Один шёпот на двоих

— Если ты говоришь, что с тобой всё хорошо, тогда что ты делал так долго в школьном госпитале? — Фред лениво потянулся на кровати, в то время как я, сидя рядом, пытался отыскать в Придире хоть толику интересной информации, что-то помимо прошедшей войны. Хоть что-нибудь. — Не поверишь — спал, — я перелистнул страницу. — Я был настолько измотан, переживая за тебя, что в какой-то момент просто грохнулся без сознания. Оторвавшись от журнала, я обернулся, коснулся рукой его затылка, взъерошил мягкие волосы и несильно оттянул за ухо. — Ты чертовски напугал меня, Фредди, — хотелось бы мне сказать это чуть более беззаботным тоном, ощутить наконец блаженное спокойствие, может быть даже отшутиться, но глядя на его лицо и закрытые глаза, как-то не получалось. Я не стал акцентировать внимание на причине своего затяжного нахождения в госпитале и причинах присутствия в больнице, сославшись на простую усталость, настойчивость матери и катастрофическую необходимость быть рядом с ним. Не стоит ему переживать за меня, тем более что на его долю выпало куда больше, чем следовало бы. Остаётся только надеяться, что дальше всё будет куда лучше. — Прости уж своего непутёвого братца, Джордж. — он улыбнулся, отнял мою руку от уха и принялся поглаживать подушечки пальцев. — Ты что-то читал? — Не совсем. Написали бы хоть что-нибудь, помимо итогов битвы, почитал бы. — Хотя, наверное, стоило обратить внимание на страницы, хотя бы краем глаза. — Кстати говоря, — всё же я отложил журнал в сторону, пообещав себе почитать чуть позже, — Малфой остался на нашей стороне. — А чему ты удивляешься? — Фред сел на кровати, за моей спиной, и, положив подбородок на моё плечо, продолжил. — Я, между прочим, видел их с Гарри. И тот просил его остаться. А после взрыва они вдвоём помогали разбирать завалы, чтобы вытащить нас. — Чего? То есть ты после взрыва был в сознании? — я слегка повернул голову, чтобы видеть лицо брата. — Самую малость. Слышал крики, возню, помню, как орал Перси. — кончиками пальцев он коснулся моего локтя, провёл до ладони и сжал её в своей. — Ещё руку твою помню. Когда рвануло, я опомниться не успел, как ты дёрнул меня, закрывая от взрыва. Знаешь, я тогда тоже испугался. — Прости, — я вздохнул. — Но, если честно, я плохо помню ту ночь. И я бы не стал врать, что не помню, будь это не так. Новых воспоминаний — тех, в которых я действительно закрыл собой Фреда при взрыве, у меня не было, и я не знал, появятся ли они когда-нибудь. Обладать ими хотелось просто на уровне понимания ситуации, но, с другой стороны, переживать заново ужас той ночи представлялось мне жуткой перспективой, не заслуживающей права на существование. — Наверное, всё-таки мне не стоило принимать весь взрыв на себя. Как думаешь, Фредди? — я улыбнулся, когда почувствовал, как он обнимает меня со спины. — Конечно не стоило, дурак. Ты забыл наше главное правило — всегда всё поровну. — он вздохнул. Однако я не был единственным близнецом, забывшим правило, оговорённое ещё в детские годы. Всегда всё поровну. И смех, и слёзы. И жизнь, и смерть. Правда что, со смертью в последний раз не получилось, но оно, наверное, и к лучшему — потому как мне удалось спасти его, и сейчас мы по-прежнему делим жизнь на двоих. Наверное, уже в прямом смысле слова. — А твой сон, — его руки отпустили меня только чтобы обозначить в воздухе кавычки, но затем вернулись на место, обнимая ещё крепче, — как-то связан с прихрамыванием на левую ногу? — Ты о чём? — Я, может, и слепой, но точно не глухой. — его руки обвили мои рёбра ещё чуть сильнее. — Ты не слепой, Фредди. По крайней мере не навсегда. — я отклонился назад, вынуждая его упасть на кровать вместе, он по-прежнему обнимал меня, а затылком я теперь чувствовал, как бьётся его сердце. — Это ничего страшного. Зато теперь мы вместе — навсегда. — Что за приступы неконтролируемой нежности, Джордж? — он вывернул руку, пересчитав пальцами мои рёбра, отчего я невольно вздрогнул и завозился, извиваясь в попытке отстраниться. — Почему сразу приступы? — я извернулся и в ответном движении пальцами по его рёбрам вытянул недовольный сдавленный смешок. И в какой-то момент издевательства над рёбрами друг друга в мою голову закралась мысль, что наши силы не равны и с моей стороны несправедливо измываться над ним точно так же, как раньше. Как раньше. Но момент был недолгим, потому что сноровки брат не потерял, и через пару минут мне пришлось сдаться, чтобы сохранить остатки вменяемости и не сойти с ума от смеха. Оставшуюся часть вечера мы провели за не самым лёгким для меня разговором: я пытался рассказать Фреду всё, что случилось в школе после того, как его оттуда увезли. Информации было совсем немного, но, несмотря на это, мне приходилось обдумывать некоторые мысли, дабы не сболтнуть лишнего. И я искренне надеялся, что порывавшийся навестить нас Билл не станет расспрашивать меня о маховике в присутствии Фреда. А ещё я надеялся, что для брата мои иногда затяжные паузы в разговоре не стали чем-то подозрительным, тем более что я постарался максимально быстро перевести тему с новости, которую мне сообщил Ли, акцентируя его внимание лишь на том, что подробностей произошедшего с Анджелиной я не знаю, и, сославшись на усталость, я погасил в палате свет. «Остались ли у него чувства к ней?» С моей стороны было глупо, наверное, задаваться этим вопросом, раз я своими глазами видел их вместе последние полгода. Правда, я ни разу не видел, чтобы расстояние между ними хоть раз было меньше полуметра. Я не спрашивал, а он не рассказывал. Но было немного обидно, когда, заходя в комнату, где были только они вдвоём, я натыкался на пару смущённых глаз, уставившихся на меня — возмутителя спокойного уединения и долгожданной близости. Когда же я покидал комнату, они неизменно шушукались вполголоса, а Фред иногда и вовсе смеялся. Отчего было ещё неуютнее. Все эти взгляды, поджатые губы, неловкие движения — никогда бы не подумал, что мне будет тяжело видеть такое. Неужели так сложно поделиться? С каких пор они стали такими скрытными? И навязчивая мысль не давала мне покоя, переворачивая сознание, превращая всё уложенное с таким трудом в безобразную кашу. Как надоедливый пикси, запертый в клетку, мысль крутилась и билась о стенки черепа, кажется физически, пытаясь выбраться на свободу. И мои безрезультатные метания по кровати, с целью поиска наиболее удобного положения, не принесли спокойствия, и, вытащив голову из-под подушки — так наивно я попытался спрятаться, я решился задать вопрос. — Фред, ты спишь? — Чего тебе? — Я усмехнулся, его сонное бормотание в подушку, как всегда, было до жути забавным. Страшно подумать — я мог навсегда лишиться таких ночных разговоров. Однако я никогда намеренно не будил его и старался начинать разговор только когда понимал, что Фред тоже не может уснуть. Тем более что понять это было несложно. — Ты… — О, Мерлин, дай мне сил. — У вас с Анджелиной…Ты ведь всё ещё испытываешь чувства к ней? — Ты вроде спать хотел, — снова в подушку недовольно пробормотал он, — так чего вдруг такие вопросы задаёшь? С соседней кровати зашуршало, и в полумраке комнаты я разглядел, как Фред перевернулся на бок, ко мне лицом. — Вы с ней были в более близких отношениях. Это ведь страшно… «Это невыносимо.» Я зарылся пальцами в волосы, оттягивая чёлку, потёр уставшие глаза, ведь заснуть мне сегодня явно не светит. Действительно, зачем я задаю такие вопросы, если сам не в состоянии понять, для чего нужны ответы? Это глупо. — Имеешь в виду, что её смерть мы ощущаем по-разному? — Наверное. Стоило, вероятно, объясниться, сказать, что это не совсем то, что меня интересует. Или то? Я запутался снова и не был уверен, какую суть хочу вынести из этого разговора. Действительно ли хочу знать, насколько ему тяжело переживать потерю? Потому что, узнав, я не смогу простить себе легкомысленное решение и бездействие, что привело брата к этой боли. Безусловно, я всегда на его стороне, поддержу и успокою, что бы ни случилось. Но что он скажет, если вдруг узнает правду? Поймёт ли мою боль? С соседней кровати снова зашуршало, и периферией зрения я выцепил в темноте фигуру брата, который сел на край кровати, свесив ноги. Он почти в точности повторил рукой мои движения: пальцами в волосы, потеребил пряди чёлки, устало потёр глаза, видимо прогоняя остатки полудрёмы. — Не думаю, что это так, Джордж, — он вздохнул и откашлялся немного невпопад. Уверен, сейчас он вспоминал о ней. — По окончании того курса мы решили расстаться по обоюдному согласию, оставшись хорошими друзьями. Но до недавнего времени я не был уверен, что смогу отпустить то, что было между нами. «Расстались, говоришь. И не стыдно врать?» — А было что-то кроме юношеских зажиманий по углам школы? — мне хотелось произнести эти слова с издёвкой, но в последний момент я сменил интонацию на шуточно-заинтересованную. — Да ты никак завидуешь? — Было бы чему, — я шумно фыркнул. — Просто она же была нашей лучшей подругой многие годы. Сейчас я знаю: то, что было между нами, не сильно изменило моё отношение к ней. Да и было это давно. — он поправил одеяло, встряхнул подушку. — Так что, уверен, ты испытывал схожие чувства, когда Ли сообщил тебе. «Что же я чувствовал?» Почему я сейчас должен задаваться этим вопросом? Я совершенно точно убеждён, что Фред не задавался таким вопросом, когда, ища его по тайным коридорам Хогвартса, я натыкался на них двоих, самозабвенно целующихся и не замечающих даже моего молчаливого ошеломлённого присутствия. Совершенно точно он не задавался таким вопросом, когда поздней ночью, шурша в звенящей тишине тапками и мантией, Фред спускался в общую гостиную, чтобы опять же не замечать меня, когда тайком я несколько раз спускался вслед за ним, обеспокоенный его долгим отсутствием. И вряд ли его беспокоило, что я чувствую, когда ещё перед Святочным балом он усадил её между нами за обеденным столом факультета. Вряд ли? Совершенно точно. — Да, ты прав. — я прикрыл глаза рукой. И вдохнуть было невозможно, в горле жгло от нестерпимой обиды и жгло сильнее, потому что приходилось терпеть. Совершенно точно прав. Я совершенно точно прав. — Так что сейчас, по прошествии лет, у меня не осталось к ней каких-либо чувств, кроме дружеских. — Ты не обязан оправдываться, — фыркнул я, чувствуя, как огнём горят щёки. «Врать ты тоже не обязан, однако…» — Что? Я не оправдываюсь! Ты же сам хотел знать… — Спокойной ночи. — я рывком натянул одеяло до самого подбородка. — Джордж, ты как будто злишься на что-то. — Нет. Мне просто захотелось спать. — Перевернувшись на бок, я закрыл глаза. В ушах шумела кровь, гоняемая по венам биением беспокойного сердца. Вот бы просто отключиться, чтобы не думать ни о чём. Ни о ней, ни о нём. А тем более о том, что они делали вместе. — Ой ли? Неосознанно я напрягся всем телом — злость, плотно замешанная с обидой, разливалась по венам жидким азотом, оседая судорогой в плотно зажатых кулаках. Клокотало под рёбрами, рвало и металось чувство, которое я бы с радостью оставил в воспоминаниях, не разменивая нервные клетки на то, чтобы прокручивать в голове этот разговор, шестой курс и уж тем более их встречи. — Спокойной ночи, Джордж. — брат улёгся под одеяло, вздохнув напоследок. А я ударил себя ладонью по лбу, вспомнив о паре таблеток снотворного, любезно выданного медсестрой. Они были слегка горьковаты, отчего на языке остался неприятный привкус, несмываемый даже целиком выпитым стаканом воды. Совсем как от разговора. Но стоило мне головой снова коснуться подушки, как меня накрыло сонным, а палату поглотила тишина спящей больницы.

***

Я проснулся, наверное, посреди ночи. Резко распахнув глаза и устремив взгляд в непроглядную тьму, попытался понять, где нахожусь и что, собственно, происходит. Какие-то жалкие секунды, показавшиеся мне до жути вечными, я не мог пошевелить и пальцем от ужаса, что с лязгом сковал сердце. Просто сон? Смешанный с воспоминаниями. Ужасными, но всё же воспоминаниями. Неужели они будут преследовать меня вечно? Я рвано вдохнул прохладный воздух — было нестерпимо жарко, волосы неприятно липли ко лбу, а пижама, пропитавшаяся потом, раздражала кожу. Я скинул одеяло, совершенно не заботясь о том, что оно почти свалилось на пол. — Ты не спишь? — послышалось с соседней кровати. Неужели Фред так и не заснул после нашего разговора? — Проснулся только что. — оттянув ворот футболки, я был рад тому, как кожу обдало свежей прохладой. — А ты почему не спишь? — Знаешь, Джорджи, я тут подумал… — голос брата был глухим, надломившимся на выдохе. — Что у тебя с голосом? Совсем как тогда, от новости о смерти подруги. Неужели он только сейчас дал волю эмоциям? И снова оставил меня в стороне? — …меня совершенно не волнует, что ты чувствуешь. — как ножом по стеклу. — Ч-чего? Я развернулся в сторону Фреда, но он лежал ко мне спиной, и я не видел его лица, да и сонные глаза были не в состоянии сфокусироваться на чётких границах его фигуры. Но я заметил, как в его протянутой к потолку руке поблёскивал некий металлический предмет. Мне, наверное, послышалось. Может, он шутит? — Ф-Фред… — я с трудом сглотнул вязкую слюну, но она всё равно комом встала поперёк сухого горла, — Что ты… Яркая вспышка, подобная мощному Люмосу, ослепила глаза, привыкшие к темноте, заставляя зажмуриться, прикрыть лицо рукой, которая совершенно не спасала ситуацию. Открывать глаза снова было больно. И было страшно — окружавшая меня полутьма палаты превратилась в выбеленное ничто, и, беспомощно хлопая глазами, я был готов поклясться, что слышал, как босые ступни ударили об пол, а шаги приближались. Дыхание сбилось, лёгкие сдавило невообразимой тяжестью, и, казалось, в матрас меня вжимает лапа огромного ледяного дракона — я чувствовал, как от его дыхания коченеют ноги, а пальцы рук, кажется, и вовсе покрылись инеем, который с характерным морозным хрустом трескался вместе с кожей. Холодно. Чертовски холодно. — Фред?.. Я вслепую шарил руками в воздухе, не чувствуя замёрзших пальцев, а ноги тщетно пытался укрыть в складках ускользающего одеяла. — Мне холодно, Фред. Где… Мои заледеневшие пальцы перехватили тёплые руки — они согревали, спасая тело от снега, топя колючий иней и залечивая растрескавшуюся кожу. Белая пелена перед глазами растаяла, словно лёд, и сквозь мутные разводы, проморгавшись, я увидел обеспокоенное лицо брата прямо перед собой — он нависал надо мной снова, как любил это делать сотни раз по утрам. По-прежнему было жутко тяжело, но никакого дракона не было, я видел только лицо Фреда с закрытыми глазами и чувствовал его тёплые ладони на своих щеках. Его губы коснулись моего лба, а пальцы осторожно огладили замёрзшие скулы, и я умиротворённо выдохнул, но только наполовину, потому что его руки сомкнулись на моей шее прямо под самой челюстью. — Ф-Фред, — я подавился, как только он сильнее сдавил горло, а большие пальцы болезненно продавили кадык в глотку. — Ты чувствуешь страх? Верно, Джордж? — он приблизился ко мне, улыбнулся, — Хочешь, я заберу его, как и холод? Давясь собственными хрипами, я в ужасе осознал, что «дракон» вот он, прямо передо мной и всегда был здесь. А пальцы Фреда не были тёплыми — они были обжигающе холодными, и с хрустом трескавшейся под ними кожи они разрывали мышцы, прорываясь к промороженному позвоночнику, чтобы затем искрошить в пыль кости. — Я заберу страх и холод. И все твои чувства, Джордж, так же, как ты забрал жизнь Анджелины, — его губы касались моего уха. Морозный ветер шипящей рептилией скользнул по шее, вместе со страхом заползая в уши, и, сдавленно хрипя, я завозился из последних сил, ломая пальцы в попытке высвободиться из цепких рук брата. — Я не убивал её! «Как он узнал?!» — Ты себе-то веришь, Джорджи? — Не убивал… — Джордж… — … Что-то хрустнуло. И проваливаясь во тьму, последнее, что я увидел, это маховик, свисающий с шеи Фреда. Какая ирония — спасти брата ради того, чтобы он отомстил за подружку. Но я не был зол, не был в обиде на него, и в тот момент, когда хрустнула моя шея, я действительно не испытывал больше страха. Будто Фред и вправду забрал все мои чувства. Кажется, я падал. Стало страшно только сейчас, когда я был окружён тьмой, когда через уши, глаза, нос и рот она постепенно пробиралась внутрь, пожирая собой живые некогда клетки. Она парализовала лёгкие — не вдохнуть, и я, как рыба, глупо раскрывал рот, пытаясь набрать побольше воздуха, но чувствовал, как по венам тьма ползла к сердцу — ещё пара дюймов, и всё кончено. Всё кончено? — …ордж! Джордж! Острыми лучами света мне резануло глаза и за шиворот вытянуло куда-то наружу, прочь от тьмы, от холода, от обречённого сердца, прочь от парализованных лёгких. Я задышал — резко, часто, как будто выныривая из-под водной толщи, когда в детстве проигрывал Фреду в споре, задерживая дыхание под водой. Но я спорил раз за разом. И проигрывал раз за разом. — Джорджи! Перепуганный голос, срывающийся на крик, и тёплые руки, действительно тёплые настолько, что в дрожь бросает, хватают за плечи, трясут и сжимают в объятиях, выбивая из лёгких такой необходимый воздух. Меня трясёт неконтролируемо от кошмара, что так живо продемонстрировал мне ужас сокрытой тайны. Но здесь и сейчас Фред пока что не знает, обнимает, пытаясь успокоить. Не винит, не бросает в холоде. Он согреет и успокоит? И мои непослушные руки тянутся по спине брата, заключая в ответный капкан. — Это сон, Джорджи. Просто сон… «Не просто сон.» Его рука ложится на мою голову. Осторожным движением он ерошит взмокшие волосы, гладит от затылка до шеи, вызывая в памяти ещё свежие ощущения из сна, когда под этими же пальцами моя шея сломалась, словно соломинка. Я вздрогнул — всё тело покрылось мурашками, а я наконец почувствовал, что действительно чуть ли не умираю от холода. — Х-холодно, — даже зубы стучат. — Подожди, я принесу своё одеяло. — Но я лишь сильнее прижал его к себе, не давая возможности оставить своё тело без его тепла. — Не сейчас. Не уходи, — я обессиленно опустил голову на его плечо. — Балбес, — Фред усмехнулся, — говорил же тебе не открывать окно! Он с ногами забрался на кровать, юрко извернулся и, просунув ноги под моими руками, обнял меня всеми четырьмя конечностями. — Ты холодный, как труп. «О, Фредди, ты и не представляешь себе, насколько холодным может быть тело любимого братца». — Надо же было додуматься открыть ночью окно. Жарко ему, видите ли, стало, — он рассерженно причитал где-то над ухом, но при этом не забывал успокаивающе гладить меня по голове, а я грел руки на его спине, вдыхая тёплый воздух около шеи, и понемногу стал успокаиваться. — Я не помню… — Между прочим, — продолжил Фред, — это побочный эффект от бадьяна. У меня же тоже так было! В госпитале. Только тогда мне твои руки помогли. А ты, походу, ещё и снотворного выпил. Из тебя мозги совсем, что ли, вышибло? Сколько таблеток ты выпил, Джордж? — Две… — Дурья голова… Тепло. Он делился им со мной, отдавая всё, что было, готовый отдать даже больше. Грел мою шею, холодные уши, растирал спину и плечи, пока руки у самого не стали холоднее на пару десятых градуса. — Ты и меня сейчас заморозишь, — хихикнул он. Всё так же юрко и неожиданно он высвободился из моих рук, вставая с кровати, и потянул меня за собой. — Пойдём. Будешь спать со мной? — Чего? — я удивлённо уставился на брата. — Твоя кровать от пота вся мокрая, даже сидеть противно, — он поморщился и потянул меня настойчивее. Слезая с кровати, я умудрился запутаться ногами в валяющемся на полу одеяле. По-моему, я скинул его ещё до того, как открыл окно. Неудивительно, что меня проморозило до самых костей. Кто бы мог подумать, но не растянуться на полу вслед за собственным одеялом мне помогли руки Фреда, что держали за плечи и вели сквозь непроглядную тьму всё дальше от клетки с ночным кошмаром. — Ага, вот! Я тоже попался в эту ловушку, когда ломанулся к тебе. Треснулся локтем об тумбочку. В какой-то момент я даже подхватил со стула чистую футболку, чтобы надеть хотя бы что-то сухое. Мы почти одновременно забрались на кровать, и пока я стягивал с себя насквозь вымокшую пижаму, Фред расправил и подтянул одеяло, укладываясь на подушку, снова притягивая меня к себе непозволительно близко и укрывая обоих одеялом. Сухая футболка приятно сохраняла тепло, которое я чувствовал, обнимая брата, утыкаясь холодным носом ему в грудь. — Напугал меня. Ну и крику было, Джордж, — он погладил меня по голове. — Извини. — Что тебе приснилось, что ты решил переполошить полбольницы? Я молчал, лишь сильнее утыкаясь носом в спасительное тепло, в ответ сминая его футболку пальцами, и этот молчаливый жест он сумел понять так удивительно точно, что на секунду мне стало страшно. — Не переживай, это просто сон. Согреешься — и тебе станет легче. «Хочешь, я заберу твой страх, как и холод?» Я вздрогнул и отстранился на секунду, но лишь для того, чтобы заполнить лёгкие кислородом с примесью родного успокоительного с ароматом пряной гвоздики. Под куполом одеяла эти нотки ощущались особенно остро, не разбавленные запахами больницы, они успокаивали, согревая внутренности, что обросли под рёбрами колючим морозным инеем, согревая и запуская рысью почти остановившееся сердце. Я снова стал провалиться в морок сна, убаюканный теплом, родным запахом и мерными успокаивающими поглаживаниями по спине. Ведь даже если это ловушка или галлюцинация моего умирающего сознания — она была чертовски приятной, и я был готов безоговорочно сдаться ей, лишь бы не чувствовать на шее призрачные отпечатки холодных рук, что оставили под кожей болезненные гематомы.