи, господин. Это едва ли побуждает меня быть нежным. Молчаливое, но не неподвижное, нетерпеливое маленькое тело. И когда демон зарычал, то почувствовал, как звук пытается вырваться сквозь кожаный ошейник. Он сел. Расстегнул его. Ребенок смотрел на него широко раскрытыми глазами, но не протестовал. И Себастьян застегнул черную кожу на гибких ногах. Туго обхватывая обнаженные стройные бедра, плотно впиваясь в мягкую плоть и застегивая чуть выше худых коленей. Восемнадцать дюймов. Насколько крошечным хрупким хозяином он был. Он натянул плетеный поводок, обмотал его вокруг птичьих запястий и, связав было дернувшиеся руки, крепко зафиксировал. Мальчишка молчал. Презирал. Безусловно, так оно и было. Но связанный, ожидающий и подчиняющийся. А затем, перевернувшийся на бок, о, как же восхитительно. Выпуклость округлых ягодиц, раскрасневшиеся бедра и мягкий мешочек, зажатый между ними. Руки уперты в подтянутые колени, ноги беспомощно дергаются, сахарный рот влажный, открытый и плачущий, и Себастьян посмотрел на него с некоторым удивлением. Его господин кричал. Он едва ли заметил это. Сквернословя и натягивая переплетную кожу. Это был большой дом, и ближайшая душа была двумя этажами ниже, но действительности. В действительности кто-нибудь мог бы и услышать. Дворецкий приложил руку к влажному покрасневшему рту. Скользкие губы, мягкий язык. — Ублюдок, — сказал граф, яростно глядя на него. Разномастные глаза были горящими, широко раскрытыми под взъерошенными волосами. — Развяжи мои чертовы руки, пока... Демон просунул пальцы внутрь. Мальчишка укусил его, что было крайне очевидно. Но звук был приглушенным, и слуга протиснулся глубже, услышав рвотный позыв. А затем он мог бы медленно скользнуть другой рукой вниз, по теплой шелковистой спине и упругим ягодицам, и найти сжавшуюся крошечную дырочку, румяно-темного цвета, и тихонько поласкать ее пальцем. Мальчик кусал костяшки пальцев Себастьяна. Всхлипывал. Член демона снова выгнулся в наполовину расстегнутой ширинке. Рук определенно никогда не хватает, не так ли? Он вытащил пальцы из мягкой дырочки и вздохнул. Быстро расстегнул пуговицы. И мальчик дрожал, почти беззвучно, его рот все еще был открыт, но больше не кричал. Дворецкий встал на колени и просунул головку во влажное отверстие. Только головку, влажный блеск на напряженных губах, а затем внезапная легкость, и он услышал всхлипывающее дыхание под собой. Себастьян вздохнул. Не было ничего лучше. Ничего лучше. Господин мог бы повысить голос в знак протеста, но он лишь стонал, сжимался и делал судорожные вздохи. Демон позволил своим глазам закрыться, когда вошел еще глубже. Прижал к себе теплое маленькое тельце, настолько близко, чтобы вдыхать влажный упоительный аромат розовой воды шелковистых волос, и он был достаточно тяжелым, чтобы хорошенько прижимать горячие конечности, пока трахал графа. Было весьма хорошо в течение довольно длительного времени. Хорошо. Неидеально. Когда Себастьян остановился, чтобы расстегнуть ошейник, он обнаружил, что толстая кожа оставила ярко-красные следы на бледных атласных бедрах. Он наклонился, чтобы лизнуть, чувствуя, как разгоряченная кожа приподнимается под его языком. И тогда он мог бы уложить мальчишку на спину, притянуть стройные бедра к себе и раздвинуть тонкие покачивающиеся ножки. Согнуть теплое податливое тело под собой. И толкнуться обратно внутрь, наблюдая за блестящей розовой дырочкой, влажной и тугой, словно сладкий поцелуй вокруг него. Лазурную синеву застелило почти черной поволокой, и звуки, исходящие от столь открытого, беспомощного сейчас господина, будоражили тело Себастьяна, вызывали пот на коже, мягкие чистые животные звуки. Всхлипы. Глубокие звуки, которые издает смертный, когда ты бьешь его кулаком в живот и смотришь, как он корчится в агонии, однако ребенок издавал их сейчас: медовые припухшие губы приоткрылись, взгляд расфокусировался, и каждый толчок вырывал еще один вздох из его груди. «Глубже, — заревела кровь в голове демона. Еще глубже, эти сбивчивые кроткие стоны, и он вошел под другим углом и увидел, как задыхаясь скользит между узкими бедрами, как его собственная головка двигается под не едва ли прозрачной кожей, как вздымается маленький живот, когда дьявол толкается в сжимающуюся плоть. У него дрожали колени. Он устроился глубже между разведенных бедер и рухнул на матрас, упершись кулаками в простыни, сильнее вдалбливаясь в податливое тело. Вот. Ах, вот чего он хотел. Он хотел именно этого, полного совершенства. Ощущения были лучше, чем что-либо имело право быть, волна дрожи прокатилась по позвоночнику и ослепила его. Воздух дрожал. Он пытался держать себя под контролем, пытался двигаться мягко, но мягкость уже давно прошла. Дворецкий резко выдохнул. Мокрый, дрожащий. И последний толчок оказался болезненным. Хуже, чем изгиб плоти, изменивший его форму. Это тело удерживало его, горячее и внутреннее, пульсирующие, яркое и тяжелое. Демон зашипел. К счастью, мальчик молчал. Он не смог бы ответить, даже если бы попытался. Когда Себастьян вновь пошевелился, глаза его господина были полузакрыты. Ресницы — влажными. Он увидел, как вздрогнула хрупкая грудь, как заострились соблазнительные ключицы. Себастьян уткнулся носом в нежный подбородок. Пушистые угольные ресницы графа тяжело трепетали, как будто он был одурманен. Демон склонил голову к соленому теплу раскрасневшейся гибкой шеи, к изгибу точеного плеча. И слегка прикусил. Давление клыков. И тонкая кожа даже не дрогнула под ним. Ни звука не слетело с приоткрытых карамельных губ. Лишь мягкое тельце ответило, резко сжав его член. Дворецкий плавно вышел из горячей дрожи, его руки вцепились в матрас. Он наблюдал за своим господином. Наблюдал за тем, как невидящий взгляд скользит по затемненной комнате. Он долго ждал, наблюдая. Себастьян бывал во многих пустых комнатах, пустых залах, храмах и руинах, но нигде не чувствовал себя настолько одиноким, как здесь. Он был один в комнате. — Милорд. Глаза не были переведены в его сторону. Даже не моргнули. Граф не отвечал, хотя демон видел, как крошечные пальчики подрагивают на покрывале. Его пальцы горели желанием пошевелить слабое тело, взять за шею и встряхнуть. Он сел. Вытер мокрое пятно с гладкого живота скомканной горстью льняной простыни, а затем господин вздохнул. Пошевелился. Себастьян сделал глубокий вдох. Он наклонился, чтобы убрать волосы с глаз, и ребенок отстранился от его прикосновения. Выгнулся, как пойманный в ловушку кролик. Неземные ясные глаза были открыты и слишком остры. — Ты не должен так легкомысленно прикасаться ко мне. Дворецкий выпрямился, балансируя на краю кровати. Ему следовало бы принять ванну. Или, быть может, мальчишка даст ему еще несколько минут. Еще полчаса. — Это мой долг, милорд. — Тебе прекрасно известно, что я имею в виду, — граф вздохнул и выпрямился. Зевнул. — Не прикидывайся идиотом, тебе это не идет. Утром к нам прибудут гости, и ты проявишь сдержанность. Понял? — «Сдержанность», — это было почти забавно, маленькое воробьиное вздымание его груди. Высокомерие на очаровательном лице. Словно он не сидел, скрестив ноги, полностью обнаженный в своей постели, его тело все еще было розовым. И ребенок продолжил. Потянулся за своей ночной рубашкой. — Твоя главная обязанность — следить за персоналом. Они будут растеряны и обратятся к тебе за руководством, — приглушенно, когда натянул ее через голову. — Твое место будет рядом с Мэйлин и Бардом, и я ожидаю, что ты станешь для них образцовым примером. — Мое место только рядом с вами, мой лорд, — он посмотрел вниз на своего господина. — Я должен охранять вас. Мы оба понимаем, какую опасность это повлечет за собой. — Твое место там, куда я укажу, Себастьян, — граф натянул одеяло на ноги и откинул взъерошенную голову на подушки. — Ты не прикоснешься ко мне без разрешения. Ты не будешь говорить со мной, кроме как по делу, и ты не должен смотреть прямо на меня. Ты не должен... — Я знаком с протоколами, юный господин, — дворецкий не скрывал жара в своих глазах. — Я советовал вам многие из них в течение последних нескольких лет. — Замечательно. И способен ли ты следовать им? — Весьма способен, милорд. — Рад это слышать. Приведи себя в порядок и убирайся из моей комнаты. Мальчик закрыл глаза. Себастьян посмотрел на отдаленное маленькое личико — чистое и острое, словно вырезанное из слоновой кости. Он почти чувствовал это. Маленький твердый кусочек, похожий на шахматную фигурку, зажатую между его пальцев. Его горло сжалось. Он еще не закончил говорить. Он еще не закончил трахаться. Он еще не закончил. — Сейчас же, Себастьян! Он закончил. Демон застегнул брюки. Надел свой черный фрак. Вышел из покоев своего господина, закрыв дверь в полной тишине, и остановился в полуночном коридоре, чтобы поправить галстук. Сосредоточенный, покорный. Его пальцы почти не дрожали.