·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Сиэль проснулся вскоре после рассвета, с удивлением обнаружив, что вообще спал. И спал крепко. Не совсем без сновидений, но образы были далекими и расплывчатыми. Звук нанизывался на серебряную струну нежной механической мелодией, звенящей, словно маленькая стальная птичка. Как его заводная музыкальная шкатулка. Мать проворачивала ключ, и каждый щелчок притягивал его все ближе. Был ли он связан серебряной нитью? Она запуталась в его ребрах. В груди остались лишь кости. И его тянуло все ближе, с каждым шагом он терялся в высокой траве, колючки цеплялись за обнаженные ноги. Или это была черная птица? Подпрыгивающая, чтобы поспевать за ним. Острые укусы клевали бархатную кожу, и когда ребенок вышел в гулкую пустую комнату, по ногам потекла кровь. Пустую, с предвкушением голой сцены. Или алтаря. Сиэль открыл глаза. Все уже было как в тумане. Все было бессмысленно. Шум был похож на свист Финни где-то рядом с парадными ступенями. И граф перевернулся на спину. Это самый неприятный аспект сновидений. В тусклом утреннем свете, под горячими одеялами, кажется, что даже самый надуманный плод воображения имеет какой-то смысл. Но он ускользает. Невыразимая мягкая тяжесть сна поселилась в его теле, и мальчик едва мог пошевелиться. Однако под кожей шевельнулось воспоминание. Медленным движением Сиэль сбросил с себя одеяло, и ночная рубашка соскользнула вниз, когда он поднял ногу. Затем другую. Дрожа в прохладном воздухе, ребенок сонно вздрогнул. Осмотрел тонкие голени, острые коленки. Стройные бедра. Он не знал, что ожидал увидеть. Возможно, узнал бы, если бы нашел. Он ничего не нашел. Его кожа выглядела чистой. Без отметин. Казалось невозможным, чтобы ночь не оставила на нем никаких следов. Граф опустил ноги на одеяло. Одним из них было толстое шерстяное покрывало, достаточно грубое, чтобы щекотать мягкую кожу, неуместное среди тонких простыней. Он провел пальцами по его складкам и вновь закрыл глаза. Может быть, ему удастся притвориться, что кровать демона была еще одним сном. Чем-то, что он мог бы оставить отложенным в нерешенном состоянии. Танака скоро будет здесь с утренним чаем; движение в коридоре, вероятно, уже было эхом его прихода. Поднимется, чтобы одеть своего господина, принесет ему газеты. А после продолжит ждать медленного дня до похорон дворецкого Фантомхайва. В том, как управляющий выполнял обязанности, была определенная простота. Никакого предвкушения конфликта, потому что мальчишка доверял старику. Он больше никому не доверял. Сиэль лежал молча, прислушиваясь к тихому дребезжанию тележки за дверью, и ложбинки на его теле все еще горели призраком горячего рта Себастьяна. У него не было ни тени веры в своего демона. Он усвоил этот урок много лет назад. Нельзя доверять существу, которое прячет свои клыки. Нельзя доверять желанию, которое не оставляет синяков. — Мне понадобится ванна, — сказал граф, когда Танака вошел, и старик без комментариев исполнил поручение. Сиэль знал, как пользоваться куском мыла, но не приложил никаких усилий, чтобы после одеться. Он откинулся на спинку дивана в своей гардеробной и позволил управляющему застегнуть шорты. Подтяжки. Сапоги. И подвязку его повязки на глазу —медленные пальцы за головой — мальчик удерживал ее на месте над отмеченным глазом, но старик ничего не сказал и по этому поводу. По-настоящему преданный слуга знает, когда следует хранить молчание. Если потребуется, то и в течение многих лет. Граф уже знал, что есть некоторые вещи, о которых Танака никогда бы не упомянул. Однако он внезапно почувствовал облегчение от того, что прошлой ночью зверь не оставил на его коже ни одного укуса. День прошел спокойно, никто от него ничего не ждал. Возможно, они решили, что он опечален. А скорбь — вещь полезная. Можно снова подняться наверх, закрыть дверь библиотеки и посидеть в тишине с приличной книгой, и никто не посмеет вас побеспокоить. Персонал сегодня тоже был спокоен, все еще погруженный в свои собственные эмоции. Они потеряли своего дворецкого или, во всяком случае, думали, что потеряли. Но он не мог вызвать чрезмерной жалости к их непониманию. Две ночи в этом доме, и доктор понял, что Себастьян не был человеком. Но слуги... Что ж. Возможно, они не хотели видеть, кем являлся дворецкий на самом деле. Им было легче чувствовать, чем думать. Правда горька. Не каждому дано мужество Артура. Сиэль сделал паузу на своей странице, прислушиваясь к потрескиванию камина в библиотеке рядом со своим креслом. В доме было тихо без Себастьяна. Он никогда не оставался без главного дворецкого с тех пор, как был перестроен — воссоздан? — самим демоном, камень за камнем, или, быть может, в одном головокружительном падении, смещении взгляда, от которого сводит желудок. Ребенок не знал. Он не видел этого. Он смотрел на что-то другое — на свежую почву на семейном кладбище. На холодные белые ряды мрамора. Иногда мальчишка задавался вопросом, не было ли это поместье всего лишь иллюзией. Если бы он очень сильно сосредоточился, то смог бы видеть сквозь него, как сквозь туманную дымку. Снаружи Финни снова засвистел, высоко, чудно́ и сладко, словно птица; он повторял. Но тут раздался голос Мэйлин, и Сиэль узнал мелодию — старинную и тревожную. Детская песенка. «Кто убил петуха Робина? Я, — сказал Воробей, Своим луком и стрелами Я убил Петуха Робина.» Эти слова никогда не имели смысла для графа. Процессия животных. Мертвая птица. И убийца, сознающийся в самом первом куплете, но это все равно ничего толком не объясняет. Кто-то умер. Там множество диалогов. Он закрыл книгу и потер переносицу. Дом был пуст; Себастьян мог бы стать призраком для всего пространства, которое он заполнил сегодня. И мир продолжал жить в приглушенной тишине.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Суббота. Было солнечно, хотя утренний воздух был прохладным. Сиэль постукивал кончиками пальцев в перчатке по открытому подоконнику своей кареты. «Кто убил Петуха Робина? Я, — сказал Воробей, Своим луком и стрелами Я убил Петуха Робина.» На сей раз это был один из деревенских детей, певших у ворот церковного двора. Перепачканная грязью маленькая девчонка, задравшая сапоги на железные перила и наблюдающая за похоронным сборищем; все взрослые в строгих костюмах и с черными лентами, развевающимися на шляпах и рукавах. «Кто видел, как он умер? Я, сказала Муха Своим глазком Я видел, как он умер.» Девчушка не совсем точно передавала мелодию. Звук был громким и однообразным. Но ее святотатственная жизнерадостность была похвальна. Похороны для некоторых представителей рабочего класса — это все равно, что цирк, и здесь было довольно много детей, которые следили за происходящим с разинутыми ртами; не так хорошо, как на свадьбах. Но много экипажей, на которые можно посмотреть. Во всяком случае, лучше, чем воскресная служба. Но граф, казалось, приходил в церковь лишь на смерть. Рождество и Пасха, безусловно, а также рождение и бракосочетание — единственные случаи, когда он ступал на церковный двор. Хотя Сиэль не ожидал, что в ближайшее время будет присутствовать на крестинах; не будет никаких родов. И только один брак. Возможно, если до этого дойдет. Если он проживет так долго. Эти похороны будут идентичны всем остальным — шутка плохого вкуса, лишь немного более глупая, чем другие, на которых он бывал. Но мы оплакиваем мертвых ради самих себя, а не ради тех, кого уже нет; они больше не нуждаются в нас. Тогда как мы по-прежнему связаны с ними, необратимо. Слуги были огорчены. Собрались у входа в церковь. Шумно. Рыдания, причитания, всхлипывания, размазанные сопли по лицам... Боже правый, можно подумать, что дворецкий был кем-то вроде героя. И голос принца Сомы звучал даже отсюда, посему мальчишка еще не был готов выйти во двор. Нравятся ли демонам церкви? Будет ли это беспокоить Себастьяна, если он будет лежать внутри в этом гробу? — Сиэль! — чистый золотистый голос. Он вздохнул. — Сиэль... — и скрежет сапог по железной ступеньке кареты. — Вот ты где. Я видела твою карету. Разве ты не войдешь? — Да, через мгновение. Здравствуй, Элизабет. — Привет, — она оперлась подбородком на сложенные руки, обрамленные открытым окошком. — Мне было так жаль, когда я услышала. Я знаю, как много он для тебя значил. — Хм, — граф постучал пальцами по набалдашнику своей трости. И прочистил горло. — Он необычайный слуга. — О, Сиэль, ты ужасно опечален? Он встретил ее влажный трепещущий взгляд. — Лиззи, — сказал мальчик. — Он необычайный слуга. — Разве у него не было семьи? Хоть кого-нибудь? — Нет, — сказал Сиэль, — он совсем не похож на других людей. Но это было бесполезно. На ее лице отчетливо читалось замешательство. Она видела дворецкого за работой, видела, на что он способен, — даже одного взгляда, одного предположения должно было быть достаточно. Себастьяну удавалось больше, чем любому человеку. И она это видела. Это. Эта решимость неправильно истолкована. Преднамеренная слепота. Наступает момент, когда незнание, несомненно, требует больше усилий, чем принятие. Затем над головой зазвонил церковный колокол, медленно и тяжело, и Танака открыл дверцу кареты. — Пойдем, Элизабет, — сказал Сиэль, спустившись вниз, словно они опаздывали на представление. Почему все должно выглядеть настолько зрелищным? Даже смерть. Проклятая тварь.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Он молча вышел из кареты, когда вернулся в поместье, его каблуки стучали по гравию. Себастьян отправился домой в повозке вместе с остальными слугами. Ему не оставили выбора, потому что Сиэль приказал Танаке отвезти карету обратно, пока все остальные стояли и теряли время у церковных ворот. Только в этот раз старик был более чем способен привезти своего господина назад. К тому же граф подозревал, что дворецкий может найти способ присоединиться к нему в карете во время поездки домой, а он был не в настроении для этого. Мальчик поднялся по парадным ступеням и остановился в фойе, проводя пальцами по черной шелковой траурной ленте на своем цилиндре. Поднявшись по лестнице, он оставил фальшивку на столике в холле. Элизабет рыдала у открытой могилы. «Как жестоко. Как жестоко со стороны Себастьяна лгать. Он обещал, что никогда не оставит тебя». Но демон никогда не мог лгать; он позвякивал в кармане Сиэля — сернистый блеск среди других плохих грошей. Это было единственное обещание, которое Себастьян когда-либо давал ему. «Да, милорд. Я буду предан вам, пока ложь не станет правдой». Нелепое создание, стоящее на коленях на кладбище после того, как Танака вернул ему значок дворецкого, и Агни перестал причитать, и все убедились, что демон вполне жив и лишь слегка выглядит помятым... Театрально до конца. Но слушать это было приятно. Граф распахнул дверь своего кабинета, снял пальто и оглядел свой стол. Ожидающая чернильница, ручки, аккуратно разложенные на подносе. Агни, похоже, считал Себастьяна своим другом. Остальные слуги растерялись перед открытым гробом, столкнувшись с этим зрелищем. А красота демона как нельзя лучше подходила трупу. Он лежал там, белый, как его собственная рубашка, утонченный и восковой, как снежные лилии, окружавшие его. Блестящие лепестки, тяжелый аромат, слишком резкий и плотский для смерти. Ужаснейшая сладость белых лилий. Влажная свежая земля. Бесспорно, новаторское решение: чрезмерное, ненужное и гораздо более жестокое, чем должно было быть. Сиэль распахнул массивную створку окна и облокотился на подоконник. Всеобщее горе было поистине реальным. Как и их привязанность, и это существо не заслуживало ни единого лепестка. Чтобы вот так взбудоражить их, смятенных, растерянных, взвинченных до предела. Хаос эмоций, такой же бурный, как весенние грозовые тучи, надвигающиеся на горизонт, пробежал электрическим током по бархатной коже, и тогда мальчишка, казалось, что-то понял. С поразительной ясностью. То, чего хотел демон. Чем он питался. Разумеется, это не могло быть просто так. Но дом вновь наполнился шумом. На кухне полным ходом шли приготовления к обеду. Герб Фантомхайва был приколот к пиджаку Себастьяна. Все было на своих местах. Он мог вернуться к работе.·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
Себастьян не сводил глаз с часов, пока нес хрустальный графин с молоком и ставил его на обеденный стол. Было двадцать восемь минут второго, и каблуки его господина уже стучали в дверях; ребенок остановился, скрестив руки на груди. — Цыпленок? — Утка, милорд, — сказал дворецкий. — С соусом из шалфея и перца. — Ясно, — сказал мальчик и сел на свое место. А демон вернулся к своей тележке и улыбнулся, затачивая разделочный нож — два быстрых движения по нержавеющей стали. Искра. Все было так, как и должно быть. Как наверху, так и внизу — персонал суетился весь день с момента возвращения с похорон. Их улучшенное настроение было весьма лестным. И это имело практические последствия: меньше казусов и больше энтузиазма, приятность, которая, вероятно, продлится до тех пор, пока Себастьян не поднимет их всех с постели завтра в четыре утра. Тем больше причин наслаждаться этим. Граф оторвался от тарелки с десертом и вытер розовые губы льняной салфеткой. — Приятно снова нормально поесть. Это было первое, что сказал его господин за все время трапезы. Демон взглянул на него. Граф пристально смотрел своей спокойной чистой синевой, холодной, как драгоценный камень. Холодной, как вода. Один из тех задумчивых взглядов, которые, казалось, говорили больше, чем этот необщительный мальчишка когда-либо выражал словами; отстраненный, заинтересованный. И чутко настороженный. Себастьян помедлил. Без сомнения, это было самое близкое, что он мог получить в благодарность. Самое близкое к тому, чтобы приветствовать возвращение. — О? — Было бы досадно, если бы ты действительно умер. Дворецкий выпрямился. — Я ужасно польщен, что вы ничего не упомянули о моей выпечке, милорд. И мальчик снова повернулся к своей тарелке. — Это был всего лишь ванильный бисквит с кусочком ревеня. Я ожидаю печенья к чаю сегодня днем. И что-нибудь получше на десерт. Шоколад. — Что ж, мой лорд... — Себастьян убрал пустую тарелку с излишней напыщенностью. — Если мне не изменяет память, мы еще не завершили переговоры по этому вопросу. — Неужели? — граф разгладил салфетку. — Похоже, твоя память — единственное, что в тебе надежно. Напомни мне, на чем мы закончили наши дискуссии? Его господин был откровенен. Или ребенок собирался изобразить невинность и заставить слугу сказать что-нибудь наказуемое? В этом нет ничего веселого. Предполагалось, что это должна была быть игра на хитрость. Хотя в откровенности есть определенный шарм. И сейчас Себастьяну до безумия хотелось сказать: «Вы сможете получить свой шоколад, как только ваш прелестный ротик обхватит мой член». Но встреча с прямотой графа слишком походила на то, чтобы быть ведомым. В другое время. В лучшем месте. Он поклонился. — Ваше десертное меню будет восстановлено при выполнении одного условия, которое не изменилось с тех пор, как мы в последний раз обсуждали сей вопрос. — Ясно. Что ж, ты знаешь мои требования. Мы можем обсудить все в деталях на следующей неделе, — мальчишка отодвинул свой стул. — Однако, если ты в отчаянии, то можешь оставить письменное предложение на моем столе в понедельник утром, — он уронил салфетку и встал, и демон не скрыл голодного блеска в глазах, наблюдая, как стройные маленькие ножки в гольфах семенят из комнаты. Вот оно; в конце концов, это была игра. Себастьян убрал со стола. И вернулся на кухню, чтобы нарезать корзинку моркови в овощную смесь для ужина графа, пока Мэйлин мыла посуду, Финни драил полы в буфетной, а Бард доедал остатки пудинга с ревенем. Он даст им день спокойствия, прежде чем завтра представит нового сотрудника; они пережили несколько напряженных дней. И это дало бы Снейку время получить новую служебную униформу вместе с утренними поставками. А обнаружение ядовитых змей в кладовой произведет наибольшее впечатление на завтрашнем рассвете. — Я так рад, что вы вернулись. Было столько дел, пока вы были... — садовник замешкался, опираясь на швабру. — Ты пропустил угол за дверью, Финни, — Себастьян не оторвал взгляда от разделочной доски. — Прошлое не имеет значения. Его невозможно изменить, и поэтому его не стоит обсуждать. Несомненно, они были рады его возвращению. За пять дней никто не удосужился вытереть полки в кладовой. И никто больше не знал, как тайком подмешать полпучка сельдерея в куриный суп юного господина так, чтобы мальчик не заметил, что ест овощи. Он был нужен здесь.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
После обеда Сиэль не позвонил к чаю. Он молча работал за своим столом до трех часов, а затем снова вернулся к своей книге. Но в половине четвертого граф услышал, как открылась дверь библиотеки. И он ощутил дрожь, которая, казалось, всколыхнула его, как волочившаяся рука взбаламучивает воду; рябь. Затихание. Вновь штиль. — Ваша книга кажется увлекательной, господин. — Хм, — ребенок перевернул страницу. — Это Жюль Верн. — Боюсь, я не знаком со многими современными авторами, милорд. — Безусловно, — сказал Сиэль. — Ты слышал о Шарле Бодлере, но никогда не читал ничего приличного. — Время ограничено, господин, — демон поставил фарфоровую чайную чашечку, и в его улыбке появился оскал клыков. — Нужно следовать своим личным интересам. — Непристойная поэзия? — Быть может, вам... — дворецкий наклонился над креслом позади графа. — Ах, субмарина. Очаровательно, милорд. — Это не просто субмарина, — сказал Сиэль. — Это вполне научная книга. И сюжет хороший. Хотя перевод с французского, мягко говоря, плох, не могу представить, какой глупец мог не перевести слово «lentille» как «перископ» в явно морской среде. Гнусно думать, что кто-то счел это достойным публикации. Голос Себастьяна понизился от веселья. — Если это вас так беспокоит, господин, возможно, вам следует уничтожить свой английский экземпляр и читать только оригинал. — Нет. Эту книгу мне подарили, когда я был ребенком. Моя тетя... — он замолчал. И сглотнул. Слуга не ответил ему. Сиэль закрыл книгу. — Верн был очень вдохновлен произведениями американского писателя Эдгара По. Возможно, ты... — Я знаю о нем, — демон склонился рядом с креслом. — Да. Что ж. В обеих их работах есть определенный реализм, что интересно. — Они объективно интересны, милорд, или вы просто находите их таковыми? Тварь допрашивала его. Это была насмешка. Он решил ответить прямо. — Что? — «Интерес» — это суждение. Но если вы говорите, что находите сие интересным, это становится высказыванием мнения. — Я знаю, как устроен английский язык, Себастьян. Эти книги интересны. Это несложно понять. — Тогда это должно быть довольно простое заявление, юный господин: «Это интересная книга, и она мне нравится». — Помолчи, я пытаюсь читать. Пауза, заполненная бульканьем чая, всплеском сахарного кубика и звоном ложки. — По крайней мере, вы используете свое время с пользой, мой лорд. Ваши обычные занятия возобновятся в понедельник. — Замечательно, — сказал Сиэль. — Теперь, когда с твоим нелепым спектаклем покончено. — Мне показалось, что церемония прошла с безупречным вкусом. — Я имел в виду твою ненужную маскировку перед нашими недавними гостями. — Было приятно наблюдать за вашей импровизацией, господин. — Чего мне бы не пришлось делать, если бы у меня был надежный слуга, — мальчишка закатил глаза. — Но мне, конечно же, приходится все делать самому. — А вам, милорд? Я надеялся, что моя собственная импровизация будет вам полезна, — дворецкий поставил чашку с чаем на стол у локтя графа. — Вы сами часто говорили, господин, что результат важнее, чем процесс его достижения. И вы, как видно, довольны результатом. — Меня обвинили в убийстве, а ты даже не сделал ни одной попытки меня защитить, — Сиэль, не поднимая глаз, потянулся за своим чаем. — Какой из тебя слуга? Ты собирался позволить мне взять вину на себя. Себастьян сделал паузу. — Но я всегда намеревался вновь поймать вас на дне. Ребенок сделал глоток. Острый аромат бергамота задержался на его языке и пробежал вниз по спине. Он молчал. И демон повернулся обратно к тележке. — Полагаю, вы, должно быть, нашли какую-то ценность в произведениях Бодлера, мой лорд. Вы дочитали весь том его поэзии. — Это не значит, что она пришлась мне по вкусу. — И вы не прекратили чтение после двухсот неприятных страниц? — Некоторые вещи имеют ценность в своей новизне, которая больше, чем просто приятность. — Бесспорно, милорд. Например, ваши полуночные странствия в четверг ночью. Вы бы могли сказать, что ваш опыт был новизной или удовольствием? Сиэль не поднял своего пылающего лица. — Это не тема для разговора. Дворецкий положил подслащенное песочное печенье на тарелку. — Я скорее думал, что это было удовольствие. — Я не... — граф заерзал на стуле. — Это было удовлетворительно. Я не собираюсь это обсуждать. — О? — пауза. — Что ж. Я обдумал этот вопрос, и в следующий раз намерен... — Ты думаешь, это когда-нибудь повторится? — Думаю, что весьма вероятно, молодой господин. — Умолкни, — его грудь была влажной. Ему нужно было время все обдумать. — Ты говоришь это слишком легко. Принеси еще печенья. Дворецкий поклонился. А Сиэль оперся подбородком на кулак и не поднимал глаз от страницы. Тогда Себастьян думал о нем. О том, что он хотел сделать. В следующий раз. Слуга думал об этом во время работы? Или, быть может, ночью, когда все затихало. Мальчик и представить себе не мог, о чем думает дьявол в свободное время: вероятно, о том, как убивал тварей и пожирал их. А теперь еще и это. Возможно, слуга думал об этом, когда был занят на кухне. Возможно, это заставляло его тело чувствовать себя таким же горячим, как иногда тело Сиэля. Что он представлял? Прикасался ли к себе? От этой мысли пробежался табун мурашек по бархатной коже. И демон остановился в дверном проеме. — Значит, месье Верн был вдохновлен произведениями американца. — Именно это я и сказал. — Но, похоже, месье Верн не знал английского. — Тогда я могу только предположить, что он читал произведения По на французском. Надеюсь, данная работа более внимательного переводчика, чем эта. — Совершенно верно, господин. Французские издания Эдгара Аллена По были переведены поэтом по имени Шарль Бодлер. Сиэль поднял глаза. — О. — И в самом деле, — сказал Себастьян. — В следующий раз, думаю, я научу вас ездить на мне верхом, — он поклонился. Дверь за ним закрылась. Граф захлопнул книгу и прикусил ноготь большого пальца. Эта тварь. Щеки покрыл яростный румянец. Ему нужно было взять все под контроль. Но он не мог надеяться выиграть игру, когда даже не знал, на что может быть похожа победа. Возможно, это было бы нечто такое, чего нельзя было бы наблюдать, лишь почувствовать, найти закрытыми глазами. Как он иногда взвешивал вещи в руках — свою столовую вилку, книги или стеклянное пресс-папье — и задавался вопросом, те ли это вещи, к которым он прикасался в детстве, или просто искусная имитация истины. Если бы это было подлинно, он наверняка смог бы это ощутить. В предмете должна быть собственная правда. Мальчишка сделал паузу, чувствуя. Ожидая. И воспоминание о теле дьявола все еще было слишком горячим внутри него. Быть может, стоики все-таки были правы. Избегайте любой привязанности к вещам, к местам. К людям. К чрезмерным страстям плоти. Видит Бог, это уже достаточно долго отвлекало его. Сиэль был готов бороться со своим желанием, но он никогда не представлял себе ничего подобного, никогда не думал, что зверь может сделать такое лицо, издать такой звук у его шеи. Этот рот такой мягкий и горячий. Он никогда не ожидал почувствовать такой голод, столкнувшись лицом к лицу с аппетитами своего демона. Или такую гордость. Содрогание теплого тела Себастьяна и его стон дикого удовольствия. Граф неловко скрестил ноги. Стоики могли бы прочитать ему много лекций о контроле. Потому что дьявола нельзя было контролировать. Не было никакого смысла играть с ошейниками. Он был неукротим, такова была его природа, от которой у мальчика по позвоночнику пробегала дрожь. И как только дворецкий станет тем, кем хотел его господин, он перестанет быть тем, кого мог желать Сиэль. Что, без сомнений, означало — о неизбежная боль понимания — что он ценил дикость демона так же высоко, как рассчитывал на его послушание. Ребенок закрыл глаза и выдохнул. — Правило первое, — сказал он вслух, — это сохранять невозмутимый дух. Второе — смотреть вещам в лицо и знать их такими, какие они есть. Он встал, и его пальцы нащупали книгу на полке рядом с ним. Тонкий, в бумажном переплете, потрепанный учебник латыни. Нацарапанная подпись Фантомхайва на титульном листе совсем не походила на его собственную. Он вновь устроился в кресле и, читая, старался не ронять крошки песочного печенья между страницами.·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
Когда Себастьян вернулся с тарелкой печенья, граф читал другую книгу. На сей раз, судя по всему, это был потрепанный школьный учебник, и демон взглянул на своего господина, когда поставил тарелку рядом с ним. — Предаетесь утехам греческой грамматики, милорд? — Латыни. — Лукреций? В его «Обращении к Венере» есть несколько довольно пикантных отрывков о... — Марк Аврелий, — сказал мальчишка. — «Помни, что этот день может быть твоим последним, и живи соответственно». — Чарующе. — Да, это так, — ребенок протянул руку и взял печенье, не поднимая глаз. — Тебе понравилось быть мертвым на этой неделе? — Не самое спокойное событие в моей жизни, господин, — дворецкий сделал паузу. — Но и не самое худшее. Он ждал. Но граф не спрашивал. Жаль, потому что это была весьма занимательная история. — Ты когда-нибудь желал этого? Себастьян повернулся, чтобы посмотреть на своего юного господина. Сапфировая синева была опущена, он наблюдал за ровным свечением пламенем. «Желал чего, милорд?». Но ему не нужно было спрашивать. — А вы, мой лорд? Мальчик не ответил. Возможно, он игнорировал вопрос. Или же избегал этих воспоминаний. Желал ли он когда-нибудь смерти? Сие маленькое плачущее создание. Стоявшее на окровавленных коленях в своей клетке. Замызганное, кричащее. Дерзкое. — Безусловно, желал, — наконец сказал он. — Но сначала мне нужно разобраться с неоконченными делами. Для этого у нас будет предостаточно времени. Демон повернулся к камину, присел и начал молча ворошить угли. Смерть неизбежна для каждого смертного. Молодой господин должен чувствовать, что его ждет тьма в конце туннеля. Однако ребенок всегда был исключением. Никогда еще Себастьяну не доводилось видеть смертного, столь неистово живого, столь совершенно лишенного надежды, разрывающегося между самой жизнью и глубоким безмолвным желанием раствориться. Идущий в тень с решимостью, которую может принести только яркая жизнь. Не безразличие, мучительная цель. Дворецкий растер жирную угольную пыль между большим и указательным пальцами в перчатках. Он хотел заполучить мальчишку целиком, каждую его частичку — демон был в этом совершенно уверен. Ему нужна была покорность графа. Нечто абсолютное. Но то, что дал ему господин в его спальне на чердаке, было чем-то более сложным. Мальчик ответил мягко. Словно цветок на ветру. Как это было с поцелуем демона в оранжерее, и в тот момент он был совершенно другим существом — не упрямым холодным маленьким лордом, позволяющим похоть слуги. Он был необыкновенным. — Эта книга, — изящный пальчик постучал по бумажной обложке. — У меня есть вопрос. Себастьян потянулся за совком для угля. — Я не читал ее, милорд, и поэтому возможно... — Это та же самая книга? — Господин? — Она выглядит точно так же. И на ощупь такая же. «Да, мой лорд. И пахнуть она будет так же», — дворецкий услышал тихий вздох. — Та же самая книга, вы говорите? — Не повторяй за мной. Но ребенок ждал, опустив пушистые ресницы на бледные щеки. Ждал, как будто ответ едва ли имел для него значение. Слуга помедлил, наблюдая за маслянистыми отблесками огня вокруг свежего угля. Он вспомнил тот день. Ночь. Почувствовал это, когда закрыл глаза. Резкий ветер развевал темные волосы, трепал чудное черное пальто. Зловоние гари в его нежных ноздрях. Мальчишка, его новый маленький господин, бесполезно рыдал среди свежих могил, а демон смотрел на разрушенное поместье. Это было неподходящее место для обитания человеческого детеныша. Он уже видел проблеск прошлого графа, поглощенный быстрой острой болью, когда Себастьян наложил печать на глаз своего господина. И он увидел нечто большее, отчаянно вырывающееся из души ребенка — другого, чей вкус все еще пульсировал у него во рту; дворецкий мельком увидел остальных членов семьи: нежную мать и прекрасного высокомерного отца. Мир, увиденный бирюзовой синевой, яркие игрушки, теплые камины, леденцы на палочке и коробки с красками. Демон видел это. И он, бесспорно, мог бы восстановить все это место по этим воспоминаниям, но рисковал бы получить аномалии. Были бы упущены важные детали. И уж тем более не стоит создавать что-либо из собственного воображения: результат был бы интересным, интерпретация современного богатства, приправленная его любимыми человеческими жилищами — готической остроконечной крышей, барочной экстравагантностью сада — но сие не подошло бы ребенку. Его господину. Мальчику потребуется фамильярность. Когда что-то действительно потеряно, это уже не вернуть. Граф Фантомхайв был волен придерживаться собственного мнения. Себастьян никогда бы не сказал ему правду — вещи не могут быть утрачены, только аспекты души. Остальное — лишь вопрос времени. И демон повернул его, просто повернул. На несколько недель назад. А потом еще одно небольшое движение, назад, до того, как пламя охватило дом, до того, как из него вытащили кричащих детей. Манипуляция дорого ему обошлась. Но он мог себе это позволить, ощущая, как трепетная свежая душа поет в его теле. Дворецкому не пришлось ничего перестраивать. И теперь поместье выглядело так, как всегда — завершенным, вплоть до царапин на перилах и запаха людей, все еще витающего в воздухе. В нем чувствовалась тревожная дрожь парадокса, которую большинство смертных никогда бы не заметило. Чувствительный человек мог бы почувствовать это — скрежет в костях — но он не понял бы его причины. Ощущал ли мальчик когда-нибудь это, когда стоял в своей большой спальне, в том месте, где кровь его родителей запятнала ковер? Или запятнает его еще через два дня, если время будет свободно двигаться здесь. Сложная вещь. — Да, юный господин, — сказал демон. — Это та же самая книга. Граф смотрел на него в ответ. — Хм. Происходящее выглядело дивно. И Себастьян ждал, стоя на коленях и держа в пальцах совок для угля. Обычно граф обращался к нему так, словно он был каким-то умным домашним питомцем, или игнорировал его, как будто он был стулом, подставкой для зонтов или особо полезным украшением. А непривычные взгляды, бросаемые в его сторону, обычно вызывали отвращение, даже если эти неземные синие глаза были полны желания. Изредка между ними возникали вспышки понимания, редкие и освежающие, когда кто-то третий в комнате вел себя особенно глупо. И, разумеется, у мальчишки была целая коллекция нарочитых молчаний, которыми он, похоже, пользовался в качестве наказания. Хотя, если посмотреть на него. Нечасто случалось, чтобы граф прекращал свое занятие и действительно смотрел на своего слугу. Спокойной синевой. И вот это случилось, дважды за один день. — Та же самая книга, — наконец сказал лорд. — Верно, я так и думал.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Сиэль вернулся в библиотеку после ужина. Он устал сидеть за столом, а о том, чтобы лечь спать так рано, не могло быть и речи — это выглядело бы как приглашение. Иногда кресло в библиотеке казалось ему единственным безопасным местом. Себастьян был покорен, пока прислуживал за столом этим вечером, но когда дворецкий принес чай в половине восьмого, он, казалось, был в прекраснейшем настроении, что одновременно отвлекало и вызывало раздражение. Бесспорно, это было результатом внимания, уделяемого ему персоналом внизу; эгоистичное существо. — Финни хотел узнать, видел ли я проблеск Рая, пока был мертв. У меня появилось сильное искушение что-нибудь придумать. Он действительно очаровательно невинен. Граф перевернул страницу. — Не думал, что тебе нравится невинность. — Это не так, милорд, — демон блеснул ослепительной улыбкой. — В порочности больше вкуса. — Тогда приятно знать, что для тебя это было полезно. Моя испорченность, — слова застряли в горле Сиэля. — Очень даже. Процесс был весьма стоящим, — Себастьян сделал паузу, облизнув губы бледным заостренным языком. — В свое время мне удалось совершить множество чудес, но этим я буду гордиться больше всего. Мальчик поднял глаза и скрестил руки на груди. — Вряд ли ты можешь чем-то подобным гордиться. Об этом позаботились еще до того, как ты стал служить мне. Он ожидал, что дьявол ухмыльнется. Но зверь медлил. — Вы неправильно меня поняли, юный господин. Похоже, у вас ошибочное представление о природе порочности. — И ты, похоже, считаешь, что это еще одна область, в которой твои познания превосходят мои. — Вы так думаете? — Ты решил устроить мне допрос? — Это не то, что вы думаете, мой лорд. Это только то, что вы чувствуете. — О? — руки Сиэля похолодели, и он сжал их в кулаки. — Продолжай. Я настаиваю, Себастьян. Объясни мне тонкости человеческих эмоций. Дворецкий ответил не сразу, наполнив чашку чая и повертев ложкой. В конце концов он сказал: — Я так понимаю, вы знакомы с теорией микроорганизмов, господин. — Разумеется, черт возьми, знаком, на дворе девятнадцатый век. — Существование микробов и невидимых... — Знаю, — перебил граф. — К чему ты клонишь? — он не был уверен, хочет ли знать. В рассказах демона всегда было горькое зерно. Как у персика — сладкая мякоть и ядовитая сердцевина. — Возможно, вы не в курсе, что некоторые вещества менее подвержены разложению, чем другие. Например, мед. В древних деревнях Иберии, которые в наши дни вы бы назвали... Ребенок вернулся к своей книге. — Сегодня вечером я не в настроении выслушать твою белиберду. И в большинстве случаев этого было бы достаточно, чтобы дворецкий оставил его в покое. Сегодня он, по крайней мере, заслужил относительную тишину, но Себастьян продолжал смотреть на него. Сиэль чувствовал это. Мимолетные взгляды, словно серебряные градины, холодили его спину; дерзкое любопытство. Мальчик не хотел думать о порочности. А дьявол все еще ускользал от него с этими переменчивыми настроениями, как облачная тень над садом. Слуга умел воплощать ложь в каждом тоне и движении. Он выбирал свое настроение каждый миг, слишком быстро, чтобы его господин мог за ним угнаться. И граф наблюдал, как дворецкий проделывал то же самое со слугами: когда быстрое требование не действовало, Себастьян переходил на уговоры. Подначивания. А если и это не производило никакого эффекта, он пробовал что-нибудь другое — сарказм или едкое нетерпение. Его манеры были столь же скользкими, как и чудовищная форма. Когда-нибудь мальчишке, возможно, удастся прижать это существо к стенке, так же уверенно, как тварь, казалось, всегда находила его центр и наблюдала за ним. А наблюдение — это нарушение. Однажды зверь затих в постели Сиэля, слишком отвлеченный, чтобы говорить. Кожаный ошейник тоже оказался эффективным. До тех пор, пока это было неожиданно. И когда он впервые приказал чудовищу лечь на пол здесь, в этой самой комнате... Но в тот раз граф сам был растерян. Он не знал, чего ожидать, и у него не было возможности понаблюдать. — Барду удалось не сжечь лук этим вечером, — продолжил Себастьян. — Возможно, мне следует почаще инсценировать похороны. — Как приятно, — сказал Сиэль. — Напомни мне, какое из твоих достижений отмечается: то, что ты потратил девяносто пять фунтов на белые лилии и мальчиков из хора, или то, что ты еще не умер? — Он даже предложил испечь мне торт. — Ты, вероятно, будешь единственным животным на земле, способным это пережить. — Я, конечно же, отказался. — Твоя скромность всегда была примечательна. — Благодарю вас, милорд. Хотя, если бы меня попросили выбрать, что я предпочитаю, это была бы вовсе не глазурь из сливочного крема, господин. Граф оторвал взгляд от книги. В глазах напротив появился безошибочно узнаваемый мерзкий блеск. Он вновь посмотрел вниз. — Это то, чего ты хочешь? — Если вы будете так добры, мой лорд. В его груди нарастал жар. — Я не предлагал. И ты еще не выдвинул формального требования. — Утро понедельника еще не наступило. Что означало еще один день такой глупости. Находиться в ожидании куска чертового шоколадного пирога и терпеть издевательства демона, в то время как задержка лишь увеличивала предполагаемую ценность результата. Сиэль вздохнул. Он никогда не должен был допускать, чтобы значение заключалось в сделке, которую он не придумал сам. Стоик без труда выдержал бы поддразнивания. «Будьте скалой, не тронутой бушующим прибоем, пока океан не будет укрощен вокруг нее». Тварь высмеяла бы его за такие слова, но опять же — зверь не был стоиком; Себастьян был океаном, а не скалой. Ребенок выпрямился. Марк Аврелий был прав. Безусловно. В этом, как и во многом другом, как и Макиавелли: враг будет строить свои стратегии вокруг требования. Их планы будут основаны на его достижении. И лучший путь к победе — отдать ее безвозмездно. Без театральности. Не требуя пощады. Не давая ни малейшего намека на ценность вещи. Предельно просто. Сиэль закрыл свою книгу и медленно встал, отряхивая пиджак. Он указал на свое кресло. — Садись. Горящий взгляд дворецкого был непреклонным, но он приподнял брови. — Юный господин... — Садись в кресло, Себастьян. Демон потянул за запястье своей перчатки и, откинув фалды своего фрака, сел. Он взглянул на мальчишку, его бледное лицо оставалось бесстрастным. И для начала это выглядело неправильно. Слуга, сидящий в присутствии своего господина. Но это был бы самый простой способ. Сиэль принес подушку с бархатного дивана и положил ее перед креслом, игнорируя прилив тепла под воротником. А затем: — Расстегни. Губы дворецкого дрогнули. Его пальцы медленно скользнули вниз по оловянным пуговицам, расстегивая длинную ширинку черных брюк. Он раздвинул их, высвобождаясь, и мягкий толстый член виднелся из-под его собственной руки. Себастьян раздвинул колени. Однако граф не собирался поддаваться запугиванию этим вечером. Он опустился, упершись острыми коленками на небольшую подушку. Глаза демона сузились, как будто он еще не совсем поверил в происходящее. Жесткие, с угольными ресницами. — Ваша преданность десертному меню очаровательно серьезна, милорд. — К черту десерт, — сказал Сиэль. — Я могу приказать тебе приготовить мне шоколадный торт, какой я захочу. Если ты настолько глуп, что потребуешь приказа. Себастьян не ответил. — Я просто пришел к выводу, что твоя настойчивость весьма утомительна. В твоем голосе звучит отчаяние. Мальчик не поднял взгляд на своего слугу, когда взял член в руку. Просто. Ничего такого, чего бы он не делал раньше. Теплый ствол пульсировал в тонких пальцах. Граф на пробу сжал его и услышал резкий выдох сверху. И теперь это было заметно — тяжелый животный запах. Сиэль прикусил губу. Жар влажно разлился под его коленями. Он наклонился, быстро лизнул кончик и, закрыв глаза, осторожно обхватил основание. Дьявол молчал, но он почувствовал, как внезапно напряглось тело зверя. Бархатистая плоть в его рту. Нежная кожа. — Молодой господин, — дворецкий вздохнул, наслаждаясь. — У вас восхитительно теплый рот. Ублюдок. Мальчишка отдернул голову и зарычал. — Ты собираешься говорить? — Мое молчание не было частью переговоров, — Себастьян дотронулся большим пальцем до подбородка. — В то время как ваше, за необходимостью, вполне обеспечено. Сиэль оттолкнул руку, его щеки залил жгучий румянец. На сей раз он крепче обхватил ствол у основания, и тот был достаточно мягким, чтобы взять его между губ. Взяв наполовину, он прижал к нему язык. Провел по головке, ощущая болезненный привкус в горле. Вниз по ногам. Не так плохо, как граф помнил, и, в конечном итоге, с этим можно справиться. Нога дворецкого сдвинулась на ковер рядом с ним, и он знал, что его слуга этого хочет. Хочет большего. Желание — это всегда своего рода слабость. Стоики могут сказать вам то же самое. Слишком многое нужно было обдумать сразу, и ему хотелось посмотреть демону в лицо. Но если бы Сиэль поднял глаза, то отвлекся бы от члена в своих руках, от того, как тот утолщался, когда он держал его. Когда лизал. И влажные звуки, издаваемые им, казались слишком громкими в комнате, вместе с тихим шипением огня и внезапным резким тиканьем часов. Тик-так. Тик-так. Мальчик сделал паузу, глубоко вздохнув, и взглянул на каминную полку, где стояли часы, сверкающие позолотой. Прошло совсем немного времени. А член Себастьяна был тверд и выгибался в его руках. Граф медленно потянул мягкую кожицу вниз, открывая взору пухлую головку, блестящую, чистую и лепестково-красную. Кончик был плотным, нежным. Скользким под языком. Любопытно. Он отстранился и экспериментально надавил одним большим пальцем, медленно кружа. Вокруг щелочки. Против нее. — Господь Всемогущий, — пробормотал дворецкий. Сиэль медленно скользнул вверх. Его подбородок был мокрым. Член затвердел, слишком длинный, чтобы теперь поместиться должным образом. Ему пришлось остановиться, вытереть рот рукавом и подумать. Тогда только кончик. Гладкая округлая головка на языке, а руки скользят на основании. Пальцы оставляли бледные следы на темно-красном стволе. Прикосновение демона было мягким, поглаживающим его волосы. Затем медленные пальцы пропустили шелковистые пряди и принялись массировать тонкую шейку. — О, голодная мелочь, — низкий голос. — Как же приятно на это смотреть. Мой благородный маленький господин обслуживает меня с таким послушанием... Мальчишка медленно прикусил, сжимая челюсти. Его зубы коснулись ствола. А затем он отстранился, чтобы заговорить: — Не прикасайся ко мне, пока я занимаюсь этим. Себастьян фыркнул. — Как пожелаете, мой лорд, — на последнем слове он сделал ударение. Сиэль провел кончиками пальцев по вздутой длинной вене и вновь сжал обе руки скользящим движением. Если бы он обдумал это. Если бы подошел к этому научно. Ритм и осторожное прикосновение языка. Подобно этому. Вот так? Он поднял глаза и обнаружил, что дьявол наблюдает за ним. Внимательный темный взгляд, с потяжелевшими веками. Удовлетворенный. И какой-то блеск, которого граф никогда раньше не видел за этой натянутой улыбкой. Хотя он видел его на лицах других мужчин. Во время деловых встреч. Над дулом пистолета. Неуверенность? Зверь был бессмертен. У него были запасы силы, которые Сиэль не мог рассчитать. Однако он был способен испытывать боль, ярость и голод, нетерпение, сомнение и удовольствие. Этого было вполне достаточно. — Восхитительно, — прошептал дворецкий. Теплые пальцы зарылись в иссиня-черных волосах, направляя. — Если ты еще раз прикоснешься ко мне, — сказал мальчик, — я остановлюсь. Себастьян моргнул. — И я уйду. Ясно? Рот демона кисло скривился. — Как вам будет угодно, милорд. У меня нет намерения останавливать вас, — резко, на случай, если он не понял насмешки. — Лишь черт знает, как вам необходима практика. На этот раз граф даже не поднял глаз. Член увеличился в его хватке, и тварь не сказала, что это неприятно. В конце концов, зверь не мог лгать. Он действовал неспешно. Это была его единственная возможная стратегия, если Сиэль хотел, чтобы существо устало раньше за него. А у мальчишки уже ныла челюсть, кулаки были скользкими. Он устроил беспорядок. Граф двинулся вниз по стволу, медленно, мягко покусывая, посасывая. Было несложно. Это то, чего бы он хотел, если бы это было его тело. Он вновь взял в рот кончик. И на сей раз на языке ощущался привкус соли, а когда он отстранился, то увидел, как она поблескивает вместе с его собственной слюной — бусинка жидкости просачивалась через щелочку. Он слизнул ее. И поднял голову, чтобы посмотреть на демона. Себастьян вздрогнул. И его прекрасный рот скривился в жалкой ухмылке. — Вы получаете удовольствие? Сиэль не удостоил его ответа. Он продолжил. — Ненасытное дитя, — зверь вздохнул. Возможно, это был вздох из-за смеха. — Если бы я знал, что мне нужно лишь попросить... — он просунул руку в перчатке между узкими ладонями, обхватив себя. Жесткая хватка. Граф оттолкнул руку и увидел, как она опустилась на подлокотник кресла рядом с его головой. — Разве я должен был просить, милорд? Думаю, вам это нравится. Отвечать было бессмысленно. — Вы преследуете свои собственные мучения так же яростно, как и свои удовольствия, юный господин, — дворецкий пошевелился, качнув бедрами. — Вы хотя бы осознаете разницу? Тяжелый член с силой толкнулся ему в горло. Сиэль впился в него ногтями. И Себастьян издал низкий рычащий звук. — Ваша природа выдает вас. Плотская. Животная. Это было правдой. Истина не может причинить вам боль, если вы уже приняли ее. — Вы идеальная шлюшка, — тварь говорила не переставая, что было хорошим знаком. — Возьмите его целиком, если, разумеется, это не слишком много для вашего маленького прелестного ротика. Мальчик скользнул рукой вниз по стволу к темным волосам, к мягкости мешочка, заправленного в черных брюках, и сжал его кончиками пальцев. Легко погладил. — Довольно, — сказал Себастьян. Граф вынул член изо рта. — Я еще не закончил. — Я планирую закончить в другом месте. — У слуги нет желаний. Он только исполняет их, — сказал Сиэль и наклонился, чтобы вновь коснуться покрасневшей плоти. — Вам доставляет удовольствие унижать себя. Я удивлен, господин, что вам это нравится. Я знаю, что вы находите... неприятным, когда вам заталкивают что-то в глотку. Во взгляде дьявола была уродливая пустота. Ребенок на мгновение закрыл глаза. Бесспорно, зверь был в курсе. Себастьян знал слишком много. Он тоже этого ожидал, поэтому граф очень медленно сжал горло. — Довольно, — сказал слуга. На этот раз голос был непривычно грубым. Сиэль проигнорировал его. — Когда я кончу... — низко. — Вы же не собираетесь принять все это в рот. Хм... Ну конечно же. Ожидал ли он ответа? — Вы хотите проглотить? Нхн... Мальчишка просунул кончик языка в щелочку. Горячая соль. — Ах... Теперь Себастьян молчал, и это был еще лучший знак. Граф снова поднял взгляд — губы дворецкого были плотно сжаты. Темные волосы на висках казались влажными. В конце концов, все сводится к терпению. Неважно, насколько вы бессмертны. Как долго это ощущалось демоном? Он наблюдал за лицом своего слуги. За мелькающими деталями, за напряжением в уголках губ. Изгибом тонких ноздрей. И за руками Себастьяна. Одна сжалась в кулак у его рта, другая вцепилась в бедро. — Вы можете остановиться, — сказал зверь. — Сейчас. Я буду трахать вас... — прерывистое дыхание, — пока вы не начнете просить прощения. Вы дерзкий кусок... — пауза. Ворчание. Едва уловимое. Сиэль крепко сжал утолщенное основание и отстранился. — Нет, — сказал он, — я так не думаю. Мальчик вновь взял головку между губами и слегка разомкнул пальцы. И на сей раз его движения стали резкими, сильными. Непрерывными. Глаза Себастьяна заблестели. Он ухватился за спинку сиденья позади себя, его бедро задрожало возле хрупкого плеча. Он издал тихий звук. Высокий и сдавленный. Член дернулся в хватке Сиэля, пульсируя между губами, и жидкость залила его язык. Более горячая, чем он ожидал; соленый влажный глоток, горький и бархатистый. Металлический, как звон медных монет. Граф ждал, сжав горло, все еще сжимая основание в своей хватке. Медленно. Возможно, слишком сильно, потому что дворецкий зашипел и задел его коленом по руке, и мальчишка отпустил, позволив размягчающемуся члену выскользнуть изо рта. Он мог бы проглотить весь этот беспорядок, если бы захотел. Его горло горело. Он мог бы сделать это одним глотком. В груди поднялась волна тепла, и ребенок вздрогнул. Он наклонился и сплюнул. Брызги попали на ковер между начищенными лакированными оксфордами. Сиэль сел на корточки, вытер рот и провел языком по зубам. Демон наблюдал за ним. Чернота практически заполнила всю радужку. Его лицо уже снова было слишком напряженным. — Самое время вам научиться использовать свой жадный рот по назначению, милорд. В этот момент тварь улыбнулась бы, если бы сделала это с графом. Сиэль не улыбнулся. Он лишь слегка приподнял брови. Себастьян моргнул. Он поерзал в кресле и принялся застегивать брюки. И тут дворецкий достал карманные часы, открыл крышку и провернул маленькую головку. Завел их. Слуга молчал. Он даже не взглянул на своего господина как подобает, и ребенок почувствовал ком в горле. Зверь был слишком тих, у него не было готовых слов. Никакой речи. Он не планировал этого, о, совсем нет, и руки графа были горячими и влажными. Если тварь сделала что-то, чего он не планировал, это означало... Сиэль не знал, что это означало. От мысли, что его дворецкого могли застать врасплох, у него свело живот. Это воспламенило его кровь. Он вновь обрел что-то, какую-то силу. Себастьяну должно было быть об этом известно. Пусть знает. Пусть думает, что это было ради власти. Безусловно, все это было ради власти. Мальчик с трудом поднялся на ноги, вытирая ладони о пиджак. У него кружилась голова, возбуждение пульсировало в шортах. — Я иду спать, — сказал он. — Сегодня вечером ты мне больше не нужен. Каблуки застучали по деревянной лестнице, и это эхо отдавалось головной болью. Граф устал больше, чем предполагал. Однако чувствовал он себя совершенно спокойно. Тугой дискомфорт в разгоряченном теле пульсировал где-то на задворках сознания, и он продолжал удерживать его на расстоянии. Спокойствие стоиков и хитрость Макиавелли — это полезно запомнить. Он закрыл за собой дверь спальни и включил свет в гардеробной. Медленно, но Сиэль справился: сапоги, гольфы. Сброшенные на пол пиджак и жилет. Он неловко расстегнул две пуговицы на рубашке, а затем просто стянул ее через голову. Одна из булавок для воротника отскочила от тумбочки и закатилась под кресло. Он не обратил на это внимания. Ему было известно, где на полке хранились ночные рубашки, чистая выглаженная стопка, пахнущая лавандой. Он вытащил одну и встряхнул. Граф поймал свое отражение в длинном позолоченном зеркале — мальчик в синих шерстяных шортах. Обнаженная узкая грудь. Маленький, хмурый, похожий на кого-то другого, и он вновь отвернулся. Его била мелкая дрожь. Сиэль скинул шорты, натянул льняную рубашку и лег в постель.