Дорога домой

Что-то надвигается. Что-то темное. Кроули буквально в воздухе ощущает дьявольские эманации, плотную пелену зла. Еще один очаг среди множества, казалось бы, практически погасших на пятый год этой бесконечной войны. Беспокойство приводит его в книжный магазинчик. Азирафаэль слишком занят своим новым приобретением, чтобы вести с ним полноценные разговоры, но Кроули устраивает и короткий обмен репликами, это позволяет ему расслабиться, отпустить себя. Пока Азирафаэль между делом не бросает, что у него задание в Дрездене. Вот оно. Нехорошее предчувствие скручивается внутри тугой пружиной, Кроули подбирается, как пес, что напал на след. — Надо же, — нарочито удивляется он, — мне тоже туда нужно. А что у тебя за задание? — Спасти храм во время бомбардировки, — отвечает Азирафаэль, наконец оторвавшись от своей книги, — ну знаешь, чтобы люди сохранили свою веру. Его голос звучит излишне скептически даже для ангела. — Ясно. Сохранили веру. — А у тебя? — спрашивает Азирафаэль, и Кроули не сразу понимает, о чем он. — Ну… это, довольно забавно… — начинает он, обдумывая, что именно могло бы показаться забавным во время войны. — Неужели… разрушить храм? — Азирафаэль делает страшные глаза, искренне забавляясь. — Ага. Представь себе. Проследить, чтобы бомба упала прямо на храм, — врёт Кроули. — Мне кажется они там… не совсем понимают, что такое война и как она влияет на веру, — делает Азирафаэль странное замечание вслух. Кроули кивает ему, полностью согласный, что вера в эти дни базируется отнюдь не на храмах и попавших на них бомбах. — Что ж, — резюмирует Азирафаэль, — полагаю, там больше одного храма. — Даже больше двух, — соглашается с ним Кроули. — Или тебе поручили какой-то конкретный? — Нет. Вовсе нет. Никакой конкретики. А тебе? — спохватывается Кроули, заподозривший, что разговор идет куда-то не в ту сторону. — Фрауэнкирхе. Что ж, думаю, я смогу найти какой-нибудь небольшой храм и разрушить его до основания. Главное, чтобы хватило бомб. Ну сколько их там может быть в это время? — Что? — удивленно переспрашивает Кроули, — ты собрался выполнить мое задание? — Ну да, а ты разве не за этим начал этот разговор? Счет сейчас равный, будешь мне должен. — Нет, — говорит Кроули, — нет, не совсем. Дело в том, что… Херес Де-Ля-Фронтер, тысяча семьсот семьдесят пятого года. — Херес? — удивляется Азирафаэль. — Да, да, херес. Я знаю у тебя осталась пара бутылочек. А мне нужно… втереться в доверие к одному коллекционеру. Что если, ты продаешь мне одну бутылку, а я поеду в Дрезден? И счет снова равный, никто никому не должен. — Кроули… — И, возможно, у меня есть одна идея о местонахождении кое-какого первого экземпляра… Кроули отчаянно делает вид, что ему жизненно необходима эта бутылка. Про которую он вспомнил только по той причине, что сам сохранил парочку в своей коллекции. — Что ж, — соглашается Азирафаэль, снова уткнувшись в свою книгу, — почему бы и нет. Тишина повисает практически уютная, если бы не та тьма, которую все еще чует Кроули. Тьма привычно исходит от людей. Фонит, как черная дыра Гавриила, притягивает к себе. — Ты же будешь в порядке? — вдруг спрашивает Азирафаэль и смотрит неожиданно цепко, холодными серыми глазами. — Да что там может случиться, ангел, — говорит Кроули нарочито спокойно, заставляя себя расслабиться, растянуться на диванчике, — война кончается. Ангел не отводит взгляд, словно и он что-то ощущает. Но он по природе своей не способен улавливать тьму. Во-всяком случае не так сильно, как ее чует Кроули. Ангелы больше специализируются на любви. А тьму ощущают демоны. Кроули смотрит в ответ с искренним непониманием его беспокойства, и Азирафаэль наконец отводит глаза. — Ты все равно будь осторожен, — просит Азирафаэль. — Конечно буду. Я всегда осторожен. «Оставайся дома, ангел, — думает он, — пей свое вино, выгоняй своих покупателей, играй в шпиона. Оставайся дома. Не суйся туда. Тебе там нечего делать». Дин, к своему стыду, ничего не знает о Дрездене. Разве что помнит, однажды услышанное: позорная страница американской истории. — Скоро узнаешь, — в голосе Кроули смертельная усталость. Такая, что Дин хочет спросить его все ли в порядке. Но он и так знает: не все. Это происходит вечером, на третий день его пребывания здесь. Это происходит в тот момент, когда Кроули наконец расслабляется, наблюдая за карнавалом. В день, когда он полностью уверен, что сегодня ничего не случится. Он в Гроссен Гарден, недалеко от центра, Фрауэнкирхе совсем близко, можно быстро дойти. Легко прикрыть ее от любой бомбы. Вот только он не ожидал, что бомб будет столько. Как обычно ничего легко у него не выходит. Это было красиво. Первое, что он осознает, первая мысль, что приходит в голову: это прекрасно. Синие и желтые вспышки освещают город, словно фаер шоу, как бонус для карнавала. Самое ужасное, что Дину это тоже кажется красивым. Разноцветные вспышки, будто фейерверки. Совсем как те, что они запускали с братом в поле. Это ещё не бомбы. Не совсем те бомбы. Кроули бросается к храму, на улице светло, как днем и шумно, как днем. Люди вокруг мечутся в поисках убежища. Кроули очень спешит и одновременно внимательно следит за небом, в ожидании начала настоящей бомбардировки. И упускает тот момент, когда кто-то врезается в него и сбивает с ног. «Какой идиотизм», — только и успевает он подумать и отключается. А когда приходит в себя на улице тихо. Подозрительно тихо, Кроули поднимает руки, касается ушей, шеи и видит на пальцах кровь. Быстро восстанавливает слух, залечивает глубокую рваную рану под волосами, результат падения на каменную мостовую, хорошо хоть не развоплотился, в аду бы ещё два века над ним смеялись. Поднимается, озираясь по сторонам и осознает, что не понимает куда идти. Вокруг руины, кое где припорошенные пылью изломанные тела. Рядом с ним лежит тело полного пожилого мужчины, уж не он ли сбил Кроули с ног? Рубашка на животе задралась, обнажив полоску серой кожи. Он поправляет чужую рубашку, не думая зачем это делает. Материализует из Лондонской квартиры один из своих шейных платков, накрывает лицо. Немного подумав, превращает дорогой шёлк в грубую дерюгу, незачем искушать мародеров. И без того в развалинах города им достаточно искушений. У Дина из головы не идёт полоска серой кожи. Ему нехорошо. Судя по цвету лица отпрянувшего Чака, тому тоже несладко. — Ну что же ты, — шепчет Кроули разъяренно, — разве тебе не нравится? Разве тебе не интересно? — Ну что же ты, — Дин яростно повторяет за ним, — разве тебе не интересно, как люди справились с твоими испытаниями? Разве ты не гордишься собой? И он решительно шагает к отпрянувшему было Чаку, и сам прикасается к его вискам, откуда-то точно зная, что именно делать. Хотя видит бог, Дин совершенно не хочет знать, что будет дальше. Храм не мог обрушиться. Кроули хорошо его защитил. Он выдержит, как минимум десять попаданий. Как минимум десять, не могло же быть больше? Сколько он тут провалялся? Если храм останется целым, будет отличный подарок Ангелу на день святого Валентина. О том, что храм все-таки рухнет, Кроули запрещает себе даже думать, оптимист он или кто? Он понимает, что идёт не туда, когда навстречу выходит, пошатываясь, пыльная, хромающая зебра, с опаленной местами шерстью и широкой раной на боку, зияющей рваными краями. Кроули в каком-то ступоре смотрит, как она проходит мимо, хромая, спотыкаясь, глядя вперёд невидящими влажными глазами. И только, когда она удаляется на добрую сотню метров, соображает, быстро щелкает пальцами. Зебра падает медленно, сперва подкашиваются передние ноги, потом отказывают задние, она медленно заваливается на бок. Во всяком случае, она не страдает. Больше нет. — Прости, — говорит ей Кроули тихо, — я мог бы тебя излечить. Но это ещё не конец, куда я тебя дену потом? Он поворачивает было в ту сторону, куда шла зебра. Потом коротко матерится и идёт в зоопарк. Дьявол с ним, с храмом, провались он (потом Кроули всерьёз будет думать, что может он и проклял храм случайно, сам, своими силами). И похоже делает правильный выбор. Навстречу выбегает покрытый пеплом мужчина, волосы выгорели проплешинами, лицо в полосах сажи. — У вас есть оружие? — кричит он, — оружие, нужно оружие! Немного подумав, Кроули вытаскивает из воздуха револьвер прямиком из своей коллекции в Англии, демонстрирует мужчине. — Там хищники. Хищники вышли из клеток... — мужчина неожиданно захлебывается собственным криком, заваливается на колени. Кроули благословляет его, проходя мимо, морщится от неприятных ощущений в кончиках пальцев. Он чуть было не говорит мужчине, что никакое оружие ему не нужно, но вовремя молчит. А потом все сливается в полосу огня. Пыль скрипит на губах, после третьего раза Кроули надоедает убирает её магией. Вокруг все присыпано пеплом, кое-где тлеет трава. Животные кричат, какофония звуков. Кроули разом глохнет и будто слепнет. Он видит мартышку с перебитыми лапами, обожженной шерстью и почти человеческими глазами. Обезумевшего тигра, на спине которого тлеет рыжий мех. Видит лебедей с переломанными крыльями. Разрушенный серпентарий. Кроули несёт за собой смерть. Он убивает тех, кого видит. В кой-то веки выполняет свои демонические обязанности хорошо. Несколько раз пламя перекидывается на его брюки, но тут же тухнет, пристыженное. Кроули его даже не замечает. Он убивает оленя. Он убивает бегемота. Останавливается, чтобы отдышаться (разве ему нужно было дышать?). Он убивает. Не оценивает насколько их раны совместимы с жизнью. Он видит раненых людей. Он не может всех спасти. И он делает то, единственное, что может. Он убивает лошадь, лежащую на боку. Убивает покалеченного, изломанного, но все ещё живого енота. Он думает, что будь он человеком, видел бы потом их глаза во сне в течение многих лет. Он радуется тому, что не человек. Он бредет обратно, к храму, уставший до предела, сутулится, не в силах идти более-менее ровно. Снова слышен гул самолетов. Видит голубое пятно у остова стены, яркое, словно бабочка, неуместно яркое здесь. Подходит ближе. Пятно оказывается светловолосой девочкой, лет шести-семи, она сидит прямо на мостовой, раскачиваясь из стороны в сторону. Лицо грязное, в копоти, потеках слез. Но вроде бы она цела. Кроули опускается на корточки рядом с ней, заговаривает: — Как тебя зовут, малышка? Почему ты тут одна? — он почти уверен, что знает ответ на последний вопрос. Девочка предсказуемо не реагирует, продолжая раскачиваться. Подумав, он садится на мостовую, рядом с ней. Машинально разворачивает крыло, прикрывая ее от летящих искр. — Давай тогда посидим вместе, пока ты не скажешь, куда мне тебя отвести? Хорошо? Она прижимается ближе, и Кроули ощущает, как она дрожит, мелко и часто. Они сидят рядом некоторое время, и постепенно девочку перестает трясти. — Красиво, — говорит она тихо. Кроули поворачивается и видит, что она смотрит куда-то вверх. — Небо? — уточняет он. — Звездочки, — она тычет грязным пальчиком куда в его подпушковые перья, — звездочки в ваших перышках. Очень красивые. Его будто холодной водой обдает, внутри все сжимается. Он сам не видит на крыльях никаких звезд. Потому что их там нет. Их там просто не может быть. — Настоящие звездочки, — тонкий голосок звучит восхищенно, — так красиво! Они светятся! Это пояс Ориона? — Здесь нельзя оставаться, — говорит Кроули, ожидая, что голос его не послушается, — идем со мной. — А моя бабушка? Где моя бабушка? — спрашивает девочка и словно бы что-то недоговаривает. — А когда ты видела ее в последний раз? — Все горело, — говорит девочка, — горело, горело и бух! А потом бабушка что-то крикнула и выкинула меня в окошко. А потом я проснулась и ничего нет. Моей бабушки, бабушки тоже нет? — глаза снова наполняются слезами. — Мы ее найдем, — обещает ей Кроули, — мы с тобой можем прямо сейчас пойти и поискать её. Хорошо? Как тебя зовут? — Майя, — отвечает девочка. — Идем, Майя. Идем искать твою бабушку. Он поднимается, берет её за руку и ведёт в сторону храма. Дин осознает, что эта девочка вряд ли сейчас может быть живой. Но совершенно иррационально он желает, чтобы в этой истории все спаслись. Как бы глупо это не выглядело. — Человечность — не выглядит глупо, — слышит он. И больше не спорит с Кроули. Даже мысленно. У следующего остова стены седая женщина, обхватив себя руками, раскачивается из стороны в сторону. — Это она! — кричит Майя, — это моя бабушка! Но женщина не реагирует на них. И, подойдя ближе, Кроули сомневается, что она могла бы быть чьей-то бабушкой. Волосы не седые, просто перепачканные пеплом и грязью. Лицо кажется очень юным. — Это не она, — говорит Майя расстроено. — Не она, — соглашается Кроули, — фройляйн, с вами все в порядке? Фройляйн? Вам нужна помощь? Она все также не реагирует, смотрит сквозь них. — Мы же ее тут не бросим? — спрашивает Майя, пытливо глядя в его лицо. Кроули обреченно качает головой. Берет девушку за руку, тянет за собой, ожидая сопротивления. Но та покорно идет с ними. Следующим навстречу выбегает подросток лет пятнадцати в разорванной почти до пояса серой рубашке. — Туда нельзя! — кричит он дрожащим голосом, — в центр нельзя! Бомбят центр! Кроули пытается было пройти мимо, но напуганный мальчишка хватается за него, пытается удержать. — Вы спятили? В центр нельзя, нельзя! — Там храм святой Марии, — отвечает Кроули очень-очень спокойно, осторожно разжимает пальцы на своем рукаве. — Он выстоит. Обязательно. Мальчишка снова хватается за его рукав. — Не бросайте меня. Пожалуйста! Не бросайте! Я не могу! Я не выберусь один! Кроули кивает ему обреченно — идём. — Как тебя зовут? — спрашивает. — Матис(1), — отвечает мальчик едва слышно. Кроули едва сдерживается, чтобы не фыркнуть, вот уж и правда подарочек достойный его. Спасибо, мама. — Он выстоит, Матис, — добавляет Кроули убежденно. Он просто верит всей своей душой в то, что ублюдочный храм выстоит. Просто обязан. Они подходят достаточно близко, чтобы увидеть красочные развалины храма святой Марии. Кроули смотрит на развалины, замерев. Не может быть. Невозможно. Однако вот оно — доказательство невозможного, прямо перед глазами. Он опоздал. И что он скажет Ангелу? Валялся в отключке? Собирал людей по улицам? Был занят убийствами животных? Да черт возьми, это и скажет. Никто бы не справился. Никто. Даже гребаный архангел Гавриил, как ему вообще пришло в голову послать сюда Азирафаэля. Последняя мысль приводит в ярость. — Вы же сказали — она устоит, — практически неразборчиво говорит Матис, крепко вцепившийся в его руку. — Она устоит, — отвечает ему Кроули, — она останется, как память о прошедшем. Ее не забудут, — вой сигнальных ракет все ближе и ближе, — ее восстановят, и она будет символом. А теперь, давайте-ка, идем в доки. Он подгоняет свою маленькую компанию, но и тут не успевает. Прямо навстречу движется ревущая огненная стена, без малейшего просвета. Матис плачет, не скрываясь. — Назад! Кроули подхватывает Майю на плечо, хватает за руки безымянную девушку и Матиса. — Закройте глаза, — командует Кроули, и знает, что его послушают. Сейчас он говорит своим истинным голосом, тем, проникающим в самое нутро человека, тем, что он использует, искушая, и ему невозможно отказать. Во-всяком случае люди на такое не способны. Кроули разворачивает крылья над ними, закрывая смертных. И идёт вперед сквозь ревущее пламя. Ведет людей сквозь огонь, заслонив крыльями, бесстрашно ступает в надвигающую огненную стену. Идет, не смотря на лежащие тела на земле, не вспоминая сколько раз за свою жизнь ему доводилось идти сквозь пламя. Он думает только о маленьком магазинчике в Сохо и верит, что обязательно вернется туда. Огонь облизывает черные перья, практически ласково, не смея причинить ему вред. Кроули крепко держит руки людей. Думает о том, что именно напишет в своем отчете. Как присвоит себе и ненужную бомбардировку, и разрушенный храм. И даже идею сохранить остов храма, как напоминание. Да, отличный символ. Он не упомянет спасенных людей. Им будут довольны. Когда они доходят до окраины города, на улицах уже темно. Снова темно. Кроули смотрит на звездное небо и очень-очень скучает по нему. — А что было потом? — спрашивает Дин мысленно, неожиданно для самого себя, — Майя нашла бабушку? Та женщина — заговорила? Война… кончилась на этом? — Нет, нет и нет, — отвечают ему задумчиво, — потом были Кельн и Гамбург и Берлин. Потом Хиросима и Нагасаки. И я был там, — отвечает Кроули на незаданный ему вопрос, — везде. И везде гибли люди. Сложно поверить, что вы сами делаете это с собой. — Я напишу про тебя! — Чак снова звучит и выглядит восторженно. — Подумать только, какая выйдет книга! Дьявол, идущий сквозь само пламя, восхитительно! — Я не дьявол! — возмущается Кроули. Дину кажется, что стена в его голове делается более размытой, нечеткой. Да и фигура будто отдаляется. Сам не понимая как, он знает, что когда стена растает окончательно, времени у них не останется. — Держись там, — просит он мысленно, — ты суперсильный демон, сам говорил. Держись. Не сдавайся. — Прости, Ангел, — вместо ответа Дин слышит чужие мысли, очень-очень далеко, едва различимо, и холодеет от ужаса, — я облажался. Но ее восстановят, и она станет символом. Я позабочусь об этом. Потом включишь в свой отчет, ладно? — Кроули, — зовет Дин, — ты слышишь меня? Ты все еще здесь? По стене перед ним расползаются трещины. ****** (1) — Матис — мужское немецкое имя, означает подарок Бога