Берега

В высокой траве, скрывавшей старые могильные насыпи, заливались стрекотом кузнечики. Небо на горизонте подернулось едва уловимым для взгляда полупрозрачным розовым, и тяжелые плотные облака лениво плыли над поляной, изредка скрывая палящее солнце, казалось, вознамерившееся сегодня сжечь землю дотла. Тонкие капли пота ползли вниз по переносице, щекам и шее, скрываясь за широким воротом юкаты. Скатывались по влажной спине и встречали препятствие в виде стягивавшего талию узкого оби. Ветра не было. Ни единого спасительного дуновения. В ушах стоял тонкий и еле слышный гул. Или это его собственные мысли стали вдруг такими громкими, осязаемыми, утратили какую бы то ни было стройность и теперь намеревались окончательно свести его с ума? Когда Тобирама еле заметно подтолкнул брата локтем в бок, вынуждая выступить вперед, он очнулся. Оказалось – это лишь шептались вокруг. Тихо, сдавленно от слез и скорби, не решаясь нарушить традицию главы клана говорить первым. Хаширама моргнул, и осознание настоящей минуты накрыло его не хуже могильной плиты – это ведь он глава клана, которому нужно говорить первым. Этого требует традиция, в соответствии с которой они должны хоронить своих родных. Если бы он захотел забыть об этом еще сильнее, никто из собравшихся не позволил бы ему этого. Он обнаружил себя стоявшим перед тринадцатью свежевырытыми могилами, в которые бережно были опущены ослепительно белые застывшие тела. Их глаза были закрыты плотной тканью. Хаширама нащупал в кармане юкаты тяжелый кожаный мешочек рё – по шесть на каждую могилу, итого семьдесят восемь монет. - Сегодня… - заговорил он против собственного желания, и десятки пар глаз обратились к его лицу, к его потухшему взгляду, - мы пришли проститься с нашими братьями, жизни которых унесла жестокая битва. Они сражались отчаянно и не боялись смерти… Краем глаза он заметил, как Тобирама подступил вперед, становясь рядом. Он сосредоточенно и холодно смотрел прямо перед собой, внимательно вслушиваясь в слова брата, точно проверял, не дрогнет ли его голос. Не придется ли ему взять слово, если это случится. Прямота его осанки, движение мышц лица, пробежавшее по скулам, чуть прищуренные глаза, в которых не отражалось ничего, кроме жесткого намерения отомстить за общие потери – Хаширама ощущал, как его собственный язык сковывает опасное замешательство, рождавшееся в эту самую минуту рядом с Тобирамой. Он ведь не должен так ненавидеть. Он должен…скорбеть. Как и все они. Хаширама дал себе тяжелый труд сосредоточиться на лицах стоявших рядом с ним и напротив него, по ту сторону темных могильных ям, людей – никто больше не проронил ни слезинки. Все они что-то, кого-то неистово ненавидели, и Хаширама ощущал, как жар заключает в объятия его горло, поднимая выше, к самому корню языка, уже знакомый ему ком. Он сжал в кармане монеты, будто желал зацепиться за гладкую кожу и грубую тесьму мешочка. - … будем и мы достаточно храбры, чтобы проводить их в последний путь. Простимся с ними у последней черты, надеясь, что в другом мире они будут спокойны. Мы сохраним нашу память о них и… «… не допустим, чтобы их смерти были напрасны». Сказать это. Всего семь слов, и будет нужно бросить монеты, а затем отдать распоряжение закопать. Всего семь слов. Проглотить свой ком и закончить речь. Это займет всего пару секунд. «Не допустим, чтобы их смерти были напрасны». Что это в действительности значит? - … не допустим, чтобы их смерти были напрасны, - прошипел Тобирама рядом с его ухом, и спину Хаширамы покрыла испарина, а ком в горле лишь подкатился еще выше. - … не допустим, чтобы их смерти были напрасны, - выдавил Хаширама, и к собственному ужасу услышал в ответ непродолжительные одобрительные возгласы и тихий довольный смешок брата. - Мы уничтожим тех, кто заставил вас проститься с вашими близкими, - твердо проговорил Тобирама, словно уточняя, и кто-то кивнул его словам. Хаширама достал из кармана мешок, все еще крепко сжимая его. Монеты были тяжелыми и теплыми. По шесть в каждую могилу, стараясь не заглядывать в лица стоявших над мертвыми живых. Рука Хаширамы бессильно взметнулась вверх, отдавая приказ сбросить землю в ямы, и мужчины принялись за работу, превозмогая духоту и усталость, как сам Хаширама сейчас – иррациональный и удивительно мощный страх, что он испытывал, сталкиваясь с кем-нибудь взглядом. - Я призываю всех, у кого есть последнее слово, выступить вперед и проститься, - сказал Хаширама, буквально ощущая, как тело языка сталкивается с комом, ставшим вдруг таким осязаемым. Желающих говорить почти не нашлось, и Хаширама почти трусливо ощутил слабое облегчение. Которым, впрочем, долго наслаждаться ему не пришлось. Мать Тетсуи подняла тонкие пальцы вверх, обращая на себя внимание Хаширамы, и он медленно кивнул ей, борясь с тяжелым приступом острой вины. Конечно, было бы неправильно, ужасно не позволить матери проводить сына в мир мертвых. - Мы никогда не сможем достаточно выразить то, что испытываем теперь, когда потеряли сына, но…- женщина едва не задохнулась в подступавших рыданиях, но ее плечо накрыла узловатая кисть мужа, сжимая, и это, казалось, придало ей сил продолжить, - однако мы с Райку-саном хотим сообщить вам, Хаширама-сама, что вы можете рассчитывать на нас в следующий раз, когда отправитесь на поле боя. Мы приняли решение, что гибель Тетсуи не сломит нас, но придаст нам сил заставить нашего врага пожалеть обо всем горе, что он нам принес. Женщина замолчала, и ее сухие губы плотно сжались, взгляд больших блестящих глаз устремился Хашираме в самое нутро, туда, где сейчас вступал в свои права неверящий ужас. Отец Тетсуи лишь твердо кивнул словам жены, все еще сжимая ее плечи. - И я хочу сказать, - послышался голос Канаэ прежде, чем Хаширама успел как-то отреагировать, - я также отправлюсь с нашими воинами в следующий раз. Если я погибну, то для меня будет счастьем встретиться с Тетсуей так скоро, но если нет… если я останусь жива, то он будет знать, там, откуда сейчас на меня смотрит: я отомстила за его смерть. Родители Канаэ замерли позади, лишь легко придерживая дочь: несмотря на твердость ее слов, ей явно было трудно стоять самостоятельно, и потому она опасно наклонилась над могилой Тетсуи, всеми силами стараясь отвести взгляд от него, но в действительности обращаясь исключительно к нему. Хаширама сжал и разжал взмокшие пальцы, стараясь унять охватившую их дрожь. Сердце громко, точно гонг, стучало в висках, а горло брало и сжимало кольцо жара, точно намереваясь выдавить наконец треклятый ком наружу. Кто они, все эти люди? Кто они, стоящие над могилами своих родных, любимых, и клянущиеся в вечной мести? Кто они, те, кто согласно поднимает головы, вторя их голосам, кто ищет в его лице разрешения и твердости броситься в бой прямо сейчас, в эту самую секунду беспощадно истребить тех, кто принес им столько боли? Кто они, эти люди, полные гнева и ненависти? - Вы получите свой шанс отомстить, - громко сказал Тобирама откуда-то слева, и Хаширама не смог сдержаться – обернулся к нему, непонимающе глядя на брата. Кто они такие? Они – его семья. Хаширама решительно и гневно махнул рукой, заставляя застывших в первобытном экстазе и предвкушавших кровавую расправу над врагом мужчин, женщин, детей замолчать, глядя на себя. - Церемония кончена, - проговорил он, отчаянно дыша и ощущая, как раскаленный летним зноем воздух проникает в легкие, опаляя их. Он развернулся на пятках и решительно направился прочь от поляны.