Письмо

— Я уже полила почти все саженцы, там осталось две грядки и теплица. До работы успею закончить! Сакура вытирает испачканные землей руки о передник, смазывает пот со лба тыльной стороной ладони, жмурится на яркое майское солнце. Хоть еще очень рано, а горячие лучи обжигают кожу и заставляют искать тень. В огородике бабули Чие всегда есть работа. С наступлением весны, удивительно теплой здесь, в пригороде Суны, возиться с растениями, деревьями и немудреным хозяйством одинокой пожилой женщины — настоящая отдушина для Сакуры. Живет старая леди в небольшой деревушке: всего десяток низеньких домов, да старый храм, — в пяти километрах от столицы, где Сакура очень быстро нашла себе работу. Всякий раз, проходя мимо большой школы, недалеко от книжного магазинчика, в котором Сакура с огромным удовольствием занималась сортировкой, ревизией, заказом новых изданий, — она невольно ускоряет шаг. Иногда, попадая в струю спешащих школьников, она съеживается и прячет голову в плечи. Иногда вздрагивает, слушая резкую трель звонка на урок. Иногда, боится увидеть в конце дорожки пепельную шевелюру, а под ней насмешливо-циничный взгляд, пронзающий ее насквозь. И тогда она жмурится, пробегая последние метры. Ругает себя последними словами, когда дверца магазина, обдавая переливом звонких колокольчиков, захлопывается за ее спиной, но так и не может побороть в себе страх. Страх быть найденной Им. Иррациональный. Глупый. Бесконтрольный. Разве есть хоть одна причина? Хоть малейший повод искать ее? Разве не расставил Какаши все по своим местам тем последним письмом? Думать, анализировать, успокаивать себя получается лишь вдали от трехэтажного здания из белого кирпича с широкой красной крышей. Но рядом с этой ни в чем не виноватой школой… рядом с большими, широко распахнутыми воротам Сакуру преследует ужасное чувство, что стоит только увидеть стоящего впереди, облокотившись о дощатый забор, Какаши — и она ничего не сможет сделать: ни пройти с высоко поднятой головой, ни холодно кивнуть в ответ, ни удержать горючие слезы. И это понимание ранит. Всякий раз. Потому что боль никуда не делась. Притаилась под кипой дел, которую Сакура добровольно накинула на себя. Стала почти незаметной, вытесняемая усталостью и ежедневными проблемами. Но никуда не ушла. Так же, как и сны, которые ночь за ночью топили Сакуру в томительно-сладком безумии. Сны, в которых Какаши был рядом. Сны, в которых он все еще любил ее. Сколько бы ни прошло времени, как бы сильно она не хотела его забыть, — ничего не получалось. И за эту слабость она себя ненавидела. Сакура мотает головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать навязчивое видение, и приставляет ладошку козырьком ко лбу. До работы еще целый час. Она все успеет. Не зря же проснулась, едва только рассвело. — Не торопись, детка. Присядь со мной, отдохни пока. Бабуля Чие, случайная попутчица, ехавшая по своим делам в Амэгакуре, приютила Сакуру, не слушая возражений и грозно глядя в ответ на предложение оплачивать свое проживание. — Чиё-баасама, там туча со стороны гор, может, дождь будет? Бабушка смотрит в укзанную сторону и недовольно поджимает губы. Она живет в этих краях уже очень давно и прекрасно знает, что тучи такого светло-серого цвета не принесут ни капли влаги — они приведут за собой песчаную бурю. — Сакура, детка, лучше бы тебе сегодня не ходить на работу. К вечеру погода совсем испортится, боюсь, как бы не пришлось тебе заночевать там опять, — видя, что серьезные аргументы не встречают отклика у чересчур ответственной подопечной, бабушка решает использовать бесчестные методы, — пожалей мое сердце, я и в прошлый раз так переживала, что пришлось пить лекарства, а в этот раз могу и вовсе слечь… Как же я буду без тебя? Все эти уловки слишком хорошо видны чуть улыбающейся Сакуре, продолжающей смотреть вдаль. Туда, где верхушку горы закрывает серебристое облако. Она хочет остаться. Правда, хочет. В этом небольшом домике ей уютно и хорошо. Спокойно. Настолько, что иногда она забывается и поддается на расспросы сидящей в огромном мягком кресле бабушки Чиё. На расспросы о нем… Почти месяц назад Сакура наконец показала ей то самое письмо. Достала со дна лежащего под кроватью чемодана, разложила перед любопытной старушкой измятую бумагу и с гневно горящими глазами предложила прочитать. Вслух. Чтобы та больше никогда не уговаривала «сменить гнев на милость и простить своего непутевого болвана, который сам не знает, какое сокровище потерял»! Красная от стыда и смущения, Сакура слушала, как звучат обидные строчки и беззвучно плакала. Боль, та самая боль, которую на время удавалось забить в дальний чулан памяти, всколыхнулась и подняла голову. Напомнила о себе, ужалила, в самое сердце ужалила. Горько… Где-то на середине записки голос старушки смолк и она дочитала послание в полной тишине. Так же молча отдала его, посидела еще с минуту в своем кресле, а потом неловко поднялась и ушла в свою комнату. Не издав больше ни звука. Всю ночь Сакура проворочалась с боку на бок, накручивая себя мыслями о том, что теперь благородная Чиё больше не захочет жить под одной крышей с такой распутницей и выгонит ее с утра пораньше. Накрутила до такой степени, что начала собирать вещи, чтобы быть готовой уйти сразу, как ей укажут на дверь. Но утром ее ждал только привычный завтрак да ворчание на жесткий северный ветер, бабушка Чие больше не вспоминала ни про Какаши, ни про свое намерение помирить несчастных влюбленных. — Я сегодня останусь до обеда, а потом зайду в магазин и приду. Не переживайте, Чиё-баасама, со мной все будет хорошо! Сакура возвращается к работе и аккуратно выливает в продольные бороздки мутноватую воду из колодца. Носит тяжелые ведра раз за разом, напитывая влагой еще слабые растения, и лишь иногда утирает стекающий по лицу пот. Такой труд ей по душе. Изматывающий, отбирающий массу ресурсов, не оставляющий и процента для бесконечных суетных мыслей. Даже жаль, что осталось всего две грядки. Бабушка Чие сидит в кресле на веранде и рассматривает приближающуюся тучу. Она задумчиво хмурится, собирая в глубокие морщины кожу у глаз. Вязание в ее руках застыло спущенной петлей. Это облако странно тревожит старую женщину. В книжном магазинчике, куда Сакура устроилась благодаря своей любви к японской литературе, как всегда полумрак, запах типографской краски, пыли и новой бумаги. Горы изданий разных цветов и размеров еще ждут сортировки, ведь владелец лавки лишь после прихода Сакуры решил уйти на заслуженный отдых. В его семьдесят заниматься порядком было весьма тяжело. Полка с детской литературой, книги по садоводству и немного подарочных томов по рукоделию — таков план на день. Рассортировать, внести в каталог, проставить недостающие ценники и аккуратно уложить на положенное место. Главное, не зачитаться по ходу, а то уже было дело… Пылинки кружатся в воздухе, возможно, впервые за многие годы их смахнули с привычного места. Сакуре доставляет настоящее удовольствие видеть, как преображается полка за полкой старенький магазин. Ей отрадно слышать, как посетители нахваливают ее упорство, как с каждым днем в лавку заходит все больше читателей. Особенно один из них. С ним так легко говорить о книгах. На самом деле, Сакура уже почти месяц с их первой встречи удивляется, что такой красивый и обаятельный мужчина решил посвятить себя науке, оговорившись как-то, что ни жены, ни девушки у него нет. Ни сейчас, ни в планах. И все же он приходит дважды в неделю и засиживается по часу, без конца перебирая одни и те же книги. Не желая признаваться даже себе, что отправилась на работу в такую непогоду только ради встречи с ним, Сакура изредка бросает взгляды на входную дверь, ожидая появления багряной шевелюры. Его тихое «Привет» всегда приятно. Отвлекает от грустных мыслей. Стопка книг с описанием методов ухода за саженцами плодовых деревьев выскальзывает из рук, падая на пол и рассыпаясь стаей птиц с подбитыми крыльями. Мнутся страницы, пачкаются в пыли обложки, рвутся хрупкие корешки. Сакура замирает, не в силах поднять руки. За стеклом широкого витринного окна человек. Мужчина. Стоит, разглядывая выложенные новинки из серии любовных романов. Горячее тревожное чувство парализует. Сакура не видит его головы, только тело от бедер до шеи, но оно кажется знакомым. Слишком знакомым. Эти руки в карманах штанов с локтями чуть на отлет, немного сгорбленная спина, широкие плечи и… о боже!!! Мужчина наклоняется, чтобы рассмотреть книги поближе. Седые волосы скрывают черты лица, но сомнений больше нет. Какаши. Сакура моргает. Глаза обжигает сухостью. Смаргивает еще раз. Роговицу печет. Еще. Еще! Откуда? Как он здесь оказался? Почему он стоит тут? Как он нашел ее? Инстинктивное желание спрятаться заставляет упасть за стеллаж, прислонившись спиной к выступающим краям полок, чувствуя, как от участившегося сердцебиения ее тело легонько покачивает. В висках начинается ад. Страх и боль разрывают голову. Что? Как? Куда ей теперь? Почему сейчас? Что делать? Сколько раз она представляла себе эту встречу и в своих мыслях с гордостью выходила из щекотливого положения, игнорируя или осаждая зарвавшегося мальчишку. Да, именно так она и называла его — мальчишка. Таким, только таким хотела его видеть. Мальчишкой. Не мужчиной. Потому что иначе все внутри превращалось в кашу и начинало бурлить, мешая здраво мыслить. Но сейчас там, за прозрачным стеклом не мальчишка вовсе. Совсем не мальчишка… Если он сейчас войдет, если он увидит ее, если он что-то скажет!.. Сакура крепко жмурится и прикрывает руками голову. Если он войдет, начнет издеваться, припоминать ей прошлые грехи, она так и будет сидеть, пока ему не надоест забавляться. Пока он не уйдет, потешив свое самолюбие унижением глупой учительницы. Она спрячется, а потом побежит домой, соберет вещи и уедет куда-нибудь подальше. Домой? Домой? Кажется, сердце пропускает удар, когда Сакура представляет, как уедет из ставшего таким родным домика бабули Чиё. Уедет от нее. От ее понимающего взгляда, всегда верных слов, от ее бурчания и попыток манипулировать. От ее доброй улыбки и всегда уютных объятий. От разговоров обо всем на свете. От чувства, что ей больше не грозит опасность, ей больше незачем убегать. От ощущения близкой потери, непоправимой, неоправданной, где-то в глубине души зарождается протест. Резко, обжигающе прорывается подавляемая агрессия. К черту! Злость накатывает такая, что трещит кожа на сжатых кулачках. Ну уж нет! Хватит! Набегалась! Протест нарастает, рискуя утопить разум в потоках злобного смакования. Сакура вскакивает, задевая плечом верхнюю полку. Боль от удара — ничто сейчас. Прямо сейчас все, о чем она может думать, это ее ладонь, которая отвешивает звонкую оплеуху. И еще одну. И еще… если получится. Столько оплеух, пока не заболит рука. Пока не выйдет распирающий изнутри гнев, пока не уляжется буря, пока не пройдет обида. Она хочет бить. Бить. Бить. Бить! Разбить в кровь его лицо, свои руки. Бить, пока не устанет, пока даже дышать будет тяжело. Потому что потом только бесчувствие. Только пустота и отрешенность. Потому что потом ничего. И от этого легче. Поддавшись порыву, Сакура делает шаг вперед. Еще один… и вдруг замирает, пойманная взглядом кофейных глаз. Улыбка под багряной челкой и тихое «Привет» настолько неожиданны здесь и сейчас, что приходится потереть глаза, чтобы убедиться: это и правда Сасори стоит у входной двери, а за стеклом витрины лишь кусочек улицы и проходящая парочка школьников. И никакого Какаши. Даже близко. Удивленно-разочарованное «Привет» Сакуры заставляет посетителя слегка нахмурить брови, но стоит ему увидеть ее робкую улыбку, как тревога проходит и в полутемном помещении магазинчика раздается дружеский смех, разбавляемый репликами о том, что, кажется, кто-то переработал и пора бы отдохнуть, а то мерещится всякое. — Может, сходим выпить кофе. С пироженками? — Сасори впервые заговаривает о чем-то таком. Сакура смотрит во все глаза, удивленная высказанным предложением, удивленная неожиданной сменой темы, удивленная тем, что ей приятно. Где-то внутри танцует ее второе «я», польщенное оказанным вниманием. Вниманием симпатичного ей человека. Мужчины. Его взгляд и улыбка, его длинные пальцы, теребящие корешок поднятой с пола книги, его близость и звук его дыхания — все это нравится ей. Очень нравится. Это ужасно приятно, приятно до мурашек, до ослабевших коленок и сбившегося дыхания, но… это ведь… Осознание холодным душем смывает теплое, мягкое, едва зародившееся чувство. Все это не приведет ни к чему хорошему. Будет то же, что и всегда. Разочарование. Боль. Глубокая душевная рана. Осознание дергает предупреждающе — «не надо, прекрати это сейчас же, сразу!» Это те же самые грабли! Не наступай! Обойди! Осознание надвигающейся ошибки и предстоящих страданий гасит свет в глубине глаз. Топит в привычном отчаянии робкую надежду. Не надо. Рисковать не стоит. Дружеского общения ей более чем. — Я, пожалуй, откажусь. Обещала сегодня вернуться пораньше. Прости, очень много работы… Поворачивается, чтобы поставить книги на полку и незаметно вытирает непослушные слезы. Позади шумный выдох и шорох топчущегося на месте человека. Сасори еще там. Ждет. Нужно сказать ему что-то. Нужно как-то объяснить и дать понять, что дело не в нем. Вовсе нет. Ведь нет же? Тогда почему она все еще стоит, отвернувшись к полке, смахивает воображаемую пыль и ровняет корешки, стоящие и без того идеально? — Хорошо, тогда увидимся попозже… — он делает шаг к двери, слышен тихий щелчок дверной собачки. — Да, увидимся… — она бросает через плечо, стараясь не выдать еще мокрых щек. Мелодичные колокольчики звенят, провожая расстроенного посетителя. Оставляя Сакуру наедине со своими демонами. Одну. Пустынная буря началась ближе к вечеру. Сакура успела вернуться, укрыть слабые ростки, натаскать воды и принести побольше дров. Песчаные бури — это не про тепло. Это промозглый холод и постоянный шум скребущегося о стены и окна песка. Это пыльная дымка, хорошо видимая в свете зажженных ламп. Зажженных даже днем, потому что за тоннами частичек в воздухе почти не видно солнца. В такое время выходить на улицу лишний раз опасно: можно заблудиться и умереть. — Говорят, что нас накрыло на пару дней, не меньше. Бабуля Чиё сидит у окошка, держит в руках начатое вязание, легонько подергивает пушистую нитку и петли быстро-быстро мелькают меж ее пальцев. Она говорит спокойно, словно рассказывает очередную, услышанную от соседей новость про не слишком интересных знакомых. Сакура отрывается от принесенной с работы книги по психологии, переводит взгляд с пожилой женщины на занесенное до середины песком окно и тяжело вдыхает. Пару дней — это много. Во время бурь не работает связь, телефоны, телевидение, даже спутник — все умирает, пока шторм не пойдет дальше. Пару дней взаперти, без дела, наедине с мыслями и сомнениями… черт! Это очень долго. Может, попробовать уснуть? — Ты не видела сегодня никого странного в городе, детка? Заданный словно невзначай вопрос ловит Сакуру в дверном проеме. Останавливает видением Какаши у витрины магазина и начинает плескаться паникой где-то под ребрами. Был или не был? — Странного? Если только Сасори. Он сегодня меня пытался позвать на свидание. Представляешь? Бабушка Чиё замирает. Оставленная без внимания петля слетает со спицы, тянет за собой другие, но это отчего-то мало волнует старую женщину. — А ты что? Согласилась? — Ну уж дудки! — Сакура имитирует беззаботный смех, неожиданно осознав, что даже если бы она согласилась, то вскоре просто ушла. Расстроенная и раздавленная. Потому что… потому что… Нет. Хватит об этом. Не было. Его не было! Не могло быть! Это просто бред! Видение! — Я же обещала тебе вернуться домой пораньше. — Глупенькая. Ну кто отказывается от свидания с красивым молодым мужчиной ради старой развалины, которая без конца ворчит на тебя? Бабуля возвращается к вязанию, возмущенно дергает петли, старательно поправляет нанесенный ущерб и лукаво смотрит поверх очков. — В следующий раз сходи. Хуже не будет. Да и кто знает, может, это твоя судьба. В конце концов, тот сопляк тебе уж точно не пара. Она впервые заговаривает о Какаши после того, как прочитала его письмо. «Сопляк». Сакура хмыкает, констатируя изменившуюся риторику его когда-то горячей защитницы. Да уж, стоило показать его истинное лицо и вместо уговоров написать, позвонить, съездить, бабуля начала устраивать ей свидания с другими мужчинами. Причем не с кем-либо — с родным внуком! — Я не хочу давать ему ложную надежду. Нам лучше остаться друзьями. Потому что, ты же понимаешь, это твой внук и мне бы не хотелось… Сакура замолкает, прислушиваясь к завыванию ветра. Какой-то странный звук заставляет ее замолчать и напрячься. Какой-то звук… что-то… что-то странное, словно крик. Словно кто-то кричит в бурю… Глупости какие. Опять мерещится. То Какаши у лавки, то крики… Кто в здравом уме пойдет на улицу в такую погоду? Нет-нет-нет. Нужно пойти поспать, а то чего доброго еще захочется выглянуть во двор, посветить фонариком. Снова. Этот звук настигает ее в конце коридора, у самой двери. В руках тяжелый фонарь, похожий на те, что стоят на маяках. В такую бурю его мощности хватит всего на пару сотен метров, не больше. Но если там и правда кто-то заблудился, то ее святая обязанность прийти на помощь! Сакура надевает маску, очки, теплое пальто и комбинезон. Выходит сквозь двойные двери на улицу. Прямо в кромешный ад бури. Быстрые, безжалостные вихри закручиваются вокруг нее мгновенно, почти сбивая с ног. Хорошо, что успела зажечь фонарь до выхода, иначе ветер унес бы его, лишив возможности кого-то спасти. Здесь на улице крик слышен отчетливо. Кто-то, всего в паре десятков метров кричит. Зовет. Одинокий голос, отчего-то кажущийся знакомым. Сакура кричит в ответ и поднимает фонарь повыше. За маской ее голос слышен плохо. Приходится сдернуть ее и кричать, закрыв глаза: — Эй! Сюда! Идите сюда! Я здесь! Эй! Я здесь! Сюда! Голос затихает. Какое-то время кажется, что ничего не происходит, только жесткий песок бьет и бьет нежную кожу лица. Сакура успевает подумать, что завтра ее глаза будут напоминать мешки с песком, а щеки наждачку, как в паре метров появляется человек. Он приближается медленно, его ноги вязнут в песке, тело толкают порывы ветра, но он все равно идет на ее голос и свет фонаря. И сейчас Сакура абсолютно уверена, что окончательно потеряла рассудок. Потому что человек, стоящий в одном шаге перед ней, просто не может быть Наруто. Нет. Такого не бывает. Не в реальной жизни. Это горячка. Бред. Это… — Сакура-чан!!! Это ты? Правда ты? Я так рад, что нашел тебя! Его объятия слишком похожи на настоящие, его запах даже сквозь бурю окутывает ее и заставляет поверить. Наруто здесь. Это Наруто. Он пришел за ней. — Эй! Я нашел!!! Идите сюда! Я здесь! Он зачем-то кричит, повернувшись спиной в ту сторону, откуда только что сам пришел, и Сакура как-то вдруг понимает: он пришел не один. Не один. Значит, с ним... Кто с ним? Кто мог прийти с ним? Неужели сегодня днем в лавке ей не привиделось? Неужели? Но зачем? Зачем они пришли за ней? Наказать? Эта мысль пугает. Пугает так, что из ослабевших рук падает фонарь. Падает и гаснет. — Сакура-чан! Сакура… В наступившей темноте ничего не видно. Приходится идти на ощупь. Держаться руками за крепко приколоченные балки, двигаться вперед, не оборачиваясь. Она знает, что за ней идут. Наруто. И кто-то еще. Они зачем-то искали ее. И она помогла им найти себя. Между двойных дверей оседает песок. Небольшое помещение, где едва помещаются трое человек. Сакура боится смотреть за спину. Знает, что этого уже не избежать, но страх парализует. Пусть еще несколько секунд неизвестности, еще чуть-чуть... еще капельку... - Сакура-чан. Нам нужно серьезно поговорить. Словно накативших подозрений было мало, Наруто решает добить ее прямо у входа в дом. За дверью шорканье тапочек и недовольный голос Чиё "Кто это там?". Сакура поворачивается, приподнимает шапку, маску, стряхивает с лица песок и открывает глаза. Перед ней Наруто. Радостный, несмотря на высказанное несколько секунд назад предложение. Его улыбкой можно осветить весь мир. Как же не хочется смотреть ему за спину. Не хочется. Но надо. Итачи. Сакура узнает младшего брата Саске по глубоким морщинам на лице. Он весь в песке, а длинные черные волосы похожи на воронье гнездо. - Привет, старшая сестренка! Как ты тут поживаешь? Из-за его плеча выглядывает еще один человек. Тот, чей взгляд заставляет вздрогнуть. Сжать крепко руки и глубоко вдохнуть. Тот, кого она мечтала не видеть больше никогда в жизни. Тот, кто постоянно причинял ей боль. Саске.