***
Мистер Харрис вернулся домой заполночь. Утром он потерял много времени, поэтому отрабатывал вызовы уже ночью. Сегодняшний день вымотал его окончательно. Дом встретил его тишиной и уютным теплом. Впервые его кто-то ждал. Он точно знал, что, несмотря на слабость и болезнь, она ждала его. От этой мысли больно кольнуло в груди. «Этот несчастный ребёнок, сгорая от отчаяния и горя, снова будет смотреть на него глазами полными последней надежды. Безмолвно будет искать у него защиты и помощи, не смея ни о чём попросить». Доктор тяжело вздохнул и постучал в дверь. — Можно войти? И услышал тихое: — Да. Эбби сидела на кровати, прижавшись спиной к стене и сжавшись в комок. — Ты почему не спишь? Поздно уже. Доктор сразу увидел опухшие красные от слёз глаза. Похоже, она плакала всё это время, но сейчас при нём она держалась. Мистер Харрис взял её за запястье, нащупывая пульс, и не поднимая глаз, тихо сказал: — Ему передали. Он знает, что с тобой всё в порядке. Эбби непроизвольно схватила его за руку, и тут же устыдившись своего порыва, быстро отпустила. Она молча, как-то затравленно заглядывала доктору в глаза. Не в силах вынести этот взгляд, он быстро сказал: — Нет. Я его не видел. Эбби судорожно выдохнула: — Главное, чтобы он поверил, что я жива. Доктор устало потёр лоб. «А вот об этом я не подумал. Этот упрямый мальчишка может напридумывать себе не весть что и наломать дров». Девушка с тревогой смотрела на него. — Что же у вас всё так сложно-то? Или может, это я уже стар для всего этого? — и тут он резко развернулся к ней, — Один шанс из десяти. Начальник тюрьмы держит своих охранников впроголодь. Попробуем завтра на рассвете подкупить одного из них, — у доктора по-мальчишечьи загорелись глаза. Эбби смотрела на него, ничего не понимая. — У вас будет только пять-десять минут, чтобы поговорить, с улицы, через окно. Только, чтобы услышать друг друга и поговорить. Эбби вся подалась вперёд и посмотрела на него такими глазами, как будто он был волшебником, обещавшим ей сотворить чудо. Доктор забыл, что его пальцы всё ещё были на её запястье, и почувствовав, как зачастил пульс, быстро одёрнул: — Ничего не могу гарантировать. Попробуем, только при условии, что ты сейчас же ляжешь и будешь спать, а не плакать всю ночь. Эбби тут же послушно легла в постель и прошептала: — Спасибо. «Господи, какой она ещё ребёнок. Несчастный, загнанный в угол ребёнок. Кажется, я начинаю понимать Двейна. Как можно было дать умереть этому наивному и невинному существу?» Доктор погасил свечи и вышел, пройдя к себе в кабинет. Он часто работал по ночам. Вот и сегодня не мог заснуть. Времени оставалось мало. Расследовать никто ничего не будет, быстрый суд и… Всё было предельно ясно. Он ещё не разобрался с наследством, но одно было точно, чтобы Эбби могла заявить какие-то права, им с Двейном надо обвенчаться. Легко сказать, обвенчаться в городской тюрьме с без пяти минут каторжником. Ну что же, он долгие годы зарабатывал свои репутацию и авторитет, а теперь, похоже, пришло время воспользоваться их плодами. Его возможности, конечно, не безграничны, но на то, чтобы протащить в тюрьму священника, должно хватить. «Ах, ещё и…» Он уже пожалел, что поддался минутному порыву и согласился на эту авантюру, которую обещал ей устроить утром. Чистой воды авантюра, да ещё и со смутными шансами на успех, но, назад дороги нет. «Раз пообещал, придётся выполнять. Иначе она ему не простит. Стоп. Когда я стал плясать под её дудку? Стареешь, Джастин», — грустно улыбнулся он, — «Главное не наобещать им того, чего не смогу выполнить. Поэтому придётся молчать, пока не устрою всё наверняка».***
Чуть только забрезжил рассвет, доктор, одетый в тёмную простую одежду, стоял у двери в комнату Эбби. Привлекать внимание к себе своим нарядом, сегодня точно не входило в его планы. Он уже поднял руку, чтобы постучать в дверь, но в последний момент передумал. «Может она спит? И тогда точно не стоит всё это затевать». Мистер Харрис медленно приоткрыл дверь и осторожно заглянул в комнату, и тут же встретился с парой голубых глаз, смотрящих на него с тревогой и надеждой. От неожиданности доктор вздрогнул и выронил из рук тёплый женский плащ. Эбби сидела на стуле уже полностью собранная, с аккуратно подобранными волосами, бледная и почти невесомая. Доктору стало неловко за то, что он вошёл без стука и за свою минутную панику. — Ты, что не ложилась? — как-то наигранно строго спросил он, стараясь скрыть неловкость. — Нет. Я отдохнула, — девушка встала со стула, — Я даже лекарство уже выпила. Мистер Харрис залюбовался ей сегодня. Если вчера он видел в ней ребёнка, то сегодня перед ним стояла женщина, любящая и собравшая все свои силы, чтобы поддержать любимого человека, попавшего в беду. Доктор накинул ей плащ на плечи, а капюшон на голову, оглядел с пристрастием и остался доволен результатом. Девушка с головы до ног утонула в тёплом балахоне. Тепло и в глаза не бросается. — Эбби, послушай меня, — серьёзно сказал доктор, — Пообещай мне, что будешь меня слушаться беспрекословно, как бы не развивались события. Скажу уходить, тут же уходим, — он посмотрел ей в глаза. Эбби молча кивнула.***
В экипаже они ехали молча. Эбби смотрела в окно, и только дрожащие руки и бледность выдавали её волнение. Доктор не трогал её сейчас, он всё понимал. Как эти двое успели так быстро завладеть его разумом и сердцем? Ещё неделю назад он и представить себе не мог, что будет заниматься чем-то подобным. Но как ни странно, впервые за долгие годы он чувствовал себя нужным, хотя всё это время лечил и спасал добрую половину города. Часового удалось подкупить сразу и без проблем. Его совесть была мгновенно усыплена несколькими монетами и бутылкой вина. Уйма времени ушла на то, чтобы этот не отличавшийся большим умом верзила смог наконец нарисовать в своей голове примитивную схему, чтобы сопоставить камеру, в которой находился Двейн, с наружной стеной тюрьмы, и всё -таки показать окно, к которому должна была подойти Эбби, чтобы с ним поговорить. Отчаявшийся было доктор, наконец дождался этого «счастливого" момента, и жестом позвал Эбби из стоящего в стороне экипажа, точно решив «покараулить» тюрьму вместе с тюремщиком, а за одно и проследить, чтобы он не поменял своего решения «закрыть один глаз» на десять минут. Доктор быстро показал девушке нужное окно с решёткой, и снова глядя ей в глаза тихо объяснил: — Десять минут, не больше. И тихо, как можно тише, а потом сразу уходишь. Я буду ждать здесь и приглядывать за тобой, — и увидев, как она побледнела, непроизвольно взял её за руку, — Справишься? — Да. — Тогда иди. Зря мы всё это затеяли… Два раза Эбби повторять не пришлось. На дрожащих, плохо слушающихся ногах она как можно быстрее направилась к заветному окну. Подошла. Слегка отдышалась, успокаивая сердце и сбившееся дыхание, а потом тихо позвала: — Вей. Это я, Эбби.***
Двейн открыл глаза и устало огляделся. Ещё не рассвело. В камере было темно, холодно и ужасно сыро. Его била крупная дрожь от холода и многодневного голода. Голова болела, как с похмелья, но как ни странно работала она яснее и лучше, чем вчера. Тревожный сон на грани с полузабытьём всё-таки дал свои результаты. Цепляясь за стену, Вей, шатаясь из стороны в сторону, с трудом встал на ноги, вернее, на ногу. Левую ногу при всякой попытке встать на неё, пронзала резкая боль. Двейн тяжело привалился спиной к стене и ощупал её. Кости, похоже, были целы.Уже хорошо. Чего нельзя было сказать о многострадальных рёбрах. В детстве он уже сталкивался с этим «приятным» событием. Поэтому знал, что глубокие вдохи и резкие движения сейчас точно не для него, иначе смерть, а умирать сейчас он не собирался. Тем более теперь, когда он узнал, что его девочка выжила. На мгновение его сердце болезненно сжалось. «А может нет? Может доктор специально передал ему эти слова, чтобы успокоить и не дать отчаяться?» Двейн снова почувствовал, как сам загоняет себя на адский костёр отчаяния и невыносимых боли и страха. Обняв себя рукой, и еле ковыляя на больной ноге, он тяжело дошёл до жестяной кружки, которую вчера оставил охранник, и выпил её залпом. От этого по рёбрам резанула волна боли, и чтобы не упасть, Вей ухватился за решётку. Перед его глазами замелькали цветные пятна, а уши на время заложило, а спустя несколько минут ему вдруг показалось, что его кто-то позвал по имени. Двейн тряхнул головой, подумав, что отключается, теряя сознание. Но он так и остался стоять на ногах и через мгновение снова услышал своё имя. Парень подумал, что сходит с ума, и затравленно оглянувшись в сторону звавшего его голоса, снова тряхнул головой. — Вей, ты слышишь меня? Это я, Эбби, — услышал он тихий голос. Нет, это не сон и не бред. Эбби, его Эбби, звала его через окно под потолком камеры. Двейн проковылял через комнату и прижавшись к стене всем телом, ответил: — Я слышу, — а потом со стоном, — Эбби, это ты? Это правда ты? — Да, это я, — выдохнула девушка дрожащим голосом и тоже прижалась к стене и быстро добавила, — Вей, у нас всего десять минут. Доктор смог всё устроить. «Десять минут, всего десять минут, чтобы попрощаться с ней навсегда?» Ему так много нужно ей сказать, но так отчаянно хочется только слушать её голос. Двейн обессиленно привалился к стене и закрыв глаза, тихо спросил: — Как ты, детка? — Всё хорошо. Со мной всё хорошо. Вей, не волнуйся за меня… и прости, — Эбби медленно опустилась по стене на землю и заплакала. Услышав его голос, сил стоять на ногах уже не было. Закрыв глаза, она нежно гладила дрожащими пальцами сырую стену. Ей так отчаянно хотелось сейчас коснуться его хотя бы на мгновение, — Почему ты просто не дал мне умереть? На глаза парня набежали слёзы. — Ты же знаешь, что я не мог. Прости меня, моя любимая девочка, прости за то, что позволил тогда уйти, за то, что не уберёг… — Нет. Не смей просить у меня прощение. Это только моя вина, моё жестокое упрямство и глупые мечты. Как теперь всё это не важно. Зачем мне всё это без тебя, зачем мне теперь эта жизнь без тебя? — Эбби плакала. — Только не ты, слышишь, не ты. Эбби, ты не можешь сломаться и отчаяться. Сила ангелов в их вере. А ты ангел, ты мой ангел, моя жизнь, моё всё, — по лицу Двейна тоже текли слёзы, а голос дрожал. — Я не смогу без тебя жить, — рыдала Эбби. — Эбби, детка, я прошу тебя, не смей. Ты должна жить, несмотря ни на что. Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя. Только не отчаивайся, только живи, слышишь. Ты лучшее, что было в моей жизни, и как никто другой, заслуживаешь счастья. Прости, что не смог быть рядом и совладать со своей гордыней и страхами. Прости, что оставляю одну. Современем станет легче. Я умоляю тебя, только живи. И прости меня, прости… — Вей, я люблю тебя, мой самый любимый, нежный, заботливый, преданный и честный мальчик. Где мне взять силы, чтобы жить без тебя, чтобы дышать без тебя? Мой самый несчастный и родной, я так люблю тебя, что моё сердце останавливается от одной мысли о тебе. Двейну до боли в костях хотелось обнять её сейчас, утешить и хотя бы немного поддержать. Всего на мгновение, всего на секунду. В отчаянии он ударил кулаком в стену. — Ты должен был позволить мне умереть тогда… Позволить, пока я не знала, пока я ещё могла, — рыдала Эбби, — Быть всю жизнь в дали от тебя, не смея даже увидеть или коснуться — это вечная пытка для меня, но сейчас, я уже не имею права умереть от горя и тоски по тебе, — Эбби со стоном выдохнула еле слышно, — Вей, я жду ребёнка. Ты должен это знать. Двейн медленно опустился на колени, прижался лбом к холодной стене и вымученно простонал. — Прости, — плечи его тряслись в отчаянной попытке сдержать рыдания, и не выдать ей сейчас своих чувств, — Прости, — без сил шептал он, — Я люблю тебя, — и как только он смог дышать, Вей отчаянно прошептал, — Эбби, любимая, я понимаю о чём прошу и, наверное, не имею сейчас на это никакого права, но я умоляю тебя, сбереги его. Мгновенно накрывшие его отчаяние и паника заставили Двейна соображать быстро и чётко. — Эбби, послушай меня, мистер Харрис поможет тебе оформить наследство моего отца. Ничего не бойся, вы не будете нуждаться. Слышишь меня? Главное, ничего не бойся, ты справишься, ты же у меня умница, моя сильная и смелая девочка. Прости, что оставляю тебя одну и что так мало был рядом, прости, что теперь придётся справляться со всем одной. Но ты сможешь, я знаю, что ты справишься. А я, я буду молиться за вас. Ты не представляешь, как мне жаль, но это всё, что я могу сейчас. Я буду каждый день просить Его не оставлять вас. Все мои мысли будут только о вас. А ты пообещай мне, что у вас всё будет хорошо, любимая, пообещай, — как завороженный шептал Двейн, гладил в отчаянии руками стену, сжимая сырые холодные кирпичи негнущимися пальцами. — Я обещаю, обещаю, — истерика накрыла девушку с головой, — Я люблю тебя, я буду ждать тебя всю жизнь… Мы будем ждать тебя, — рыдала она в голос. И тут сильные мужские руки подхватили её с земли и практически невесомую с лёгкостью понесли к экипажу. — Я люблю вас, — в отчаянии прошептал Двейн, ударив кулаком в стену, и беспомощно разрыдался. Эбби накрыла настоящая истерика. Всё это время она старалась держаться, держаться из последних сил. И вот сейчас они кончились. Боль и отчаяние до краёв затопили её душу, разрывая сердце на куски. Неосознанно, ища помощи и защиты, она кинулась в объятия доктора, как только оказалась в экипаже. Прижавшись к нему и дрожа всем телом, она плакала навзрыд, ища у него утешения, как маленький ребёнок. Доктор Харрис в первые минуты оторопел от этого искреннего проявления чувств и безмолвного крика о помощи, но жалость к этому несчастному, раздавленному горем ребёнку заставила его поддаться эмоциям. Не в силах предложить сейчас ей что-то другое, он крепко обнял её, гладил по спине и плечам, успокаивая, жалея и не давая скатиться в пропасть отчаяния. После того, как доктор напоил обессилившую девушку успокоительным и уложил её в кровать, он взял со слуги клятвенное обещание следить за ней и никуда не выпускать, и поспешил снова вернуться в тюрьму. Сегодня его «соизволил» принять сам начальник этого «прекрасного» заведения, как говорится по старой дружбе, и упускать этот шанс было нельзя. Времени оставалось катастрофически мало.***
— Двейн Уэлби? Двейн Уэлби? — повторял начальник тюрьмы, пытаясь что-то вспомнить, — Нет, не помню. А кто он вообще такой и начерта он Вам нужен? — Он сын моего хорошего друга, — соврал доктор, — Я пообещал помочь. — А вот сейчас Вы меня сильно удивили. Какие «хорошие» у Вас друзья. И давно Вы поддерживаете дружбу с ворами и убийцами? — Спасая жизнь любимого человека, он продал чужую вещь… — Вы сами то в это верите? — перебил его начальник тюрьмы, — У меня тут целая тюрьма ангелов с крыльями, невинных и непорочных, и все исключительно из благих целей убивают, насилуют, воруют. Харрис, с каких пор ты, старый лис, стал таким доверчивым? Давай, рассказывай, что тебе от него нужно, меня не проведёшь, — подвыпивший тюремщик неожиданно перешёл на фамильярное «ты». — Я же уже сказал, что просто хочу помочь, — доктор проигнорировал его бестактность. Начальник тюрьмы хитро прищурил глазки. — А не твой ли он нагулянный сынок, а? — заржал он. — Кто знает, — улыбнулся притворной натянутой улыбкой доктор. Этого взяточника и скрытого алкоголика нужно было дожимать сейчас до конца. — А, я кажется припоминаю. Это случаем не тот полоумный, который спёр у барона фамильные золотые часы и которому даже не хватило ума сбежать после этого? Доктор молча смотрел на него. — А вот сейчас мне стало совсем интересно. У меня здесь такая скучная жизнь. Доктора уже начал раздражать этот не совсем трезвый, какой-то помятый и потный человек, почувствовавший сейчас свою власть над ним. Мистер Харрис всегда старался сторониться таких людей. Волею проведения вынужденный оказывать ему определённые медицинские услуги, а попросту прикрывать побои заключённых, он старался побыстрее выполнить свою работу, пересекаясь с ним по минимуму. Сейчас же начальник тюрьмы, почувствовав себя хозяином положения, хотел насладиться этим по полной. Желая пресечь это на корню, доктор Харрис положил перед ним мешочек с монетами: — Готов возместить Ваши муки любопытства и совести. Глаза хозяина тюрьмы заблестели алчным огнём. — Уж не собираетесь ли Вы предложить мне организавать побег? — от волнения он снова перешёл на «Вы», — Это же пожизненная каторга, а то и ещё хуже. Я конечно люблю деньги, но не до такой степени, чтобы поменяться с этим умалишённым местами. — Нет. Всё, что мне нужно, это, чтобы Вы позволили ему обвенчаться с девушкой. Она ждёт от него ребёнка и… — Тю… и всего-то? — начальник тюрьмы выдохнул и незаметно придвинул к себе мешок с деньгами, — Разрешить ещё одной умалишённой стать женой пожизненного каторжника? Да на здоровье. Одним помещенным больше, одним меньше, делов-то. Но есть одна небольшая проблема, — он замялся, а затем быстрым движением сдвинул мешок в уже приоткрытый ящик стола и молниеносно закрыл его, — Как бы помягче сказать? Доктор удивлённо приподнял бровь, теряя остатки терпения. — Жених Ваш имеет сейчас не совсем товарный вид. Как бы невеста не передумала. Мистер Харрис в упор смотрел на него. Съёжившись под этим взглядом и как-то по-идиотски улыбаясь, начальник тюрьмы промямлил: — Ну, он тут начал дурака валять. И мои мальчики слегка перестарались. Ну Вы же знаете, как они умеют, — и уловив недобрый огонёк в глазах собеседника, быстро добавил, — Но он живой, очухался уже, — и после паузы добавил, — Наверное… Доктор молча взял свой саквояж и развернулся к двери. — Эй, кто-нибудь, — позвал начальник тюрьмы. В дверях показалась косматая голова. — Проводи нашего дорогого доктора в северное крыло. Охранник непонимающе таращился на него. — Ну к этому, как там его. Ну ты что, придурок, на меня пялишься? Где вы вчера порезвились все вместе… Охранник тут же понимающе закивал головой и оскалив свои полугнилые зубы, склонился в поклоне, пропуская доктора в дверях.***
Двейн сидел на полу, прислонившись спиной к стене и глядя почти немигающими глазами в пустоту. В его душе сейчас бушевал такой океан чувств: радость и благодарность, боль и невыносимое отчаяние, безграничные счастье и радость, злость, страх, ненависть, любовь. От всего этого так невыносимо болело сердце, что сил даже пошевелиться у него сейчас не было. Поэтому, снова вздрогнув от резкого звука открывающейся щеколды, он равнодушно перевёл взгляд на какого-то человека, вошедшего в его камеру, и не узнал его. Уставшие от слёз глаза не смогли сразу уловить знакомые черты. Но когда он услышал его голос, сердце болезненно сжалось, забившись о грудную клетку. — Ну здравствуй, Двейн. Парень начал подниматься, опираясь о стену. Застигнутый врасплох, измотанный переживаниями, испытывающий чувство огромной благодарности к этому человеку, Двейн не хотел выглядеть жалким в его глазах. Поэтому, собрав остатки сил, он выпрямил спину, расправил плечи и стоя перед ним и стараясь не опираться на больную ногу, он грустно улыбнулся доктору. — Здравствуйте, мистер Харрис. Сердце доктора пропустило болезненный укол. Перед ним стоял всё тот же мальчишка, как и тогда в «Роттоне» много лет назад без страха и стеснения смотрящий в глаза всему миру. Несколько минут они стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Доктор видел, как он устал и измотан, но не желая обижать его своей жалостью, спросил: — Ты же обещал? — Так никто и не пострадал, почти, — устав стоять на одной ноге, Вей переступил, сразу выдав больную ногу. — Что с ногой? — Споткнулся, — устало ответил парень, — кости, по-моему, целы. — Что ещё? — Точно пару рёбер сломано, дышать больно. — Ну уж рёбра то должен был научиться защищать? — попытался разрядить атмосферу доктор. — Старею, — исподлобья еле уловимо ухмыльнулся Двейн. — Ну всё хватит дурака валять. Садись, будем смотреть, — мистер Харрис решительно шагнул к нему, поставив саквояж на пол. Спустя время Двейн сидел на соломе, которая в этом богом забытом месте заменяла постель, а доктор, опустившись на одно колено, внимательно ощупывал его ногу. Парень закусив губу, молча терпел. — Кости целы, ты прав. Но постарайся, как можно меньше сейчас наступать на неё. — Хорошо, гулять не буду, — севшим от усталости и боли голосом ответил парень. Кинув на него укоризненный взгляд, доктор молча стянул с него рубашку и со вздохом посмотрел на бордовые синяки и ссадины, покрывавшие всё тело. Проще было сказать, где их не было. Он начал прощупывать рёбра. Двейн вымученно простонал. — Потерпи, — и спустя время, — Всё не так плохо, как могло бы быть. Похоже на трещины нескольких рёбер. Приятного мало, но я думаю, что с дыркой в лёгком от сломанного рёбра, ты бы чувствовал себя намного хуже. Будем считать, что «опыт» полученный в детстве спас тебе жизнь. Но, нужно будет наложить тугую повязку. Знаешь, что это? Придётся потерпеть. Двейн устало поднял на него глаза и молча кивнул. Доктор поднялся на ноги и подойдя к решётке, постучал по ней. Тут же ниоткуда вынырнул охранник. — Принеси ведро воды и стакан горячего сладкого чая. Лицо тюремщика не выдало ни малейших признаков удивления или протеста. Доктор был здесь не редким «гостем», и охранники уже привыкли выполнять его приказы беспрекословно. Мистер Харрис вернулся к Вею и достал из объёмного саквояжа скрученное в тугой свёрток полотно. Развернул его и прикинув размер, привычным движением разорвал его на несколько длинных кусков. Бросив на парня быстрый взгляд, он серьёзно спросил: — Ты знаешь, чем ради тебя я сейчас пожертвовал? Обычно это полотно удостаивалось чести первым встречать новых жителей нашего «благословенного» города. Двейн не сразу понял смысл сказанного, а когда до него наконец дошло, про что говорил доктор, он покраснел и устало огрызнулся: — Я весьма польщён. — Ну вот мы сейчас и спеленаем тебя, как младенца, — доктор опустился на одно колено и глядя в глаза парню, свернул одно из полотен в тугой жгут и поднёс к его губам, — Закуси. Не будем радовать охрану твоим криком. Выдыхаешь, на середине выдоха останавливаешься и замираешь. Сделаем сразу, как следует, дальше будет легче, — а потом не в силах сдержать улыбку, грустно улыбнулся. Двейн удивлённо поднял бровь. — Не прошло и десяти лет, как ты разрешил мне дотронуться до себя и лечить. — Я же говорю, старею, а значит… умнею, — обречённо выдохнул Вей. — Готов? Парень молча кивнул.***
Спустя время бледный как стена Двейн лежал на соломе и тяжело дышал. Грудь его была туго перебинтована. Доктор протянул ему пузырёк. — Обезболивающее. Знаю, что больно. Парень покачал головой: — Не надо. Потом будет ещё хуже. — Я оставлю ещё. Я знаю, что ты привык и умеешь терпеть боль, но это вовсе не означает, что нельзя по-другому. Вей молча выпил содержимое склянки, а потом дрогнувшим голосом тихо сказал: — Спасибо. — Да на здоровье, — спокойно ответил доктор. — А за Эбби… одного спасибо мало, — Двейн с трудом сел. — Так, остановись и даже не начинай. Будем считать, что я делаю это для себя, а не для вас, — скороговоркой ответил мистер Харрис. — Почему Вы не сказали мне, что она ждёт ребёнка? — Пожалел тебя. Тогда я думал, что она умрёт и видя твоё отчаяние, решил не говорить. — Вы же знаете, что я не мог позволить ей умереть? — Знаю. Вей хотел сказать что-то ещё, но доктор перебил его: — Я точно знаю, что ты тогда чувствовал. Много лет назад на моих руках умирала моя жена. Тогда я ничем не смог ей помочь, и, — голос его дрогнул, — прожив долгую одинокую жизнь, сейчас я уверен, что охотно обменял бы её на возможность спасти любимого человека. Двейн молчал, а потом неуверенно тихо сказал: — Я понимаю, что не имею никакого права просить об этом, но я всё равно прошу Вас, не бросайте её и помогите сделать так, чтобы они хотя бы ни в чём не нуждались. И пусть деньги моего никчемного отца обеспечат достойную жизнь его внуку. Не знаю, рассказала она Вам что-то о себе или нет, но от одной мысли, что она вернётся к тётке и повторит судьбу своей матери, сердце моё рвётся на части… — Я всё знаю и понимаю о чём ты, — перебил его доктор, не дав договорить, — И я обещаю, что помогу им. Двейн сидел, опустив глаза и сглатывая подступившие слёзы, пытался выровнять дыхание, чтобы ответить. — Вы же видели её? Она же сама ещё ребёнок, — с полу стоном выдохнул Вей. И сердце доктора сдалось. Не в силах больше смотреть на этого сильного, упрямого уже взрослого, но всё ещё одинокого брошенного всеми ребёнка, он подошёл к нему и в порыве обнял, прижав его голову к себе. И гладя его по волосам и успокаивая, тихо сказал: — Я обещаю тебе, что сделаю всё, что смогу. Можешь быть спокоен, с ними всё будет хорошо. И, — голос его окончательно сел, — прости, что не могу помочь тебе. Двейн всё-таки не смог сдержать слёз, впервые в жизни позволяя кому-то себя пожалеть. Он так вымотался за эти дни, так устал, а душа его была переполнена чувством благодарности к этому человеку, что сейчас он уже не стеснялся своих чувств. Всегда уверенный, что жалость делает слабым и унижает, сейчас он впервые в жизни понял, что она может хотя бы немного успокоить и дать сил жить дальше. — Спасибо Вам за всё, — еле слышно прошептал он, ища утешения. Решётка скрипнула, впуская охранника в камеру и заставив доктора отстраниться. — Так, а теперь давай-ка, попробуем придать тебе более или менее приемлемый вид. Сегодня передам тебе чистую одежду, а то весь в крови. А Эбби у нас девочка впечатлительная, — не глядя на парня, мистер Харрис специально говорил в наигранно-шутливой манере, чтобы не выдать переполнявших его сейчас чувств. Двейн замер и напрягся всем телом, ничего не понимая. — Послушай Двейн, времени у нас почти нет. А для того, чтобы Эбби смогла получить твоё наследство, иметь законные права и дать твою фамилию вашему ребёнку, вы должны обвенчаться, и тогда ты сможешь подписать нужную бумагу. Парень побледнел. Об этом он совсем не подумал. Ведь перед законом они с Эбби были друг другу чужими людьми, а их ребёнок будет незаконнорожденным. Перехватив его испуганный взгляд, доктор быстро добавил: — Я уже всё решил. Осталось только найти священника. И если всё сложится, то сегодня ночью, в крайнем случае завтра утром, вы сможете обвенчаться. Поэтому, красоту тебе буду наводить я, или сам справишься, а я займусь поиском священника? — мистер Харрис скептически осмотрел парня, — Не думаю, что сильно поможет, но хотя бы кровь смыть. Да и выбора у нас нет. — Я сам всё сделаю, — Двейн еле заметно покосился в сторону скучающего в конце коридора тюремщика. — Почему-то я так и думал, — ответил доктор, а потом перехватив его взгляд, тихо добавил, — За них не волнуйся. По крайней мере здесь тебя больше никто не тронет. Это уж я тебе могу обещать. — Эбби знает? — Нет. Скажу, когда всё сложится наверняка. — А она сможет? — Будем надеяться на лучшее. В любом случае вы должны обвенчаться. Двейн растеряно кивнул. — Мистер Харрис, если будут проблемы с мотивацией, — Вей устало улыбнулся, — напомните ей про «запрещённый приём». Доктор удивлённо посмотрел на него, а потом кивнул. — Ну тогда мне пора. И да, выпей сладкий чай, обязательно. Это я сейчас как доктор говорю. — Спасибо. — За последние полчаса ты мне уже раз двадцать сказал «спасибо». — Мне так легче. Как ещё я могу Вас отблагодарить за всё? — Выживи. Двейн замер от неожиданности. — До встречи, — и доктор быстро пошёл к выходу, захватив на ходу саквояж, и боясь выдать свои чувства. Когда он скрылся из вида, Двейн устало откинулся на спину и закрыл глаза. «Как чудна и замысловата жизнь. Человек, давший тебе жизнь, абсолютно ничего в ней не значит, а другой, с которым ты познакомился всего пару дней назад, может заполнить твою никчемную, поломанную жизнь простым участием и заботой, может помочь и подставить своё плечо тебе, стоящему на краю пропасти и дать надежду на…» — Двейн сглотнул подступившие слёзы. «Но нужно попытаться придать себе мало-мальски приемлемый вид.» Сегодня утром, когда ему безумно хотелось обнять свою девочку или хотя бы коснуться её, он был благодарен провидению, что она не видит его сейчас. Двейн со вздохом начал подниматься….