***
Но их спокойная жизнь продлилась недолго. Одним утром, когда Двейн ушёл забирать заказ, в дверь неожиданно постучали. Это был один из тех заказов, которые она ненавидела. Часы были очень дорогие, поэтому она не находила себе места и за прошедший час уже вся извелась. И когда наконец услышала стук в дверь, то не задумываясь, распахнула её. На пороге стоял худощавый немолодой мужчина. Увидев девушку, он растерялся и неуверенно сказал: — Добрый день. Мне нужен Двейн Уэлби. — Добрый день. А его нет дома. Мужчина замялся, а потом всё же спросил: — Могу ли я его подождать? — Да, конечно, — растеряно ответила Эбби, приглашая гостя в дом. Они ждали Вея уже полчаса. Эбби предложила чай, но незнакомец отказался. Повисло странное молчание. Девушка сходила с ума от любопытства и тревоги. «Кто он? Что ему нужно от Вея? Может, это очередной заказчик»? Но сердце почему-то было не на месте. Наконец, не выдержав, она осторожно спросила: — А у Вас к Двейну какое-то дело? — Да, я должен передать ему письмо. — Тогда, может быть, я передам? Мужчина вопросительно посмотрел на неё. — А, Вы? — Я его жена, — почему-то неожиданно для самой себя соврала Эбби. Гость с удивлением вскинул бровь, и после небольшой паузы сказал: — Мне поручили передать письмо ему лично в руки, оно и так пролежало у нас больше трёх месяцев, поэтому я, наверное, зайду в следующий раз. — Тогда могу ли я передать ему что-то? Как Вас представить? — Извините за мою бестактность и разрешите представиться, исполнительный секретарь пансиона «Роттон» — мистер Гепфри, — спохватился гость. Эбби удивлённо вскинула на него глаза и хотела представиться сама, но тут неожиданно скрипнула входная дверь и с порога Двейн громко заговорил: — Эбби, милая, прости, что я так задержался. Знаю, что ты волновалась и уже сердишься на меня, но… — и тут же осёкся, увидев постороннего мужчину у них в доме. Эбби заметила, что Двейну было достаточно одного взгляда на незнакомца, чтобы тело его мгновенно напряглось, а лицо побледнело. — Рад видеть тебя в добром здравии, Двейн. Как ты возмужал... — с ходу пошёл в атаку незнакомец. — Не могу ответить тем же, — резко перебил его Двейн, — Вижу, что Вы тоже в добром здравии и всё также полны энергии, как и раньше, — парень прошёл мимо протянутой ему для приветствия руки. Мужчина неприятно ухмыльнулся и убрал руку. — Чем обязан Вашему визиту? — холодно спросил молодой человек и подойдя к Эбби, взял её за руку. Проследив за ним взглядом, мужчина тут же добавил: — Спешу поздравить с женитьбой. Я не знал. Мы вообще ничего о тебе не знали, пока… — Как Вы меня нашли, я догадываюсь, — снова оборвал его Вей, бросив быстрый взгляд на притихшую девушку, — И спасибо за поздравление. Эбби покраснела, ей стало ужасно стыдно за свой обман. — Так чем я обязан? — Управляющий «Роттона» поручил мне передать тебе письмо лично в руки, — он протянул потёртый плотный конверт, — Оно уже три месяца лежит у него. Мы не знали, где тебя искать, ты же не оставил адреса. Двейн молча взял протянутый ему конверт. — Судя по адресату это твой отец… — Я умею читать, — непривычно резко оборвал он мужчину, — Спасибо за труды, и если это всё, то прошу Вас покинуть мой дом. Эбби впервые видел Двейна таким и с удивлением следила за происходящим. Гость сразу как-то сгорбился, и глядя на парня исподлобья, резко сказал: — Как был упрямым невоспитанным дикарём, так им и остался, — и бросив взгляд в сторону девушки добавил, — И как только умудрился жениться на такой прелестной барышне? — и поклонившись ей, добавил, — Разрешите откланяться, — после чего развернулся на месте и через секунду ретировался. Двейн отпустил её руку, молча кинул конверт на стол, а потом подхватив оставленный им у двери объёмный свёрток, вернулся к ней со словами: — Посмотри, что я купил тебе. Я присмотрел его ещё в первый раз, — голос его предательски дрожал, несмотря на непринуждённый тон, который он хотел ему придать. Не глядя на свёрток, Эбби растерянно спросила: — Двейн, а что это сейчас было? — Ну ты же сама всё слышала. На встречу старых друзей это точно не похоже, — он со вздохом отложил свёрток в сторону. «Похоже, тяжёлого разговора не избежать», — пронеслось в его голове, — «Но, может, это и к лучшему?» — Ну, как ты, наверное, уже поняла, это один из моих преподавателей из пансиона. У меня с ним, — он помедлил, — со всеми, сложились не очень хорошие отношения. Эбби молча слушала. Говорить об этом и вспоминать своё детство Двейну совсем не хотелось, но бросив косой взгляд в сторону девушки, он понял, что рассказать всё-таки придётся. Эта любимая «заноза» просто так от него не отстанет. — Если не вдаваться в подробности, — он вздохнул, — и описать мою жизнь тогда в нескольких предложениях, — он отвернулся к столу, — Я попал в «Роттон», когда мне не было и года. Защитить меня было некому, поэтому я стал любимой «игрушкой» для преподавателей и мальчиком для битья для воспитанников. А так как мне сильно хотелось жить, то, — он тяжело вздохнул, — пришлось выживать. Двейн никогда ни с кем не говорил об этом, вспоминать те времена ему было всегда не приятно и больно, а сейчас к тому же ему отчаянно казалось, что он жаловался ей на свою жизнь, на своё сиротское детство, поэтому он нетерпеливо добавил: — Поэтому, как только я достиг совершеннолетия, я сразу и без сожаления ушёл оттуда. Почти вся моя жизнь прошла в «Роттоне», но ничего хорошего вспомнить об этом времени и месте я не могу. И больше говорить об этом я не хочу, — резко оборвал он. Эбби стояла, окаменев. Сухого короткого рассказа хватило, чтобы она ясно представила, какая невыносимая жизнь была все эти годы у этого одинокого, брошенного всеми ребёнка в этом проклятом пансионе. Жалость, сочувствие и нежность затопили её с головой. Она ведь ничего не знала о нём, сколько там в его опалённой душе за все эти годы скопилось боли и обиды. Она молча подошла к нему и обняла со спины. И без того напряжённые плечи его окаменели. Почувствовав это, она тихо сказала: — Я помню. Жалеть тебя нельзя. Он порывисто обернулся и обнял её. — За эти месяцы, ты подарила мне столько счастья и любви, что я не хочу вспоминать о прошлом. Она ответила ему нежной улыбкой и неожиданно спросила: — Ты что? Даже не будешь читать письмо? «Ах, чёрт, письмо. Я совсем забыл о нём». Если бы он был один, как раньше, то не раздумывая кинул бы его в огонь, не читая. — Если я правильно поняла, то он сказал, что это письмо от твоего отца? — перебила она его размышления. Эбби смотрела на него сейчас своими огромными голубыми глазами. Под этим взглядом Двейн мысленно простонал. До ломоты в костях он не хотел читать это письмо, но ровно также он не хотел выглядеть в этих любимых глазах трусом и слабаком. Поэтому желая побыстрее со всем этим покончить, он одним движением вскрыл объёмный конверт. Как ни странно, в нём оказалось всего два листа. Двейн пробежал их глазами, заметно побледнел и откинул бумаги в сторону. Эбби молча наблюдала за ним. — Можешь прочитать, — сухо сказал он, прошёл в душевую и умылся холодной водой. Эбби присела за стол, осторожно потянулась к листам и опустила глаза. Первым документом оказалось завещание. Отец Двейна завещал ему всё своё имущество. На втором листе официальным текстом сообщалось, что отец Двейна скончался, оставив ему в наследство фамильное поместье и приличную сумму денег. Дальше шли чёткие инструкции душеприказчика, куда и когда Двейну необходимо явиться, чтобы оформить и получить наследство. Эбби ошарашенно подняла на него глаза. Он никогда ничего не рассказывал о своём отце. Двейн почувствовал на себе её взгляд и порывисто ответил: — Мне ничего не нужно от него, ни его денег, ни имущества, — он подошёл и сел на стул перед ней. — Откуда он только взялся? — простонал Вей. Эбби осторожно накрыла его руку, лежащую на столе, своей. — Вей, это же твой отец… — Это чужой, неизвестный и незнакомый мне человек. — Но умирая, он думал о тебе. — Я тронут. Девушка чувствовала, как он напряжён и растерян сейчас. Она успокаивающе погладила его по руке. — Я уже сказал, что мне ничего от него не нужно. И это не обсуждается, — резко бросил Двейн, расценив её ласку, как попытку его уговорить. Она вздохнула и продолжала молча гладить его руку, успокаивая и не поднимая на него глаз. «Она не понимает. Просто не понимает его». Внутри себя он чувствовал твёрдую уверенность в своей правоте, но она не понимала его. Ему сейчас было жизненно необходимо всё ей объяснить. И чтобы она его обязательно поняла, а не смотрела на него, как на маленького обиженного ребёнка. «Это не обида, не каприз и не прихоть. Она не понимает, что он физически не может ничего от него принять. Как же ей всё объяснить»? И тут его прорвало. — Говоришь, он думал обо мне? А о чём он думал, когда бросил меня одного, толком ещё не умеющего ходить и говорить? А о чём он думал, когда будучи состоятельным человеком, оставил гроши на моё существование, только, чтобы я не умер от голода? Где он был, когда меня пинали, как бездомного щенка, когда я маленьким ребёнком тянулся к чужим людям в поисках ласки и тепла, когда год за годом меня унижали, втаптывали в грязь и буквально физически уничтожали? — Двейн не заметил, как повысил голос, переходя на крик, — За все эти годы он не интересовался, жив я или нет. С чего он вообще взял, что есть кому получать его чёртово наследство, и что я не сдох ещё много лет назад в этом проклятом пансионе? Я сам не знаю, как я выжил там… вопреки всему… — он задохнулся от эмоций. Эбби смотрела на него полными слёз глазами. — Все эти годы я не мог понять, чем я ему не угодил? Почему, потеряв мать в младенчестве, я стал не нужен своему отцу? — Двейн тяжело дышал от захлестнувших его чувств, а потом обессилев, тихо выдохнул, — Лучше бы он придушил меня сразу, как только я родился, чем обрёк на годы унижений, издевательств и дикого одиночества… — Может у него были на это какие-то причины? — робко спросила Эбби. Двейн простонал: — Эбби, умоляю, не ищи оправдания, там, где их нет. Ты, что не понимаешь, что он просто искупал свои грехи, находясь у последней черты. Откупаясь от меня своими деньгами и поместьями, он успокаивал муки своей совести. Если она конечно у него была, — Двейн неожиданно стукнул кулаком по столу, от чего девушка вздрогнула и закрыла глаза. — Даже сейчас, пытаясь загладить свою вину, — он с остервенением потряс конверт, — он не оставил мне ни строчки, не попросил прощения… ненавижу… — он сжал кулаки. — Может, он не знал, что тебе сказать? — еле слышно прошептала Эбби. — Может ты и права… А я, напротив, многое мог бы ему сказать. Например, рассказать, как это умирать в одиночестве, теряя сознание и горя в лихорадке, когда даже некого попросить о помощи. Когда ты никому не нужен, — он захлебнулся от эмоций и воспоминаний и еле слышно выдохнул, — Как страшно умирать в одиночестве… — плечи его поникли, а из глаз потекли слёзы. Смутившись и стесняясь своих чувств и слабости, на непослушных ногах он прошёл через комнату и упал на кровать. Всё это время плачущая Эбби подняла глаза и бросилась к нему, опустившись у его изголовья на колени. Она стала целовать его, утешать и жалеть, глядя по спине, плечам, голове: — Мой бедный любимый мальчик. Сколько же боли они тебе причинили? Сколько боли? Все эти годы они травили и убивали твою душу, но ведь ты всё выдержал и не сломался. Любимый, теперь я с тобой, мы вместе, мы выдержим всё, мы всё переживём, — она утешала его и шептала на ухо слова любви, пока он не затих и не отключился. Спустя время Двейн открыл глаза и огляделся. Эбби сидела за столом, уронив голову на руки. Голова раскалывалась, а во рту дико пересохло. На тяжёлых ногах он прошёл через комнату и залпом выпил стакан воды, а потом взял стул и молча сел напротив девушки. Как будто, почувствовав на себе его взгляд, она зашевелилась, подняла голову и встретившись с ним взглядом вздрогнула. — Ты проснулся? — она нежно коснулась его лица. — Прости, — хрипло ответил он, — Я не имел права всё это на тебя вываливать, прости… мне так стыдно… — Ну что ты, — она снова нежно коснулась его лица, — Ты имеешь полное право. Столько лет держать всю эту боль в себе. Спасибо, что доверился мне, и… — она замялась. — Говори, не бойся, — откликнулся он. Она опустила глаза. — Пока ты спал, я всё думала. И вопрос о наследстве решать только тебе, но я считаю, что ты имеешь полное право на всё это, знать откуда ты родом, владеть своим родовым поместьем… даже, ни смотря на то, что твой отец был негодяем. Двейн молчал. Эбби вздохнула и продолжила: — Ты имеешь на это полное моральное право, и твои, — она замялась, — наши будущие дети тоже должны иметь на это право, — она сама испугалась того, что сейчас сказала. — Эбби, это запрещенный приём, — грустно ответил Вей. Он взял её руки в свои, а она наконец посмотрела на него. — Ну поверь ты мне, нам ничего этого не нужно. Пусть все оставят нас в покое. Я смогу, всё сделаю, но заработаю сам, я обеспечу нас. Я обещаю тебе… — Вей, это тоже запрещённый приём. Ты думаешь я сейчас о деньгах? Двейн вздохнул. — Ненависть и страх по-прежнему отравляют твою душу, не давая вздохнуть свободно. Пойми, пока ты не отпустишь всё это, не простишь их всех, ты не сможешь жить спокойно и счастливо. — Мне никто не нужен кроме тебя. — Уже сейчас ты боишься отпускать меня одну. Ты же сам понимаешь, что мы не сможем всё время жить в четырёх стенах. Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя, но жить в вечном страхе, всё время ожидая чего-то плохого, не смогу. — Меня восхищает твоя способность видеть в людях только хорошее, то, что ты такая искренняя и открытая. Я никогда раньше не встречал таких людей, как ты, — он нежно погладил её по щеке, — но мир за стенами этого дома совсем не сказка, где всё просто и понятно. — Я вовсе не восторженная дурочка, — она преданно смотрела ему в глаза, — Но теперь мы есть друг у друга. И я верю, что мы встретились не просто так. Я верю в нашу любовь. Верю, что, отпустив наше прошлое, нет, не забыв, а именно простив их всех и отпустив все обиды, мы с тобой сможем начать новую жизнь, не боясь и не прячась. — Вот именно такую я безумно тебя люблю и просто схожу по тебе с ума. И именно такую я так отчаянно хочу защитить. Я не могу изменить весь мир, но здесь в нашем собственном маленьком мирке я смогу уберечь тебя и защитить нас обоих. Есть ты и я, и нам больше никто не нужен, — уговаривал он её. — Ну ты же понимаешь, что «призраки» прошлого рано или поздно будут возникать в нашей жизни. Сегодня уже появился один из них, всколыхнув в твоей душе ненависть и злобу. «Такого» сегодня я испугалась тебя. Как ты не понимаешь, что эта ненависть, обида и боль выжигают твою душу, не давая успокоиться и начать новую жизнь? Двейн отпустил её руку. — Но только так я смогу защитить нас, только постоянно будучи на чеку, я смогу предотвратить и отвести беду, — теряя надежду сказал он. Зная, что сейчас сильно обидит его, Эбби вся сжалась, но всё-таки тихо выдохнула, не смея поднять на него глаза: — Закроешь меня в четырёх стенах, как Лакки? И чем всё это закончилось? Несколько секунд Двейн ошарашенно смотрел на неё, а потом медленно встал и молча отошёл в сторону. — Пойми, я не смогу так, вечно боясь и оглядываясь. Ты сам погрязнешь в своих боли и страхах и утянешь меня за собой… Я буду рядом, я помогу и поддержу. Я буду твоей силой. Я решу все свои вопросы с тёткой, и мы снова сможем спокойно выходить на улицу. Я откуплюсь от неё домом, и мы сможем спокойно жить. Двейна душила обида. — Маленькая, глупая девчонка, — прошептал он, закрыв глаза. — Ну доверься мне. Поверь. Я знаю, как тебе трудно кому-то довериться, но наша любовь даст нам силы открыто идти по жизни, не прячась и ненавидя людей, — она подошла к нему и попыталась взять его за руку, но он отстранился и снова отошёл. — Да, возможно, я озлобленный дурак, боящийся каждого шороха, замкнувшийся в своём собственном мире. Да я ненавижу их всех, и эта ненависть даёт мне силы защищать себя, свой дом, свою семью, — он запнулся, — моя собачья жизнь научила меня этому, приучив рассчитывать только на себя. Почему я должен прощать подонков и уродов? Только огрызаясь и давая отпор, можно выжить в это твоём «идеальном» мире. — Но ты не сможешь бороться со всем миром, рано или поздно ты всё равно проиграешь. — Предлагаешь плыть по течению? Сейчас откупишься домом. А потом чем? Почему тогда, веря в правду и справедливость, прощая всех, ты убежала от тётки раздетая, вникуда? — теперь пришла его очередь обижать её. — Но теперь у меня есть ты, — еле слышно выдохнула девушка. — Меня всегда поражало, откуда ты берёшь эту свою силу, веру во всё хорошее против всего плохого. Но я такой, какой есть, по-другому я просто не умею, не могу и… не хочу. Эбби тихо плакала. — Зачем ты вообще тогда осталась со мной? — севшим от обиды голосом, спокойно спросил Вей, — ведь с самого начала видела, что я не смог уберечь даже собаку? Сердце девушки болезненно сжалось. Она поняла, что очень обидела его своими словами. Она подошла к нему и взяла за руки: — Я не верю в то, что ты не сможешь меня защитить. Как раз наоборот, я боюсь, что в отчаянной попытке спасти меня ты можешь отдать свою жизнь. Но я не хочу этого… У нас обоих жизнь была не сахар, но разница между нами в том, что однажды ты отчаялся, перестав верить, а я всё ещё верю. И я хочу помочь поверить тебе, выбраться из этого многолетнего отчаяния, которое рождает только страхи и злость, потому что я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя. Двейн спокойно смотрел ей в глаза, но что-то неуловимое изменилось в его взгляде: — Да, я отчаялся, наверное, ты права в этом. Отчаялся, и безумно боюсь за тебя. Я уважаю тебя за то, что ты смогла сохранить свою веру и не сломаться. Я не собираюсь тебя переубеждать или ломать, верь, надейся на хорошее, но если ты останешься со мной, — он запнулся, — то мы, будем жить по моим правилам. Я буду ждать удара, а ты верь в хорошее. — И оба сойдём с ума? — Господи, ну почему ты такая упрямая? Тебе что было плохо со мной всё это время? — Мне было замечательно с тобой. — Тогда что? — Я хочу дышать свободно, и научить этому тебя, хочу не бояться и не прятаться от жизни, и научить этому тебя, хочу любить тебя открыто перед всеми, не прячась, и научить этому тебя. Он обхватил её подбородок и приблизился почти вплотную, глядя ей в глаза, и тихо прошептал: — Ты говоришь так правильно и красиво, и кажется, что это так легко, и моё сердце так хочет верить тебе. Двейн уже устал от этого бесконечного спора. Он понимал, что они так ни к чему не придут. Слишком разные, как отчаяние и вера, оба упрямые, выжившие и выстрадавшие каждый по-своему своё одиночество и право на жизнь. Двейн пошёл в последнюю атаку: — Да верь ты, никто не запрещает, — тяжело выдохнул он и закрыл глаза, — Но где бы ты сейчас была со своей верой, если бы в тот день ты не оказалась у меня? Вариантов три, всего три. Тебя догнали, и сейчас ты бы ублажала клиентов, стоя по вечерам в витрине публичного дома твоей родной тётки. Тебя не догнали, а ночью до смерти изнасиловали бы в какой-нибудь подворотне. И последний вариант, ты бы умерла в грязи от голода и холода. Двейн открыл глаза и тряхнул её, сжав плечи: — Ты понимаешь это? Маленькая наивная дурочка. Ответь мне. Ответь… И даже тогда, лёжа под каким-нибудь старым мужиком, ты тоже продолжала бы верить? Сейчас он был противен сам себе, но она не оставляла ему выбора. «Он прав, во всём прав». Но она не могла видеть его таким, злым, отчаявшимся и жестоким. Она одна знала, какой он на самом деле, добрый, чуткий, нежный, отзывчивый, любящий, жертвенный и бескорыстный. Ей так отчаянно хотелось, научить его жить нормально. Нет, она и сама этого не умела, хотела научиться жить нормально вместе. Но она не знала, как. Эбби запуталась и устала. От его жестоких слов и его правоты сейчас было так невыносимо больно. Она молча плакала. И тут Вей обессиленно опустился перед ней на колени, обнял и глядя в глаза прошептал: — Я умоляю тебя, останься со мной. Со мной таким, какой я есть. Я прошу тебя. Ты всё, что у меня есть… Всю свою жизнь они оба выживали, но каждый по-своему, он, огрызаясь, сражаясь и цепляясь изо всех сил, а она жила своей упрямой верой в то, что всё можно изменить, что каждый достоин лучшего и счастья, и однажды всё изменится и наладится. И в этом была их личная сила, дававшая все эти годы возможность не сдаться и не умереть. Но сейчас судьба свела их вместе, дала почувствовать сладкий вкус близости, душевного тепла и сочувствия, вкус любви и такой возможной и манящей семейной жизни. Впервые в жизни обретя всё это, сейчас они оба принялись отчаянно защищать друг друга привычными им способами. Никто никогда не учил их, как нужно и можно жить и любить. Два маленьких брошенных ребёнка учились всему сами и выросли, вынеся из этого каждый свои уроки. Видя сейчас его у своих ног, растерянного и молящего, она тихо и медленно умирала. Он прав, он во всём прав. И если бы не он судьба её была бы не завидной. И она уже была готова отказаться от своей упрямой веры в лучшее, признать, что эта жизнь всё-таки сломала её. Готова была выживать вместе с ним, только бы рядом с ним. Но единственное, чего она всё ещё не могла принять, что они будут воспитывать своих будущих детей в ненависти, вечных страхе и злобе. Пусть, они побитые и искалеченные жизнью, обретя друг друга, будут так жить. Но их дети достойны другой жизни. Они не должны жить их обидами и страхами. Она точно знала, что он будет защищать свою семью отчаянно и до конца, как сейчас защищал её, но тогда весь шлейф своих проблем, всю боль их израненных душ они передадут своим детям. Эбби окончательно запуталась и растерялась. «Дура, Господи, ну почему я такая дура? Ну почему я не могу уступить, и быть с ним рядом? Это же так просто уступить сейчас». Она так сильно любит его. Любит такого, каким он был только с ней, с ней одной. Сейчас она уже понимала, что таким его делает именно она. И осознав это, она надеялась и верила, что именно она сможет вернуть его к нормальной жизни и залечить его раны, отогреет душу и сердце. Но сейчас Эбби правда не знала, как это сделать. Его жестокие слова заставили её усомниться в своей правоте. Только благодаря ему, она ещё жива. Он прав. Где бы она сейчас была, если бы не он? «Что же мне теперь делать? Зачем я вообще ворвалась в его жизнь?» Как самонадеянно она хочет спасти его, если саму себя не в силах спасти и защитить? «За что ему всё это снова? Зачем ему на голову свалилась такая дура, как я? Я приняла его сердце, его жизнь, пообещала остаться с ним навсегда… Что же мне делать? Что делать? Наверное, лучше бы я умерла тогда в тот день». Девушка разрыдалась. Сердце её рвалось на части от одного взгляда на родного и любимого человека у её ног, и она ненавидела себя такую, слабую, беспомощную, но такую жестокую в своём упрямстве. «Зачем он только встретил меня? Зачем полюбил и доверился? Надо было слушать тётку, которая тоже была права во всём. Я не от мира сего, я урод, ничего не понимающая и не знающая жизни наивная дура. Я не имею права на него, не имею права быть частью его жизни и чему-то учить его, а уж тем более что-то от него требовать или ждать… Прости меня, прости меня, мой дорогой, любимый мальчик. Прости, что снова растоптала твою жизнь». Она, рыдая, высвободилась из его рук, попятилась и схватив висящую у двери накидку, выбежала на улицу. А Двейн так и остался стоять на коленях. Уткнувшись лбом в пол и ударив по нему кулаком, в отчаянии он закричал, а потом с мукой простонал: — Кто и за что меня проклял? Всё, что я просил, это оставить меня в покое и забыть про меня. Я бы справился сам… Всё. Всё. Ничего больше не хочу, не хочу так жить. Я устал бороться и каждый раз терять. Парень поднялся на непослушных ногах, сделал несколько неуверенных шагов и с силой ударив в стену кулаком, прокричал: — Не хочу, — и зарыдал, не чувствуя боли в разбитой руке. Качаясь, подошёл к кухонному столу, тяжело опёрся, замер, а потом с силой опрокинул его, снова отчаянно прокричав: — Не хочу, не хочу… не хочу… больше ничего не хочу, — тяжело дыша, он попятился и чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Опустил глаза и увидел, что наступил на свёрток. «Она так и не открыла его». В нём было платье. Он сегодня купил его ей. Сердце сжалось от невыносимой боли. Зачем он отпустил её сейчас, зачем позволил уйти? Что он вообще хочет от неё, зачем ломает, насильно затягивая в омут своей никчемной жизни и своих страхов? Что он делает? Только не она. Он же полюбил её за искренность, веру и несгибаемость и был покорён её силой и верой. Смог бы он полюбить её покорную и отчаявшуюся? Просто, это он не достоин быть рядом с ней. Сломленный жизнью трус не мог сделать её счастливой. Ей нужен другой, сильный, уверенный, успешный человек рядом. Она, как никто другой заслуживает счастья. Он впервые в жизни дал себе слабину, позволив поверить, что всё возможно. Но теперь он точно знал, что вся его жизнь изначально была ошибкой. Он не должен был родиться. И поэтому ему не нужно было так долго и упорно сопротивляться и цепляться за жизнь. Он израсходовал все свои силы и так устал, смертельно устал. Жить дальше он уже не хотел. Но эта девочка? Он не может допустить, чтобы этот ангел отчаялся, сломался и разочаровался в жизни. Она сильнее и честнее его. «Я должен вернуть и спасти её. Я оставлю ей этот дом, отдам всё своё наследство, а сам уйду. Она должна жить, обязательно жить и быть счастливой, пускай и не со мной». Двейн отчаянно простонал. «Как я мог отпустить её»? Парень тут же выскочил из дома. Он знал то единственное место, куда она могла пойти. И от осознания этого сердце его чуть не остановилось…Глава 4
14 апреля 2021 г. в 18:42
Следующие дни, а потом и недели утонули в бесконечных нежности и ласке двух влюблённых сердец. Постоянные трогательные прикосновения и поцелуи днём плавно перетекали в ночные страсть и вожделение. Но ничего так не отравляет душу, как недосказанность и неопределённость. Все эти дни Эбби не выходила из дома. Двейн ясно дал понять, что одну он её теперь никуда не отпустит. И никакие возражения не принимались. А выходить с ним, уже боялась она. Эбби точно знала, что тётка ищет её, чтобы решить вопрос с домом, поэтому подвергать его жизнь опасности ещё раз она не могла. Он догадывался об этом. Кроме того, она согласилась стать его женой, но её документы остались у Бетси, и их тоже надо было забрать. Оба всё это понимали, но не могли решиться на откровенный разговор.
Чинить часы по ночам у Двейна теперь не получалось, и он уже привык работать днём, а Эбби всё также любила сидеть напротив, тихо следя за его спокойными, уверенными движениями, временами размышляя о своих тревогах. Вот и сейчас Вей видел, что она уже где-то далеко в своих мыслях, поэтому прервался и неожиданно чмокнул её в носик.
— О чём задумалась? — с нотой тревоги спросил он.
От неожиданности девушка вздрогнула, неуверенно улыбнулась, и застигнутая врасплох, растерялась, и чтобы сгладить повисшую неловкость, спросила первое, что пришло в голову:
— Эти часы? Они же золотые? Стоят, наверное, целое состояние?
Двейн молча кивнул, сосредоточившись на работе. Ему приносили разные часы и иногда это были очень дорогие вещи, даже Эбби это понимала.
— Они так доверяют тебе? — девушка заметила, что дорогие часы он всегда забирал и относил сам.
— Ну, во-первых, больше чинить их всё равно не кому, а во-вторых… — он замолчал, аккуратно вставляя на место миниатюрную деталь.
— А что будет, если ты их потеряешь или их украдут, или ты надумаешь… — Эбби смутилась.
— Если я надумаю их продать или сбегу? — закончил он за неё.
Эбби молча смотрела на него во все глаза.
— Да ничего особенного, — Вей улыбнулся уголком губ, как умел только он, — всего лишь каторжные работы, но скорее всего пожизненно, — спокойно закончил он.
Глаза девушки ещё сильнее распахнулись от ужаса. Заметив это, Вей решил отшутиться:
— Так что, если надумаешь их продать или сбежать, то в тюрьму за тебя пойду я, — с улыбкой он смотрел на неё исподлобья.
— Дурак, какой же ты дурак, — неожиданно выпалила девушка, и не справившись с охватившими её эмоциями, она толкнула его в плечо, от чего Двейн дёрнулся, чуть не рассыпав крошечный механизм. Эбби вскрикнула, осознав, что только что чуть не натворила, вскочила и быстро отошла в другой конец комнаты. Двейн отложил инструмент, со вздохом поднялся и подошёл к ней, обняв сзади за плечи. Девушка всхлипнула.
— Ну что ты? Эбби, ну прости, я просто неудачно пошутил. Не плачь, я и правда дурак, прости, а? — он потёрся подбородком об её макушку.
Эбби развернулась в его руках и обняла, уткнувшись ему в грудь.
— Лучше бы ты мне это не рассказывал, — тихо прошептала она, всхлипнув, — Теперь, когда ты будешь уходить за заказом, я буду умирать от тревоги и страха за тебя.
— Да не бери в голову, всё будет хорошо, — он успокаивающе погладил её по спине.
— А почему носить часы не могут их слуги? Вон их сколько в больших поместьях. Пускай сами и охраняют свои сокровища, — пробурчала она куда-то ему в рубашку.
— Это моё условие.
Эбби удивлённо подняла на него глаза.
— Ну, чтобы у слуг не возникало соблазна отправить меня в тюрьму, — как можно мягче сказал он.
Эбби непонимающе смотрела на него, а потом, когда смысл его слов наконец дошёл до неё, она снова заплакала.
— Не накручивай ты себя, пожалуйста. Воровать я ничего не собираюсь, хотел бы, уже давно бы сбежал. И в конце концов за все эти годы ничего не… — она прижала ладонь к его губам, не давая договорить, а потом, не поднимая головы пробурчала:
— Тебе можно, а мне нет?
— О чём ты? — он приподнял её подбородок, заставляя посмотреть на себя.
— Два дня назад, когда я порезала палец, ты бросился ко мне, как будто я себе руку отрубила. А потом, думаешь, я не видела, как дрожали твои руки ещё полдня, что ты даже работать не мог?
Двейн с шумом выдохнул и прижал девушку к себе. «Вот же глазастая. Надо учиться лучше скрывать свои страхи и эмоции, а то ещё немного, и я тоже начну рыдать вместе с ней».
— Я просто очень сильно боюсь потерять тебя, — прошептал он.
— А я тебя, — она снова всхлипнула.
— Ну всё, хватит. Я не могу видеть, как ты плачешь. У меня сердце останавливается. Успокойся, всё будет хорошо, — он поцеловал её в макушку. «Как бы он сам хотел в это верить…»
Сейчас им было так хорошо только вдвоём в их маленьком отвоёванном у судьбы мирке. Только сжимая её в своих объятиях, он мог выдохнуть и расслабиться. Оба до конца не верили в своё счастье, даже больше в само их право на это счастье. Под защитой их маленького дома они чувствовали себя сейчас в безопасности. Ничего не прося и не требуя от других, они отчаянно, как маленькие дети, хотели, чтобы их оставили в покое и не трогали. Оба, конечно, понимали, что это невозможно и что это всего лишь обман и иллюзия, но им так сильно хотелось продлить это время пусть и призрачного счастья, наполненного только друг другом. Поэтому сегодня Эбби так и не осмелилась заговорить с ним о Бетси.