Дорога домой

Теперь они оказываются в Англии, чему Дин сначала радуется, почему-то уверенный, что уж в этой чистенькой цивилизованной стране никогда не происходило что-то реально страшное. Не то, что в Испании, или в России. — И что, по-твоему такого страшного ты увидел в России? Тело ангела? Ему через год новое выдали, даже выше на три сантиметра, — спрашивает его фигура у стены. — Голодомор, — хрипло отвечает Дин, — я видел… обрывки твоих мыслей… там девочка… ела сено, люди там, они там глину ели… Я знаю, что ты не уехал, когда похоронил его. — Ты видишь слишком много. Старайся фокусироваться на моей картинке. Я предупреждал, это может свести с ума. Ты можешь увидеть что-то… действительно страшное. — Разве может быть что-то страшнее? — не может не спросить его Дин. — Да, — отвечает Кроули серьезно, — и благодари Ее, что ты еще ничего страшнее не видел. Вот только Англия не желает оправдывать диновых надежд. Нет никаких чистеньких домиков, ухоженных газонов и приятных заведений. Англия — грязная. Она встречает их запахом гниения и криками ворон. Она скалится уродливыми лицами. Она завалена трупами. Англия поражена смертью, словно больна проказой — вся страна гниет заживо. Кроули едет по мертвым, зараженным деревням, и следом за ним едет всадник, на сером грязном коне, под стать одеянию своего наездника. Конь дышит пеплом, вокруг копыт коня вьются навозные мухи. Это Чума, собирает свой крысиный урожай. Кроули жаждет только одного, оторваться, наконец. И еще, чтобы все это наконец кончилось. Но Чума не отстает. Его собственный конь храпит, рвется в галоп, дергает повод, иногда выдыхает дым и пламя. Конь жаждет убийств. И Кроули постоянно приходится сдерживать его, иначе здесь начнется адская бойня. Кроме того, конь слишком заметен, слишком выделяется. В аду давно пора начать нормально дрессировать этих тварей. Или по-другому решить вопрос транспорта. Сейчас от коня больше проблем, чем пользы. Кроули давно бы прирезал его, но за тварь пришлось бы отчитываться, а потом получить и дрессировать новую. Этот хотя бы перестал пытаться сожрать каждого встреченного человека. Немного осмотревшись (бесполезно. Незараженных практически не осталось), Кроули все же пускает коня в галоп, отрываясь от всадника. Он направляется в Лондон. Конь так счастлив бежать, а не идти, что пару раз победно выдыхает пламя. — Это твой конь устроит пожар? — весело спрашивает Чак, — в таком случае, это не считается. Дин не понимает, как можно оставаться веселым, при виде чумных деревень. И потому отвечает грубо: — Увидишь. На окраине Лондона Кроули встречает ангела. Того, дурацкого ангела, что никак не может перестать лезть не в свое дело. Ангел бледный и изнуренный. Странно, Кроули был уверен, что ангел где-то в чумных деревнях, пытается спасти как можно больше обездоленных. — А говорил, что ангел не во всех твоих историях, — снова радуется Чак непонятно чему. Дин мысленно желает, чтобы эта история была действительно страшной, чтобы радости в его голосе поубавилось. — Я не знаю, что делать, — говорит ангел Кроули в серых вечерних сумраках. Чума еще не здесь, но Кроули чудится, будто он уже слышит крысиный писк. — Они пытаются сжигать трупы, — продолжает ангел серым потускневшим голосом, — и сами заражаются. И их так мало… Этого недостаточно. Всегда недостаточно. — Мы ничего не можем, — говорит Кроули горько, — таковы правила этой игры. Не мы их устанавливаем. Мы даже не всегда знаем эти правила. А тот, кто раздает карты, изрядно мухлюет. Мы можем только смириться. Принять. Они сидят в маленьком зачуханном кабаке, где из посетителей только три моряка поодаль, да местная шлюха. Люди прячутся по домам, надеются, что так они смогут спастись. Люди копают рвы за городом и сваливают туда тела. Люди гонят из города больных. Люди ничего не способны сделать, а Та, кто могла бы, очень-очень далеко. Слышит ли Она их? Хотя бы кого-нибудь? — Однажды люди изобретут прививки. И дезинфекцию, — Кроули пытается утешить своего друга, — и Чума отступит, отступит навсегда. Когда-нибудь они полетят к звездам, и колонизируют другие планеты. Заселят Марс и Венеру, и даже Альфа Центавру, подумай только. Нам нужно всего лишь подождать, ангел. Азирафаэль сутулится на лавке, завернувшись в серый плащ из какой-то дерюги. Края пообтрепались, из них торчат нитки. Кроули еще ни разу не видел, чтобы ангел с таким пренебрежением относился к своей одежде. — Никуда они не полетят, — отвечает Азирафаэль глухо, — весь мир сгорит в огне, и мы с тобой приложим к этому руку. Он поднимается, подбирает свою маску со скамьи, и выходит, ссутулившись, будто уменьшившись в размере. Кроули допивает свое пиво и не ощущает вкус. Чак пытается развернуть это воспоминание, разглядеть лицо ангела, но Кроули не пускает его. Он будто отбрасывает картинки назад, за стену, подальше от Чака. Но Дин их видит. Видит Азирафаэля в маске чумного доктора, Азирафаэля у кроватей больных. Азирафаэля, будто старше, чем он сейчас. Но над его волосами тускло сияет что-то, что, подозревает Дин, обычный человек бы не заметил. Чума уже в Лондоне, а они по-прежнему не знают, что делать. — Я уезжаю из города, — сообщает ему Азирафаэль утром, в маленькой пекарне, — меня отзывают. Переводят в Россию. Там будет какое-то восстание, его надо предотвратить. Потом родится великий царь, принесет в страну прогресс, мне нужно проследить, чтобы… Кроули молча слушает. Азирафаэль не торопиться заканчивать, он потерянно смотрит в свою чашку. Впервые, на памяти Кроули, он не заказал ничего из еды. Чашка глухо стукается о дощатый стол. Азирафаэль старательно прячет глаза. — Сколько их было, — говорит он мрачно и тихо, — тех великих царей? Много ли они изменили? Меня не пускали в Россию во время голодомора и не дают ничего сделать с болезнью. — Ангел… — начинает было Кроули, но ему не позволяют сказать. — Я не хочу уезжать, — говорит Азирафаэль, — но я действительно не знаю, что мне делать. Что я еще могу сделать? На миг Кроули чудится серая фигура за его плечом, рука, покрытая коростами и черные бусинки крысиных глаз. — Я должен ехать, — Азирафаэль поднимается, оставив недопитую чашку, — ни минуты не могу тут больше… — он не договаривает. — Увидимся как-нибудь в более… спокойное время? — предлагает Кроули. — Я больше не верю в… — Азирафаэль и эту фразу не оканчивает, разворачивается и выходит на улицу. Прочь. Резко захлопывается входная дверь. Кроули опускает голову на сложенные руки, прикрывает уставшие до рези глаза. В помещении пахнет жженым маслом и болезнью. — Я знаю, что делать, ангел, — говорит Кроули тихо, — я знаю, что делать. Но тебе это не понравится. Ему и самому это не нравится. Но разве есть другой выход? Он сидит в пекарне еще несколько часов. Не потому что никак не может решиться. Просто ждет, чтобы ангел убрался подальше отсюда. Чтобы он ни за что не успел вернуться. Кроули выходит уже за полночь, когда все заведения давным-давно закрыты. Ангел сейчас должен быть за много миль отсюда. Сидит себе в коляске, укрыв колени мехом или плащом, читает одну из своих книг. Эта картина: светлые волосы, спокойное, умиротворенное лицо, придает Кроули решимости. Он отвязывает своего коня, лоснящегося, ухоженного, черного, как ночь. Слишком ухоженного, чтобы его не попытались увести. Наверняка и сейчас кто-то пытался, очень уж конь выглядит довольным. Кроули никогда не задумывается о том, что происходит с теми, кто все же пытается. Конь нервно прядает ушами, тычется влажным носом в ладонь. Совсем, как обычная лошадь. Шотландские легенды о кельпи, основаны на редких встречах людей с такими вот обычными лошадьми, Кроули точно знает. Он сам видел, как дьявольские кони утаскивают людей за собой в водоемы, и пожирают там их тела. Почему именно в Шотландии ад решил выращивать своих коней, Кроули никогда не спрашивал. Его это не особо интересовало. Кони были скрыты за завесой другой реальности, но на поверхности водоемов можно было увидеть их отражения. Иногда они выходили в реальность поохотиться, больше забавы ради, чем действительно нуждаясь в еде. Кроули не сомневается, что его, обычный с виду, если не считать умения дышать огнем и высекать искры копытами, конь, тоже когда-то заманивал местных под воду. Пока не повзрослел достаточно, чтобы быть переданным под его, Кроули, ответственность. Демон-конюший, практически плакал, передавая поводья (очевидно своего любимчика), и очень просил коня беречь, кормить, расчесывать гриву и хвост, не давать особо выделяться, чтобы местные не убили, и не позволять съедать больше одного смертного за год. Конь (Кроули принципиально не стал давать ему имя) ласково толкает его мордой в плечо, подставляется под руки, требует ласки. Демонстрирует несвойственную своему роду привязанность. Он горячий, слишком горячий для обычного животного. А потом Кроули идет в огне и ведет коня за собой. За его спиной, под его ногами, по движению его рук, загораются дома. Дома, где лежат мертвые люди. И не только. Живых там тоже достаточно. Но эти живые все равно были обречены. Кроули точно знает. Чума давно здесь, а он никого не щадит. Первой загорается пекарня, в которой ангел оставил его в одиночестве принимать решение. Что ж, Кроули решил. И отвечать будет сам. Он направляется на запад, идет с виду бесцельно, кружит по улицам. Снопы искр летят в лицо, огонь ревет, жадно бросается на низкие деревянные домишки, пожирает бедные кварталы, низкие постройки, сараюшки, трущобы. Земля под ногами горячая, сухая. Кроули сворачивает на север, в центр. Конь храпит в поводе, выдыхает искры, ржет, запрокидывая голову, между острыми длинными зубами, больше подобающими хищнику — пламя. Конь помогает, как может. Впервые Кроули ему позволяет. Люди разбегаются в стороны, кричат, пытаются что-то сделать. Пытаются тушить пламя, спасать вещи, спасать детей и стариков. Они считают, что река остановит пламя, — понимает Кроули. Что ж, он пересекает реку Флит и идет дальше, ближе и ближе к центру. Сотни погибнут здесь. Тысячи тысяч останутся без крова и погибнут позже, в нищете и от голода. Загораются и вспыхивают: маленькие кабаки и пивнушки, приличные таверны и грязные забегаловки. Многие из них Кроули помнит. Со многими связаны приятные, личные воспоминания. Совсем рядом с ним рушится вывеска с изображенной на ней гарцующей лошадью. Конь ржет в поводе и ласково толкает его головой под локоть. Подбадривает. Рад, что хозяин наконец занялся адской работой. Кроули продолжает идти вперед, широко раскинув руки. Словно пытается обнять весь город. Но с его ладоней стекает пламя. В аду не любят мучеников (в раю их тоже не слишком-то любят, считают незаслуженным попасть в рай только по факту тяжелой смерти) и потому умрут сегодня немногие. Куда больше тех, кто потеряет кров или дело своей жизни, тех, кто отчается. Тех, кто отринет бога, который ничем не помог сегодня. В аду им будут довольны, Кроули всегда работает чисто. А когда Кроули сделает это, проведет этот рубеж, дальше эпидемия не пойдет. Тысячи людей будут спасены. А город отстроят заново. Он демон. Он не должен никого спасать. Он этого не умеет. Гавриилу наверняка влетит, это же он отослал из города ангела. Что ж, с этим Кроули все равно ничего не способен сделать. Люди вокруг кричат. Пламя ревет, голодное, жадное, адское пламя. Неподвластное людям. Однажды, через много лет, люди признают, что этот пожар помог остановить Чуму. Но вряд ли ангел с этим согласится. Кроули не слушает крики обреченных, он идет по Лондону, по своему практически родному городу, по своему дому, не поднимая головы. Он знает, что должен делать и зачем он это делает (это для ангела). Он знает, чего делать не должен (не должен дышать, например). Он несет с собой адское пламя, в его поводе адский конь. Теперь за ним по пятам следует другой всадник. Смерть. Дин открывает глаза, перемещаясь из вони и серости семнадцатого века, в настоящее. Он практически готов расплакаться, несмотря на то, что все эти люди давно должны быть мертвы. Он до чертиков боится огня, еще с того кошмарного момента, когда вытащил из огня Сэма и не успел спасти Джессику. Мелкие ожоги не сходили несколько недель, но саднящая боль меркла перед серым, осунувшимся лицом Сэма, перед его бессмысленным взглядом. Он знает, что иногда брат ненавидел его за тот день. За то, что Дин спас его, а ее не спас. Он знает и не может винить его за это, кто может отвечать за свои чувства? Чтобы он сам ощущал, если бы спасли его, а Кастиэль… Об этом даже думать страшно. — Это помогло? — спрашивает Дин, — то, что ты сделал? Сжег все, оно помогло? Хоть немного? — Что если нет? — спрашивают его устало, — что тогда? Убьешь меня, когда все закончится? Отомстишь? Дин думает о всех убитых им демонах и том, что никто из них и близко не был способен на такое. О том, что вообще такое зло. О сером осунувшемся лице ангела, потерявшего надежду и так похожим на лицо его брата. О том, что сам бы сделал что-то подобное для Сэма. И для Кастиэля. — Нет, — отвечает он глухо и честно, — это не мое дело. У тебя не было выбора. — На самом деле, Дин, — отвечают ему задумчиво, — выбор есть всегда. И у меня он тоже был. Но мы никогда не знаем, верно ли выбрали. Только Она может знать такое. И, словно противореча самому себе, своим же словам, ему показывают статистику: восемь погибших по официальным данным. Более тысячи по неофициальным (это ложь, — комментирует Кроули, — домыслы. преувеличения). Чума ушла из Лондона. Он победил. Ад ничего не заподозрил. — Нет тут никакого противоречия, — замечает Кроули все так же устало в ответ на невысказанные мысли Дина, — я не могу знать, что было бы, если бы я не вмешался. И ты не можешь знать. — Но я вмешался, — говорит Дин не о Чуме, не о Сэме, и даже не о Кастиэле. Обо всем и обо всех сразу. — Потому что иначе ты не мог поступить. Важен лишь тот выбор, что мы сделали и тот, что предстоит. Остальное — лишь пыль. Не думай, верно ли поступил. Иного шанса не будет. — Ух ты, — восклицает Чак, и Дин только сейчас осознает, что он здесь не один и у него нет времени болтать с Кроули на философские темы, — вот это да. Вот это… круто… почти готовый сценарий для фильма! — Я устал, отец, — говорит ему Дин, действительно ощущая нарастающую усталость, — мне нужно время, чтобы восстановиться. Дай мне пару дней, я совращу кого-нибудь на грехи, и мы можем увидится еще раз. Я отвечу на все твои вопросы. — Но ты не показал ничего из настоящего, — Чак выглядит, как капризный ребенок, — происходило столько всего интересного. Мировые войны, революции… как ты справился с прогрессом? У тебя есть интернет? Как ты научился его использовать? Ты был на войне? Что стало с тем конем? Откуда у тебя деньги? — Я сам придумал прогресс. Да. Точно так же, как и все. Да. Конь живет на ферме, могу познакомить. Удачные вклады, — быстро произносит Кроули. Дин повторяет, на удивление не сбившись. — Ты был на войне? — почему-то удивляется Чак. Дин, в свою очередь, удивляется, что тот вообще понял, какие ответы к чему относятся. Видимо, божественные силы помогли. — Да, — повторяет Дин, не ожидая, что Чак решиться посмотреть на это. Но Чак еще раз его удивляет.