Звёздный мальчик

— Боже, спаси меня, — Чонгук запрыгивает за стойку и садится на корточки, посматривая из-под прилавка на улицу через витрину магазина и стараясь отдышаться. Сокджин до настоящего момента мирно вычёркивал клетки, решая небольшое поле японского кроссворда. Он может себе это позволить в ленивое утро понедельника, когда людей не стоит ждать до полудня. Он даже под стойкой прячет кружку с чаем. Но вся рутина прерывается Чонгуком: он вбегает в пузырь привычной нерасторопной жизни, где в воздухе витают лучи солнца и цветы, и шар лопается: капли — всё, что от него осталось — размазываются под подошвой кроссовок Чонгука, что несётся прямо на него, умоляя ничего не спрашивать и ничего не говорить. Колокольчики на входе впускают внутрь двух рослых мужчин. Они колким взглядом пытаются зацепиться за что-либо в большом количестве безделушек, которыми усеяны стеллажи, что кажутся бесконечными. Чонгук затаивает дыхание и заползает в пространство под прилавок, где часть стола была подвижной благодаря петлям, имея возможность откидываться. Так он полностью скрыт из поля зрения, разве что его можно обнаружить, если пройти к канцелярскому развалу за спиной Сокджина, но это сделать можно только пройдя через как раз-таки этот участок стола. Чонгук уверен в своей безопасности. Сокджин подходит к нему, но Чонгук в его поступи не распознаёт, что он делает это, чтобы с ним поговорить, нет. Он делает это так, будто хочет... прикрыть его? Чонгук сглатывает, ритм его сердца учащается, когда он слышит тяжелые шаги, от которых его отделяют лишь несколько сантиметров прессованного дерева. — Вы не видели, как сюда забежал парень? Он примерно такого роста, — мужчина показывает рукой расстояние до кончика своего носа, — в фиолетовой толстовке. — Парня? — Сокжин наиграно задумывается. — Да, он только что забежал сюда. Ещё секунда, и Чонгук готов упасть в обморок. Да ну нет, это бред. Сокджин же им не расскажет, что прямо сейчас тот, кого они ищут, прячется под столом. Чонгук решает срочно что-то с ним делать, и решение находит его мгновенно: он кончиками ногтей сжимает нежную кожу на его неприкрытой джинсами щиколотке. На данное самовольство Сокджин хмурится и вскрикивает: от неожиданности или от болезненных ощущений? — Прошу прощения, судорога, — он издаёт виноватый смешок, пока демонстративно трясёт ногой, намеренно задевая голень Чонгука носком, чтобы усмирить, — но парень тут был буквально секунду: похоже, он понял, что спрятаться тут негде, потому он выбежал и двинулся куда-то влево вниз по улице. Сокджин, может, и не очень креативно придумывает подобные вещи, но более важно сейчас выглядеть убедительно. Он смотрит поочерёдно им в глаза и расслабляет плечи, скрещивая руки на груди. Он в любом случае их не подпустит к своему месту. «Ладно», — бросает кто-то из них. По дороге они уточняют друг у друга, правильно ли запомнили всё, что сказал им кассир. Собственное сердце, как ощущает Чонгук, останавливается на каждом их шаге, будто боится издать лишний шум. Они выходят, но Чонгук ждёт ещё порядка минуты, чтобы вынырнуть с облегчённым вздохом. Чонгук сразу встречается со шлепком по затылку и возгласами Сокджина, опустившегося на стул и потирающего красные полумесяцы чуть выше косточки. Он возмущается, что к своему спасителю нужно относится уважительнее (тем более если учесть, что он старше), что он мог бы и вообще не протягивать дружескую руку помощи. Чонгук еле сдерживает улыбку. Он выглядит сейчас так по-простому мило, особенно, когда взъерошивает свои волосы. "Ладно-ладно, мой спаситель, я каюсь в содеянном и обещаю больше так не делать", — Чонгук немного кланяется и замечает, как Сокджин от такого простого шутливого предложения с гордой улыбкой разминает плечи. Ну какой же он славный. — Мне вот, кстати, интересно, — Сокджин опирается рукой на стойку, — что ты такого натворил, что эти громилы за тобой гоняться, будто мы в ситкоме? — Ну, я же уже говорил, что мне иногда нужны особые условия? Так вот, в тот, — этот, — раз мне понадобилось, чтобы на меня направили ствол. Я не соображал, что делаю и что говорю, и в итоге я придумал, что я раскрою их контору по продаже наркотиков. Честно, я тогда даже не знал, чем они занимаются, я просто сказал первое, что пришло в голову, и, как оказалось, попал в яблочко. Я ещё добавил, что знаю все точки, и ещё что-то наговорил, и в итоге им нужно меня прикончить, чтобы жить дальше спокойно. — Может, тебе стоит рискнуть и договориться с ними? — Чонгук, сморщившись, будто от стухшего яйца, прыскает, что живым он после встречи не останется, и Сокджин, цокая языком, добавляет: — Ладно, в конце концов ты действительно можешь рассказать полиции. Может, с расследованиями убийств у нас дела обстоят плохо, но наркотики они ищут лучше всех. Чонгук не знает, если честно, что с этим делать: он и ввязываться в это особо не хотел, Вселенная сама его туда завела, он знает, не зря — без этого не было бы предсказания Сокджина, — но дальнейшие проблемы ему не нужны. Он не благодетель, уж тем более не хочет выполнять чью-то работу. На самом деле Чонгук даже не хотел особо впутывать Скоджина. Он знал, что он ему ничем не поможет, ведь ему нужен человек особого статуса или хотя бы выдающейся физической силы. Ни тем, ни другим Сокджин не отличается. Чонгуку в момент, когда он обдумывал свой первый визит к нему, обоюдное спасение казалось веской валютой, чтобы не предлагать помощь "просто так". Сейчас он немного жалеет об этом. Сокджин улавливает это напряжение. — Ладно, давай не будем об этом, — он достаёт телефон, вытаскивает его из чехла и берёт ту самую бумажку, — давай лучше поговорим об этом. Сколько бы я не смотрел, я всё же не понимаю этих цифр, извини, Чонгук. Я с ними не дружу. — Ты буквально работаешь кассиром в магазине, Сокджин. — Одно другому не мешает, знаешь, — фыркает он и мнимо отворачивает голову. И снова напряжённая минута. — Ладно, хорошо, — Чонгук смотрит по сторонам, — я не люблю, когда меняется дата каких-то мероприятий. Время для меня это важная составляющая успешного будущего, потому важно придерживаться установленного времени: я не опаздываю и не терплю опозданий от других. Я редко переношу что-то на другую дату, уж тем более не соглашаюсь перенести что-то на некоторое время вперёд, я слишком ответственный человек. Правда ли это? Отчасти. Важно ли это в данный момент? Вообще нет. — То есть ты хочешь сказать, что это дата и время предполагаемого происшествия? — Сокджин получает кивок и радостно вздыхает. — Но только что здесь что? — И облегчение Чонгука заканчивается: он напрягается, будто сидит на иголках. — То есть один это что? Первое число? — Чонгук мотает головой. — Время? — кивок. — ноль семь месяц? — Немое «нет». — Минуты? Так, хорошо, я понял: час ноль семь... ночи? Ладно-ладно, не злись, тогда дня. Двадцать пятое, должно быть, число, а ноль шесть месяц, верно...? Боже, ответь хоть что-нибудь! Чонгук пожимает плечами, мол, не в его компетенции сейчас говорить. И Сокджин злится. Ладно, он ещё чувствует себя тупым, что не мог решить, казалось бы уже, такую простую загадку, но ещё и эта тишина его просто добивает. Может, он был крайне заинтересованным в своей смерти лицом до недавнего момента, может, размеренная жизнь его медленно поглощала и сжирала день за днём, и он где-то в закоулках сознания был бы рад всё прекратить, но тут появляется какой-то непонятный Чон Чонгук и всё рушит собой и каждой вещью, что с ним связана. Боже, невыносимо… невыносимо что? Злит? Вроде, нет. Раздражает? Да нет. Интересует? Вполне возможно, но Сокджин не хочет разбрасываться словами. Сокджин ничего не знает: ни что он чувствует, ни что он хочет. Он просто желает узнать всё прямо сейчас, не тянуть резину, мирно избежать всего плохого — он уверен, это желание навязано обществом Чонгука и случаем с его другом, что немного его отрезвило и вернуло в мир, наполненный людьми — и мирно разойтись по разным сторонам Земли. Он не желает играть в эти все игры. Он разрывает листик с возгласом «Всё, хватит с меня этого цирка». — Что ты имеешь в виду? — Чонгук хмурится. — То, что ты слышал, тут ничего такого тайного нет: хватит. Я не знаю, что ты от меня хочешь, но меня достало ввязываться в твои проблемы, и вообще ты меня сам по себе раздражаешь: вечно говоришь что-то странное и непонятное. Мне было хорошо и без тебя, и без твоей новости, что меня убьют. Разве это не нормально? Одним человеком меньше, одним больше. Я буквально самый обычный, среднестатистический кассир на этой планете, меня достало, что мы относимся к этому всему так, будто я без пяти голосов президент. Чонгук трещит и раскалывается. Нет, так не должно быть, наверное, он повторил эту фразу двадцать пятый раз за эту неделю. Сокджин больше, чем работник обслуживающего персонала, пусть даже его существование не будет таким глобальным, как жизнь президента. Он, кажется, немного забывает, что прежде всего он личность со своей историей, личными эмоциями и переживаниями, что он человек, а потом уже работник, уж тем более возлюбленный Чонгука. — Делай со своей проблемой что хочешь, мне всё равно, я сказал, как я бы поступил. Я думаю, мы квиты. Он хотел прикоснуться к нему, может, поддаться всем скопившимся чувствам и обнять его, рассказать, как он важен для Чонгука, что последний думает только о нём последние четыре года, что в контексте его двадцати лет звучит внушительно. Но его будто прошибает током, когда Сокджин отмахивает его руку с плеча и взглядом умоляет просто оставить его в привычном покое. Чонгук вздыхает. Сейчас не лучший момент, правда. Ему стоит уйти. Налитые свинцом ноги не хотят идти, в руке Чонгук сжимает боль. И только на улице он решается через холод стекла вновь взглянуть на нахмуренного Сокджина, облокотившегося на прилавок и гулявшего взглядом по квадратам плитки. Он даже сейчас любит, но вряд ли что-то вообще получится — Чонгуку пора бы уже повзрослеть и посмотреть на все доступные варианты, раз уж он не хочет быть один. И от этого решения как-то неприятно становится.