Оно кусается

– Это тоже как пение, – сказала Лютиэн, – только как будто ты одновременно видишь и то, как правят черновик, и то, как поют. Два слоя сразу. Курво, который и делал-то сегодня какую-то мелочь, то ли браслет, то ли заколку, посмотрел удивлённо. «Нет, – пояснил Маглор коротко. Самой работы он не видел, но какая разница? – Не начинай, она не издевается. Она так видит». «Это просто ненасмотренность, – фыркнул Курво, – обычная неискушённость, только и всего». «Да ну, я же вижу, что тебе приятно!» «Она не видела настоящих мастеров, – ну начинается. Курво в себе сомневался редко, но когда уж заводился… – Ей не с чем сравнивать. Вот если бы она могла понаблюдать за отцом… Хотя он-то бы вряд ли что-то ей показывал». «Почему вдруг? Отец всегда поощрял любопытство. До всего, конечно». До всего этого – пока они все не решили, что власть можно хотеть отнять, и любовь – тоже. Ладно любовь – там столько всего наложилось, что и вспоминать не хотелось, – но власть? О, сейчас-то Маглор, которому пришлось-таки побыть главным, много бы высказал им-прошлым, всем семерым. Или даже восьмерым. Власть в Тирионе – вовсе не то же самое, что власть в Эндорэ, но… – Да, – сказал Тьелпе, потому что Курво ничего вслух так и не произнёс, – это самое лучшее на свете. Когда получается. Курво фыркнул. Он не любил говорить прямо о вещах, которые считал за очевидные. – И делить с родичем, – сказала Лютиэн, – делить с отцом общее дело. Это тоже так красиво. «Как думаешь, она скучает по своему?» «А незаметно?» Пока они думали, как бы её подбодрить, и пока Курво пересобирал волосы в хвост, она добавила: – Ругаешься ты очень выразительно. Курво аж замер: – Я делаю что?.. – Когда тебе кажется, что всё слишком медленно, – пояснил Тьелпе, – или когда нельзя, чтоб рука дрогнула. – Вот ещё, – сказал Курво, – когда это у меня дрожали руки? Да и твои тебе уже верны. У него была странная манера хвалить сына, но самого сына как будто всё устраивало. «Ругаешься-ругаешься, – подтвердил Маглор, – очень причудливые конструкции строишь. И не помнишь сам?» «И Тьелпе уже всё это выучил, – вздохнул Курво, – и лесная принцесса наслушалась вдоволь. Замечательно». – Спасибо, что позвал смотреть, – сказала Лютиэн, которой посмотреть просто позволили, и это было вовсе не одно и то же; но, может быть, как раз вот этим искренним непониманием множества маленьких различий она и была их всех сильнее, – это было восхитительно. «Она не мы и не Ласточка, – напомнил Маглор снова, – ответь как паинька, а не как кто-то усталый, кто в первый раз на этой земле сделал что-то для забавы». «Да какая забава, – откликнулся Курво, – так, руки размять…» Даже на «паиньку» не огрызнулся, удивительно. – Может быть, – сказал, будто что-то взвешивая, – если вдруг твой отец решит, что с нами выгодней дружить, чем пытаться нам приказывать… – Не выгоднее, – сказала Лютиэн, – просто лучше. Правильнее. – Может, я мог бы научить чему-нибудь и ваших мастеров. Когда-нибудь. Однажды. Ну и дела. «То есть тебя всё это время нужно было восхвалять? Ты что это, брат?» «Сами велели не набрасываться. Да не знаю я… В любом случае, Тингол-то никуда никогда меня не позовёт. Да никого из нас». – Я запомню твои слова, – сказала Лютиэн, – и благодарна за них. *** – Мне нравится предложение о завесе, – сообщил сын Нолофинвэ, но не тот, который с лентами, а следующий, кажется. Выучишь ещё и этих – и окончательно решишь, что ты здесь свой. – А мне не нравится, – откликнулась его сестра, – совсем не нравится. Разве мы за этим шли? – Очевидно, что то, за чем мы шли, недостижимо. По крайней мере сейчас. Какой-то он был будто льдом подёрнутый. Отец таким сделался ближе к концу, когда из всех его детей остался один Рокэ. «Он потерял жену, – пояснил Маглор коротко, – не лезь к нему». «Я и не собирался». Нет, дразнить гордеца – святое дело; но не кого-то же, кто в трауре. Он и на родине не стал бы… или стал бы? А, там он трауру мог бы стать причиной. Но хватит пока о доме – здесь собралась как будто вся семья, все потомки их неудачливого деда, – и внуки, и сын. И сын этот сейчас очень, очень старался вникнуть в произошедшее, хотя наверняка ведь Финрод ему объяснял. Итак, Нолофинвэ нахмурился и уточнил: – Должны ли мы теперь принести извинения твоему отцу? – За что? За то, что я решила вам помочь и посмотреть мир? – Да, – сказал Нолофинвэ, – ты решила. Но все мы знаем, кто тому виной. Точней, чьи речи. Не понять, кого он не одобрял больше – Рокэ или Маглора; так и хотелось сказать что-нибудь вроде «мы не нарочно, это всё она сама», но пока он молчал. Как-никак, первый общий совет здесь. – Причиной, – ответила Лютиэн, – причиной, а не виной, король. Или ты не рад? Нолофинвэ ответил не сразу: – Не рад бы я был, если б моя дочь под влиянием историй неких красноречивых гостей покинула родной дом. Кто-то фыркнул, и это был не Рокэ и не братья, к стану которых он ныне принадлежал. А, точно: дочь и фыркала, дочь Нолофинвэ: – Отец, но мы ведь все его покинули? И ты с нами. Ну правда же. Вряд ли же Тингол погрузился в вечный траур. – Это было моей свободной волей, – сказала Лютиэн, – и только ей. И я не понимаю, что плохого в помощи и знакомстве. – Мне тоже по сердцу идея с завесой, – сказал Финрод, – для каждой крепости отдельно. Или для каждого города. Но это выйдет очень долгая история. – Но я ведь никуда не исчезну, – сказала Лютиэн каким-то дрогнувшим голосом. – Даже если потом вернусь домой. Да нет же, нет! Должен ведь быть какой-то быстрый выход – быстрый и простой. Вот они все попрячутся – а дальше что? А тебе-то какая разница, ты не отсюда. Ну да, да, не отсюда. Но что мне – жить за завесой теперь? – Я против завесы, – сказал Маэдрос. – Скажи им то, что рассказала Тьелко, Лютиэн. – Я сказала всего лишь, что Враг не будет ждать, пока вы… мы набираем силу, – каждый раз, когда она что-то видела, она как будто шла по лабиринту, и каждый раз стены меняли положение. Как будто она видела, но неясно, чувствовала, но нетвёрдо. – Он вырастит во тьме гораздо более ужасающих существ, чем знали мы до этого. – Вот, – сказал Маэдрос, – вот поэтому я не хочу ждать. Тьелкормо тряхнул распущенными волосами: – Я тоже не хочу. – Никто из нас не хочет, – отозвался Куруфин. Дочь Нолофинвэ отвернулась. Сестра Финрода, эта сияющая госпожа, вздёрнула голову: – Зато никто из нас не хочет на вас полагаться, – сообщила холодно. – Мы пойдём за тобой, отец, – подтвердил этот, потерявший жену. – Пойдём ли с ними… – Угу, – сказала дочь Нолофинвэ, – чтобы они вдруг опоздали, или пришли рано, или, может, отбыли слишком рано… Тьелкормо хлопнул себя по ляжкам и поднялся. Хуан, который, разумеется, был здесь, недоуменно тявкнул. – Что, Хуан? – откликнулась дочь Нолофинвэ. – Твой хозяин тебе не рассказал, как это было? – Почему мы должны верить принцессе из леса? – Да, и пришельцу не пойми откуда? – Да что вы опять… Шум нарастал. Если они на всех советах так стараются… Маэдрос встретился глазами с Нолофинвэ – оба молчали. Маэдрос кивнул едва заметно. – Я согласен с Маэдросом, – сказал Нолофинвэ негромко, но его дети замолчали сразу же. Братья Маэдроса ещё что-то говорили, и тогда он сказал: «Довольно» и «Долго вы будете ещё бросаться друг на друга?» Самые светлые замолчали тоже. Но это было шаткое молчание – все только ждали повода для упрёков. Рокэ привык к такому на родине, а тут… «Это и есть то знаменитое проклятие? – спросил у ветра. – То, которым ваш брат их наградил?» «Это была попытка объяснения, – отозвался ветер сразу же. Как странно – он в последнее время не так уж часто его, Рокэ, слышал. – Попытка предостережения. Довольно угрожающая, но столько крови в нашем краю доселе не проливалось. И не будет больше». «Но если это не проклятие, значит, может быть иначе?» Ветер промолчал. Да нет же, нет, нет, нет, есть же ответ! «И помни, что тебе скоро домой. Если ты ещё хочешь возвращения». Вернуться, ничего не сделав? Он же только-только начал… – Мы можем разойтись по разным углам, – сказал Маэдрос, – попрятаться все за своими завесами. И годы пройдут в мире. А потом… – А можем сгинуть сразу же, – отозвался один из братьев Финрода, – этого ты хочешь? – Вы что, – спросил Тьелко, – боитесь? Ой, дурак. – Мы?.. – Я мост, – сказала Лютиэн прежде, чем все те, кто вскочил с мест, сказали что-то ещё. – Я из другого королевства, из другой истории, я жила под звёздами дольше, чем вы, и я пытаюсь стать мостом. А вы внутри своей песни только рождаете новые трещины. – Тьелко, – сказал Маэдрос. – Ладно, ладно, ладно! Я сказал, не подумав. Но и вы все тоже… Взяли корону, чтобы потом таить обиду? – А ты хотел купить прощение, а не искупить вину? Это опять была дочь Нолофинвэ, и от гнева она одновременно стала ещё красивее и больше похожей на обычную человеческую женщину. У неё кожа будто бы сияла неярким бледным светом, а тут румянец прилил к щекам. Нет, сюда безопасней попадать с разбитым сердцем – или же будешь разбивать его снова, снова и снова. – Я хотел искупить вину, – сказал Маэдрос, – я не могу просить нам доверять. Но расходиться без… – Мы появляемся, – сказала дочь Нолофинвэ, не обращая на него внимания, – а вы отстроились! У вас тут иноземная принцесса и иноземный не пойми какой друг валар! По снам он ходит и орлы за ним летают! Вообще-то даже чисто хронологически всё было не совсем так, но Рокэ смолчал. – И что ты хочешь, – спросил Тьелко, – ну чего ты хочешь-то? Я виноват, что ты не первая его нашла? Рокэ откашлялся. – Извини, – отмахнулся Тьелко, – но ты же на нашей стороне, верно? На нашей общей стороне. Не только за наш дом. Тогда откуда вдруг… – Я тоже не хотел бы медлить слишком уж, – сказал Финдекано, доселе молчавший. Может, о чём-то разговаривал с Маэдросом. – Мы все хотели свои собственные земли. Но они не будут нашими, покуда Моргот волен нападать на них. Три чуда произошли одновременно. Я верю в четвёртое. – Меня ты тоже считаешь за чудо? – спросила Лютиэн. – Да. Дочь Нолофинвэ фыркнула, но села. Хуан уселся у её ног, и она почесала его за ухом как будто чисто по привычке. Заметила. Вздохнула. И продолжила. – Знаете, у меня такое чувство, – сказал Финрод, – что больше мы вот так не соберёмся. У всех будут свои песни. Если что-то решать, то в этот раз. Никто не говорит о том, чтоб выступить завтра. – У нас нет… – сказал брат Финрода, намереваясь, очевидно, перечислить оружие, но махнул рукой: – А, да у нас ничего нет. – У меня, – отозвался Фингон, – были лук и арфа. Длинным путём и ожиданием мы не пройдём здесь. – Сначала Лютиэн, – сказала сестра Финрода, – теперь и нас куда-то увлекает. Что ты поёшь? В какую песню нас ведёшь? И говорила она не о Финдекано. – Я никуда вас не веду, – отозвался Рокэ. Хотел сказать: «Я ведь вообще молчу», но сказал другое: – Я просто есть. – Скажи, дочь Тингола, – сказал Маэдрос, – ты умеешь не защиту плести, а нападение? Или защиту, чтоб её нести с собой? И ты, Ласточка. Что самое большее ты можешь сделать с горой или крепостью? – Раз уж на то пошло, плести-то мы все можем, – сказала сестра Финрода. Артанис, вот как! – И Финдарато. И Макалаурэ. И я, если бы кто-то только дал себе труд меня научить. И вот тут наконец стало смешно. Вот же ведь выход. Как же он не увидел раньше? Ссоры мешали. Вроде ведь чужие ссоры, а поди же ты. – Зачем вам прятаться и оставлять землю врагу, – сказал. – Можно же ведь его владения обнести завесой. Или его самого. Его запереть, а не вас. Если подобраться. Спросил у ветра: «Так ведь?», но ветер молчал.