Голос крови

      — Вон.              Галф вздрагивает от хриплого спросонья голоса за спиной, а также из-за руки, что уверенным собственническим жестом обвивает его талию и прижимает к ее обладателю. А затем — от яростного негодования в другом голосе, что хлыстом проходится по оголенным нервам тревожности:              — Что??? Это ты сейчас кому сказал?!              Эти же эмоции отражаются и на лице девушки, что имела смелость вторгнуться без разрешения в личные покои лорда. На что Мью даже не дернулся, а лишь уткнулся носом в шею Галфа и сделал несколько глубоких вдохов, словно наслаждаясь одному ему известным ароматом:              — Тебе, Мина. Я сказал “вон отсюда”. Мне все еще интересно, как тебя пропустила моя охрана.              — Охрана, — та насмешливо фыркает, все еще старательно делая хорошую мину при плохой игре, — да там нет никого после того, что случилось ночью.              Вот теперь Мью замирает, как будто группируется перед надвигающейся опасностью, но его голос — все еще медовая патока, что растекается прямо возле его ушка, на что Галф не может не реагировать дрожью.       На что его успокаивающе поглаживает уверенная рука — и поглаживает животик.              Галф краснеет еще больше и старается увернуться от этой невыносимо приятной ласки, но ему не дают — только сильнее притягивают к себе, заставляя смутиться от того, что прижимается сейчас к его бедру.              — И откуда ты, позволь спросить, узнала о том, что случилось ночью?              Мью, кажется, совсем не смущается из-за сложившейся ситуации и продолжает вести почти светскую беседу, в то время как его ладонь ныряет под одеяло, а затем пальцы совсем легонько проходятся по чувствительной коже возле пупка, словно дразня.       Или не словно?       Потому что буквально миллиметры отделяют эти тонкие пальцы от окрепшей от возбуждения плоти.              Но Галф не осмелится сейчас оглянуться, чтобы убедиться в своей догадке, а лишь сильнее натягивает на себя одеяло, чтобы только глаза оставались открытыми. Но и этого хватает, чтобы в полной мере ощутить на себе полный презрения взгляд, который, впрочем, сменился на настороженный.              — Какая разница, откуда… Мой жених даже не удосужился мне сообщить о том, что произошло с ним!              — Кому надо, я сообщил, — Мью вовсе не смущен из-за подобного обвинения, а также тем, кого сейчас обнимает так собственнически и интимно на глазах своей невесты.              — Да, своему ненаглядному дружку, наверное, — Мина презрительно фыркает, но не выглядит особо уязвленной.              — Именно: Бум умеет решать проблемы. А вот ты, как правило, только создаешь их. Поэтому — выйди, пожалуйста, из моей комнаты. И вспомни наконец о воспитании и о том, что неприлично заходить в личные покои без позволения хозяина.              Если бы взгляд мог убивать — в комнате было бы уже два трупа. Но такими способностями вампиры, к счастью, не обладают, поэтому, окунув их обоих в самое свое ядовитое презрение, Мина все-таки выходит из комнаты.              А Галф все-таки набирается храбрости, чтобы вынырнуть из своего теплого убежища, обернуться и посмотреть в эти темные глаза.              — Доброе утро.              Теперь, когда Мью разговаривает с ним, его голос ну чисто бархат, на что Галф отзывается неконтролируемой дрожью и желанием раствориться в этом мужчине — настолько сильную власть тот над ним почему-то имеет. Но вместо того, чтобы ответить на это приветствие чем-то столь же нейтральным, он неожиданно для себя выпаливает:              — Они держат у себя мою сестру.              Ну вот, он теперь как на ладони — как, впрочем, и его сердце сейчас в руках Мью.              Истома моментально пропадает из глаз напротив, вместо нее — сосредоточенность и внимательность, но не настороженные или агрессивные, а какие-то очень сопереживающие:              — Кто — они?              Ему безумно страшно вот это все сейчас говорить, потому что есть шанс разрушить то хрупкое доверие, что постепенно устанавливалось между ними. Но молчать Галф больше не может — не после того, как чуть не потерял Мью.              — Те, что вырастили нас. И человек, который нас подобрал и усыновил.              Ему сложно называть его отцом, но Мью вроде бы все понимает, потому что не отталкивает с презрением, а наоборот: еще крепче обнимает, притягивая к себе.              — Мой хороший, сколько же тебе пришлось вынести…              Мью утыкается губами в макушку и тепло, даже немного щекотно дышит, словно успокаивая. Но Галф вырывается из столь желанных объятий, потому что он обязан смотреть прямо в лицо, когда говорит всю правду:              — Меня растили в ненависти к таким, как ты.              Мью мгновенно становится серьезным, немного отодвигается, словно давая парню личное пространство:              — Ты меня ненавидишь?              — Что? Нет! — Галф тут же хватает его за руку, чтобы притянуть обратно и убедить в этом, и смотрит умоляюще, признаваясь. — Да, я какое-то время опасался тебя, не доверял. Но ненависти не было никогда.              — А что было? — Мью тут же сжимает его пальцы своими в ответ, а затем переплетает их таким уже родным жестом, словно пытается ободрить, придать храбрости продолжать этот разговор.              Но Галф слишком смущен, чтобы напрямую говорить о тех сумбурных чувствах, что текут по его венам:              — Не ненависть точно. А еще меня тренировали, чтобы убивать таких, как ты.              Ну вот, и это сказал.              Он испуганно вжимает голову в плечи, ожидая ярости и справедливого приговора, а вместо этого — снова это разрывающее сердце понимание в глазах. А ведь он до сих пор помнит шок в них, когда Галф под влиянием аффекта голыми руками почти порвал тех тварей.       Как?       Он сам до сих пор не понимает, просто тогда он слишком боялся за дорогого ему человека.              — Ты не удивлен? — он все-таки осмеливается спросить, раз Мью продолжает молчать и лишь слегка улыбаться.              — А должен? Я, вроде, не идиот: и в прошлый раз кто-то (не я) убил нашего ночного гостя, и в этот раз ты практически один справился с толпой — Бум сильно удивился, когда убирал за нами.              Галфу невыносимо стыдно: вот какой к хренам он профессионал, когда позорно отключился ночью, а Мью, раненный, позвонил Буму и уладил все вопросы, пока он безмятежно спал… Но лорд даже не злится на ложь, поэтому, может быть, у него еще есть шанс на прощение?..              — Прости, я правда не хотел тебя обманывать, — Галф понуро опускает голову, не в силах смотреть в эти потрошащие душу глаза. — Точнее, сначала мне было все равно, а потом…              — Потом? — Мью уже привычно поднимает его подбородок, чтобы вернуть контакт глаз.              И Галф уже не может сопротивляться этой магии:              — А потом я узнал тебя и вл…              Он не может сказать это слово. Оно застревает в глотке, не прорывается наружу из-за спазма.       У него просто нет права на какие-то чувства сейчас, когда ситуация настолько сложная.              Но Мью, вроде бы, и не надо ничего слышать: уж слишком много в его глазах понимания и теплого одобрения.              — И что ты хочешь делать сейчас? Раз решил мне все рассказать.              — Пока не знаю, но почему-то мне кажется, что в этот раз пришли не только за тобой.              Это подозрение давно зрело у него внутри, что не все так просто с этими ночными нападениями, когда незваные гости так легко преодолевают охрану и точно знают, как и куда идти. Мью, кажется, с ним согласен:              — Я тоже так думаю, но пока не знаю, как может твоя… семья с этим быть связана.              Галф тоже до конца не понимает, но одна мысль у него есть:              — Мне почему-то кажется, что отец мог каким-то образом связаться с радикальными вампирами.              — Враг моего врага мой друг? — Мью задумчиво тянет, но не откидывает это предположение как нелепое. — Вполне может быть: запятнать репутацию и развязать войну между видами.              — Отец… в последнюю нашу встречу выказывал сильное недовольство из-за моего промедления и давил. Он хотел, чтобы я нашел компромат, а я ничего не мог дать. И в итоге он напомнил мне, что с ним остается моя сестра Грейс фактически на правах заложника. А если я не могу тебя использовать, то должен тебя убить, чтобы ты меня не выдал.              Галфу смертельно тяжело это говорить, глядя прямо в глаза, но молчать уже просто невозможно.              — Теперь ты меня ненавидишь и презираешь? — он почти возвращает Мью его слова.              Но тот лишь улыбается, качает головой и легонько целует в лоб:              — Но ты же меня не убил, а совсем наоборот: защищаешь ценой своей жизни. Как я могу ненавидеть тебя или презирать, мой хороший? И…              — И?              Ему все равно безумно страшно, что же следует за этим союзом.       Казнить нельзя помиловать.       Теперь очередь Мью расставлять запятые.              — И я очень хочу помочь тебе. И твоей сестре.              Слезы облегчения сами брызжут из глаз, когда он слышит эти слова, после чего Галф ощущает на своих горящих щеках знакомые прохладные прикосновения — это Мью нежно вытирает его слезы, а затем — целует раздраженную солью кожу, слизывая разъедающие эту чувствительность дорожки. Галф уже начинает включаться на эти мягкие движения и привычно трепетать под ними, как их вероломно прерывают, тоже вламываясь в комнату без предупреждения:              — Эй, хорош миловаться, голубки! Я еле выжил — эта фурия стоит отряда профессиональных убийц, когда злится. Твоя невеста, Мью — то еще оружие массового поражения.              Галф испуганно дергается и тут же утыкается в плечо Мью, чтобы Бум не заметил его горящее от стыда лицо. Но тот явно замечает, потому что вероломно ржет:              — Да ладно тебе, Галф! А то я не знаю, чем вы тут вдвоем каждую ночь занимаетесь — мне достаточно увидеть ваши довольные моськи после, наутро. Ты же не думал, что я и правда поверил в твои нелепые оправдания, когда ты расспрашивал о вампирах и добровольных донорах?              Галф все-таки выныривает из уютных объятий и удивленно смотрит на парня, который вот вообще не смущен тем, что видит:              — Что — правда?              — Ну ты вообще наивный цветочек: ты же горным сайгаком бежал каждый раз на “кормление” — кто поверит, что ты при этом мучился от боли? И засосы на твоей шее тоже об этом говорят. И собственнические замашки Суппасита, который порвать меня был готов, когда я начал тебя подозревать в желании нам навредить.              Блять.       Он не сможет больше смотреть в глаза людям.       То есть вампирам.              Но Мью не дает ему удариться в самокопание, акцентируя внимание на действительно важном:              — Бум, у нас проблемы. Думаю, что наши радикальные “друзья” объединились с другими экстремистами — только из людей, — и кратко пересказывает все то, что ему поведал Галф.              Бум тоже озадачен:              — Это и правда похоже на правду. Я так понимаю, что нам надо собираться на новую вылазку за сестрой Галфа?              — Да, и чем скорее — тем лучше, — Мью ничуть не смущается собственной наготы, когда откидывает одеяло и выбирается из постели, накидывая на себя халат.              И когда тот вообще успел раздеться?       Хоть стреляй — Галф такого не помнит.       Зато мысли о том, как чужая возбужденная плоть тесно прижималась к его бедру несколькими минутами ранее, окрашивают его уши в малиновый цвет.              Но тревога за лорда заставляет его забыть о смущении:              — Никаких “быстрее” — ты же ранен! — он смотрит на повязки, которые каким-то образом остались на месте и не слетели к чертям после столь бурной ночи.              — У меня есть отличный способ лечения, — Мью ему лукаво подмигивает, снова заставляя умирать от стыда, но затем все же болезненно морщится, держась за рану.              — А я тебе о чем! — Галф упрямо вздергивает подбородок, но при этом почти полностью накрывает себя одеялом — у него такого бесстыдства нет и в помине. — Только через мой труп ты пойдешь в таком состоянии. Минимум — через несколько дней, я придумаю, как потянуть время. Какую-нибудь отмазку я найду.              — Вот это мой мальчик, — гордость в голосе лорда заставляет его вновь покраснеть.              И Бума, собственно тоже, которого, казалось, вообще ничего не пробьет:              — Ну это… Я пойду тогда… Вы тут пока обсудите…              Парень и правда почти сбегает из комнаты, оставив их наедине. А Галф, отринув всякое смущение, встает, замотанный по уши в одеяло, чтобы подойти к Мью и с тревогой посмотреть тому в глаза:              — Пожалуйста, не надо рисковать собой. Я не переживу, если с тобой что-то случится.              Да, он не может сказать слово на букву “л”, но при этом тревога так и прорывается изнутри, потому что он слишком боится за Мью. А лорд снова все понимает, потому что берет его руку и прижимает к обнаженной коже груди, что виднеется в вырезе серого шелкового халата — прямо в области сердца.              И Галф ладонью чувствует, как в ней бьется его сердце.       Сердце, что синхронизируется с его собственным.