Оно кусается

– Это неправильно, – сообщил отпрыск Куруфина, вдруг вырастая на пути будто из воздуха. Был он в кузнечном фартуке и во всём тёмном почему-то – вообще редко носил праздничное, хотя здесь уважали и шитьё, и камни. Сам Рокэ свои перстни надевал каждый день – без них легче лёгкого позабыть, кто он и зачем. То есть вовсе позабыть. Бестолковый младший брат, забава для богов – и только-то. – Что именно неправильно, дитя? Если бы этот, Тьелперинквар, пошёл бы характером полностью в отца, то на «дитя» бы он бы сейчас взвился. Но нет, мотнул головой. Всё смотрел и смотрел на Рокэ, не мигая, кажется. Жутковато. – Ты показал про деда и ушёл в лес. И не поспоришь ведь. Когда Рокэ, и вправду, показал этим семерым разговор в Мандосе – один раз, третий, пятый – и когда голоса привычно слились в гомон, он кое-как, ужасно медленно, ушёл. Пусть сами решают – сошёл ли их отец с ума, сломали ли его местные боги (ну конечно), дрянь их клятва или не дрянь. До леса его провожал Хуан – и, если честно, Рокэ к нему приваливался, чтоб не упасть, стискивал шерсть. Чувство было – как будто повалялся в лихорадке. – Конечно, я ушёл, – согласился Рокэ, фыркнув, – а ты хотел бы, чтоб я присутствовал при вашем семейном скандале? При очередном. Тьелперинквар нахмурился. Он смотрел и смотрел на Рокэ, будто тот сам должен был всё понимать – бывает у детей такое свойство, не очень-то приятное. Вот что ты от меня ждёшь, уставившись вот так? Рокэ тоже уставился в упор – вот я посреди леса, почти летнего, вдруг играю в гляделки с чужим сыном. Потом его отец опомнится и скажет, что я и на него дурно влияю, что я виноват в чём-нибудь ужасном и что всё нужно было сделать по-другому. – Если тебе не нравится наша семья, – сказал ребёнок между тем, – тогда зачем ты в ней живёшь? Вы сами принесли. – Между «не нравится семья» и «не хочу слушать не предназначенное для моих ушей» есть всё-таки и разница, – сказал Рокэ спокойно и уселся на бревно. Это была его полянка тренировок с листьями, и почему-то все к нему сюда ходили и ходили. Тьелперинквар опустился рядом, всё так же не отводя взгляда – что у него там за мысли в голове, какая тихая река. Тихая-тихая – а воду вдруг нет-нет да вспарывает плавник. – Что ты от меня хочешь? – Мы, – сказал Тьелперинквар, – тебя даже не поблагодарили. – Маглор поблагодарил. – Теперь ты будешь думать, что мы невежливы и невоздержанны, и отпускать про нас все эти замечания. О, вот ведь драма-то, других-то нет. Но этот смотрел и смотрел – как будто ему было правда важно, что там Рокэ о них думает, и пришлось объяснить: – Да я всегда их отпускаю, это ничего не значит. Всегда и обо всех. Никакого ужасного падения в чьих-то глазах от моих слов не произойдёт. – Как же ты можешь так небрежно обращаться со словами? Это оружие. А как ты можешь быть таким серьёзным? – Это стекляшки, – сказал Рокэ, – редко когда драгоценности. Ну, в крайнем случае шипы. Ничего больше. – Ты говоришь странные вещи, – сказал Тьелперинквар, – стекляшками разве увлечёшь толпу в поход? О, видно, видел он когда-то какую-то речь, и, может, не одну. Вообще-то, если юность его пришлась на первые в том их краю убийства и на бездарную кражу кораблей, и на их же сожжение потом – можно понять, почему он теперь такой уж строгий. – Конечно увлечёшь, – заверил Рокэ и подкинул на ладони свой же перстень. Тот отбрасывал голубые блики. – Если сам в тот момент поверишь, что стекляшки важней всего на свете. А ещё я могу тебе сказать, к примеру, что я и так вас всех презираю и что слова ваши при этом вовсе не важны, что бы вы ни сказали. Или наоборот – что ничего такого не имею в виду, что на моей родине мелкие оскорбления признак уважения и что вы ещё и радоваться должны. Слова – игра, забава, кружева, иногда сети, но не более. Тьелперинквар мотнул головой снова. – Ты сбиваешь с толку, – сказал он, всматриваясь, будто Рокэ был столом с секретом и нужно было понять, за какую ручку дёрнуть, – тогда для тебя всё – забава. – А если и так? – Нет, так не может быть, – ну и вердикт, – ты делаешь хорошие вещи, а говоришь глупые. Мда, вот и ветер то же самое говорил. Перед ним, кстати, Рокэ даже почти что извинился за свой неожиданный визит в посмертные чертоги, но ветер вздохнул и ответил что-то вроде «да ладно уже». То есть он сказал не так, он сказал, кажется, «что сделано – то сделано», и ещё сказал, мол, хорошо, если этой душе ты сумел принести самое маленькое дуновение надежды, для него радостью было услышать о сыновьях, а для меня – радостью узнать, что он способен ещё слышать что-то, кроме своей боли. Рокэ, кажется, даже не ответил – всё ещё не понимал, как бог может сочувствовать кому-то, кого на родине Рокэ, верно, назвали бы одним из первых грешников. Тьелперинквар всё сидел рядом и, кажется, любовался лесом – уходил в это их полузабытье-полуслияние. Рядом с ним было подозрительно спокойно, и потому Рокэ закинул ногу на ногу и осведомился: – Так чего ты хотел? – Сказать спасибо, – и опять он уставился, будто видел не то что мысли Рокэ – все его кошмары. Ужасный взгляд. Его отец обычно просто смотрел сверху вниз, а не пронизывал душу. – И ещё попросить, чтобы ты сходил к отцу. Он вне себя и никого не подпускает. – А меня подпустит? – Ну, – тут это дитя, кажется, впервые улыбнулось и тут же опустило взгляд, – возможно, он кинет в тебя горстью-другой, как ты выражаешься, стекляшек. Но ведь тебе-то это всё равно, ты сам сказал. Стало смешно. – Я попытаюсь поговорить с твоим отцом, но честное слово – если он опять станет мне чем-то угрожать или объявит меня причиной всех бед… – Он никогда не объявлял тебя причиной всех бед, – уточнил Тьелперинквар, – только некоторых. Ты не можешь выбрасывать и добавлять пусть даже и стекляшки, их есть сколько есть. – О, – сказал Рокэ, – я им ещё и цвет менять могу. Этот остался в лесу – стоял и смотрел Рокэ вслед, и положил Хуану руку на загривок. *** – Поведай мне, – попросил Нолофинвэ, садясь первым, – вправду ли ты недавно видел моего брата? С находкой (выходкой?) племянников – идущим следом, другом Манвэ, довеском к Нельо, как говорили всё те же племянники – он никак не мог выбрать времени поговорить. Вроде бы Финдарато предвидел хорошее – но глупо было бы сейчас поверить в радость. Скорбного ничего не видел – и довольно. Доносились слухи – то от Артанис, мол, знаешь, дядя, этот смертный не в себе, его чуть не убили из-за клятвы, а он смеётся, – то от Финдекано, мол, смертный взял и помог Нельо ещё раз. Медленно, но неуклонно выяснялось, что до этого, Ласточки, всем было дело, и ему тоже было дело до всего и до всех разом, а Нолофинвэ так с ним ни разу и не поговорил. Ещё, конечно, кроме вечной этой нехватки времени, которое вдруг взяло привычку сыпаться мукой из порванного мешка – кроме этой нехватки не хотелось и с племянниками общаться лишний-то раз. Это их добыча, и Нолофинвэ представлял примерно, что услышит, если предложит этому Рокэ поселиться у него. Да если даже просто позовёт поговорить. Нельо среди семерых детей Феанаро был единственным, с кем можно было как-то разговаривать, не ожидая скандала ежеминутно, Нельо – и Макалаурэ иногда, хотя подвох таился и в нём тоже. Ласточка, на удивление, на разговор согласился быстро и легко. С чего начать? Что ты умеешь? Что это за сны, о которых все говорят? Почему ты возвысил голос против клятвы? Говоришь ли с валар? Нолофинвэ не надевал венца на сей раз и сидел не на троне – если вдруг тебя оскорбят не как короля, а этот смертный, говорят, был скор на язык, то и ответит не король. И в ссору ввяжется не король. Хватит с них ссор и так. Ласточка сидел, скрестив ноги, и смотрел даже чересчур серьёзно для такого юного создания. – Конечно, я его видел. Хочешь, посмотри? Нолофинвэ покачал головой. – Я верю тебе на слово. Скажи, есть ли… – как подобрать слова? – есть ли в его душе надежда? Ласточка рассмеялся: – Ты говоришь как ветер. Почему вам это важно? Нет, твой брат, он… он почти ничего вокруг себя не видел, но когда я заговорил о сыновьях, он меня сразу же заметил. И велел им думать самим, если тебе интересно. Как ветер? – Говоришь ли ты о Манвэ? – О, да, мы дружим. Он пытается меня спасти. – Спасти от чего? – Ну мало ли от чего, – смертный повёл рукой, и только тут Нолофинвэ понял окончательно, что да, над ним смеются. Может, не в той части, что про Феанаро, но сейчас – точно. – Давай я тебе всё же покажу, – покачал смертный головой, – мне кажется, тебе важно. И он и правда показал – пепел и сушь, и застывшее лицо, которое, кажется, вот-вот должно было само потрескаться, как уголь, и слова… Пусть думают сами. Поздно разрешил! О смерти Феанаро ему рассказали уже не раз – сначала Макалаурэ, потом и Нельо. Но одно дело – слышать, а другое… – Я вот что думаю, – сказал смертный, и тут только Нолофинвэ отметил, что вид у него какой-то потрёпанный. Тут царапина, там синяк, и в целом он как будто не спал долго, или же долго шёл куда-то без отрады, а потом с кем-то… – Ты что, подрался с моим братом прямо в Мандосе? – Что? А, да нет, это не с ним, – и впрямь он смеялся, когда поводов к этому точно не было, – это с одним из его сыновей, который кузнец. Он говорит, я всё испортил. Но ничего страшного, – вид у него был озадаченный и веселящийся одновременно, – зато у него полегчало на душе. Ну, я надеюсь. Мы бы и так сцепились рано или поздно. Лучше, конечно бы, сойтись на шпагах, а не в мастерской, но имеем что имеем, – он заправил волосы за ухо. – А что, удобно косы носить? Всё никак не соберусь… Так вот, он сказал, что подумает, а остальные, кажется, и вполовину не так упрямы, так что теперь у нас есть вероятность, что они никого не угробят в погоне за камнями, – как можно с такой лёгкостью говорить о таких вещах? – И даже самих себя. Ну, может быть. Я собираюсь предложить им просить ветер, чтобы он как-то снял с них эту клятву, но ещё не сейчас, – он улыбался, – они ещё не все с ним разговаривают. Но ты не думай, они не всегда такие буйные, только когда ты с ними говоришь об их отце. Ты же и сам отец вот этого с косичками? Отец ли он Финдекано? Нолофинвэ кивнул. Старший сын опять где-то пропадал – да не где-то, а с кем-то, если уж начистоту, и ничего с этим поделать было нельзя. – Ну вот, – смертный пожал плечами, – думаю, и он за тебя вступался бы так же. А что ты всё-таки хотел узнать? О, столь многое, что в одну беседу это не вместить. Попросить ветер?.. – Так ты сейчас пережидаешь бурю, поднятую твоими же словами? – Именно, – смертный опять разулыбался во весь рот, – а то они все вечно на меня отвлекаются и так никогда и не договорятся. Ещё же, знаешь, мне сказали, что я теперь могу вмешаться только дважды. И я всё думаю – как бы получше это всё использовать? И пока не пойму. Если они откажутся от клятвы – да вздор, конечно, они не откажутся – но если всё-таки, будет ли это означать, что с ними ещё можно будет что-то выстроить?.. – Хотел спросить, – Ласточка даже, будто бы в рассеянности, сам себя потянул за прядь волос, но тут же опомнился. Как будто бы был здесь и не здесь одновременно. Странно было осознавать, что вот этот, недавно выросший, с коротким веком и с другим путём, скорый, как кажется, на слово и на драку – что он сейчас может беседовать с Манвэ так же легко, как с самим Нолофинвэ, даже легче. Был в нём вот этот отсвет – воды, ветра, чего-то, что останется, когда сам Ласточка уйдёт своим путём. – Хотел спросить, ты знаешь тех в лесу? Ну, местных жителей? Их короля? Они ведь вам родня? Потому что, мне кажется, что с ними надо навести мосты как можно быстрей, пока им всё не передали искажённо, потому что я бы передал, и я не думаю, что ваш бог глупей меня – в смысле тот, падший бог, конечно, он не ваш, – и вот, я мог бы сам туда отправиться? Всё хочу обсудить это с Маэдросом, и обсужу ещё, но пока они думают об отце и клятве, и я не хочу добавлять ещё безумия в этот и так бурлящий котёл. И если я принесу плохие вести, это же – ну, если от меня избавиться, вы ничего не потеряете? Скорее всего. Даже если он вдруг меня запрёт или возьмёт мою жизнь как выкуп за те жизни – я не из вашего народа, и вы сможете не развязывать войну. – Мои племянники считают тебя, как видно, частью семьи, – откликнулся Нолофинвэ осторожно. Навести мосты? Не много ли гость на себя берёт? Но он не брал сразу, пришёл советоваться – как Мелькор когда-то приносил совет, о да. Взбаламутил племянников, спас Майтимо, зачем-то навестил Феанаро и теперь просился в посольство к Тинголу. – Они считают, – отозвался Ласточка, – но, надеюсь, я их ещё отговорю. Просто хотелось обсудить всё это с кем-то, кто, знаешь, не кидается чуть что.