Оно кусается

Впервые в жизни ему попросту не повезло! Как это называется? Где его знаменитая удача? Или, если ты вдруг захотел жить, она берёт и тебя тут же покидает? И королева не пришла. Ладно не явилась сама – но записки не отправила… Она же что-то должна была передать, что-то должна была ему сказать – кроме этой несуществующей влюблённости. Может, про то, как сделать, чтобы дома стало легче дышать. Нет – ни намёка. Про королеву Рокэ промолчал, а вот про удачу всё-таки пожаловался Маглору на обратном пути. Не сразу, конечно, пожаловался – только когда убедился, что никакой за ними нет тайной погони и никто втихую не прирежет их на первом же привале. – Да ну, – сказал Маглор, когда Рокэ с ним поделился этими опасениями, – вечно ты выдумаешь. Какая тайная погоня? Я выдумываю? Хотел было возмутиться, но сегодня он был не в победителях, а значит – не прав. Взял и всё отведённое время потратил на принцессу! Мог хотя бы какой-нибудь вихрь вызвать, а потом сказать, что вот, мол, боги этого мира нас не оставляют, подумай-ка, кого ты прогоняешь. План же ведь и был таков! Ну, то есть, его, Рокэ, личный план таковым был – в планы Маглора и компании, и в то, как у них честность перевешивала сиюминутную выгоду, он не вдавался. – Нет, надо было забросать его сухими листьями, – сказал мрачно, всё ещё ожидая засады. Лес этот был как лучшее убежище, давно потерянный дом и ловушка одновременно. Сейчас казался скорее ловушкой. – Забросать листьями, да. С ног до головы. – Не думаю, – сказал Маглор, – что это помогло бы. То ли по его меркам этот провал не был провалом, то ли он заранее на что-то такое и настроился, но уныл не был, даже наоборот. Да что он понимал. – Впервые в жизни, – сказал Рокэ, – мои речи не сработали. Ну то есть как. Раньше, если слова не помогали, можно было выхватить пистолет. Вон в тот раз за генерала даже не разжаловали. Рокэ представил себе, как направляет пистолет на Тингола, но против ожиданий веселее не стало, только противно. Здесь кто-то раз схватился за оружие и всё, об этом помнят на века. Дома слов точно будет недостаточно. И как он будет, если вдруг сейчас разучится что угрожать, что ждать подлянки от других? Ведь действительно – никакой тайной погони. То, что ему казалось очевидным, в головы местных попросту не умещалось – как если бы клавесин попытались засунуть, например, в шкатулку. Или нет – как если бы кулон вешать на воздух и удивляться, почему это он всё падает. «Я рад, – сказал ветер, – что ты сперва подумал о сухих листьях, а потом лишь об угрозах». «Ты! Почему ты мне не подсказал?» «А ты просил? Да и глупо было бы прикрываться моим именем, если нас спрашивали о тебе да об отце. Или молили направить стрелу. Маловато для союза. Ты не все». «Ты зол на что-то?» «Нет. Это ведь ты начал с упрёков». Замечательно. «Это всё потому, что я мало вас вспоминал, пока там был? Тебя и других, кто у вас там есть. Ты бы хотел жить в вечной весне?» «Я и так живу в вечном лете». А, и правда. «Может, ошибкой было думать, что в этом лете будет хорошо любой душе. Ты рад, что оставил Менегрот?» О да, он был рад. Наконец-то жизнь переставала смахивать на сон – ещё и на такой красивый, по какому всю жизнь будешь тосковать, когда проснёшься. Нет уж, оставьте ему ветер, оставьте коня, оставьте этих братьев, с которыми можно перекрикиваться всласть, и вот ещё невыполнимую задачу. – Может быть, – сказал Маглор, – может, у тебя на родине твои четыре песни попросту слышней. Ещё и песни эти! И проклятое число. Ну разумеется, он не мог быть просто Ветром – обязательно надо было совмещать в себе четыре стихии, а это значит – никакой вы не герцог, герцог, а вовсе даже древний сказочный король. Почему правда, о которой не желаешь знать, догоняет тебя и в другом мире? Ветер откликнулся эхом: «Ты не можешь жить здесь вечно». «А что?» «Ты часть другой истории, другой песни». «Мне кажется, – сказал, формулируя на ходу, пока умница конь шёл, ни разу не споткнувшись, не то что его, Рокэ, мысль, – мне кажется, что если я пойму, как сделать здесь, то и дома станет лучше. У меня мало времени?» «Пока ещё есть, – сказал ветер, – насколько я могу понять. Или ты можешь перейти в нашу песню, но путь домой тебе закроется навсегда». Да я же не хочу туда. Я не хочу опять прикидывать, кто и когда кого отправит, чтобы выстрелить мне в спину. Я не хочу сам стрелять в чужую спину. Я не хочу всё время ждать чьих-то ошибок. Это больше не смешно. – Да ну вас, – сказал вслух, – вот так привыкнешь… – М? Маглор какой-то был – Рокэ не сразу нашёл слово – успокоенный. Как, может, сам он после хорошего боя. Или даже нет – как сам Рокэ, если споёт кому-то, кто хорошо слушает. Ну да, логично – Маглор тоже ведь пел… – Я сомневался, – сказал Маглору Финрод, – что ты всё-таки скажешь всё как есть. – Но ты ведь знал это, – впервые за всё время после последнего их ужина во дворце Маглор нахмурился, – знал, что мы с остальными обсуждали. И мы решали с тобой, кому какую часть петь, если вдруг придётся петь. – Да, – сказал Финрод, – да, конечно же, я знал. Но я не думал, что ты… я в тебе сомневался. Извини меня. – Было бы странно, если бы не сомневался, – сказал Маглор. – Прощаю, разумеется. Спасибо, что помог. Вот зачем они всё это? Даже не братья ведь – кузены. Если ещё считать, кто там кому кузен… Почему один просто не промолчал, другой не отшутился. Как они собираются вот так всерьёз жить свои сотни лет? – Я с вами тут забронзовею, – сказал угрюмо. – Нет – вознесусь живым на небо и повстречаю всех своих врагов в Рассветных садах. – Ты опять что-то с собой сделал? – спросил Маглор. – Не падай тут. Не везти же тебя обратно к Тинголу, случись что-то. Да почему никто из них не ведётся? Да и его самого подначки сделались беззубыми. Как он будет жить дома после этого дворца? Ну, а если и впрямь остаться тут? Да почему же всё вдруг сделалось так сложно! Лошадей здесь едва ли в нос не целовали – открыто, а не тайно, тайно-то он мог и сам – и потому никто не ждал, что Рокэ с места ринется вперёд. Они ведь коней как-то там просили, не дёргали лишний раз. Но так хотелось скорости хоть немного! Он чуть не затоптал принцессу Лютиэн. Конь, это конь шарахнулся и замер – Рокэ бы не успел заметить, как из всегдашних здешних теней, из тумана по щиколотку вдруг сгустилась девушка. – Куда, – сказал сквозь зубы, пока она обнимала его же коня и шептала ему на ухо что-то, – куда ты под копыта! То есть вы. Он так увлёкся, против воли представляя, как всё могло бы быть, если бы конь не оказался умней всадника, что не сразу задался вопросом – а что она вообще здесь делает. Зато Финрод задался. – Ты решила нас проводить, принцесса? Ага, и потому следовала за ними тайком. И кто тут прав? Кто предрекал погоню или тот, кто не думал ни о чём? Ну и что, что в погоне одна девушка. – Решила, – сказала Лютиэн, – я хочу посмотреть мир. О нет. О нет. Всё-таки он не разучился говорить – вот только говорил не той и не то. Что его дёрнуло вообще ей что-то объяснять! Ну, поняла она тебя – вот даже слишком. Дальше-то что? – А родные твои, – вот уж чего никогда не планировал спрашивать ни у какой девицы, – тебя отпустили? – Я вышла раньше вас, – сказала она Финроду. Косы подобраны в причёску, чтоб за ветки не цеплялись. Плащ. Мужская одежда почему-то – где раздобыла? – Хотела подстеречь. Меня не сразу хватятся. Почему вы можете явиться в земли моего отца, а я в ваши не могу? – Сдаётся мне, – сказал Маглор, – теперь и мы не сможем ещё долго. Госпожа, что же ты – хочешь, чтоб твой отец пришёл под наши стены? То есть под наши шатры, мы ведь ещё и отстроиться не успели толком. Думаешь, он поверит, что ты сама решила посмотреть мир и более ничего? – А что же я ещё могу решить? – Не знаю, – сказал Маглор. – Я не знаю, госпожа. Может быть, на его месте я сейчас решил бы, что мы увезли тебя силой. Хотя мы и никогда… – Но я не корабль, – сказала Лютиэн, – почему бы он мог… а! Он ведь считает, мы с тобою влюблены. С тобой, гость из дальних краёв. До чего же она красива. Прикоснуться к ней он бы в жизни не хотел – как к женщине, не как к товарищу – но это было – как на старую фреску смотреть, хорошую фреску в старой церкви. Или даже вот ещё – после узкой тропинки выйти на простор, впереди море или степь, и от неба только щуриться, такое яркое. – Почему же он так считает? – спросил Маглор. – Да это мама, – сказала принцесса и сдула с лица прядь. Они все были его старше, конечно, все местные, но тут она вдруг показалась похожей на младшую сестру, какой у него не было. – Она сперва что-то не то прочитала, а отец уже услышал. И запомнил. А мы потом ещё смотрели друг другу в глаза. Смотрели в глаза! Репутация потеряна. Не утерпел, спросил: – У вас так выражают любовь? – Ну да, – закивала принцесса, – да, да, в том числе, ну что же вы все! Она как будто бы звала их поучаствовать в шутке. Переводила взгляд с одного на другого. – Но здесь ты под защитой, – сказал Финрод, – и ни на ком из твоих родных не лежит проклятие. Какой мир мы тебе покажем? Тот, который ещё не очистили от скверны и может быть, не очистим никогда? – Да мы и сами скверна, – буркнул Рокэ, – не знаю насчет вас, а я-то точно. – Я сказала отцу, – продолжила принцесса, – я сказала ему, что, может быть, сначала вправду имеет смысл разобраться с… с Врагом, а уж потом решать, что делать с вами, и что нет радости от владения землёй, если её не видеть, но он будто бы не слышал! Мы все иногда бываем упрямы, но здесь ведь речь не о том, как убрать зал на праздник! – То есть он считает, он владеет всей этой землёй, – проговорил Маглор скорей про себя. – Может быть, – сказал Финрод, – может, я просто провожу тебя назад? – Отец решил, что я влюблена, и не слышит ничего, – откликнулась она с досадой, – и вы туда же, вы о том же. Вы не слушаете! Если мама сплела пояс, значит, я тоже что-нибудь могу. Или я камень в искусной оправе? Или я птичье яйцо, на которое и дохнуть нельзя как будто бы? А, или нет – птичье перо, ветер подул – и нет меня! Так, что ли? Верно? Так, скажи, пришелец? Это ты показал мне мир снаружи со всеми его красками, со всеми ужасами, я не знаю, в каких краях бывает так – что, и ты скажешь, что мне теперь надо вернуться домой? Вернуться и смотреть, как мне сочувствуют из-за несуществующей любви, хотя тоскую я всего-то по свободе! – Ты очень хорошо поёшь, – сказал Маглор негромко, – не надо, мы и так слышим. Ты не вещь. Мы не хотим быть причиной разлада в твоей семье. – И нам не нужна твоя помощь на войне, – добавил Финрод, – не потому, что ты не сможешь её оказать, а потому, что это было бы нечестно. – Если вы не возьмёте меня с собой, я сбегу ещё раз, – сказала Лютиэн, – стану невидимой, я знаю чары, и доберусь до вашего лагеря всё равно. Только отправлюсь без сопровождения. – Тебя заметят, – сказал Рокэ, – хотя бы даже на опушке. Тут не пустыня. – Я изменюсь, – сказала Лютиэн, – я умею. – А если чары твоей матери, – сказал Маглор, – не пожелают отпустить тебя? – Тогда, – сказала Лютиэн, и Рокэ впервые в жизни представил женщину на корабле, в мужской одежде и на мачте сразу, – а тогда я отрежу волосы. Я ведь вернусь потом. Я хочу вам помочь, если смогу, и я хочу, чтобы отец… да ведь не явится же он ни с каким войском. А ещё, если мы не пришлём вестей о свадьбе, он ведь поймёт, что я не влюблена. – Наоборот, – сказал Рокэ, но его никто не слушал. – Тебе не больно разве огорчать отца? – спросил Финрод печально. Ну что ты на меня глядишь, ну что? Да если б я знал, что она вот так проникнется, я ничего бы и не подумал ей показывать, не начал даже! – Больно, – сказала Лютиэн, – но если он и будет так не слышать, мне ведь придётся рано или поздно. Я говорю ему о своей тоске, а он слышит, что мне вскружили голову. Скоро пройдёт. Пройдёт! И день за днём слушать и слушать, как я ошибаюсь… Я хочу просто познакомиться с вашим королём. С твоими братьями, Маглор Песнопевец, с которыми вы познали великое горе и свершили зло. Разве это так уж плохо? «Скажи мне, как её переубедить, – попросил Рокэ ветер, – скажи, пожалуйста, а то сейчас всё станет ещё хуже. Я не хотел будить в ней никакой тоски! Просто чтобы она потихоньку бы ныла своему отцу о том, что мир за лесом важен тоже». «Ныла? – спросил ветер. – Ты ранил её сердце рассказом о землях, которых она никогда не повидает, ты побудил её искать судьбы, не ждать её – и ты говоришь вот так?» «Ну ладно, хорошо, не ныла. Да, мне стыдно! Я не хотел никакого зла этой семье, я королеве объявил, что благонадёжен, а сам, выходит, увожу дочь из-под отчей длани?» «Может статься, она ещё вернётся в родной дом, – сказал ветер, – с тем, чтобы потом вновь его покинуть. А может, нет. Ох, как ты всё запутываешь». «Кинь в меня чем-нибудь, – сказал Рокэ, – молнией или чем там. Пусть твой орёл уронит меня в море. Это невозможно». – Я напишу ему письмо, – сказала Лютиэн, – и мама знает, что со мной всё хорошо. Я просто хочу выехать из леса. И увидеть новую воду. И спеть что-то. – Нельо меня убьёт, – сказал Маглор, – уж это точно. Никогда ещё не привозил из странствий чужих дочерей. – Наверное, – сказал Финрод задумчиво, – наверное, тебе понравится моя сестра.