Берега

Эта ночь никогда не закончится. Кажется, будто время, измучившись долгим бегом, устало, остановилось и умерло. Прозрачный свет луны, льющийся из окон в большую комнату главного дома, навсегда застынет на стенах, на татами, отпечатается на лицах сидящих в кругу и возбужденно переговаривающихся людей. Оглушительный стрекот сверчков в высокой влажной от измороси траве никогда не затихнет. Они навсегда останутся в этой ночи как в самом страшном из возможных ночных кошмаров. Словно в чьем-то гендзюцу – под медленной и жестокой пыткой тишиной, темнотой, неопределенностью и страхом. Мадара быстро мотнул головой в сторону, отгоняя безрадостные мысли прочь, и твердым шагом переступил порог комнаты. Ему следовало взять себя – в который раз за сегодня? – в руки. Сидящие на полу люди тут же замолчали, обратив к нему свои взгляды, их спины распрямились, а головы уважительно склонились к полу. Мадара ответил им коротким кивком, затем пройдя в центр комнаты и занимая свое место в кругу. Никто больше не говорил – все ждали слов от него. Мадара обвел медленным взглядом лица присутствовавших, вновь стараясь выиграть немного времени, но на этот раз – чтобы отойти от внезапно охватившего его оцепенения, которое сковывало движения и не позволяло собраться с мыслями. Вообще-то он был бы счастлив, если бы сейчас ему не пришлось говорить первым. Если бы он не должен был принимать каких-либо сложных решений. Если бы мог отмалчиваться, оставаться в стороне от всего, что уже случилось и что только предстояло. На руках у Каяо-баа сидел, кротко уставившись на свои колени, Хизока. Слабый нерешительный ребенок, которому не место на семейном совете среди десятерых взрослых мужчин и одной женщины, но кто осудит Каяо-баа за ее сентиментальность. Эта бесконечная ночь не была обычной, и Мадара почти готов был сделать вид, что не заметил оплошности старухи. После того, чего едва не случилось сегодня, он понимал, почему она так крепко прижимала единственного из оставшихся у нее внуков к груди, не желая расставаться с ним ни на секунду, даже из уважения к традициям. Мадара бросил взгляд на руки Каяо-баа, и женщина, словно опомнившись, спустила Хизоку с колен, велев ему сесть за своей спиной и не открывать рта. Мадара с едва заметным облегчением выдохнул – старуха избавила его от необходимости быть с нею жестче, чем это требовалось, и за это он ей был благодарен. Разговор и без того предстоит непростой. Впрочем, он ни за что не сказал бы самой старшей и мудрой из ныне живущих Учиха и слова поперек, не позволил бы себе утратить ее расположение и поддержку, укорив ее за родственные чувства и эту звериную любовь к их и без того поредевшему потомству. Только не сегодня. Только не он. - Я знаю, что вы слушали наш разговор. Что вы услышали? – Мадара с трудом оторвал от сжавшегося в комок Хизоки усталый и тяжелый взгляд, обводя им лица родных, но ни на чьем, кроме старухиного, не останавливаясь. Пусть скажет она. Каяо-баа никогда не врет и не смягчает правды. Женщина, неловко распрямившись, так, будто каждое движение стоило ей нечеловеческих усилий, кивнула, глядя на Мадару в ответ. - Да, Мадара-сама, мы вас слышали. Мы слышали все, о чем вы говорили, - она замолчала. - Значит, это собрание долгим не будет, - Мадара невесело и чуть ядовито усмехнулся. Хорошо, что много болтать не придется. Хорошо, что он намерен ограничиться одним только вопросом и одним утверждением. Скоро он отправится в комнату к Изуне и уснет мертвым сном рядом с его футоном, надеясь, что эта проклятая ночь все-таки закончится. Усталость лежит на его плечах и давит тысячетонным гранитным камнем, но еще сильнее – ответственность, которую никому не отдать, ни с кем не разделить. Только пока Изуна не придет в себя. Он обязательно сядет еще рядом с ним на этом жестком вытертом полу, одним лишь своим присутствием придавая Мадаре сил. Он займет свое место по правую руку от старшего брата, и в его прямой и твердой позе снова можно будет прочесть его силу и уверенность. Пока же Мадаре придется принять каждый из возможных ударов на себя, и, если бы не эта безумная злая ночь, которая уже практически вынула из него последние остатки жизни и тепла, это не стоило бы ему никакого труда. Он не блуждал бы вымученным сосредоточенным взглядом по лицам, не думал бы о руках Каяо-баа, которые ищут и находят в темноте пальцы Хизоки, не оттягивал бы этот необходимый разговор, невольно взращивая еще большее смятение в сердцах своих родных. Ему следует взять себя в руки. - Что вы думаете, Мадара-сама? – подсказала Каяо-баа, и, если бы Мадара не завяз во времени, точно нерасторопное глупое насекомое в древесной смоле, он наверняка осадил бы ее, позволившую себе торопить и опережать его. Нет. Только не сегодня. Только не ее. Потому что Мадара почти принял свое решение, и это собрание правда не будет долгим. У него для всех собравшихся был всего один вопрос и всего одно утверждение. - Я принял решение согласиться с Сэнджу и заключить с ними мир, - таким было утверждение. Лица собравшихся белели в бездушном свете луны, точно вытягиваясь на глазах. Мадара не ждал понимания или безусловной поддержки – годы войны сломили его семью, и все то неверие, страх, все те сомнения, то удивление, что он читал в их взглядах, были лишь следствием жестокой жизни и мучительных смертей, которые они видели. Так уж вышло, что пожать им придется ту же руку, атаки которой они столько лет отражали. Послышался чей-то выдох, короткий и громкий. Мадара медленно развернулся в сторону источника звука, но с точностью его не определил. Он смертельно устал для того, чтобы быть начеку еще и здесь, сейчас. Его сил хватало лишь на то, чтобы продолжать держать себя в руках. Хизока за спиной Каяо-баа вздрогнул и обмер, и на Мадару глядели, слабо сверкая в темноте, его маленькие черные глаза. Хизока не пробудил еще свой Шаринган. Он не был знаком с ненавистью, хотя и потерял совсем недавно своего отца – кто-то из Сэнджу убил его. Удивительно и странно было то, что даже при всем этом Хизока боялся сейчас вовсе не враждебного клана, с которым им предстоит заключить мировое соглашение, а Мадару, взгляд которого гулял по лицу мальчика, не выражая ничего, кроме глубокой душевной и физической муки. Каяо-баа прижала Хизоку к себе еще ближе, словно готовилась закрыть его от шквала обвинений, который вот-вот обрушится на Мадару со всех сторон. Ребенку, особенно такому, не место среди взрослых мужчин. Ни на собрании клана, ни на войне. Ответом ему была тишина, звенящая и исполненная недоумением. Странно, что они решили отмалчиваться сейчас, когда ему нужно получить быстрый ответ. Странно, что никто не открывал рта, когда ему действительно требовалось услышать их мнение. Странно, что именно сегодня они, обыкновенно готовые горячо спорить даже из-за меньшего, не смели нарушить тишины. Стрекот сверчков как будто становился все громче, действуя на нервы. Ночная прохлада пробиралась в комнату через окно, оседая на кончиках пальцев и неприятно холодя босые ноги. Время не желало двигаться, а вместе с ним – и члены совета семьи Учиха, неотрывно смотревшие на своего лидера и неспособные выдавить ни слова ему в ответ. - Позвольте мне сказать, Мадара-сама, - Каяо-баа прочистила горло, и ее старческий голос задребезжал, заглушая гомон ночных насекомых, - я обращусь ко всем, кто здесь сидит. Хизока с трудом отвел глаза от Мадары, уткнувшись лицом в спину старухи, точно хотел спрятаться. Мадара поймал себя на диком и безрассудном желании сделать то же самое, кивая ее просьбе. - Я вижу ваши лица и знаю о ваших потерях. Они так же причинили боль мне, как и вам. И я не виню в них никого, кроме Сэнджу и себя самой, потому что все мы бились друг с другом одинаково ожесточенно. Я потеряла сына и старшего внука на этой войне, как вы теряли братьев и отцов, - Каяо-баа сложила руки на согнутых коленях, в знак почтения мертвым склоняя голову чуть вперед. Все присутствовавшие повторили ее жест, - сегодня мы чуть было не лишились еще одного Учиха, Мадара-сама едва не похоронил брата, а наш с вами клан – второго сильного воина и лидера. За то, что он остается с нами, я благодарю лишь Сэнджу Хашираму, который не позволил Изуне-сама присоединиться к своему отцу, моему сыну и вашим братьям в загробной жизни. Я думаю, что мы должны отплатить Сэнджу Хашираме за его помощь и принять его предложение. Каяо-баа замолчала и крепко сжала рукой тонкие пальцы Хизоки, переводя взгляд на Мадару. Она закончила свою речь, и ему не оставалось ничего, как возобновить свою. Еще несколько мучительных минут держать себя в руках. Едва ли он был к этому полностью готов. Еще одно напоминание о том, что почти случилось с Изуной. К этому он не был готов также. Холодные пальцы Мадары чуть сильнее сжали ткань испачканных в крови и грязи штанов в области колен. - Я хочу услышать всех и каждого, кому есть что сказать мне сейчас. Сам же я могу добавить к словам Каяо-баа-сан только одно: тот урон, что наши битвы нанесли обеим наши семьям, восполнить уже невозможно, - заговорил Мадара, стараясь звучать как можно более отстраненно, - но возможно не допустить нового. Я даю вам право тоже сделать выбор. Мужчины молчали. Мальчик терялся в складках старухиной юкаты, краем глаза следя за остальными. - Мы не отплатим за свои потери так, как следует? – послышался тихий и грозный голос откуда-то слева, и Мадара без труда узнал в говорившем Учиха Рэидзи. Только вот никак не мог вспомнить, кем тот ему приходится. Вторая ветвь семьи, из которой никогда никого путного не выходило – так говорил отец. Впрочем, отец многое говорил. - Мы никому ничего не должны, кроме тех, кого потеряли, и тех, кого оставим после нас, - голос Мадары и самому ему показался холодным. Плохой знак. Очень плохой, - и первым, и вторым мы станем платить тем, что позволим нашему клану выжить и жить. Учиха Рэидзи тихо и раздосадовано цыкнул, впрочем, промолчав. И если Каяо-баа одобрительно улыбнулась его молчанию, то Мадара, скорее, склонен был счесть его вызовом. - Ты хочешь сказать что-то, Учиха Рэидзи-сан? - и это «сан» было самым издевательским и угрожающим, что он когда-либо произносил. - Лишь то, что Таджима-сама не допустил бы капитуляции, как и самого присутствия Сэнджу Хаширамы в этом доме. Злая бесконечная ночь. Очень дурной знак – Мадара буквально чувствует, как мышцы его лица напрягаются одна за одной. - Мой отец не допустил бы также и того, чтобы кто-то позволял себе говорить с ним в таком тоне, Рэидзи-сан. И ваше счастье, что я не он, - Мадара гневным взглядом проделал глубокие дыры в глазах Учиха Рэидзи. Губы Мадары едва заметно дрогнули, готовясь растянуться в кривой ухмылке. Кто-то должен был разыграть эту карту. Если бы выпивали каждый раз, что в этом доме поминают имя его отца, то отправились бы на тот свет еще раньше, чем вообще собрались в чертовой комнате. Учиха Рэидзи поджал губы, быстро сообразив, что наличие выбора сегодня не предполагает возможности выбора. Он был единственным, кто открыто выступил против решения главы клана, и какая удача, что эта ночь была так непохожа на все остальные. Какая удача, что Мадара сейчас чувствовал себя куда мертвее своего давно погибшего отца, чтобы жестко пресечь неуважение в свой адрес. Счастье Мадары, что других желающих возразить ему не нашлось. Его терпение подходило к концу, и внутри неприятно жгло от желания сделать что-то, о чем он обязательно еще пожалеет. - Хочет ли кто-то обоснованно оспорить это решение? – таким был вопрос. И ничего. Лишь назойливый стрекот сверчков за окном.