Самозванцы

Олег сидел и крутил головой, следя за ссорящимися отцом и сыном. Все белые стены комнаты покрылись пятнами от портвейна, потому что Борис не сдержался настолько, что начал швыряться в Вадима бутылками с алкоголем. А скандалили они потому, что тогда, когда обитатели тридцать четвёртой палаты укрывались в туалете санатория, Вадик рассказал вещи, которые совсем не понравились его папе, впрочем, как и всем остальным обитателям палаты номер тридцать четыре. Он описал всю бойню: множество людей было покалечено в давке, парочка вообще погибли, но двери в первый корпус протаранить не удалось. Конечно, восставших пытались остановить прибывшие на место происшествия милиционеры, санитарки и даже заведующий санатория, высокий тонкий дядька в больничном халате и с важным лицом, но ничего не получилось. Зато теперь все эти люди знают, кто был зачинщиком балагана, ведь он сам себя выдал, потому что буквально командовал своей «армией», и всё сразу стало ясно. Милиция пригрозила Вадиму забрать его в участок на «успокаивающую беседу с лучшим психиатром страны» (это цитата), если будет предпринята вторая попытка проникнуть в первый корпус, но он с довольным видом заявил Боре, что эта беседа его нисколько не останавливает, и он намерен продолжить свои попытки. Вот тут-то Борис и разозлился. - Дурак! - орал он в праведном гневе, а его лицо налилось кровью от сильных эмоций, - Прекрати это! Ты же знаешь, чего это может тебе стоить! - ещё одна бутылка (на этот раз пустая) полетела прямо в Вадима, будучи брошенной его отцом. Сын выгнулся аки ниндзя и ловко избежал попадания в себя снарядом. Лицо Вадима выражало полное недоумение, будто бы он не понимал, за что на него злятся. Олег тут же дёрнулся, закрыл лицо руками, машинально увернувшись таким образом от бутылки, даже несмотря на то, что она до него так и не долетела. - Папа, не порть портвейн! Давай поговорим спокойно, я так ничего не понимаю… - дрожащим голосом пытался достучаться до разгневанного приёмного родителя Вадим. Борис зарычал, словно дикий зверь, но этот звук вскоре перешёл в крик. Он подошёл к сыну и дал ему такую пощёчину, что его голова, казалось, должна была слететь с шеи. Что ж, видимо, не зря Вадима так зовут, ведь его имя означает «сеять смуту». - Что ты можешь не понимать?! - надрывался Боря, брызгая слюной и смотря прямо в глаза сыну, - Что?! Я тебе объяснял столько раз, что ты ходишь по очень тонкому льду. Что угодно может произойти, ты же знаешь, что в этой стране опасно делать буквально всё, что не касается восхваления власти или мирного существования, - тут Олег многозначительно поправил очки, принимая к сведению новые, пусть и далеко не самые приятные данные, - К тому же, тебя все знают, твоё предательство помнят. И можешь не ждать, что я поддержу ещё один твой побег! - Борис притянул Вадима прямо к своему лицу, взяв его за футболку. - Теперь ты меня понял?! - Да, - нервно сглотнул сеющий смуту, потирая красную от удара щёку. - Но я не остановлюсь, ты же знаешь. Я такое сто раз устраивал, а в милиции меня уже все знают, ну так и что? Мне ничего с этого не было ни разу. Папа, всё правда хорошо будет. - Я с трудом верю тебе, сын, - закурил трясущимися руками Борис. - Обещай мне хотя бы, что в случае побега или ещё чего ты вернёшься живым и как можно скорее. - Обещаю, - Вадим сделал максимально грустное лицо. - Прости меня, пожалуйста… Боря посмотрел на сына, и из его уставших и грустных серых глаз покатились крупные слёзы. Он плотно сжал губы, чтобы не разреветься в голос. - Сам у себя прощение проси, идиот! Ты себя же и губишь, разве не понятно? - лицо отца сложного ребёнка искривилось в каких-то душевных мучениях. Вадик взял отца под руки, согнувшись в три погибели из-за разницы в росте, повёл его ко столу и усадил на стул. Он обнял его и дал простенькую бумажную салфетку, чтобы тот утёр внезапные слёзы. - Со мной всё будет хорошо, говорю же. Мне не хочется, чтобы ты так переживал из-за пустяков, - поджал и без того тонкие губы Вадим. - Пустяков?! Ты… ты… - Борис не смог договорить и то ли зарыдал, то ли зарычал ещё пуще, закрыв лицо руками. - Принести выпить? - спросил сын, готовый успокоить своего родителя. - Да. Вадим удалился, и ещё несколько минут по комнате раздавался плач Бори. Он весь трясся и не убирал рук от лица. Похоже, ему было стыдно за то, что происходит, но тем не менее он очень боялся за Вадима. Тем временем к Олегу пододвинулся Олежа. - Такие скандалы у них в порядке вещей, - прошептал второй. - Борис пьёт только по таким поводам. Они пусть и отец с сыном, но в этом плане вообще не сходятся, вот и ссорятся, а потом снова мирятся, и так по кругу. Олег понимающе кивнул головой с тоскливым выражением на лице. Ему на секунду показалось, что всё это он уже где-то видел. И точно: здесь Вадим напомнил Олегу его самого, а Борис - его отца. Конечно, Олег никогда не вытворял ничего столь рискового, как Вадим, но скандалы с папой случались регулярно. Он помнил, как отец орал на него, а иногда и кидался чем-нибудь (это что-то могло быть любым предметом: от скалки до вазы с цветами), часто даже бил. Неприятно об этом вспоминать. Олег тряхнул головой, чтобы отогнать эти мысли. Один-один-три-семь отошёл куда-то, чем-то недолго пошуршал, и вскоре его тёзка услышал знакомое «пш!» (это спичка чиркнула о коробок и зажглась) и почуял запах табачного дыма. Он обернулся посмотреть на Олега и заметил, что его лицо было мрачнее тучи. Видно, его тоже опечаливала вся эта ситуация, потому он и закурил. В этот момент в палату ворвался Вадим. Сквозь завесу табачного дыма от сигареты Олега было видно, как он поставил ящик на пол, достал одну бутылку с портвейном и открыл её привычным способом, то есть уже и без того сколотыми где только можно и нельзя зубами. Он хотел предложить Борису стаканчик, который всегда выступал в роли бокала за неимением настоящих, но тот отмахнулся: - Да плевать, - Боря взял бутылку и начал жадно пить прямо из горла, будто бы в ёмкости не алкоголь, а вода, и он не в более менее комфортной палате со всеми удобствами, а в пустыне. - Ты же так быстро опьянеешь… - раскупорил ещё одну бутыль (теперь, видимо, для себя) Вадим. - А мне оно и надо, - оторвался от пойла его отец. Он выпил почти всю бутылку, пока Вадик элегантно попивал из стакана, но легче Боре, судя по всему, не стало. Слёзы всё катились и катились по его щекам, когда сын тронул его за плечо. - Папа, я должен идти. - Вали куда хочешь, только перенеси меня на постель, умоляю, - по красному лицу и трясущимся конечностям Бориса было видно, что он действительно пьян. - Я сам не дойду. Вадим подхватил отца на руки, прошёл пару шагов и бережно опустил его на койку. - Вам не нужно никуда прятаться, я не подпущу своих к нашей палате, - сказал он, обращаясь ко всем таким тоном, будто это способно полностью загладить его вину. - Ага, - Боря перевернулся на другой бок. - Вали. Вадим вышел, а в Олеге появилось желание догнать и вразумить его. Всё-таки это не честно, ведь Борис хочет как лучше, а Вадик просто выводит его из себя своими поступками. Подумав об этом, Олег сорвался с места и начал быстро идти к выходу. Он знал, что скорее всего его слова ничего не изменят, но может быть Вадим хотя бы задумается. Оглянувшись напоследок, Олег заметил, как Один-один-три-семь достал свой нож и уже провёл им разок по руке. Олежа смотрел на кровь, вытекающую из раны, так, будто он сделал порез в научных целях, дабы понять, как будет течь эта красная жидкость и взять её образец. Олег вздохнул. «Что ж за день-то такой?» - мысленно возмутился он и таки вышел из палаты. В конце коридора маячила тонкая и высокая фигура Вадима, и Олег помчался со всех ног, чтобы догнать его. - Вадим! Вадим! Тот, кого позвали обернулся, и удивление вместе с каким-то странным удовлетворением появилось на его лице. Когда Олег приблизился к нему, он спросил: - Олегушка, чего ты хочешь? - вдруг Вадим ухмыльнулся, - Так ты согласен? Пойдём со мной тогда, - он махнул рукой, как бы маня мнимого новобранца за собой. - Нет, подожди, я не об этом… может быть, ты правда не станешь всё это устраивать? - пытаясь говорить убедительно, процедил Олег. - Боря о тебе заботится, он ведь хочет как лучше… - Ой, я, похоже, ошибся. Извини. Ну да, это так. Но он не понимает, что со мной ничего не случится, он зря переживает, - приподнял одну бровь Вадим. Видимо, он был удивлён тем, что Олег сказал не то, что от него ожидалось. - Но ты же действительно в опасности. Может, ты прислушаешься к Борису? - Может быть, ты не будешь соваться не в своё дело? - огрызнулся Вадим и сморщил острый нос в неудовольствии. - Я итак тут время теряю. Он развернулся и ушёл, а его изумлённый собеседник остался стоять на месте. «Ну, и где его совесть? Хотя я тоже ничем не лучше: вожусь с непонятными людьми, а не изучаю, что здесь вообще происходит... Но я могу предположить хотя бы. Тут революция, очевидно. Но против чего? Против правительства? Да, но они (Олег имел в виду, конечно же, Вадима и Бориса) говорили про какие-то чипы... Они вроде как что-то делают с людьми нехорошее. Зомбируют или вроде того... Тут что, зомби-апокалипсис? Брр! Похоже, мне всё-таки не стоит самому пытаться всё понять...», - он нервно тряхнул головой, понимая, что ему нужно идти обратно, но всё равно не двигался. В конце концов, он всё-таки ушёл из пустынного коридора и оказался в палате, а там его ждало неожиданное зрелище. Борис громко храпел, распластавшись на кровати и как бы делая ангелочка, но примечательно не это. На дальней койке лежал Олег Один-один-три-семь. Его голова свесилась с края постели, а глаза уже практически закрылись, будто бы он засыпал, но всё, очевидно, было намного сложнее. Судя по всему, он начинал терять сознание, потому что на его руке красовался длинный глубокий порез, из которого медленно вытекала красно-бурая жидкость. «Венозная!» - промелькнуло в мыслях только что вошедшего Олега. Он помнил с уроков ОБЖ в школе, что при венозном кровотечении нужно наложить давящую повязку, после чего доставить пострадавшего в больницу. Он быстро подбежал к столу, где всегда лежали бинты, заготовленные как раз на такой случай, подобрался к раненному и начал быстро и туго бинтовать его руку. Хорошо, что Один-один-три-семь всё ещё был в сознании, пусть это и могло измениться в любую секунду. - Я немного перестарался… - хмыкнул он и снова начал терять связь с реальностью. - Да я заметил, ё-моё, - выругался Олег, - Не теряй сознание! Не теряй, слышишь? - взмолился он и ударил пострадавшего по щеке, чтобы тот перестал проваливаться в забытье. Один-один-три-семь резко открыл глаза. Воспользовавшись моментом, Олег спросил: - Где мед кабинет? - Тридцать… девятый, да. Наш этаж… «Хорошо хоть бежать близко», - подумал Олег и подхватил Олежу на руки. Тот беспомощно свисал, как неживая ноша, но на это обращать внимание было нельзя. Нужно было действовать, поэтому Олег снова выбежал из палаты и начал искать тридцать девятый кабинет. Откуда-то снизу слышались крики и визги восставших, но его это не остановило. К слову, то, что он нёс, было довольно тяжёлым, поэтому когда спасатель и потерпевший приблизились к двери с табличкой «мед пункт», а ниже «кабинет 39», то руки Олега уже почти отвалились, поэтому он обессиленно ввалился в помещение и практически уронил Олежу на кушетку. Сидевшая за столом уже знакомая ему санитарка (видимо, медсестра по совместительству) Катерина посмотрела на вошедших с недоумением. - Молодые люди, чего вы хотели? - спросила она и поднялась со своего места. - Ему очень плохо, он поцарапался сильно, - тяжело дыша, ответил Олег. Он, даже не понимая, в чём опасность местного персонала, достаточно наслушался страшилок Бори и его сына, а потому решил преуменьшить то, что случилось с Олежей. - Нужно продезинфицировать рану, наложить повязку и вколоть успокоительное. Помогите, пожалуйста. - Успокоительное-то зачем? - подняла тонкие бровки миловидная медсестра, уже начав дезинфицировать порез. - Ну, он немного не в себе… это он сам себе руку порезал. В общем, нужно успокоиться человеку. Пожалуйста, сделайте. Катенька похлопала большими глазами и принялась за работу. Когда всё было окончено, она произнесла с сожалением: - Ну вот, всё. Только я не знаю, как вы его обратно донесёте… - А зачем нести? Нашатырь у вас есть? Екатерина кивнула и быстро подала Олегу бутылёк, а с ним и ватку. Он быстро смочил её жидкостью и поднёс к носу Один-один-три-семь. Тот, вдохнув этот запах, дёрнулся и очнулся. - Как вы? - обеспокоенно спросила мед сестра. - Вам нужна ещё помощь какая-то? - Нет… - прохрипел Олежа и закашлялся, - Я пойду. Спасибо, - он встал и начал выходить из кабинета, но ноги подвели его, и он грохнулся на пол со всего размаху. «Неужели этот персонал такой ужасный? - ушёл в свои размышления Олег, наблюдая лежащую в одной позе тушку горе-самоубийцы, - Не похоже... Вроде нормальная девушка, только излишне спокойная какая-то. Да и странно это, что она не поняла, зачем ему успокоительное, но так-то не монстр. Не понимаю, почему они все этих людей так боятся...» - подумав это, он подхватил только что очнувшегося Олежу, облокотил на своё плечо, и так, почти в обнимку, они ушли. Снизу всё ещё были слышны крики революционеров, а Борис, когда парни вошли в палату, всё ещё храпел. Один-один-три-семь снова лёг на свою койку и подозвал Олега к себе. - Спасибо, что помог, - сказал он, потирая рану через повязку. - Только вот... ты в следующий раз так не старайся, ладно? - Не за что. Ладно, просто я не мог не помочь, ты ведь терял сознание… - Да, я немного переборщил со степенью нажатия на нож… - грустно улыбнулся пострадавший и отвернулся от своего спасителя, как бы закончив разговор. Несколько секунд прошли в молчании, но потом Олег ткнул Один-один-три-семь в бок. - Извини, что снова задаю это вопрос… почему ты режешь свои руки и всё время говоришь о смерти? У тебя что-то случилось? - Да, ещё как случилось. За окном снова пошёл дождь, и начались сумерки, а Боря перестал храпеть, немного поворочался, пробормотал что-то во сне и мирно засопел. - Может быть ты расскажешь мне? - Олег опустил глаза от неловкости. - Я имею ввиду выговоришься там… «Опять я не в своё дело лезу... Но ладно, тут уж вопрос жизни и смерти: если ему не помочь, парень-то погибнет. А вот в разборки этих курящих алкашей мне лезть не стоит», - оправдавшись перед самим собой, он начал слушать исповедь Один-один-три-семь. - Я тебя понял. В общем… - Олежа выдохнул, - Я с самого детства хотел быть учёным, работать на нашем заводе, потому что там квартиры раздают по окончании работы и сама работа интересная… ну, ты знаешь. Вот, и я хотел поступить на обучение к заводу и учился очень хорошо. И была… - он осёкся и грустно улыбнулся, - Ну, получается, есть у меня возлюбленная, моя Женя. Когда она появилась (а это было в седьмом классе), я потерял голову, я уже не хотел никаких заводов. Моим единственным желанием было остаться с ней, а не пятнадцать лет пахать без перерыва, и мы бы вместе родили детей, жили б в красивой уютной квартире… - замечтался Один-один-три-семь, но тут же резко тряхнул головой, отгоняя приятные мысли, поглотившие его, - Но не об этом. В общем, я специально начал учиться хуже, чтобы не пройти по баллам. Но… но у меня сто пятьдесят один балл. Это на один больше, чем нужно на врача. Когда я узнал это… я… я… - его язык начинал заплетаться. Видимо, виной тому слёзы, подступающие к глазам, - Я хотел покончить с собой, и она это узнала. Она сдала меня сюда… я знаю, она хотела как лучше, она же чипирована, у неё это в мозгу зашито, но это всё уже не важно. Я здесь без шанса выбраться и даже без шанса спокойно умереть. Поэтому я режу руки. Я просто хочу куда-то деть свою внутреннюю боль и вымещаю её на своём физическом теле, - закончил свой рассказ Олежа. - Подожди, ты хотел быть учёным? - Да. Очень. И до сих пор хочу, просто тогда мне вскружила голову любовь... я обожаю науку, и здесь много интересных книг, поэтому я изучаю дальше то, что могу и делаю чертежи изобретений, которые хотел бы собрать, - он нервно потёр руки. - Если хочешь, можешь потом посмотреть. Дождь усилился, и послышался гром, а в голове Олега сложился пазл. «Неужели это я? Но мы так похожи… - думал он, смотря на себя из параллельной реальности. - Да, всё сходится». От шока Олег даже не смог нормально собраться с мыслями, но ему захотелось рассказать о себе. Причём не что-то выдуманное, а самую настоящую правду. - Я искренне тебе соболезную. Жизнь жестока… - сказал он и вылупился на Один-один-три-семь так, будто в первый раз его видит. Олег размышлял, стоит ли ему говорить о своём прошлом: «Мне рано или поздно придётся рассказать, ведь иначе их не заставишь объяснить мне, что тут вообще происходит... Наверное. Но, с другой стороны, сейчас и тем более ему слишком рано. Пока что всё-таки не стоит так рисковать». - Ты чего? - изумлённо спросил Олежа. - Ничего… - Олег опустил глаза и понял, что всё-таки не стоит пока открываться, ведь история у него весьма незаурядная. Их содержательный диалог прервал Борис, который наконец проснулся и бормотал что-то себе под нос, а потом приподнялся на кровати и произнёс: - Братья, вы извините за… - он зевнул, со свистом втягивая в себя воздух, и потянулся. - За вот это всё. Такое случается. - Ничего страшного, - хором ответили Олеги и переглянулись. Тем временем небо разделила пополам жёлтая молния, и дождь пошёл только сильнее, а от ветра затрещали окна. В проёме забилась дверь, в которую кто-то постучал. Боря вскочил с улыбкой на лице, но тут же снова упал на кровать, схватившись за голову. За дверью, конечно же, стоял Вадим, живой и невредимый. Как только он увидел своего отца, валяющегося на постели, подошёл и спросил: - Похмелье? - Да, башка болит ещё как, и я не очень-то могу встать, - Борис приподнялся на локтях. - Дай-ка мне ещё немного портвейна… В этот раз плохая погода даже прибавляла уюта палате номер тридцать четыре, пусть Олегу так и не казалось. Всё-таки родной дом ему симпатизировал намного больше, чем унылые белые стены и мебель санатория, который больше походил на психиатрическую лечебницу. Там, на родине, в небольшой квартирке с довольно скромным, но симпатичным интерьером, по нему скучала матушка, которую Олег, как нетрудно догадаться, очень любил. Именно благодаря ей в современном доме-небоскрёбе квартира была обставлена настолько уютно, насколько можно было, хоть и несколько старомодно. Мама любила вязать и шить, а потому все подушки были с самодельными красивыми наволочками, и на стульях лежали кружевные подстилки, чтобы не было жёстко сидеть. Олег обожал блинчики, которые готовила Екатерина Витальевна (его мать), а потому она делала их так часто, что весь дом семьи Блиновских целиком пропах вышеупомянутыми мучными изделиями. «Сейчас бы домой, а не это всё...» - с сожалением думал Олег, грустно глядя в окно. Беседа отца и сына длилась очень долго, до самого позднего вечера. В ходе диалога один другого простил, они повспоминали былые времена и даже вместе поплакали над ними. Они обсудили и какого-то Игоря, который ходил в круглых чёрных очках и горланил песни под гитару про то, что нечего терять и всё, так-то, идёт по плану, потом как сын Бори только приехал в санаторий, их первую встречу с Борисом и то, как Вадим в первый раз выпил и закурил (правда, судя по всему, немного неудачно, ведь, как говорили сами собеседники, он «был немного не привыкши») и многое, многое другое. Один-один-три-семь долго не спал, только курил, из-за чего вскоре образовалась дымовая завеса, и пришлось раскрыть все окна настежь, чтобы она ушла. Олег Старший тоже не мог уснуть, лёжа на кровати, всё размышляя об услышанном и увиденном сегодня, но вскоре его глаза закрылись, и он погрузился в сон.