Оно кусается

Может, наружу они ещё прорвались бы, только Тьелко-то надо было внутрь. Потому что там Майтимо. И Лютиэн. И Ласточка, которому только волю дай… «Ты где? Она с тобой?» С потолка сыпалась каменная крошка. Кто-то выл. Кто-то скулил. Твари осели наземь, когда Тьелко с остальными только вошли, заснули почему-то – а теперь вот, видно, ожили. Ни с чем не спутаешь чувство – кто-то смотрит, он тебя видит, а ты его нет. Но какая уже разница! Тут раньше сгинешь где-то, чем тебя сожрать попробуют… Прыгал через разломы, скатывался, теряя высоту. Хуана не было, жалко, что не рядом, но хорошо, если он выживет, – Хуана не было, но Майтимо недавно эхом подумал что-то там про «вниз». Ну, вниз так вниз. Не спасти его, так хотя бы попытаться. Что им всем стоило и в первый раз подумать так же! Гору трясло, как будто она собиралась чихнуть. О, то-то Курво тебя высмеял бы за такие сравнения… Но где взять время на другие, когда всё только и делает, что падает, и падает, и падает! Наперегонки с камнем он ещё не бегал. Хуже даже, чем с Ириссэ. Что тебе стоило извиниться перед ней! Под тобой камень трескается, а под ними лёд трещал. Обратно всё равно не выйти. Ну и что. Мог бы хоть кто-то выжить, а так все останетесь тут. Ну и что уже теперь. Он не очень-то понимал, куда бежит, просто остановиться было бы ещё хуже, а потом он куда-то поднырнул, опять скатился кубарем, ударился, замер – и наконец увидел их. Курво и Майтимо. И ещё кого-то. – Пойдём, – сказал Майтимо. – Пойдём же, пойдём. Как хорошо, что ты меня нашёл. Где остальные? Что? Майтимо никогда бы не сказал «как хорошо». Майтимо должен был сказать: «Ну я же просил!» – Не знаю, – сказал Курво. Чувствует или нет, что что-то не так? Тьелко никто из них пока не видел – только тот, третий, у кого рука была отрублена – только он вскинул голову. Но ничего не сказал. – Нам ведь нужно ещё забрать отцовские камни, – сказал Майтимо, как будто там, наверху, всё не вот прямо сейчас не складывалось и не падало внутрь себя же. И будто не он до того часами им говорил, что отец сам жалел о клятве. Да, но камни – они не из-за клятвы!.. Они же память об отце. Ради отца. – Я знаю, где он их хранил. Не всё же время враг их носил! Ты со мной, брат? Майтимо бы сказал: «Не хочешь – не ходи». Майтимо бы и звать не стал. Но как же так – он что, под чарами? И кто второй? – Ты со мной? Курво был бледней бледного: – Тинголова дочь. Нужно её найти. И Ласточку. Да ведь? Вот именно! Ласточку, Лютиэн, потом самим бы как-то выбраться, а камни – что им сделается, камням! Завалы можно потом разбирать сколько угодно. И если кто-то унесёт камни с собой – его потом тоже найти. Хотя кого искать-то? «Враг, – вспомнился некстати голос Майтимо, дурак, чего ты его вспоминаешь, вот же он перед тобой, – враг ведь только и ждёт, чтоб мы все перессорились. Из-за камней или из-за клятвы. Так и будет». Тогда ты думал – просто он опять раскис. А теперь… – Наверняка они уже на свободе, – сказал Майтимо. – Тебе важней папины камни или гости, а? Курво только головой покачал. Чувство – как будто кто-то путает следы. И, главное, с Курво станется сейчас поверить этому всему. Курво-то должен быть рад, что Майтимо опять за отца. Против отца Майтимо никогда и не был, но для Курво отец и клятва будто бы одно и то же… Но пока Курво ждал – а Тьелко слова не мог вымолвить. – То есть ты что, – спросил Майтимо зло, – идёшь против меня? А вот такого Майтимо и думать бы не стал. Никогда он таким не пользовался. «Я сделаю вот так, а вы как знаете» – вот он Майтимо, и всё равно они за ним все шли. Да он корону отдал – и ничего, никто с ним не поссорился. А теперь что вдруг? – Тебе какой-то человечишка важней отца? Или девчонка-выскочка? Да ну! Тьелко чуть на него не прыгнул – потрясти за плечи, потрясти просто так, да хоть сцепиться – но тут Курво сказал: – Отец важнее всего. Ну да, кто бы сомневался! А Курво продолжал: – Отец важнее всего, но ты, прости меня, говоришь чушь. – А, – сказал Майтимо, – так-то ты ценишь семью. И на раскрытой здоровой руке протянул три камня. – Я ведь тебя испытывал. Не знаю даже, заслуживаешь ли ты теперь того, чтобы и смотреть-то на них. Чушь какая, правда! Майтимо всем бы показал, над головой воздел. Смеялся бы. И в жизни он не стал бы никого отчитывать. И с Курво так говорить не стал бы. И этот на полу – он ещё жив ведь? – Пошли, – сказал Майтимо, – пока есть куда. – А с этим что? – Да пусть умрёт здесь, – сказал Майтимо, – жалко тебе, что ли? И вот тут Тьелко на него всё-таки кинулся. Майтимо бы не успел сойти с ума так быстро, только не он, а значит, это вовсе… Этот, неясно-кто-в-обличье Майтимо, размахнулся и швырнул отцовские камни, как птицам зерно кидают. Камней делалось больше и больше, прямо в воздухе, и по полу покатились уже россыпи… Тьелко отвлёкся. Так давно он их не видел. Пусть это точно не отцовские уже, тоже ведь морок, но как же они сияли. Тьелко отвлёкся – да, и так бы эта вражья тварь его бы и пришибла, потому что он пялился на камни; но Курво, кажется, на камни было наплевать. – Дурак, – зашипел в ухо, – идиот, очнись! И я хорош… Дальше дрались вдвоём. Не-Майтимо ещё и одной рукой так себе владел. И всё равно он был опасным, был из тех, что извернутся и куснут в последнюю минуту, даже если и сами дохнут. Этот дохнуть не хотел, и больше даже не болтал – берёг дыхание. И здесь была его земля. Явился Морьо. Свалился сверху, как недавно Тьелко сам, прошёлся по камням – те рассыпались в чёрную труху, – поглядел на них с Курво, на не-Майтимо, который уже рот раскрыл, чтоб сказать что-то… Поглядел – и склонился над тем, кто лежал на земле. Сказал: – Нет, ну вы дураки совсем?! И тут не-Майтимо опустил меч. Отбросил даже – на пол, в труху, к камням. Тот, кто лежал, наоборот, вдруг приподнялся, завозился, будто пытался встать и отползти, но Морьо ему не дал. – Он сказал… – сказал тот-кто-выглядел как Майтимо, да сколько можно путаться, – он сказал – вы меня не узнаете ни за что. Присвоил облик. Думал, так здесь и останусь. – Ты говорил ерунду, – сказал Курво сердито, – вернее, он нёс чушь от твоего лица. Никогда папины камни не были бы тебе дороже жизни чьей-то. – А тебе что, были бы? Сверху, над ними, опять что-то упало. И ещё. И ещё. Сквозь грохот Тьелко вдруг услышал лай – Хуан прибежал. Потрепанный, в крови и каменной крошке, Хуан прибежал – и хотел, чтобы они шли за ним. Да, но сначала… – Охраняй, – кивнул Тьелко на этого на земле. – Смотрите, – сказал Майтимо, – смотрите-ка, он Хуана боится больше, чем всех нас. *** Что сказать на прощание? Кому бы он что сказал? Кто у него остался дома? Кто остался здесь? Скала дрожала, камни сыпались и сыпались. В жизни он не хотел быть королём. В жизни не хотел, но вот же, вот – разрешил скалам отдохнуть и всё разрушил. Лютиэн стояла рядом, будто на свадьбе. – Не на нас, – услышал Рокэ собственный голос будто со стороны. Так коня направляют, когда учат. Собаку, может быть. – Не на нас. Не на тех, кто со мной явился. На него обрушивайтесь. Это он вас мучил. Камни очень старались падать мимо, но ведь не может вся скала обрушиться в одно и то же место. Лютиэн сказала: – Это была очень хорошая песня. Даэрон бы мог потом… А, ты не помнишь его. Какие странные вещи люди вспоминают среди больших и малых скачущих камней. «Не можем, – отозвались камни, – мы не можем, мы не можем… на него – только вместе с вами. Мы уже сейчас сорвёмся». И только тогда Рокэ дёрнул Лютиэн за руку. Пусть в какой-нибудь песне они бы погибли, в песне – пожалуйста, но в жизни он будет пытаться, пока может, даже если сам всё обрушил. Кто же знал, что они так! Камни в короне словно бы рассеивали тьму, светили и сквозь каменную крошку, и сквозь местную темноту, и на миг Рокэ очень захотелось всё-таки протянуть руку, всё же взять… – Ласточка, – спросила Лютиэн, – ты хочешь попытаться выбраться? Конечно, он хотел, чтоб их, эти камни с неземной красотой! А они будто бы смотрели вслед, и будто – жалобно… «Мы вас найдём, – пообещал Рокэ, – мы найдём, найдём, только не дайте этому последовать за нами!» Камни вспыхнули как никогда. На таком свету видишь собственное прошлое, будущее и что там тебе скажут в Лабиринте. Ничего хорошего… «Скажи, – просил мёртвый король, отец этих семерых, создатель камней, – скажи, что я горжусь ими и так». А этого-то Рокэ им не передал! Показал встречу, дал услышать, что было сказано – но про «горжусь»-то король мысленно сказал! Сперва голова кружилась, потом они все начали спорить из-за клятвы, да и в конце концов – разве не глупость такое передавать? Нет, нет, не глупость. Может, самое важное, что может быть. На бегу он орал всем, кто его слышал: «Ваш отец в тот раз передал, что гордится вами, а я забыл сказать! Я извиняюсь». Стоило им выбежать из того зала – потолок в нём всё-таки рухнул. «Я могу, – услышал Рокэ отзвук не то ужаса, не то просьбы того, в короне, – я могу дать тебе всё…» Да, только мне оно не нужно. Да и тебе не было. *** – Да говорю тебе, он где-то здесь! – Шёл бы ты отдыхать лучше! – Так я и дал ему тут погибнуть! – Неужели вы думаете, что моя жена не стоит всех вас? – Что? – Усилия моей жены, я имел в виду. – Ну, – Куруфин, судя по сбитому дыханию, поднимал тяжёлое, – если королеве нравится ворочать камни… Рокэ так удивился, что даже пошевелился. Последнее, что он помнил – рухнувший потолок в соседнем зале, крик этого в короне, дрожь земли. Кажется, Лютиэн ещё воздела руки и снова сделалась похожей на старую фреску. Если Лютиэн выжила… Тьфу, пыль на щеке… Если Лютиэн выжила, то почему же тогда здесь её родные? А если не выжила – почему тут ещё не гремит битва… В глаза вдруг ударил свет, и Рокэ потянулся заслониться. Не вышло – только замычал. Тело как будто бы перемололо меж всеми камнями разом. И с ветром не попрощался… – Вот, – сказал Тингол, – полюбуйтесь, вот ваша пропажа. – Ласточка! – Осторожнее, – проговорил Куруфин мрачно, когда к Рокэ кто-то подошёл и попытался подхватить, – оно кусается. Как спросить: «Мы победили»? Как бы так сделать, чтоб язык вновь заворочался? Попробовал мысленно, но и мысли были будто пересохшие. Как будто с тем обвалом всё закончилось. Рокэ нашарил чью-то ладонь и сжал изо всех сил – ну, попытался сжать. – И щиплется, – сказал Тьелко, – в прошлый раз ты был смирнее. В прошлый раз… это когда мне всю спину располосовали? – И вот этот, – спросил Тингол, – обрушил тёмную твердыню? Рокэ вскочил бы, если бы мог. – Да, – сказал Маэдрос. – Да, любовь моя, – сказала Мелиан, – я ведь тебе уже говорила. Потом оказалось: Лютиэн так постаралась, отшвыривая от них обоих лишние камни, что и Рокэ случайно отшвырнула. Оказалось – все выжили, все выбрались. Оказалось – Моргот сгинул в развалинах, развоплотился, и где там теперь его дух – никто не знает. Оказалось ещё – Ангбанд-то пал, а твари его – нет, и те из них, что не были ведомы чистой злой волей, наверняка бы натворили много бед, но тут явился Тингол с Мелиан и с войском. Что-то там видели про свою дочь снова. Не оставили в беде. Оказалось, что Куруфин так возмутился, что Рокэ передал послание отца в последнюю минуту, что не уходил, пока Рокэ не нашли. И сам искал. *** – Я ведь тебе тогда соврал, извини, – сказал Маглор, и Рокэ только моргнул. Где, когда соврал? Почему сейчас признался? Они опять все набились в шатёр – точь-в-точь как в первые дни. Вот только тогда Рокэ никого из них не знал. А теперь… – Соврал, когда говорил, сколько у тебя попыток. «Почему ты ни разу не попросил помощи? – спросил ветер на днях. – Ладно все остальные, но хоть ты-то! Почему нужно было чуть не умереть, но так и не признать, что одному сложнее?» «Я просто думал – ты под камнем не услышишь». Пауза. Рокэ часто пытался представить, что ветер делает, когда вот так вот замолкает – возводит ли глаза к небу, где сам же и летает, вздыхает ли, качает ли головой? «Зато ко мне обратились сыны Феанора. Когда все не могли тебя найти. А я и впрямь не очень-то вижу под землёй». «Да я не собирался погибать в этой норе… Да, а зато я попросил камни, ты знаешь? Когда я ими командовал – ничего не выходило, и тогда я подумал – что бы сделал ты, и стоило с ними поговорить…» «Я рад, – сказал ветер, и Рокэ захотелось голову склонить, как когда клятву приносишь – нет уж, хватит с него клятв, – я рад, что ты жив. И что смог победить просьбой». Так вот, а теперь, когда они все умылись, обработали раны и пришли в себя, Маглор вдруг говорил, что… – Когда-когда ты мне соврал? – Ты ещё можешь что-то повелеть стихиям один раз. Я боялся, что ты себя истратишь раньше, вот и преуменьшил. Ах, теперь это так называется… Рокэ их оглядел всех – и Маэдроса, который теперь нет-нет да улыбался просто так, не от злости, и Маглора, который смотрел печально – не каждый же день сознаёшься во вранье – и младших, которые до последнего искали своего старшего, а находили только поддельные камни тут и там… И Тьелко – по нему и не скажешь, как и сколько на днях дрался. И Морьо, который делал вид, что случайно зашёл. И Куруфин, который закатил глаза – не о том, мол, речь. У этого всегда речь не о том. Очень хотелось кого-то дружески пихнуть, как у них принято, но он никак не мог выбрать, кого. Поэтому спросил: – Вы хотите, чтоб я попросил камни расступиться, и вы бы нашли камни своего отца? В самом деле – последняя услуга. Последняя, логичная, хорошая… а потом он попросит ветер переправить его домой, если ветер это сможет. – Нет, – сказал Маглор, – нет же, нет. Мы потом сами их найдём. – А если будете слишком медлить, клятва велит вам преследовать самих себя? Решит, что это всё равно что «прочь отбросить!» Раньше они бы вскинулись – теперь переглянулись. – Мы их потом найдём, – повторил почему-то Куруфин, – и всякую клятву можно взять назад, в конце-то концов. Маэдрос с Маглором переглянулись снова. – Когда Тьелко смотрел на эти камни… – продолжил Куруфин, не замечая, – на поддельные камни… Был как паук в пещере. Не хочу так больше. – Тогда что ж вы хотите от моей одной попытки? – Ничего, – сказал Маглор, – ничего, но… Если когда-нибудь ты ещё увидишь нашего отца, скажи ему, пожалуйста, что мы справились. И что он справится тоже. И что все мы его ждём.