— Да вы не переживайте так. — Мужчина бросил на неё взгляд, смахнув пепел с сигареты. — Мы во всём разберёмся. Если он окажется невиновен — отпустим. — А всё это время его будут держать здесь? — Ира хмыкнула. — Пока вы будете здесь дымить своей папироской и лениво просматривать какие-то бумажки… — Ирина Юрьевна, я, конечно, понимаю, что у вас стресс, вы, вероятно, рассчитывали провести этот вечер в другом месте, но не нужно хамить. — Савицкий вздохнул, оставив в покое несчастный окурок. Ира следила за тем, как последние струйки дыма взмывают в воздух, растворяясь на глазах. — Или вы думаете, я получаю удовольствие от того, что выслушиваю ваши претензии? Вы, кажется, не так давно сами работали следователем, и прекрасно знаете специфику этой профессии. — В любой профессии нужно оставаться человеком. — И именно поэтому я не стану применять к вам никаких мер, хотя мог бы в принципе запретить вам здесь находиться. Вы ведь ещё не состоите в законном браке с подозреваемым, соответственно, официально вы ему — никто. Ира понимала, что перегнула палку и, возможно, незаслуженно сорвалась на другого человека, но в её голове никак не укладывалось происходящее. Эмоции зашкаливали, а слова про несостоявшийся ныне брак напомнил о несостоявшемся разговоре. Собственно, Холмогорова понимала, что здесь — точно неподходящее время и место для таких признаний. И всё же уехать, не попытавшись с ним поговорить, она не могла. — Я могу его увидеть? Хотя бы на несколько минут, — кажется, в её взгляде было больше просьбы, чем в словах. А, может, в самом Савицком откликнулись её слова, и он решил быть человеком. — У вас будет десять минут, но после этого я попрошу вас оставить мой кабинет. Можно подумать, она получала сильное удовольствие от присутствия здесь. Но иначе было никак. — Само собой.
Разговор с Лёней ситуацию не прояснил. Он не знал, каким образом конверт оказался в его столе. Сказал, что эксперты взяли отпечатки пальцев, чтобы установить или опровергнуть их наличие. Ире оставалось только верить, что результаты экспертизы окажутся отрицательными, и тогда его отпустят, начнут разбираться нормально и искать настоящего преступника. А пока Лёню ожидало пребывание в специально отведённой камере и, к большому сожалению, отстранение от работы. Там, по всей видимости, дело тоже уже приобрело огласку. Она предложила позвонить Елизавете Викторовне, однако, он отреагировал отказом, мотивировав тем, что никакой взятки не брал. А раз так, то скоро всё выяснится, и нечего зазря дёргать женщину.— Ир, — его ладонь накрыла её руку. Пальцы были холодными, но дело было даже не в этом. Ей захотелось одёрнуть прикосновение, потому что она чувствовала себя предательницей. Ира не могла понять, кого именно предаёт в этот момент, но руку так и не убрала. — Ты мне веришь? — Верю, — не задумываясь. Конечно же, она ему верила. Как он мог подумать, что она не поверит? Ведь они столько были вместе, их связывало немало, но… Но она знала, что скоро всё закончится. И потому смотреть ему в глаза было тяжело. — Кстати, — Лёня решил перевести тему, вспомнив о фразе, прозвучавшей несколько часов назад, — о чём ты хотела поговорить? Ира отмахнулась, всё-таки убрав руку со стола. И руке стало ещё холоднее без его пальцев. В суматохе она сунула её в карман своего пальто, надеясь отогреть. — Уже не помню, — соврала. Лёня внимательно на неё посмотрел, но ничего не сказал. А Ира попыталась улыбнуться. — Ничего, скоро всё решится и тебя отпустят. — Конечно. — Он кивнул. Лёня и сам в это верил. И, глядя в его глаза, можно был с точностью сказать, что он не врёт. Невозможно врать с таким взглядом. — Я люблю тебя. Чтобы не лукавить и не врать — она просто не могла произнести ему эти три чёртовых слова — Ира бросила взгляд через плечо и выдохнула, потому что к ним уже приближался Савицкий. — Ваше время истекло.
***
Спокойствие было призрачным. Внешне Даша оставалась ровно такой же, как и всегда, но внутри у неё что-то ощутимо переломилось. Глядя на своё отражение в зеркале, она не была уверена, что хочет бороться за своё прошлое, возвращаясь к тому, что было. Просто у неё не осталось больше сил — все они уходили на то, чтобы не разреветься от прожигавших душу обиды и разочарования. Не хватало ещё, чтобы Ася видела её в таком виде, хотя её дочь в свои четыре с половиной уже научилась подмечать нежелательные перемены. — Мам, а почему папа остался у дедушки?.. — Ася подозревает, что у мамы настроение не из лучших, поэтому спрашивает осторожно. В своих опасениях дочка даже не стала утром причитать о том, что не хочет есть кашу, послушно съев всё. Даша помнила, как в детстве ей обещали после каши вкусное мороженое, и она всегда этого ждала. Асе уже не нужны были сладости — гораздо больше хотелось, чтобы рядом был такой родной и добрый папка, с которым можно прогуляться по парку, сидя на его шее. С высоты Космоса маленькая девочка чувствовала себя гордой птицей. Поразительно, как мало и много одновременно нужно для счастья в детстве. Даша не хотела, чтобы её дочка чувствовала себя неполноценной и прошла через то же, что и она когда-то. Но Сергей Старков и Космос Холмогоров — разные люди, которых даже близко нельзя сравнивать. Даша не хотела запрещать Космосу видеть их дочь и лишать тем самым обоих множества трепетных воспоминаний, но твёрдо поставила себе за цель, что если он не оборвёт с наркотой, то всё закончится. И, судя по всему, он не собирался этого делать. А у неё был выбор: сделать шаг вперёд или застрять в этом нынешнем состоянии, не зная, куда и как скоро они продвинутся. — Просто твоему дедушке скучно. — Проще было сказать удобную правду. И Даша ни в коем случае не врёт своей дочке, просто недоговаривает. Есть вещи, о которых детям знать необязательно, и одна из них — конфликты между их родителями. В конце концов, использовать ребёнка в отношениях как одеяло, которое перетягивают из стороны в сторону — подло. Даша слишком хорошо помнила своё детство и не желала наступать на грабли Алевтины Евгеньевны. — Он ведь живёт один. И ему тоже хочется, чтобы рядом кто-то был. — А почему мы тогда не остались у дедушки? Нет, ей точно в сообразительности не откажешь. — У папы с дедушкой был серьёзный разговор, котёнок. Это как наши, девичьи секреты, у тебя ведь тоже есть такое? — При этих словах Даша видит, как дочка осторожно задвигает назад руку, в которой зажимала плюшевого зайца. И, конечно же, она знает, что эту игрушку Ася выменяла у другой девочки в группе на свою старую собаку. — И они до сих пор разговаривают? — Может быть. — Но у них же языки наверняка болят, столько говорить. Даша улыбается. Да, Ася во многом копия Космоса. Но ей это нравится. Наверное, так должно быть. Одно она знает наверняка: её девочка никогда не притронется к тому, что губит её отца и их брак. — Я хочу к папе. — Ася напоминает котёнка, у которого глазки настолько трогательные, что отказать кажется нереальным. Даша знает, что эта затея заранее обречена на провал. — Хорошо. Мы поедем к папе. Но я тебя завезу к ним с дедушкой, и поеду к тёте Тамаре, а потом заберу вечером, хорошо? И по этому поводу, конечно, никаких возражений нет.***
Пчёлкин был как на иголках. С самого утра у него было дурное предчувствие, и он не знал, что с этим поделать. В любой другой момент Витя бы посмеялся, потому что никогда не верил в предсказания, судьбу или нечто подобное, но сейчас, когда мобильник Иры молчал и она не выходила на связь, его это напрягало. Наверное, со стороны это действительно было смешно и странно — ну, что могло случиться? Но внутреннее чутьё не желало угомониться, и Витя то и дело ловил себя на не самых лучших сценариях, прорабатываемых в голове. Работа в офисе не то, что не шла, а даже не вызывала желания покидать пределы квартиры, но, в конце концов, Пчёлкин решил, что если останется в четырёх стенах ещё на один день, то попросту сойдёт с ума от давящей неизвестности и одиночества. Оказалось, он нуждался в общении и чьей-то компании. Витя уговаривал себя, что нужно просто отвлечься и заняться работой через «не хочу», но, только появившись в офисе на Цветном, понял, что это была дурацкая затея. Во первых, потому, что здесь было чересчур тихо. Раньше, проходя через вход и минуя комнату охраны, он слышал какие-то шутки, смех, анекдоты. Сейчас же там сидели несколько человек с хмурыми лицами — Витя успел заметить их в тот момент, когда навстречу ему вышел Шмидт, который был не более радостным. — Ну, как ты? Суровые законы: ещё несколько дней назад этот человек привёл его в кабинет, где лучшие друзья поставили под стволы, а теперь с некой опаской хлопал по плечу и смотрел как на старого товарища. — В норме. — Почти не соврал. И перед глазами всплыл Валера. Да уж, в сравнении с ним он просто прекрасно. — Вить, я это… — Шмидт явно чувствовал себя неловко, не зная, с чего начать, но сказать надо было. — В общем, ты прости, что тогда так всё повернулось. Сам знаешь, мы люди подневольные. — Знаю. Проехали, Шмидт, не парься. — А новости какие-нибудь есть? Как там Валера? — Не знаю, я не звонил ещё. Саша и Кос здесь уже? — Саша у себя, а Космоса ещё нет. Кивнув, Пчёла двинулся дальше на лестницу, поднимаясь на второй этаж. А, может, он просто накрутил себя? Может, Космос у Иры сейчас? Пчёла знал, что Холмогоров хотел увидеться с сестрой, поговорить и извиниться. А ещё мог предположить, что эта беседа будет не из лёгких, потому что у Иры слишком сложный характер. Но Витя не сомневался, что она сможет простить брата. Единственное, в чём продолжал сомневаться Пчёлкин — это в том, что у них всё наконец-то наладилось. И с каждой секундой, хоть и не признавая этого, он ожидал звонка всё больше. Его подмывало набрать самому, но он знал, что услышит только холодное и чётко выверенное сообщение автоответчика: «Абонент находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже».***
Верила ли Тамара в Бога? В далёком детстве она полагала, что да. Её мать была очень верующей женщиной, которая внушала своим детям, что, хоть Бога никто и не видит, но он всегда и всем помогает, и что если ты хороший человек — то рано или поздно он наградит тебя счастьем. «Бог не посылает человеку испытания, которого он не способен вынести» — эти слова она особенно часто любила говорить. Тамаре казалось, что она уже успела забыть фразы из детства, но сегодня именно это врезалось в память. В последний раз Тамара верила в Бога, когда провожала родителей и надеялась, что они совсем скоро вернуться обратно на дачу, ещё не зная, что авария, которая случится по дороге, перечеркнёт всё, изувечив жизнь семейства Прониных. Тамара помнила Пашку, который был совсем мальчишкой. Помнила, как её весёлый младший брат в мгновение ока превратился в колючего ежа, который всем грубил и пытался сделать больно. Будто мстил за то, что у них отняли семью, оставив их со старшей сестрой одних. И Томе поначалу было непросто с ним. Она, словно сумасшедшая, радовалась, когда Валера сумел найти подход к её брату, вразумить и вернуть ей того самого Пашку, которого она знала всю свою жизнь. Она никогда не говорила об этом ему, но благодарила за это всегда, пусть и мысленно. И как бы по-идиотски или банально ни звучало, но с появлением в её жизни Валеры Тамаре стало казаться, что он — и есть её самый главный помощник, защита и опора. И пускай он не Бог, а вполне себе реальный, живой человек, но в него она верила и точно знала, что никогда не разочаруется. А теперь он лежал в больнице, находился между жизнью и смертью, и никто не мог сказать, когда он очнётся и выйдет из этого состояния. Тамара боялась думать — выйдет ли вообще. Она словно прописалась в этой палате, которая стала ей вторым домом, но таким ненавистным. Приходя сюда, Тамара садилась и смотрела на Валеру, смотрела и ждала. Врачи разводили руками, говорили, что нужно наблюдать, что они сделали всё возможное, и теперь лучшим лекарем для её мужа будет только время, но Тамара знала, что время остаётся безучастно к ней. Оно словно замедлилось. Она не замечала того, как день сменялся ночью, хоть и находилась в кругу близких людей, пытавшихся ей помочь и выдернуть из этого состояния. Тамара прекрасно осознавала, что нужна своему сыну, но, каждый раз глядя на Филиппа, чувствовала, как в горле появляется болезненный ком. Их с Валерой сын был полной его копией: и внешне, и по характеру. И Филатова не могла отделаться от воспоминания о счастливых минутах, ещё совсем недавно бывших в настоящем. Тамара хотела родить Валере дочь. И прожить с ним всю свою жизнь, до глубокой старости и внуков. Сейчас она жила лишь ожиданием того, когда он очнётся. В палате было холодно. Тамара держала Валеру за руку. Его пальцы были расслаблены и слегка синеватые от холода. Глаза плотно закрыты. Множество проводков были подкреплены к груди, на лице была специальная кислородная маска. Приборы фиксировали сердцебиение и дыхание. Тамара мало что понимала в этих показаниях, но наличие пульса значило, что ещё есть смысл бороться. И она не собиралась сдаваться, мириться с тем, что её муж находится в коме. Рядом с ней сидел Филипп. Не взять его она просто не могла. Он не плакал, но от одного взгляда, которым он смотрел на отца, ей самой хотелось разреветься, но Тамара пыталась держать себя в руках. Когда Паша коснулся её плеча, зайдя в палату, ей стало немного легче. В палату заглянул врач и Тамара, обернувшись, поспешила в коридор, кивнув Паше. Он остался сидеть рядом с Валерой и Филиппом. Только когда дверь за мамой закрылась, мальчик подал голос: — Дядь Паш, папа ведь очнётся? И Павел Пронин, уже взрослый мужчина, внезапно увидел себя самого десятилетней давности. Когда погибли их с Томой родители, он тоже надеялся, что это какая-то ошибка, ждал, что они очнутся на похоронах и всё будет, как прежде. А потом пришлось смириться, что как раньше уже не будет. Паша ещё не знал, что совсем скоро в их с сестрой жизни появится Валера Филатов, который станет сестре любящим супругом, а ему — надёжным старшим товарищем. Валера был первым, кому Паша поверил, потеряв родных. И поэтому сейчас Пронин не мог не верить. И не мог оставить племянника, который так же нуждался в поддержке. — Он обязательно очнётся, — тихо, но чётко ответил Паша. И, не опираясь ни на Бога, ни на врачей, он верил, что Валера их слышит.***
Ира неспеша шла вдоль улицы. Сегодня она не садилась за руль — ей хотелось просто пройтись пешком. Шёл снег, который медленно опускался вниз. Ира видела, как на её волосах, волнами спускавшихся по плечам, тоже скопилось немало снега, но ей было всё равно. Она шла домой, не зная, что предпринять, чтобы помочь Лёне. Если сегодня Ира рассчитывала, что его наконец-то отпустят, то теперь нужно было признать — ситуация приобрела ещё худший поворот, хотя, казалось, хуже уже некуда. Следователь сообщил ей, что результаты экспертизы подтвердили наличие отпечатков пальцев Лёни (и только его) на том самом конверте, в котором были найдены купюры, переданные якобы в качестве взятки. Сказать, что она была в шоке — это не сказать ничего. После посещения следователя она отправилась прямиком на работу к Лёне, чтобы переговорить с его начальником, но он наотрез отказался её слушать и заявил, что это дело следствия — разбираться и устанавливать факты. Ира понимала, что никто не даст ей влезть в это дело законно, у неё не было права даже просить какие-то записи или документы, а из этого выплывало, что в сложившейся ситуации у неё полностью связаны руки. Но был человек, к которому она хотела обратиться за помощью, хоть и знала, что это явно не понравится ни Лёне, ни тому, кого она собралась просить. Мерседес Пчёлкина мигнул фарами, как только она вышла из-за угла. Витя сидел за рулём машины и выглядел сосредоточенным. Вздохнув, она двинулась к машине, признавая, что вместо одного непростого разговора её сейчас будет ожидать другой. — Привет. — Привет. Целуя его в щёку, Ира чувствовала, как напряжены его мышцы лица. Витя нетерпеливо барабанил пальцами по рулю. — Ты чего, на Луне гуляла? До тебя не дозвониться. — Я не гуляла. А телефон… Прости, пришлось выключить. У следователя была, — после последних слов лицо Пчёлкина изменилось, наигранное спокойствие сменилось реальной тревогой. — В смысле у следователя? Что произошло? — Лёню арестовали. Обвиняют в факте получения взятки, сегодня уже получили результаты экспертизы. Улики против него. — Ира не могла смотреть на Витю, потому что прекрасно знала, что он сейчас спросит. А Пчёлкин порой слишком метко оправдывал её ожидания. — Я так понимаю, ты ему ничего не сказала, да? В наступившей тишине он хотел хлопнуть себя по лбу. Идиот. Ну, конечно же, нет. Она ничего не сказала. — Я собиралась, но именно в этот момент на него чуть ли не надели наручники. Как ты себе это представляешь? «Лёнь, знаешь, мне очень жаль, что тебя арестовали, но у меня для тебя как бы есть новость: я тебе изменила со своим бывшим. И свадьбы не будет. Прости, и удачи тебе с твоими проблемами», так, что ли? — Ира обернулась к Вите, посмотрев прямо в глаза. Ей хотелось в эту секунду забыть обо всём и просто поцеловать его, просто закончить этот разговор, но она понимала, что не может. А Пчёлкин смотрел на неё в ответ и молчал — и его молчание, пожалуй, было самым страшным для неё. — Вить, пойми меня правильно, я не могу его вот так бросить, я хочу ему помочь. В конце концов, он не брал никакой взятки. — То есть, ты веришь, что он не виноват, несмотря на улики? — Ты прекрасно знаешь, что улики можно подделать. Да, экспертиза подтвердила его отпечатки пальцев на конверте, но он мог держать этот конверт в руках ещё когда там не было этих треклятых денег! — Супер-логика. В наступившей тишине она отчётливо слышала его громкое дыхание. То, что Пчёлкин уже завёлся с полуоборота стало очевидным ещё тогда, когда она увидела его в машине, но теперь, кажется, Витя сдерживался из последних сил, чтобы не начать разговаривать на повышенных тонах. — И что теперь? Ира не понимала, к чему он клонит, но ей было страшно. Она боялась его потерять и ничего не могла поделать с собой, не могла бросить Лёню в беде. — Поразительно, — произнёс он в наступившей тишине. И Ира боялась, но спросила: — Что именно? И когда Витя посмотрел ей прямо в глаза — его ответ стал очевиден ещё за доли секунды до того, как он произнёс следующие слова: — Ему ты веришь, что он невиновен, а мне три года назад ты даже слова не дала сказать, узнав, что я просто был с Олей. В его интонации даже глухой уловил бы упрёк. Ира чувствовала, что эти слова её задели, но не потому, что Витя попрекнул её прошлым, а потому, что у всего этого был другой смысл. — Вить, ты мне не веришь? — Ира не сомневалась, что вся беда его мыслей не из-за ревности, но ей нужно было получить подтверждение от него. И, тем не менее, она знала, что это будет больно. Неужели их хрупкое примирение действительно рушится сейчас на глазах только из-за того, что она не поговорила с Лёней? И в наступившей тишине ей так не хватило его вразумительного ответа.