Отцы и дети

┝┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈┥

Новость о том что им предстоит отправиться на свадебное торжество Джон воспринял немного неоднозначно. Он не любил всякие шумные гулянки и скопления народа, но видя что его жена буквально светится от счастья при мысли об предстоящем событии, заставило его немного прикусить свой язык. Он знал как для нее много значит нормальная жизнь. А свадьба как раз была проявлением чего-то нормального. Он знал как ей не достает живого общества, тем более женского. Как ей хочется быть просто обычной женой обычного уважаемого мужчины. Иметь свой собственный дом, с хорошенькой кухонькой в нем. И расписанным, никому не нужным, дорогущим чайным сервизом в здоровенном серванте. Иметь хорошо знакомого портного, в городе у которого она будет каждый год, заказывать себе новое платья на Рождество, а он будет приветливо ей кивать и ласково спрашивать: "Какого цвета на этот раз вы желаете наряд, мисисс Марстон?" Состоять, среди таких же местных домохозяек, в дурацком кружке домовотства или кройки и шитья, или еще какой-то бесполезной ерунды, которую приличные женщины так обожают. И приглашать их всех вместе в свою уютную гостиную с мягкими подушками, по субботам. Чтоб провести очередное собрание их клуба, одев то самое платье. И подавать им чай с домашними плюшками, чтоб достать этот самый чёртов сервиз из шкафа. Для того чтоб все присутствующие вычокопорядочные дамы, которым посчастливилось избежать всех тягостей этой дряной жизни и не разу не испачкать свои чистые ручки об ее грязь, восхищались тонким вкусом его жены, поднимая одобрительный визг и принимали ее тем самым за свою. Ведь его Эби ничем не хуже этих зазнавшихся белолицых наседок. Наоборот, она гораздо лучше их. И она заслужила это как никто иной! Она имеет гораздо больше прав на такую жизнь чем они все вместе взятые. Она достойна большего. Гораздо большего. И он так старается ей это все дать. Так старается, но все его усилия казались пока такими ничтожными. Будто крупицей в море. Но он будет стараться больше. Еще больше. Потому что он знал как она мечтает об этом всем. А еще он знал как ей уже осточертело бесконечно быть боевой подругой какого-то безымянного лживого преступника. Ездочиться по стране, нигде не останавливаясь больше чем на две недели. Он видел это по ее уставшим глазам, каждый раз когда им в спешке приходилось уезжать. Он видел тоску в них, разочарование и рухнувшие надежды, когда это происходило. И даже не её редкие упрёки заствляли его чувствовать стыд, а именно эти потухшие глаза и убийственное холодное молчание после. Каждый раз он чувствовал себя еще очень долго скверно после этого, будто он что-то убивал в ней. Наверное это была, как в глубине души предполагал он, вера в него. И это ранило его не меньше. Но он никогда не говорил об этом. Таким он уж был человеком. Не умеющим показывать, что чувствовал и что думал. Но он любил Эби. Гораздо больше чем мог сказать это. Гораздо больше чем умел показать. Гораздо больше чем она сама это знала. Гораздо больше чем знали другие. Она была для него той единственной опорой в жизни, и той единственной кто по-настоящему верил в него. Она была нечто большее, чем просто жена. И ему больше всего хотелось чтоб ее лучистые глаза всегда так задорно светились, как и сейчас при мысли о скором праздництве. И не смотрю на свое холодное бандитское сердце, из-за своей недавней выходки с новым костюмом, его терзали угрызения совести, видя что это ее очень сильно огорчило, а она это просто как обычно не хочет показывать. И эти угрызения не давали ему покоя уже два дня. Май доживал свои последние дни. Близилось лето. В доме уже несколько дней стояла духота, которой не разу не было в этом году. Липкой испариной медленно покрывались все и вся, и даже настежь открытые окна и двери не могли изменить этого. Из-за того что жилище их было глубоко в лесу, воздух был слегка влажноватый и тяжёлый, а без отсутствия ветра, жар переносился гораздо хуже в таких условиях. Но однажды днем, уже после обеда, когда солнце на улице начало сильно препекать и работать уже стало совсем невмоготу, все разбрелись кто куда. В доме стало очень тихо и кажется даже немного легче дышать. На кухне же остались только супруги Марстон. Эбигейл неспешно насухо вытирала уже вымытую посуду полотенцем и аккуратно складывала ее в кухонный шкафчик. Джон молча оставшийся ей помочь, сидел за столом, домывая в металлическом тазике, остатки тех самых тарелок. Они это делали в полной тишине, слаженно и будто на автомате. Эбигейл устала. Она никогда не говорила об этом. Никогда не жаловалась. Но за нее это делали ее замедлянные движения и опущенные плечи. Но Джону почему-то казалось что она чем-то расстроена, или озабочена. —Эби. —Да? - тихо отозвалась жена, не оборачиваясь на его голос. —Ты это прости меня. Ну за костюм. Я это сделал не подумав. Даже не знаю что на меня тогда нашло. —Не бери в голову. Это все ерунда. Я на тебя не сержусь. Это твои деньги и ты можешь распоряжаться ими как знаешь. Главное что ты жив, здоров и мы все всё еще вместе. А остальное это не важно. Ее тихий голос умолк и повисла продолжительная и какая-то тяжёлая пауза, которая Джону показалась просто невыносимой, и он поспешил ее нарушить обреченным вздохом. —Но я все равно чувствую себя виноватым. —Джон, милый, пойми же ты, я не сержусь,- укладывая еще две тарелки в шкаф отозвалась она.– Просто я очень переживаю, чтоб ты снова не угодил не в какую беду. Я знаю ты пытаешься заработать, но каким способом? Меня беспокоит только это. На такой костюм на лесопилке не заработаешь. И ты это прекрасно знаешь. Я не буду тебя допрашивать где ты проподал эти два дня, потому что правды, я все равно вряд ли услышу. —Я понимаю, но...ты же знаешь что честным трудом очень тяжело заработать и на чайный сервиз тоже, для посиделок с дамами из высшего света. Эбигейл замерла с полотенцем и тарелкой в руках, не до конца понимая о чем он говорит, вопросительно уставившись на него. —Ну помнишь, ты мне рассказывала что мечтаешь о настоящем фарфоровом сервизе, со всеми этими блюдцами и ложечками и этим... как его там молокольником! —Может быть молочником? - подавляя смешок в голосе отозвалась Эбигейл ставля очередную тарелку в шкаф. —Ах ну да! Точно. С молочником. Видишь я слушаю то что ты мне говоришь! Я же так хочу чтоб ты была счастлива, Эби. Ради этого мне любого труда не жалко. —Джон Марстон, какой же ты все таки дурак,- уставше покачала она головой, прежде чем тихонько присесть к нему на колено, будто маленькая девочка.– Не нужен мне никакой дорогущий чайный сервиз и посиделки по вечерам. —Не нужен? – искренне удивился Джон, внимательно всматриваясь в ее лицо. —Конечно нет. Это все мечты. Просто глупые мечты. Ничего не стоящие. Даже странно что ты запомнил это. Мы те кто мы есть. И выше своей головы никогда не прыгнем. А хочу я только одного. Чтобы наша семья была счастлива. А для счастья не нужен чайный сервиз и мнение той самой так называемой "верхушки", которой нам все равно никогда с тобой не стать. —А что тогда нужно? – широко распахнув глаза спросил он будто, она была источником всех ответов на земле. Эбигейл тепло и немного грустно ему улыбнулась, будто неразумному мальчишке , а потом нежно провела рукой по его исчерченой шрамами щеке. —Мне будет достаточно знать что ты не занимаешься всяким глупостями, иметь свой угол и знание того что ты меня никогда не разлюбишь. Джон облегчённо и как-то даже восторженно улыбнулся ей, чуть сильнее прижимая ее талию к себе. —Насчет последнего можешь никогда не сомневаться, над вторым я работаю, а вот насчёт первого ничего не обещаю. Она рассплылась в улыбке, обвила его шею руками и подвинулась еще ближе, так что их носы практически соприкоснулись друг с другом. —Какой же ты дурак, Джон Марстон, - практически шёпотом проговорила она утопая в темноте его глаз и медленно тая в его руках. —За что ты меня только любишь, всё никак не могу понять,—так же тихо прошептал он. Она не ответила ему, только нежно поцеловала в губы и зарылась пальцами в его черные волосы. —Я люблю тебя, Эби. —И я тебя, Джон, — искренне засмеялась женщина, совсем по девичьи. — Ты так редко это говоришь. Даже не верится что я это сейчас слышу. —Ну ты же знаешь что я...-смутился мужчина и кажется даже немного покраснел, отводя глаза в сторону. —Да, знаю. Не умеешь говорить о таких вещах. Но мне это и не нужно. Я и так это знаю. —Правда? —Конечно. А вот я хотела тебе кое-что сказать, - поднимаясь с его объятий на ноги и беря в руки новую тарелку, по хозяйки важно заявила она. —Да? И что же? —Тебе чертовски сильно идет эта новая стрижка, Джон Марстон. Никогда тебя не видела с короткими волосами. Джон самодовольно хмыкнул, приглаживая волосы тыльной стороной ладони. —Я скажу тебе больше, дорогая. Я себя сам никогда с короткой стрижкой не видел, - рассмеялся он. Эбигейл стоя возле плиты, одарила его любящим взглядом лучистых глаз, в уголках которых залегли легкие морщинки. —Тебе точно не нужно все это "признание"? Одоброение? - будто обрисовуя руками что-то необъятно большое, тихо спросил он, когда смех его стих. Эбигейл не отрывая от него глаз, легонько отрицательно покивала головой из стороны в сторону, продолжая вытирать тарелку. —Я полюбила тебя, таким какой ты есть, точно так же как и ты меня. И по-моему это самое главное. Зачем делать вид что мы кто-то другие? —Да. Наверное ты как всегда права, — растерянно почесал он затылок, обдумывая ее слова. —Мы начали наш путь с самых низов, Джон. И путь наш был очень долог, чтоб стать хотя бы теми кто мы есть сейчас. Но может быть у нашего сына будет другое будущее и он станет тем, кем его родители никогда б не смогли быть? —Судья в Хьюстоне или адвокат в Остине? -с улыбкой покивал мужчина, склонившись над металлическим тазиком. —Я была бы счастлива, если бы это было так, но он должен будет сам выбрать себе дорогу. В коридоре послышались тихие шажки и на пороге на кухню, застыл малыш Джек, с порванным башмочком в ручках. —Хей, Джеки. Ты как? Ну что больше не боишься меня? Мальчик не ответил, только смущённо улыбнулся, плюхнувшись на пол. Джон издал глухой смешок. —Мама тебя тут спрашивает по вкусу ли юридическое ремесло, приятель? Хочешь быть адвокатом? Джек заулыбался и принялся стучать башмачком по полу, так что его оторванная подошва начала, как будто "открывать рот". Родители умелившись этой картине рассмеялись в один голос. —Поедем все вместе завтра в город. Купим ему новую обувку. Не может же будущий верховный судья рассаживать в таком.