Оно кусается

– Ну что ж, – сказал Маэдрос, – Ласточка и Соловей. Почему бы нет. Славные птицы посетили нынче эту землю. Лютиэн улыбнулась еле заметно, одной из этих быстрых улыбок, похожих на васильки. Нет, отвратительное сравнение, хорошо, что никто никогда его не услышит. Вот если бы они все ещё забыли, что он пишет стихи… К Маэдросу их с Лютиэн позвал Маглор: – Майтимо хочет видеть вас. Да, и тебя, госпожа, как только ты придёшь в себя после дороги. Велел спросить, нужна ли тебе помощь. И вновь она удивила. Сказала: – Нет, нет, не нужна. Люблю быть одна. – Пойдём же, – сказал Маглор, – я покажу тебе, где ты будешь жить. О, здравствуй, Хуан! Ты соскучился? Да, да, и я тоже, и я скучал, да… Вижу, вы познакомились? – О да, – сказала Лютиэн, – и с его хозяином также. – Что, он что-то не то сказал? – Нет, нет, он ничего не сделал, просто я не понимаю… Хуан так рядом с ней и шёл, бок о бок. И вот теперь они трое – четверо, если считать Хуана, – стояли перед Маэдросом. Он что-то перечитывал, когда они пришли, но отложил свиток. – Здравствуй, – сказал, – нежданная гостья. И ты здравствуй, Ласточка. – Ну конечно, – сказал Маглор как будто про себя, – а с братом-то здороваться необязательно. – А с братом я уже здоровался, – отрезал Маэдрос. – Многого ждал я: дурных вестей, кратких спокойных вестей, может, даже несущих надежду вестей, но чтоб таких гостей! – А что, – спросила Лютиэн, – князь Маэдрос, ты тоже думаешь, что меня нужно было отослать домой как вещь? – Ну нет, – сказал Маэдрос, – как же тебя отошлёшь? Если решила ехать и не страшишься отцовского гнева, так остаётся только проводить. Не убегать же им от тебя было, правда, Маглор? Маглор вздохнул куда шумнее, чем обычно. Тут только Рокэ догадался, что, кажется, обоим братьям сейчас было смешно. – Я не пойму, – сказала Лютиэн, которая всяко чувствовала такие вещи не хуже, – что же так веселит ваши сердца? Я думала, если вы вправе явиться с рассказом, то ведь и я могу предложить помощь, но раз ты не рад… – О нет, – сказал Маэдрос, – поверишь – удивлён. Мы раньше тоже бегали друг к другу в гости, когда были младше, но то всё-таки к родичам. – Разве не все мы родичи? – спросила Лютиэн. – Разве не вправе я была уйти открыто? И ушла бы, только отец… – Вот, посмотри, – сказал Маэдрос, – что он тебе пишет. Они и были-то сейчас в рабочей комнате. Стол, кресло, сундуки и полки с книгами. Ничего не было здесь похожего на трон. Так почему ему всё чудилось, что Лютиэн стоит перед троном? Ведь он такого здесь даже не видел – высокий, чёрный трон и тёмный зал. Моргнул. Рассеялось. – Мне? – спросила Лютиэн. – Но как бы он мог? Маэдрос протянул ей тот самый свиток. – Если я, – прочитала Лютиэн, – если я сбежала к смертному, то отец не благословляет этот брак и видеть меня больше не желает. А если я наслушалась хвастливых россказней… О, интересно только, чьих. – Моих, наверное, – сказал Маглор, – или Ласточки. – Дались же ему эти смертные!.. Прости, Рокэ. Так вот, если я понаслушалась хвастливых россказней и вообразила, что увижу небывалое, то он не станет слать за мной отряд, даже если я попрошу. Вот удивительно! Почему я должна вдруг попросить? И почему он тебе, князь Маэдрос, велит мне всё это передать, а не лично обращается? – Мне кажется, он обижен, – сказал Маэдрос, – и обижен очень сильно. Возможно, он всего-то хочет сказать «я с тобой не разговариваю», поэтому и пишет мне, а не тебе. Не читай дальше, там угрозы. – Вот как! Чем же отец грозит тебе? Или мне? – Мне, мне. Верней, нам с братьями. И Ласточку упомянул тоже. Пишет, что если мы посмеем хоть чем-нибудь тебе не угодить, хоть как-то плохо обращаться… И поручает, кстати, нам тебя развлечь, раз уж мы тут расположились на его землях, хотя он нас не звал. – Война, – читала Лютиэн, хмурясь всё сильнее, – если хоть волос с моей головы… Да, но при этом если я вдруг сойдусь со смертным, то домой он меня не ждёт. Как это сочетается? – Мне кажется, он не очень долго думал, пока это писал, – сказал Маэдрос с этим своим каменным лицом, – письмо несла очень взволнованная птица. Точно не хочешь, чтобы кто-нибудь тебя расчёсывал? А то ведь знаешь, волосы… Лютиэн фыркнула: – Ну, если волос случайно вырву я сама, вряд ли это будет считаться, правда же? – Жаль, немного мы сможем тебе показать, – сказал Маэдрос, – мы же ведь недавно здесь. – Себя, – сказала Лютиэн, – свои истории. А я смогу сплести вам завесу. Попробую. Если пойму, что вы… Может, она хотела сказать «вы достойны» или что-то ещё столь же убийственно-прямое, но Маэдрос её перебил: – А для чего нам завеса, дочь Тингола? Мы не хотим просто осесть на новых землях. – Да, – отозвалась Лютиэн, – да, я помню, что вы явились мстить. Так что ж не мстите тогда? – Не хочется, – сказал Маглор, – вложить все силы в один-единственный удар и вдруг проиграть. – Но если ждать, так почему же не за завесой? – За ней дождёшься, пожалуй, – сказал Маэдрос, – прости, госпожа. Может, другие наши родичи обрадуются такому подарку. – Но почему не хочешь ты пожить в покое? – Боюсь привыкнуть, – сказал Маэдрос, – привыкнуть – и забыть, зачем я здесь. *** – То есть ты решила на нас посмотреть, – сказал Курво, – как на игрушки. Так? – Нет, – сказал Морьо, – скорей послушать нас, как песни. Замечательно. Они переглянулись. О, да конечно, с двух голосов сподручней выйдет издеваться! Хорошо младших ещё нет, эти тоже иногда… Вообще-то Тьелко занят был вовсе не гостьей. Она была, конечно, как весна, причём весна в краю, который не знал зла, и на миг ему показалось, что сейчас-то он пропадёт, как полагается – что будет видеть её и во сне, и не во сне, и куда бы ни пошёл – понесёт с собой её образ, и она будет мерещиться… Но, во-первых, была бы она весной – не чесала бы Хуану и холку, и брюхо. Те, кого тот признал – друзья. Ни в какой песне о первой встрече не присутствует огромный пёс, который аж на спину повалился, а хвостом всё ещё молотит так, что трава после может уже и не воспрянуть. А во-вторых, кроме того, что она показалась отличным товарищем, она его, Тьелко, ещё и испугалась! Это мокрого-то! Будь он в парадном облачении, происходи всё это где-нибудь в покоях, в конце-то концов, будь она сама из какой-нибудь очень простой семьи, это ещё было бы понятно, но теперь-то что? Поэтому он тогда решил уйти. Ну, да, она прекрасна, и потом точно надо выяснить, где Ласточка её взял, но всё-таки, важно ведь не это. А что же важно? А например, то, что Ириссэ столкнула его в озеро. Тут тоже есть градации. Дома она могла столкнуть просто для смеха. Дома они иногда и боролись в шутку, и надо сказать, она совершенно не следила, куда бьёт коленями. Потом оказалось – для победы не надо прижимать её к земле, а наоборот, самому оказаться снизу и поднять её на вытянутых руках. Но это – дома. Там не надо было объяснять. А здесь она ждала каких-то слов, точно ждала, судя по озеру, а что ей скажешь? «Мы не думали, что вы двинетесь через лёд?» «Мы вообще ни о чём не думали?» Ерунда же – такое говорить, тем более, когда её братец вдруг спас Нельо. Ну, ведь и так же всё понятно! А она хочет всё какого-то… каких-то… Так что вообще-то Тьелко было не до гостьи Ласточки, и он бы о ней, может быть, и позабыл, если бы все они не собрались вдруг у его шатра. Ну как все – Курво, Морьо, Ласточка, его гостья и Хуан. – Я не хочу на вас смотреть, как на игрушки, – отказалась гостья. Хуан улёгся ей на колени, насколько поместился – уложил голову и передние лапы – и Тьелко по опыту знал, что ноги скоро затекут, если не двигаться. – Зачем ты искажаешь мои помыслы? Нет, правда дураки. Нашли кого обижать! Он шёл-то в собственный шатёр, в кои-то веки не хотел никого видеть и даже в лес не хотел, а тут вон что. Плюхнулся рядом с ними всеми: – Светлый вечер! Мой пёс, смотрю, всё так же радует тебя? – О, – отозвалась гостья, – да, он замечательный. Скажи, он думает, что я тоже из-за моря? Она что, его понимала? Пришлось уточнять. Хуан сказал, что чувствует с ней общее. – Не совсем, – пояснил. – Он говорит, что в тебе есть что-то нездешнее. Курво сделал нарочно скучное лицо. О, это плохо – это значит, не уйдёт. Морьо хмыкнул. Придётся уточнять. «Да что такое?» «Ты не очень-то с ней любезничай, – велел угрюмый братец в этой своей манере, когда каждое слово можно было взвесить на руке и закинуть на середину озера. – Это дочь Тингола». О, даже так. Но вроде бы пока она сидела с ними со всеми на земле, а не смотрела сверху вниз. Сверху вниз смотрел как раз кое-кто другой. «Ну и? Мало ли кто чья дочь, зачем наскакивать-то». «А он пишет, что всё тут его земли, на которых он милостиво позволил нам поселиться. Он позволил!» Тут Тьелкормо не смог не фыркнуть: много осталось бы сейчас от тех земель! Он позволяет!.. Ладно, ладно, ладно, ладно. Не дочь же ему диктовала. Кстати, что она здесь делает? – Я не успел к началу разговора, – сказал вслух, – и не совсем понял, для чего ты здесь? Конечно, никто не способен всерьёз думать, что ты приехала над нами посмеяться. Ну, давай. Давай, сделай это своё лицо, как будто пил молоко и вдруг в нём лимон. Курво вообще сейчас несладко приходилось – то корону надумают отдать, то в клятве сомневаются, то вот теперь ещё явилась дочь какого-то… «Много ума не надо оскорблять гостей! – огрызнулся мысленно. – Тоже мне. Мама бы…» «Не знал, что таково твоё мерило чести». «Не хуже других!» Вообще про маму – это младшие могли сказать так, ну и что же теперь. Ладно, за Ласточкой он смотрит, так присмотрит и за гостьей… Как её звать, кстати? – Я хочу посмотреть мир, – сказала она, – и оказать помощь, если можно. И узнать, кто вы такие, но не только из песен. Но почему тогда она такая грустная? – А отец разве отпустил тебя? – спросил наугад. Это странно: если Тингол шлёт им какие-то там, прости Эру, приказы, то почему при этом отпускает к ним свою же дочь? – Нет, – сказала она, – мы поссорились. Думаю, мама сказала ему, что если он пошлёт погоню, то я так ничего и не пойму. «И велел нам её развлекать, – дополнил Морьо. – Майтимо нам пересказал, не стал показывать». Сам упустил, сам и велел? Тьелко рассмеялся. – Ну, ты должна ему ответить, – сказал, – своему отцу. Потом. Рассказать, как тебе здесь нравится. Тебе же нравится? Конечно, в лесу она жила во дворце, а они пока что никаких дворцов не возвели, но всё равно, тут даже сравнивать смешно. – Я не знаю, – сказала… да как же её? – Я пока очень мало видела. Я хотела бы посмотреть, как кто-то из вас создаёт свои шедевры. Из-за того, что этот местный язык всем им ещё был внове, речь её казалась, наверное, даже мечтательнее, чем была на самом деле. Шедевры, ха! Гвоздями бы обзавестись. «Покажи ей, – попросил у Курво, – как ты работаешь с исходниками. Да ну что ты так кривишься! Ей любопытно. Нам бы тоже было. В конце концов, она пришла сюда». «Чтоб путаться тут под ногами и дать Тинголу повод для претензий?» «Да он не выдвигает никаких претензий, – отмахнулся Тьелко, – вон, тут не в нас дело. И потом, что сразу путаться? Мать её пояс сплела». «Очень нам нужен пояс!» Треснуть бы тебя, да при чужих неудобно. «Пояс не нужен, но мало ли что она ещё умеет! А представь лицо Нолофинвэ, когда он узнает. Он от нас-то не ведает, чего ждать». Тут Курво наконец-то усмехнулся, ну и славно. Он ведь потом поймёт. Главное, чтоб, пока он понимает, не успело случиться ничего необратимого. – Ладно, – сказал Курво, – прости. Ты можешь посмотреть, как я работаю, в любой момент, как этого захочешь. Только волосы собери. Морьо промолчал. «Когда я делал что-то интересное? – пожаловался Курво уже про себя. – Я уж и сам забыл». А ещё её можно будет, может быть, спросить, что делать с Ириссэ. Кого попало ведь не спросишь, а эта всё равно чужая. Но может, она поймёт?.. – Я всё время как будто вижу слишком много, – сказала эта гостья. «Курво, как её?» «Лютиэн. Майтимо Соловьём назвал». Ну, Соловей так Соловей. – Я всё время как будто вижу слишком много, и слышу тоже. Того, что будет, и того, чего не будет. Новая речь, новые голоса, новые заботы. Если бы я была Врагом… – она задумалась. Вот это мысли. Где венки, где лесные цветы?.. – Будь я Врагом, я бы вырастила в темноте много безумных, отвратительных существ. Потому что они были бы будто тоже я, и могли бы подмять под себя мир. И что им теперь с этим знанием делать?..