Оно кусается

Рокэ не просыпался. Лежал себе, дышал спокойно, будто давным-давно мечтал вот так упасть. И снов не видел. Маглор пел ему, конечно, но сложно петь тому, кто вот так вот укутался в сплошную темноту. Может, конечно, Рокэ отсыпался как отец раньше – вложит все свои силы во что-то восхитительное, а потом хоть пляши перед ним, хоть младших к нему впускай. Однажды, когда Куруфин с Карантиром были совсем ещё маленькими, они подрались, в общем, прямо на отце – никак, кажется, не могли решить, чья очередь лежать, прижимаясь к груди и животу. Отец только поёрзал, хотя в драке досталось, кажется, и его волосам тоже. Но Рокэ был смертным. Что для отца преодолимая усталость, для него могло оказаться последним рывком. – Ты что удумал? – говорил Куруфин, нависая над Рокэ, и голос его дрожал от ярости, и волосы всё время падали на лицо – он даже в хвост собрать их забывал. – Так тщательно всё спланировал, всем помог, и всё затем, чтоб ускользнуть в конце, да? Келегорм, кажется, злился ещё сильнее. – Ласточка, – говорил, и Маглор прямо чувствовал, как брату хочется оживить Рокэ какими угодно способами, а потом придушить своими же руками, не до конца, но где-то рядышком, – вот кто тебя просил? Как тебя теперь отблагодарить? Я для того тебя тащил? Как ты вообще додумался? Самого Маглора стыд, и злость, и облегчение, и благодарность вперемешку захлёстывали не настолько. Сказать по правде, он скорее отдыхал – сперва он выдохнул было, когда вернулся Маэдрос, но тут же понял, что это ещё не конец – и вот теперь история с Ангбандом завершилась по-настоящему. Не в смысле окончания войны, о нет, конечно, но Маэдрос теперь как будто ожил. Тем страннее было, что к Рокэ он почти не заходил – будто обдумывал что-то ещё, и что это будет, после истории с короной Маглор не взялся бы сказать. Даже Фингон зашёл навестить Рокэ, и, за неимением более чутких слушателей, выговорился Маглору: – Я и не знал, – он теперь тоже искал слова, не так долго, как Майтимо, но всё-таки, – я и не знал, что этот дуралей каждую ночь… Будто самому Маглору до брата не было дела. Но Фингон теперь сделался гораздо более близок, чем многие из них хотели бы, и имел право хотя бы на сочувствие. В идеальном мире они бы жаловались друг другу на упрямство Майтимо поочерёдно, и сдружились бы заново, ещё крепче, но в идеальном мире Маглор не чувствовал бы себя таким усталым. – Я предполагал, – откликнулся он, чтобы что-нибудь сказать, – что он винит себя. Не ведал только, что так сильно. – А теперь он винит себя в том, что смертному плохо, – откликнулся Фингон мрачно, – да и я бы хотел сказать тому спасибо. Почему он… «Почему он не чинится» Маглора, кажется, уже спросили все. Ну ты же пел ему в первый раз, ты же его вытащил! Это же ты надумал ему сказать, что он не исцелится, пока не решит, жив он или мёртв! Ну да, надумал, не то что это было так уж сложно. А теперь Рокэ снова выбирал, вот только подобраться к нему было невозможно. Погода сделалась отвратительная – будто из весны они сразу перескочили в осень, со снегом по утрам, мёрзлыми лужами, и облаков ветер не разгонял будто нарочно. Никаких тебе крокусов, Маглор Феанарион, никаких маргариток, и новые листья, если так пойдёт, замёрзнут, да и всё. – Мы виноваты? – огрызнулся Куруфин вслух как-то ранним утром, думая, что Маглор ещё спит. Он тоже вышел из шатра, как Рокэ раньше, и тоже вполголоса пытался говорить с незримым. Только Рокэ отвечали. – Мы виноваты, что он сам об нас убился? Мы что, подталкивали? Мы его просили? Мучили? Мокрый снег усилился, и это было всё, чего Курво достиг. А ведь если подумать о вине – Маглор же спрашивал Рокэ, сможет ли он взять в сон их пятерых. Рокэ просил только Фингона и самого Маглора – может, знал, что на большее сил не хватит? Но почему же тогда согласился? – Он сам хотел этого, – кивнул Маэдрос, когда Маглор с ним поделился, – это-то как раз понятно. Непонятно, почему он за мной мог прийти, а я за ним – нет. И в голосе его, помимо прочего, звучала обида. И все они чего-то ждали в эти дни – то ли того, что Рокэ наконец очнётся, то ли того, что Маэдрос что-нибудь решит – так ждёшь того, что дождь прольётся наконец. Но в эти дни чего-чего, а дождя им хватало с лихвой. А потом в лагерь прилетел орёл. Без седока. *** «Я понял, – подумал Маэдрос как мог спокойно, – вы откликаетесь, если просить не за себя, верно?» Кажется, до этого после Исхода он обращался к валар исключительно с мольбой о смерти, если вообще обращался – тут он сам себе не доверял. Воспоминания были перекрученными, как своды Ангамандо, и лишний раз он предпочитал в них не копаться. По крайней мере теперь, когда уверился вполне, что спасение его состоялось на самом деле. Но валар ведь сказали, устами Намо высказались совершенно ясно – не просите нас больше ни о чём и никогда, мы не услышим и не хотим слышать, – а потом прислали орла. А потом Ласточку. Всё это не укладывалось – да ни во что, пожалуй, не укладывалось; сам Маэдрос, если бы в его доме одни гости поубивали других, с этими другими точно не стал бы больше разговаривать, были у них резоны или нет. И Рокэ. Какой смысл сыну чужой земли, чужого народа благодарить не того даже, кто его спас, а его брата? И это ведь не долг отдать на поле битвы, когда всё решают секунды, это сложней. Смертный вернул ему его самого, а вот Маэдрос его вытащить пока не мог, и ради этого и решился – не попросить даже, а уточнить. В конце концов, он же и правда спрашивал не для себя. Вряд ли его вопрос вообще дойдёт, это же не исступленная просьба. «Ты думаешь, сын Феанора, мы подобны механизмам? На одни просьбы откликаемся, а на другие – нет?» Он узнавал и тон, и голос, и это было удивительно. Он не рассчитывал, что с ним заговорят ещё хотя бы раз – но и на вопросы тоже не рассчитывал. Он помнил эту их привычку – чуть ли не всех валар, с кем вообще доводилось говорить – подводить к истине вопросом на вопрос, чтобы ты шёл сам, но будто за руку или по вехам – но сейчас у него не было на это ни времени, ни сил. К тому же в голосе у Манвэ звучала печаль, и от этого говорить с ним хотелось ещё меньше. «Я хотел попросить не за себя, – сказал, боясь, что связь прервётся, – за того, с кем ты дружен вроде бы, владыка ветра. Он никак не очнётся». «О, я знаю». И правда что. «Тогда почему ты ему не поможешь? Он не покидал с нами Валинора, он вообще не отсюда, и если в чём-то виноват, то не пред вами. Ты даже мне помог». «А ты не рад?» И снова эта грусть – как будто бы Маэдрос заслужил, чтоб о нём грустили. Ладно братья – они, кажется, примут его любым, даже измученным, и про корону они больше не заикались, – ладно Фингон, тот исключение из всех законов, – но Манвэ-то с чего о нём грустить? «Я рад, – ответил честно, – но благодарным быть тебе я не могу, ибо не понимаю тебя». На этот раз Манвэ молчал дольше. «Вы ведь сами послали его нам, – настаивал Маэдрос в пустоту. Пусть! Гордость гордостью, но ещё хуже будет, если он не поможет этому, кто ведёт себя, будто младший брат, и безрассуден, кстати, точно так же. И он ведь не о помощи в войне просил, ни о чём таком. – Сами отправили. Скажи же тогда, как ему помочь?» «Это не мы, – ответил Манвэ, и Маэдрос чуть не закашлялся. – Никто из нас не приводил твоего друга в мир». «Он не мой друг». «Тогда зачем ты о нём просишь?» А и верно. «Он младше», – ответил Маэдрос сумрачно. Он младше и зачем-то мне помог, и я не хочу, чтоб он скончался тут из-за своего упрямства, но всего этого я говорить тебе не буду. «Тебе его жаль?» Да почему он спрашивает, будто его самого дела Рокэ не касаются совсем? «А тебе, Манвэ Сулимо, разве всё равно? Ты можешь не желать помогать нам, но этому-то…» «Я всем желал бы помочь, если б только мог», – отозвался Манвэ непонятно и почему-то Маэдросу показалось – он обиделся. Может быть, это было из-за Рокэ – с ним рядом валар вообще теперь казались ближе, он слышал их в воде и ветре, и он-то, в отличие от них всех, и правда не был виноват. «Я удивлён, однако, что ты ко мне обратился. Это…» «Больше не буду». «Думал сказать, что это хорошо. Жди, я пришлю за ним». И правда ведь прислал. Орёл вовсе не рад был перспективе тащить бесчувственное тело на сей раз до моря – а там, кажется, у Манвэ был какой-то план, как переправить Рокэ туда, куда, вообще-то, смертным путь закрыт. А оттуда – домой. *** – Да почему ещё? Он спорил будто бы с орлом, но все понимали, что на самом деле не только с ним. Просто с орлом было удобнее. – Ему что, плохо было у нас? Он что, пожаловался? – Здесь он не может обрести помощи, – сказал орёл. Это был не тот, который принёс Нельо, и больше Куруфин ничего о нём не знал. – А что, – сказал, заглядывая в жёлтые глаза. Хотелось сделать шаг назад, но нет же, никогда. – А что же, твой владыка думает, что это мы его заставили нам помочь? Орёл не возразил, и значит, так оно и было. – Ну конечно, – он даже поморщился. – Конечно, всегда мы. Было раннее утро, и за ними если и наблюдали, то на отдалении. С тех пор, как к орлу вышел сам Маэдрос, все, видимо, решили, что это личные дела их государя, и незачем таращиться почём зря, так что слышали его сейчас только Маэдрос, да Тьелкормо, да сам этот орёл-посланник. Вот и славно. – О, мы сломали его игрушку, разумеется, – если слышал орёл, то ведь наверняка и Манвэ слышал, иначе почему под взглядом птицы стоять было всё неуютней и неуютней? Но останавливаться Куруфин не собирался. Смертный не угасал, конечно, пока ещё не угасал, но ведь в любой момент мог начать дышать тише, а там… – А между тем Ласточка сам не хотел домой и сам об этом говорил. И не мы просили его явиться в сон нашего брата, а он нас. Мы не знали, что после этого он нырнёт во тьму. Что, валар нынче стали забирать обратно свои дары? – Он не их дар, – соизволил ответить орёл. Каждое слово ронял так тяжело, будто смертельно от них всех устал ещё на пути сюда. Впрочем, возможно, так оно и было. – Чей же тогда? – Отца всего живого. Ну конечно. И не станешь же ты благодарить того, кому принёс клятву, которую вряд ли сможешь выполнить в ближайшее время? Орёл ждал. Рокэ уже принесли, и только и осталось, что взгромоздить на птичью спину. Что ему сказать? Куруфин опустился на колени. Он говорил уже так много разного: и давай, Ласточка, очнись уже, и сколько можно, и сам-то понял, что проделал, и спасибо, и опять сколько можно, и – ты надоел, и – почему тебе надо было убиваться именно об нас… – Я тоже никогда не смогу быть с той, которую любил, – шепнул, хотя, конечно, все всё слышали. Вот слышал ли Рокэ – вопрос. – Так что давай уже приходи в себя и живи дальше. Рокэ глухо замычал, как мычит тот, кому трудно просыпаться. Орёл заклекотал – может быть, это была угроза. – О, – сказал Рокэ, распахивая глаза и уставившись на орла, будто его и ждал, – о, ты мне тоже будешь нужен, но это вторая часть.