Голос крови

      Он просыпается от легких поглаживаний.              Чья-то ладонь совершенно бессовестно хозяйничает под одеялом, проходясь по линии талии, то ли пытаясь разбудить, то ли продлить эту сонную дрему, что с таким трудом выпускает из своих утренних объятий. Галф приоткрывает глаза, и его заливает волна счастья, потому что на него смотрят с ленивой усмешкой эти два полумесяца, в которых уже плещутся багровые капельки желания.              — Мммм, Мью… Ты голоден? — его голос хриплый спросонья.              — Очень. Так бы и съел тебя целиком, мой хороший…              И рука, что скользит с талии немного ниже, подтверждает мысль о том, что его лорд сейчас имеет в виду не жажду крови — совсем не ее. Но тот все еще слаб из-за раны, поэтому Галф не может забывать о том, что сейчас важно дать Мью восстановиться. Поэтому он шепчет:              — Пожалуйста… — и подставляет свою шею этим шелковым губам.              А те совсем не спешат: выцеловывают каждый сантиметр кожи на своем пути, а затем подключается язык, который своей шершавой влажностью вызывает мелкую дрожь и стон нетерпения:              — Ну давай же!..              — Хочешь?              — Хочу.              А Мью это и так известно, потому что его ладонь уже давно хозяйничает в области паха, поглаживая напряженную плоть:              — Ты такой манящий, когда вот так извиваешься от удовольствия. Мой котик Кана…              Ему пора бы уже привыкнуть к этой резкой вспышке болезненного удовольствия, когда клыки впиваются в его шею, но каждый раз Галф все равно всхлипывает от восторга и притягивает эту серебряную голову еще ближе, еще теснее, чтобы ничто их не разделяло. В этом есть двойное наслаждение: он и помогает Мью восстанавливаться, и сам сгорает от страсти каждый раз, когда эта нежная опытная рука подводит его к краю.              Язык зализывает ранки, так медленно и интимно, что это провоцирует ту волну жара, которая доводит его до грани — как и бархатный голос, что шепчет ему на ухо:              — Я так хочу попробовать тебя на вкус, когда ты кончаешь. Я уверен — это просто божественные ощущения…              Даже после “кормления” у него остается достаточно крови, чтобы покраснеть до ушей. Сам он этого, конечно, не видит, но чувствует, как полыхают его щеки от таких слов. Мью как-то лукаво улыбается в ответ и прижимается, чтобы разделить на двоих эти минуты неги, как Галфа словно окатывает чан с ледяной водой:              — Что же мы делаем!              — Что делаем? Лежим, просыпаемся, — поцелуй за ушком, который должен успокоить этого котика.              Но Галф не согласен, потому что почти плачет от стыда:              — А как же Грейс? Я вчера был настолько сконцентрирован на тебе и твоей ране, что совсем забыл о сестре! Я ужасный брат, — он пытается вырваться из объятий Мью. — Отпусти! Мне нужно к ней! Она там совсем одна...              — Я-то тебя отпущу, — Мью целует его на этот раз в кончик носа, — но бежать никуда не надо. Она здесь, в безопасности. Бум, когда тащил меня сюда, шепнул, что у них все получилось. И пригодилась ваша кодовая фраза — она поверила, что мои ребята пришли ей помочь, и пошла с ними.              Фраза… Да, у них с сестрой была и такая заготовка, чтобы никто из них не был введен в заблуждение, если вдруг кто-то решит воспользоваться их близостью.              Галф облегченно выдыхает и даже как-то обмякает в этих неожиданно сильных руках, хотя Мью должен быть слаб после ранения. Но затем вновь порывается встать:              — Мне нужно к ней — убедиться, что с ней все хорошо.              — Да, конечно, мой хороший — только оденься сперва.              Мью без зазрения совести с довольной ухмылкой смотрит на совсем нагое тело, что все-таки выбралось из-под одеяла, заставляя Галфа снова покраснеть:              — Не пялься, извращенец!              — А кто ко мне голенький вчера под одеяло забрался?              — Это драматическое стечение обстоятельств, что я остался без чистой одежды! — он пытается парировать, но это получается с трудом из-за смешинок, что так и рвутся наружу.              — Тогда скорее устраняй эти обстоятельства, мой котенок, — Мью кивает в сторону шкафа, — а я пока поваляюсь ещё. Попроси пи`Роуз зайти — она как раз должна была уже вернуться.              Галф смотрит на запачканные им простыни и готов умереть от стыда, что это же увидит эта милая женщина:              — Я сам сменю белье — ты лежи!              Ему совсем не смешно в отличие от Мью, что заливается хохотом, но тоже встает:              — Давай помогу — мне уже намного лучше.              Галф неверяще качает головой, но хочет убедиться сам. А под повязками и правда быстро заживающая рана — будто ей уже неделя как минимум. Вместо порванной плоти — уже практически плотный рубец. Чудеса…              Он вспоминает реплики доктора, но все еще сомневается в его словах:              — И правда заживает очень быстро — просто нереально. Но почему?.. Раньше же такого не было.              — Может потому, что ты выбрал меня, мой хороший? И эффект от твоей крови теперь многократно усилен нашей связью.              Мью касается кончиками пальцев метки, что столь ярко выделяется на белоснежной коже. Как раз именно эта “рана” почему-то не исчезает, а словно еще больше отпечатывается на теле. Галф невольно повторяет этот же жест и дотрагивается до каймы:              — Нашей связью…              — Да, меня тут пометил один кот с желтыми глазами, — Мью смеется, но затем становится очень серьезным. — Мне несказанно повезло, что я встретил тебя. Ты раз за разом помогаешь мне и возвращаешь к жизни. Спасибо тебе.              Тепло и искренность в этих глазах почти доводят до слез, которым Галф поддается.       Почти.              Он усиленно моргает, чтобы не допустить появления этой предательской жидкости на глазах, но все же на секунду прижимается щекой к изящной ладони:              — Тебе не за что меня благодарить. Я спасал и себя тоже, ведь без тебя не будет и меня.              Да, он все еще не может признаться в любви — словно это слово для мирного времени, а они как будто в состоянии войны. Но вот так сказать — можно.       И нужно.       Потому что эти слова так и рвутся из самого сердца.              Мью его слышит и понимает, потому что молча целует ладонь — и это мгновение только для них.              Это уже потом Галф испуганно ойкает, что все еще стоит тут голышом, кидается к шкафу, чтобы натянуть на себя хоть какую-то одежду, и шикает на ржущего Мью, когда они вдвоем стягивают постельное белье и застилают свежее. Не стоит другим знать то, что происходит между ними — пусть даже это больше ни для кого не секрет.              Несколько минут на поиск Бума — и вот Галф уже стискивает в объятиях любимую сестру, такую уставшую и изможденную, но такую счастливую.       Потому что свободную — наконец-то.              Да, впереди еще много сложностей: надо строить жизнь фактически с нуля. Старая, пусть и невыносимая, была все-таки знакомой и даже привычной. А сейчас все выгорело дотла, и на этом пепелище нужно растить новый сад.       Это страшно.       Это даже больно.       Но так нужно, потому что лучше для них обоих.              — Простите, что отвлекаю, — Бум деликатно стучится, — но у нас проблемы, ребята. Галф, мы тебя ждем.              Он обнимает испуганную Грейс:              — Все в порядке, я разберусь — побудь тут.              — Я с тобой, — та упрямо поднимает подбородок. — Меня и так столько лет держали на вторых ролях и в неведении. Сейчас я хочу понимать, что вокруг происходит.              — Хорошо, — Галф кивает, — только обещай сильно себя не накручивать.              И правда: все те же лица, но еще и лорд Чончививат, чье выражение лица не сулит ничего хорошего.              — Что же, теперь все в сборе — можно начинать, отец, — Мью тоже тут, все еще немного бледный, но выражение его лица самое решительное.              — Я не знаю, как ты планируешь разгребать эту ситуацию, — старший вампир то ли злится, то ли устал, то ли раздражен, — но я хочу, чтобы ты понимал: наш клан очень сильно “попал” из-за тебя. Ты это понимаешь?              — Да, отец, я возьму всю отв…              — Возьмет он! — его тут же перебивают. — А что прикажешь делать с тем фактом, что вампиры убивали себе подобных без суда и следствия? Да еще напару с полукровкой-оборотнем! Я не представляю, как можно сейчас решить…              — Я понимаю, что все сложно…              — Я надеюсь, что понимаешь, потому что скандал такого масштаба я не смогу сгладить уже никак. Завтра приедут следователи, которые вас будут допрашивать, а потом будет суд. Поэтому думайте, что вы будете говорить.              Галф внутренне холодеет. Потому что если его действия еще можно классифицировать как самооборону, то у Мью явно большие проблемы — и у ребят тоже, потому что они осознанно выходили на “охоту”, чтобы устранять тех, кто убивал людей. Да, действовали они во благо, но при желании тут все можно вывернуть… А желание у клана Ваттанамонтри, например, точно будет.              Мью молчит в ответ, только пальцы белеют от того, как сильно тот стискивает руки.              Так хочется обнять его, утешить, успокоить, но Галф понимает, что сейчас не время и не место. Он лишь с тоской смотрит на мужчину, что дает последние указания относительно допросов, а затем оставляет их.              — Это что… Вам всем грозит тюрьма? Да, Галф? — голос Грейс тихий и дрожащий, но даже тот слышен в застывшей напряженной тишине.              — Да, — это отвечает Майлд, у которого заметно поубавилось желания балагурить, — это весьма серьезные обвинения.              — И что нам теперь делать? — Боат задумчиво чешет голову.              — Пока не знаю, — Мью все еще в шоке от того, как быстро развиваются события. — Но это ожидаемо. Мы не могли хранить нашу тайну вечно — теперь пора расплачиваться.              Галф наконец делает то, что ему так хотелось: невзирая на лица он подходит к своему лорду и крепко-крепко его обнимает чуть выше раны, чтобы не сделать больно.              — Мью, что же дальше с нами будет…              — Не знаю, мой хороший, не знаю. Но если ты в меня веришь, я со всем справлюсь — даже не сомневайся.              Верит ли он?       Нет смысла отвечать на этот вопрос.       Это как спрашивать, верит ли он себе.              Поэтому он еще ближе прижимается к Мью, чувствуя любимые руки, что так бережно его обнимают, оберегая от всего мира.