***
Двейн устало опустился на пол. Полдня у него ушло на то, чтобы хотя бы немного привести себя в божеский вид. Смыв кровь и переодевшись в чистую одежду, он скептически оглядел своё отражение в воде на дне ведра. Да картина была та ещё. Помощь доктора сделала своё дело, позволив ему дышать и двигаться свободнее, но душевная боль ни шла ни в какое сравнение с физической. И чем сильнее темнело за окном, тем отчаяннее билось его сердце, временами срываясь в галоп, отдаваясь набатом в голове и не давая здраво мыслить, а временами даже дышать. За несколько часов ожидания Двейн извёл себя от волнения и тревоги, поэтому, чувствуя, что он на пределе, устало закрыл глаза, прислонившись затылком к холодной, сырой стене, и просто оцепенел, пытаясь сберечь остатки сил. Поэтому, услышав уже привычный скрежет старой щеколды, он не сразу сообразил, что происходит. А когда наконец понял, то мгновенно ударивший в кровь адреналин, заставил его тут же подняться на ноги, приковав его взгляд к горящему факелу в чьей-то руке. Глаза не сразу привыкли к свету, поэтому он, расправив плечи, попытался придать себе более бодрый и спокойный вид, незаметно перенеся вес тела с больной ноги. Первым, кого он увидел в отблеске пламени был доктор Харрис, серьёзный и собранный, он быстрым и цепким взглядом оглядел парня с ног до головы, и еле заметно кивнув, отступил в сторону, пропуская вперёд священника. Тот даже не глядя в сторону парня, искал глазами, где ему можно будет расположиться, и увидев небольшую выемку в стене, метнулся туда, тут же начав свои приготовления. За его спиной Двейн не сразу заметил маленькую фигуру, закутанную в тёмный плащ. Но после того, как призрачная тень шагнула вперёд и дрожащими руками сняла капюшон, сердце парня пропустило удар. На него неотрывно с болью, нежностью и любовью смотрели голубые бездонные глаза, полные слёз. Парень выдохнул с полустоном, не в силах отвести от неё взгляд. В непроизвольном порыве Эбби всем телом дёрнулась ему навстречу. Но в тот же момент кто-то грубо схватил её за локоть, заставив остановиться. — Куда это вы собрались, барышня? Стойте на месте. Это вам не дом свиданий. Итак представление устроили. Не испытывайте моё терпение, а то мигом прекращу весь этот балаган, — надменно процедил начальник тюрьмы, упиваясь своей властью. Увидев на её плече его мёртвую хватку, тело парня мгновенно напряглось, заставив сжать кулаки. Увидев это движение, мистер Харрис быстро шагнул в его сторону, почти полностью загородив Двейна спиной, и тем самым, давая ему передышку и возможность прийти в себя и немного успокоиться. — Мистер Парсон, я думаю, что Ваше беспокойство напрасно. Миссис Томпсон и мистер Уэлби очень благодарны Вам за возможность провести церемонию и оба готовы следовать установленным правилам. А ещё, я думаю, что они оба польщены Вашим решением посетить сие скромное мероприятие. Начальник тюрьмы, уловив его издевательский тон, зло хохотнул: — Как я мог пропустить такое представление? А они что у Вас оба глухонемые? Пропустив ответную издёвку мимо ушей, доктор повернулся в сторону священника. — Святой отец, если у Вас всё готово, то можете приступать, не думаю, что стоит затягивать церемонию. Священник молча кивнул и встав в середину камеры, жестом пригласил молодых людей подойти к нему ближе, остановившись на расстоянии друг от друга. Эбби подошла, не отрывая тревожного взгляда от Двейна, и не смогла сдержать всхлип, когда увидела, как он тоже подошёл, хромая. Двейну так не хотелось пугать и расстраивать её, но, как он ни старался, скрыть боль в ноге не получилось. Эбби тоже решила не расстраивать его, поэтому изо всех сил сдерживала слёзы, неотрывно наблюдая за каждым его движением. Её била нервная дрожь, а плечи и руки мелко дрожали. А дальше началась невыносимая пытка. Находясь в метре друг от друга, они не смели коснуться, обнять… Всё, что им оставалось сейчас — это смотреть друг на друга полными слёз, любви, отчаяния, нежности и боли глазами. Эбби медленно переводила полный боли и нежности взгляд, рассматривая каждый его синяк, каждую ссадину, каждый кровоподтёк. В ответ Двейн смотрел на неё влюблёнными, пьяными от нежности глазами. Ему не верилось, что его девочка стояла перед ним живая. В этой сырой отвратительной камере она казалась ещё более хрупкой и уязвимой. Бледная, дрожащая как листок, она виделась ему сейчас маленькой беззащитной птичкой. Так и трепетали друг перед другом два оголённых, истекающих кровью сердца, сгорая дотла на беспощадном костре горя и отчаяния. Дрожа всем телом, не в силах оторвать влюблённых взглядов, они невпопад отвечали на вопросы священника. Тот быстро и как-то скомкано завершил церемонию и засобирался к выходу. Скучавший всё это время начальник тюрьмы, оживился и потерев руки, изрёк: — Ну вот и славненько. Ну и раз праздничного стола не предполагается, — хохотнул он, — попрошу вас на выход. От его резкого голоса доктор Харрис вздрогнул и передёрнул плечами. Всё это время он не мог оторвать глаз от этих несчастных детей, которые непрошено ворвались в его размеренную давно устоявшуюся жизнь, всколыхнув казалось глубоко похороненные воспоминания его молодости, заставив снова вспомнить и ощутить боль потери любимого человека. И сейчас, глядя на них, он ощутил острую, почти физическую потребность сделать что-то, чтобы дать им проститься, обняться и сказать последнее «прощай». Поэтому он резко развернулся, быстро подошёл к начальнику тюрьмы, и схватив того за грудки, стал оттеснять его к выходу из камеры. — Мистер Парсон, нам с Вами нужно обсудить одно очень срочное дело, — заговорил доктор, глядя тому прямо в глаза. Начальник тюрьмы растерялся от такой наглости и застигнутый врасплох, практически не сопротивлялся, отступая к решётке. — Да что ты? Вы? Что здесь? Да я сейчас вас всех… Но доктор только усилил напор, буквально выпихнув его за пределы камеры. Парсон уже успел прийти в себя и начал отчаянно вырываться, намереваясь вернуться назад. Мистер Харрис с силой отшвырнул его рыхлое потное тело к стене и прижав его к ней за шею, приблизился к его уху и прошептал: — Слушай меня внимательно. Пять минут, дай им всего пять минут, проститься. От такой наглости и злости начальник тюрьмы выпучил глаза и уже набрал в лёгкие воздух, чтобы ответить, но доктор его опередил: — Иначе, сам будешь штопать своих «постояльцев», когда у твоих придурков снова руки зачешутся или, — он со злостью выдохнул, — или будешь их сразу хоронить. И… — Денег нет, — неожиданно выпалил начальник тюрьмы. — Деньги я не верну. Просил венчание, вот и получи, что хотел. Я всё выполнил, как договаривались. Доктор в первые секунды оторопел от неожиданности и ослабил хватку. Воспользовавшись моментом, начальник тюрьмы отпрыгнул в сторону и испуганно озираясь, выпалил: — Чёрт с вами. Пять минут. И чтобы духу вашего тут не было. — И Парсон, чтобы ни одного волоса с его головы не упало. Ты меня знаешь. — Да кому нужен твой полоумный? То-то смотрю, как ты за сынка надрываешься… когда же его уже отсюда на каторгу-то погонят? — он злобно сплюнул и попятился по коридору, чуть не упал, споткнувшись об охранника, чертыхнулся и зло прошипел, — Выкините их через пять минут отсюда, и чтобы ноги их тут больше не было, — и быстро ушёл. Доктор тяжело дышал, он сам не ожидал от себя того, что только что сделал. Но он выторговал им пять минут, пять бессмысленных для кого-то и таких бесценных для них минут. Пытаясь унять, охвативший его вихрь чувств, он тихо отошёл в конец коридора, не желая вторгаться в их интимный наполненный только друг другом мир.***
Несколько секунд они так и стояли, замерев и не дыша. Двейн протянул к ней дрожащую руку, а Эбби, опомнившись, наконец бросилась к нему в объятия. И в тот же миг оба задохнулись от охвативших их чувств и эмоций. Дыхание сбилось, а сердце выскакивало из груди. Эбби прильнула к нему всем телом, обняла, прижимаясь к его груди и слушая, как бешено бьётся его сердце. Двейн в ответ крепко сжимал её в своих объятиях, зарывшись в копну её волос и жадно вдыхая родной аромат, нежно гладил её по спине, из последних сил сдерживая слёзы. Эбби, державшаяся до конца, всё-таки сдалась и разрыдалась в его объятиях. — Ну тише, тише, моя девочка, — задыхаясь, еле слышно севшим от чувств голосом прошептал Вей. Эбби подняла на него полные слёз глаза, не в силах ответить. Двейн простонал и жадно приник к её губам. Неимоверно чувственный, выстраданный поцелуй полностью захватил их обоих, лишая рассудка и заживо сжигая сердца. Они тонули в этом бесконечном поцелуе, не в силах оторваться и отпустить друг друга. Но воздух кончился, и они осторожно разомкнули губы, тяжело дыша. По-прежнему обнимая её одной рукой, другой Вей нежно гладил её по щеке, не смея оторвать глаз: — Я так люблю тебя, моя самая любимая, родная, моя ненаглядная. Как я боялся потерять тебя, я чуть с ума не сошёл, думая, что больше никогда не увижу тебя, — он нежно стирал слёзы с её лица, — ты моё сокровище, ты вся моя жизнь, — голос его дрожал. — Что они с тобой сделали? — Эбби всхлипывала, осторожно проводя пальцами по ссадинам на его лице, а потом коснулась дрожащей рукой разбитой губы, — Болит? Тебе очень больно? — она принялась невесомо целовать его ссадины и синяки. Двейн простонал, и прижал к губам её маленькие ледяные ладошки. — Ты замёрзла, малышка? — он целовал её пальчики, пытаясь согреть их своим дыханием. Эбби беспомощно рыдала. — Со мной всё в порядке, даже не бери в голову. Заживёт всё, как на собаке, не в первой, — и тут же осёкся, — Лучше расскажи, как ты? Как ты себя чувствуешь? — а потом опустив глаза и задохнувшись от чувств, прошептал, — Как малыш? Эбби плача, взяла его за руки и приложила их ладонями к своему животу. — Доктор говорит, что он выжил вопреки всему, — она слабо улыбнулась сквозь слёзы, — говорит, что он такой же упрямый, как и его родители. Двейн осторожно погладил дрожащей рукой её живот и хрипло выдохнул: — Прости. Прости, что не смогу быть рядом и оставляю одну… Эбби подняла на него глаза и увидела дорожки слёз на его щеках. Она поднялась на цыпочки и поцеловала их: — Как мне жить без тебя? Я не смогу, — со стоном выдохнула Эбби. — Сможешь, моя любимая девочка, сможешь. Двейн нагнулся и прижался своим пылающим лбом к её и глядя в глаза тихо прошептал: — Эбби, детка, слушайся во всём доктора Харриса. Я уж не знаю, кому из нас и за какие заслуги провидение послало этого человека, но я доверяю ему. Он обещал помочь вам, и я верю ему. — Я тоже верю ему, — еле слышно прошептала девушка. Дрожащими руками Эбби сняла со своей шеи его крестик и потянулась, чтобы одеть ему. Не дав ей этого сделать, Вей взял его в руки, поцеловал, и протянул обратно: — Одень его нашему малышу, когда он родится, а ещё, расскажи ему, что я не бросал его, что я уже люблю его больше жизни и всегда буду любить. Я бы всё отдал, только бы быть с вами рядом. У меня никого нет кроме вас, и я всегда буду любить вас. Двейна трясло. Он еле стоял на ногах. Оступившись на больную ногу, он чуть не упал. Эбби с испугом подхватила его и тоже уже измотанная до предела, она медленно опустилась на пол, обхватив его ноги и осторожно прижавшись к нему, обессиленно закрыла глаза: — Как бы я хотела сейчас забрать всю твою боль, излечить твоё тело и исцелить твою душу. Но всё, что я смогла сделать, это погубить твою жизнь… Вей, любимый, я просто не знаю, где мне взять силы, чтобы жить со всем этим, чтобы жить без тебя, если я даже дышать без тебя не могу… Двейн стоял бледный как стена и гладил её по голове, пытаясь поднять другой рукой, но он уже физически ощущал, что их время на исходе и нужно отпустить её, отпустить их навсегда. Это осознание забирало его последние силы, поэтому в отчаянном порыве он со стоном тоже опустился перед ней на колени, поднял её лицо за подбородок, заставив посмотреть ему в глаза и заговорил: — Однажды я отдал тебе своё сердце. А сейчас… всё, что я могу… это пообещать, что пока оно будет биться, я буду любить вас и думать о вас… Детка, дай насмотреться на тебя, дай запомнить твои любимые глаза и запах твоих волос, запомнить твой голос и как твоя маленькая ладошка идеально помещается в моей руке, — он нежно сжал её руки, — дай запомнить вкус твоих губ, — он со стоном целовал её губы, щёки, лоб, подбородок… Эбби накрыла истерика, она слабо отвечала на его ласки, жадно ловя его влюблённый взгляд. Но тут он неожиданно отстранился, обхватил её лицо руками, и с отчаянием прошептал: — Я знаю, что уже просил тебя. Но сейчас, глядя мне в глаза, пообещай мне снова, что с вами всё будет хорошо. Эбби смотрела на него широко распахнутыми глазами и не в силах произнести ни слова, нежно провела рукой по его щеке и потеряла сознание, обмякнув в его руках. Двейну показалось, что сердце его сейчас остановится. Он попытался встать на ноги, чтобы поднять её на руки, но сил на это у него уже не было. Ненавидя себя за беспомощность и немощь, он громко позвал доктора. Мистер Харрис быстро вошёл в камеру и опустившись на одно колено, приложил пальцы к её запястью. Двейн со страхом и надеждой смотрел на него. — Обморок. Обычный обморок. В её положении это обычное дело. Да выдохни ты уже, сам белый как стена. — Заберите её пожалуйста, сейчас. Иначе я сам не смогу её отпустить. Спасибо за всё. Прощайте и прошу Вас, не бросайте их, — Вей посмотрел в глаза доктору. Доктор Харрис молча кивнул. Двейн нагнулся и быстро прижался к её губам, замер на мгновение, закрыв глаза, а потом осторожно передал Эбби на руки доктору и резко сказал: — Прощайте. Уходите. Прошу Вас, — и опустил глаза в пол, просто окаменев. Мистер Харрис понял, что это был его последний отчаянный жест, которым он отрывал её от своего сердца, прощаясь навсегда, почувствовал, что силы парня на пределе, поэтому быстро подхватил лёгкую как пушинка девушку на руки, и пошёл с ней к выходу. Двейн с трудом поднялся на ноги, шатаясь, как пьяный, прошёл к стене, упёрся в неё пылающим лбом, а потом с силой ударил кулаком и закричал. Крик отнял последние силы. Он ещё раз ударил кулаком, разбивая руку в кровь, а потом без сил сполз по стене на колени и зарыдал, хороня сейчас свою жизнь, свою любовь, все свои мечты и надежды. Дальше он будет просто выживать… как всегда… без цели, без веры, без надежды…***
Эбби пришла в себя в экипаже. И когда она поняла, где и с кем находится, то глядя на мистера Харриса горящими глазами, с жаром зашептала: — Мистер Харрис, ну может можно что-то сделать? Наследство, его наследство. Давайте отдадим его, возместим. Также не может быть. Ну я Вас умоляю, может можно что-то придумать. Он же не выживет там… не выживет… — Успокойся, Эбби, если ты не хочешь потерять ребёнка, то успокойся. Девушка мгновенно осеклась, и сжавшись всем телом, отвернулась к окну. Плечи её по-прежнему вздрагивали, но рыдания прекратились. — Эбби, детка послушай, — доктор положил руку ей на плечо, — деньги — это только половина того, что могло бы спасти Двейна. Эбби резко развернулась, мгновенно превратившись в слух. — У меня есть сбережения, да и этот экипаж один из лучших в округе и он с лёгкостью перекроет стоимость этих проклятых часов. Но, — он тяжело вздохнул, — правом помилования в нашем «благословенном» городе наделён только губернатор. В глазах Эбби мгновенно вспыхнула надежда. Уловив это, доктор быстро добавил: — Но за десять лет его губернаторства он помиловал всего двух человек — «столетнего» старика и смертельно больную воровку, и то только потому, что почти сразу после этого они отошли в мир иной. — Но, если ему рассказать, всё объяснить, — выдохнула девушка. — Ну ты же лучше меня знаешь. Даже если каким-то чудом удастся попасть к нему на приём, мы сделаем этим только хуже. О принципиальности и беспощадности нашего губернатора ходят легенды. — Значит, всё кончено? — бледная девушка устало закрыла глаза и еле слышно прошептала, — Я даже дышать без него не могу. Я не имела права появляться в его жизни. Доктор Харрис обнял девушку за плечи и молча смотрел в окно. Спустя время доктор также молча смотрел в окно своего кабинета. За последние три дня он вымотался и устал. Его уже отвыкшее от эмоциональных потрясений сердце с трудом справлялось с их водоворотом, так неожиданно захватившим все его мысли и чувства. В памяти вдруг всплыла картина его перепалки с начальником тюрьмы. Кто бы мог подумать? Злость захлестнула его сегодня с головой. «Джастин Харрис, да ты ещё оказывается способен что-то чувствовать и ты всё еще помнишь, как это «жить», а не существовать, изо дня в день выполняя, что должно?» — он саркастично усмехнулся, сделав очередной обжигающий глоток из стакана. Его сердце вновь вспомнило, как это сгорать от жалости и бессилия, не в силах ничего изменить. Двадцать лет оно ничего не чувствовало, запретив мозгу вспоминать, а душе болеть, а сейчас… Сколько за эти годы он видел горя, болезней, смертей. Почему эти дети? Почему именно они заставили его душу и сердце снова гореть? А может, он просто устал от бессмысленности своего существования, от того, что с одинаковым безразличием он вытаскивал с того света безнадёжных больных и убивал ещё не рождённых детей? Или это старость, и его сердце пропустило укол, заставив впустить в него этих брошенных несчастных детей? Он не знал. Но вот в чём он был уверен наверняка, это то, что жить, как раньше, равнодушно отойдя в сторону, у него уже не получится. Сейчас он отчётливо чувствовал на своей шее холодную хватку отчаяния, беспомощности и безысходности. Однажды, казалось в прошлой жизни, он уже пережил всё это. Но тогда, выхода не было, он не мог бороться с самой смертью, проиграв тогда и отдав ей самое дорогое, что у него было — любимого человека. Но сейчас шанс был, да призрачный, да иллюзорный, но всё-таки был. Но имеет ли он право воспользоваться им? Доктор устало потёр виски. «Одно я знаю точно, Эбби ничего не должна знать». В дверь тихо постучали, а потом попросили разрешения войти. — Мистер Харрис, всё готово. Можете освежиться и отдохнуть. — Что Адлард, тяжело тебе пришлось? Слуга пожал плечами и спокойно ответил: — Что сложного в том, чтобы отвечать полсотне визитёров, что Вас нет дома и я не знаю, когда Вы вернётесь? Доктор еле заметно улыбнулся. Они жили с Адлардом плечом к плечу уже больше десяти лет, и в их жизни случалось всякое. Адлард был для него уже и не слугой вовсе, а скорее верным товарищем и другом. И мистер Харрис точно знал какую «оборону» пришлось держать ему в эти дни. Но Адлард никогда не жаловался. Они оба так привыкли, жили рядом все эти годы, никому не показывая своих чувств и эмоций. Доктор тяжело вздохнул и устало поднялся с кресла. — Простите мою дерзость, но могу ли я Вас спросить? — всегда молчаливый Адлард смотрел в пол. Мистер Харрис удивлённо вскинул бровь. — Спрашивай. — Неужели и правда ничего нельзя сделать? — Плачет? — вздохнул доктор. — Да нет, — сконфуженно замялся слуга, — бледная, дрожит вся и смотрит безучастно в пустоту. Лучше бы плакала, как раньше, — выдохнул он. — Адлард, ты-то, когда стал таким сентиментальным? Стареешь? Что-то я раньше за тобой таких нежностей не замечал. Слуга замялся и еле слышно пробурчал: — Может и так. Но у меня просто сил нет смотреть, как из этого ребёнка медленно уходит жизнь. — Это ты ещё второго ребёнка сейчас не видел. Этакий образчик мужественности и благородства. Избитый, с переломанными рёбрами, — доктор ободряюще похлопал верного слугу по плечу, — Спасибо. Слуга удивлённо вскинул на него глаза. — Спасибо, за то, что помог решиться. Давай-ка мне переодеться и подготовь экипаж. Придётся тебе ещё немного подержать оборону. И, отвечаешь за неё головой. — Могу я узнать, куда Вы направляетесь? — Попробую использовать последний шанс, наверное, единственный шанс, — задумчиво ответил доктор.***
Эбби сидела с прямой спиной за накрытым на одну персону столом и равнодушно смотрела в свою тарелку. Стоявший сзади Адлард не выдержал и спокойно сказал: — Не будете есть, ребёнок в животе не будет расти. Девушка вздрогнула от неожиданности и схватилась за ложку, осторожно зацепила кашу и отправила в рот. — Может приготовить что-то, что Вы любите? — Нет. Нет. Всё очень вкусно. Не беспокойтесь. Просто у меня аппетита нет. Адлард молча подошёл к столу и налил ей чай. — Простите. Простите за беспокойство, за то, что приходится возится со мной. Слуга молчал. — А доктор Харрис? Он работает? Если можно, то я бы хотела с ним поговорить. — Он уже четвёртый день не работает. — Простите. Мы совсем замучили Вашего хозяина, да и Вас тоже. Мы бесцеремонно вторглись в вашу спокойную жизнь, притащив за собой ворох проблем и несчастий. Наверное, я сильно раздражаю Вас? — Отнюдь. Впервые за долгие годы в нашем доме появился гость. Жалко только, что при грустных обстоятельствах. — Странно, но доктор Харрис не производит впечатление нелюдимого и необщительного человека, как раз наоборот. — У него были свои веские причины, чтобы вести затворнический образ жизни. Девушка удивлённо вскинула на него глаза. Слуга тут же почувствовал, что и так взболтнул лишнего, и сухо добавил: — Если посчитает нужным, он сам Вам всё расскажет. Кушайте. Всё остыло. — Спасибо, что заботитесь обо мне. — Спасибо за то, что Вы с супругом вдохнули жизнь в наш дом. Повисло неловкое молчание. Эбби потянулась за кружкой чая, чтобы проглотить подступившие слёзы, но руки её так дрожали, что она тут же опустила кружку обратно. Увидев это, слуга поддался внезапному порыву и неожиданно для самого себя выпалил: — Не убивайтесь так, Мисс Эбби, Мистер Харрис один из умнейших людей, которых я встречал. Он обязательно что-нибудь придумает. Он уже что-то придумал и поехал… — и тут же осёкся. «Господи, что эта девчонка с ним сделала? Когда он успел превратиться в болтливую базарную бабку? Хозяин убьёт его». Эбби вся подалась вперёд. — Что? Что Вы знаете? Он правда что-то придумал? Умоляю скажите куда он поехал. — Я ничего не знаю. Он не сказал мне, — с опозданием начал оправдываться слуга, — Кушайте, уже. Девушка схватила ложку. — Я всё съем, только скажите. Куда он поехал? Я умоляю Вас. «Господи, что за дитё?» — мысленно простонал он. От волнения Эбби поперхнулась кашей и потянулась за чаем, не отрывая молящих глаз от слуги. Не в силах выдержать этот взгляд Адлард быстро выпалил: — Я не знаю. Правда, ничего не знаю. Единственное, что могу сказать, он зачем-то поехал в бордель Бетси. Кружка с грохотом выскользнула из её рук. Спустя несколько минут утирая слёзы дрожащими руками Эбби собирала свои скудные пожитки. И тут она услышала, как кто-то закрыл дверь на замок. Девушка бросилась к двери и попыталась её открыть, но дверь уже была заперта. Эбби тихо постучала. — Мистер Адлард, откройте, я прошу Вас. Я просто уйду, — заплакала она. Ничего не понимающий слуга стоял под дверью. — Мисс Эбби, не тратьте силы понапрасну. Я не открою. Пока Вы не поговорите с мистером Харрисом, я Вас никуда не отпущу. Эбби медленно опустилась на пол. «Зачем он так со мной? Зачем так? Я знаю, что чужое горе никому не нужно. Но почему тогда, просто не дать мне уйти? Я бы сама ушла. Дав обещание Вею, позаботиться обо мне, он решил передать меня тётке? Но он не понимает, не знает, что меня там ждёт, что ждёт нашего ребёнка. Почему же так больно и обидно?» — Эбби рыдала под дверью. Всё, сил у неё больше не было.