фуражка кгб на анархистском чубе

олегу удалось встать буквально спустя полчаса после того, как егор со странным и непонятным ему чувством облапал судаковские локоны и сбежал досыпать своё к себе домой. сам же лейтенант последовал его примеру и ушёл к дому улицей дальше с ощущением, как будто его собственные волосы плавно колыхались во сне, хотя никакого ветра не было и в помине. подумав, что ему показалось и мало ли, чё с той работой привидеться может, он завалился спать, отложив душ на завтра: как раз и согреется от утреннего озноба, исходящего изнутри, да и кости распарит с утра пораньше. жаль только, что спал он беспокойнее, чем на работе, и совершенно не выспался... это и стало причиной одной его рассветной шалости. олег вспомнил про то, что в день обыска конфисковал у егора помимо прочих писем и кассеты с черновыми вариантами песен, что должны были выйти в свет в новом репертуаре как минимум через года три. возомнив, что таким образом он сможет "проснуться" окончательно, олег на работу прихватил с собой проигрыватель, на котором он обычно ставил лидию русланову и классику. кажется, его любимые музыкальные жанры охуеют от того, что будет литься из динамиков сегодня поутру. судаков буквально впорхнул в кабинет, отчего китель, до этого спокойненько болтавшийся на его плече, слетел на стул, как будто так и надо, а фуражка с элегантным сальто была отправлена на вешалку у входа олеговой рукой — какими же, всё-таки, воздушными бывают лейтенанты кгб... — где же они... — олег оперативно выдвинул верхний ящик со стола и присвистнул, увидев бумажный пакет с кассетами: и почему он не помнит, как он их складывал? он осторожно запустил в него руку. чувствительные подушечки пальцев нащупали слегка треснутый контейнер от кассеты, под которым был бумажный вкладыш с надписью "я не верю в анархию, черн.", которую, судя по всему, егор писал наспех. по-чудацки двинув бровью, судаков вынул саму кассету, заботливо перемотанную на начало, и вставил в проигрыватель. пуск. начало успело оставить свой след в голове у олега в виде небольшого фантомного давления на виски. уже сходу не понимая, как это слушать, олег наконец расслышал слова: "мы все хотим быть фюррером!" на последнем слове у лейтенанта от крика что-то рухнуло внутри, но по-тихому его начал добивать припев и протяжное "ю-ю-ю" егора в конце каждой фразы. он не выдержал такого непривычного мозгового штурма и выключил уже на половине, уперевшись лопатками в стену. ясен хуй, что на таких песнях, безусловно, вырастет "золотая" молодёжь и не иначе. может быть, послушать другие? следующей записью, попавшей под руку олегу, была "маленькая девочка на солнечной лужайке" самого "посева". звуки с самого начала немного поднапрягли судакова, и он скучающе покачивал ступнёй под столом... пока не услышал его голос. в глазах олега его можно было назвать отвратительно писклявым и в то же время чем-то влекущим, гротеск, какой он, блять, есть. началась фраза про собачку, и олег уже понемногу начал подмахивать головой, вслушиваясь в такого егора, какого он никогда не замечал и даже представить себе не мог. его тембр то нереально колебался, то увеличивал амплитуду аля "высоко-низко", что выглядело абсолютно сатирично, но так, сука, привлекательно... тем временем егор в песне глухо запел-заныл середину и неожиданным повышением голоса на "сделал за-алп" ввёл олега в пиздецкий ступор смущения, добавив вишенку на торте наивным ойканьем. предательский зуд внизу живота внезапно, как и эта запись, оккупировали олега и, кажется, обездвижили настолько, что он просто втыкал в одну точку несколько минут и удосужился выключить повторяющуюся уже во второй раз запись с глазами в пять копеек. у него появилось к себе пару достаточно серьёзных вопросов хотя бы из-за постепенно наливающегося члена, на нечеловеческие-то песни — просто, блять, верх комедии. последней записью на этот момент — ибо олег не думал, что адекватно выдержит ещё хоть что-то, — была "северная страна". судаков еле разобрал надпись на бумажке, ибо текст был написан намного хуже, чем на остальных вкладышах, будто егор, писавший это, был очень сильно пьян, что, скорее всего, так и было. — пьянчуга, ой пьянчуга... — сипло прошептав самому себе, олег нажал на кнопку старта и услышал гитарные визги. ну кто же так над инструментом издевается? вариантов было два: либо олег действительно не оценил все посевские и егоровы труды, либо во всех песнях, коим словом эти звуки можно было назвать с огромным трудом, он ждал исключительно голос егора и только его — видимо, всё же второе, ибо через секунду после донесения до ушей олега рычащего "детство было, чёрт с ним, с детством..." олег не сдержался и упал лицом в бумаги, скрывая в них очень сильно проступившую красноту. да что же это такое... услышав, как егор просто начал кричать букву "а" в микрофон, олег с сильным страхом непонятно перед чем поднял голову и медленно опустил взгляд на ширинку. у него стоит. картина "приплыли". что ж, он не знал, смеяться ему или плакать, потому что он явно не ожидал, что первым человеком, на которого у него встал, будет мужчина, да ещё и какой — антихрист, анархист, иными словами, харизматичный мерзавец. подумать только: один его голос смог перевернуть в лейтенанте абсолютно всё, подорвав уровень дофамина в его мозгу практически до небес. кажется, с ним и вправду происходит что-то, что вряд ли можно поместить в рамки отношения к летову, как к подопечному. он совершенно забыл, что весьма притягательные оры заливают собой весь кабинет и явно пространство за его пределами, ибо на втором припеве, заставив олега подскочить на стуле и резко схватить со стула китель для прикрытия собственного позора, дверная ручка нагнулась на все сорок пять с характерным звуком и в кабинет вальяжно заплыл майор мешков. — слушай, я тут у тебя ириски к чайку хотел попр... — он часто-часто заморгал, услышав протяжное "моя северная страна!" на всё помещение и в полнейшем ахуе перевёл взгляд сначала на магнитофон, затем на перепуганного олега. — п-поверь, я тоже ничерта не понимаю, — бедняга, уже и заикаться начал, — это профи-филактическое оз... э-э... ознакомление с материалами дела, да! — а у тебя часто "материалы дела" чакры пробуждают, а? — майор кивнул на покоившийся на коленах китель. — я-то не дурак, понимаю, почему ты за него схватился... — майор взял табурет и лёгким движением поставил его напротив олега, мягко приземляясь на него и расставляя колени так, что они непроизвольно обтянулись тканью болотного цвета. — эх, олег-олег... мужеложеством мне угрожал, а сам, змеёныш эдакий, вон что выделываешь... — он хмыкнул, и этот хмык вряд ли значил что-то хорошее, — я-то, по секрету, ничего против не имею, в америке это привычное дело, и мы, вроде, идём к этому, но ты ж не забывай, что он вытворяет у себя на квартирке, по крайней мере, я надеюсь, что ты не забыл, — майор сделал акцент на "надеюсь" и, упираясь руками в колени, поднялся. — будь бдителен, ты всё ещё лейтенант. олег посмотрел на две звезды на погонах и судорожно сглотнул: — я поговорю с ним. честно. — месяц уже говоришь, да никак не договоришься... — володя вздохнул, и его лицо набралось чувством сожаления, — ...на самом деле, я ещё давно увидел, что ты к нему как-то вот по-особенному, неровно дышал, в общем. тяжёлый экспонат, но... но я надеюсь, что у вас с ним всё получится, — он посерьёзнел, — во всех смыслах. не утро, а прекрасный день для шока: сначала от летова, теперь от майора, ибо он всегда казался олегу каким-то далёким от понимания всего, что он сейчас выразил вполне спокойно и мирно, что, наверное, и послужило слишком большой причиной для бескрайнего удивления лейтенанта. он смог выдавить из себя лишь осевшее "спасибо" и ещё раз сглотнуть от чересчур быстро накапливающейся слюны. — так, это, ириски у тебя есть? — с надеждой в голосе спросил майор. — или, может, другие конфеты? чай есть, а конфеты кончились, собаки плешивые... *** отдававшие желтизной фонари вновь встретили олега на том же месте в тот же час, сопровождая его по пути домой взглядами единого ока и понемногу пропадая из виду. судаков твёрдо ступал по асфальту, смотря на проступающие сквозь облака звёзды и неосознанно сдвинув этим фуражку куда-то на край макушки. влажные от жары даже ночью волосы витиеватыми линиями окружили лоб олега, делая его похожим на слишком красивого грека. к слову, черты лица у него под таким освещением и правда казались подобными дионису — присущий греческим богам нос с небольшой горбинкой и строгое очертание челюсти, глубоко посаженные, порой слишком внимательные глаза и кустистые брови с не очень чётким очертанием в силу своего светлого цвета. олег обхватил правой ладонью фуражку и, сняв её, прокрутил в руках; провёл рукой по волосам, отбрасывая прилипшие к коже отдельные пряди волос и вдруг представил вместо своего руки лёгкую ладошку егора — его сразил тактильный голод. челюсти судакова сами сжались от подобного рода мыслей, и он был вынужден быстро взять себя в руки и пойти дальше, а не торчать посреди ночного переулка ещё сто тысяч лет в надежде, что перед ним магическим образом всплывёт егор и начнёт играться с его гривой, но вот только он не ожидал, что, пройдя разделяющую их дворы арку, он действительно увидит копошившегося у каморки летова. он сидел на низком заборе и бережно снимал резиновые сапоги, надетые поверх неизменных кед. помимо сапог, он был вне фартука и было понятно, что он собирался домой после серого неинтересного дня, возможно, что-нибудь записывать, а, может, пить пиво для разрядки и ложиться спать. олег остановился в двух метрах от него со страхом того, что у него может случиться, вспомнив сегодняшнее утро и шокированный взор мешкова, но... он же обещал, в конце концов-то, поздороваться, да и неудобно как-то, ведь надо же за мандарины поблагодарить, которые, кстати, были съедены этим же днём на пару с майором. олег цитрусы оценил, ибо они были невероятно сладкие и почти без косточек: судаков использовал бы это, как предлог подойти к егору, но абсолютно всякие мандарины вылетели из его головы нахуй, когда он робко дотронулся к плечу летова. первое его прикосновение к егору, не считая встретившихся пальцев в момент угощения егора чаем. юноша от неожиданности вздрогнул и повернул к олегу только голову, но, разглядев знакомое лицо, он обернулся полностью и ослепил судакова улыбкой даже сквозь сумерки: — привет, лейтёха, всё-таки решил поздороваться? — егор наклонив голову набок, осматривая служителя кгб с ног до головы и вгоняя его этим в дикую краску: спасибо тёмному времени суток, что оно это скрывает. — "наша служба и опасна, и трудна", ага? — хохотнул он и встал с не слишком удобного забора, взяв в правую руку сапоги за их верх. — что-то хотел? олег смешно завёл руки за спину, как пионер, но тут же убрал их, понимая, как нелепо выглядит: — да так... спасибо тебе за мандарины вчерашние, губами есть можно... а ещё по мелочи, повидаться думал, — ему захотелось провалиться под землю, потому что на последних словах егор как-то странно посмотрел на него, попутно закрывая подсобку на ключ. — повидаться? — вскинул брови летов. в этот момент олегу показалось, что на его лице промелькнула еле заметная улыбка, — тебе допросов не хватило? — увидев, что лейтенант даже как-то ссутулился после его фразы, парень поспешил его успокоить: — я шучу, олег, э-э-э... не знаю, как тебя по отцу. — михайлович. — вот, — он щелкнул пальцами, — да, олег михайлович. ты на меня обид не держи, я обычно несу всё, что в голову взбредёт, так, кстати, песни мои и пишутся... — к слову, о песнях... — олегу пришлось ради этого опять возобновить в памяти всё, что произошло в начале дня и покраснеть вдвойне. — я послушал некоторые. — и как? — ты же понимаешь, что тебя за это по головке никто не погладит? — уклончиво ответил вопросом на вопрос судаков. егор фыркнул: — конечно, понимаю... я с таким умыслом их и пишу, мазохист хуев, считай, лишь бы жопой на кгб напороться, — ехидно хихикнул он и вздохнул, делая таким образом паузу между тем, что намеревался сказать, — поникший ты какой-то. может, на речку сходим? летов предложил это настолько легко, что можно было подумать, что для него было в порядке вещей приглашать всяких легавых искупаться в речке. как же ему это удаётся? в душе олега бабахнулся фейерверк и помог своим толчком уйти сердцу в пятки. он натянул картуз настолько, чтобы тот отбрасывал на лицо приличную тень, и с последним от волнения воздухом в лёгких ответил: — да я, как бы сказать, и не готов... куда я, да ещё и в форме... — давай так: тебе завтра на работу нужно? — нет, завтра единый день отды... — ну вот, решили, — егор просиял улыбкой, отбрасывая лезущие в глаза волосы назад. — одежда не в строительном масле вымазана, постираешь, на крайний случай купаться просто не будешь. пошли уже! — в смысле, уже?.. — не успел лейтенант и проморгаться, как его очень настойчиво цапанули за руку и потянули сквозь дворики нетерпеливым шагом. от самого осознания, что его держит за запястье чёртов егор, у олега потихоньку заезжали шарики за ролики, но ему нужно было дотянуть хотя бы до берега. под влиянием летова они перебежали дорогу и стремительно спустились в какие-то чащи. казалось, что егору даже клещи ни по чём: он просто пёр, как танк, и тащил за собой судакова, у которого уже откровенно успели наболеть пятки. — потерпи ещё чутка, мы почти пришли! я знаю красивое место! — уловил краем уха лейтенант сквозь треск веток, — надеюсь, не загонял тебя! не в состоянии что-либо ответить от хлеставших его по груди веток, олег просто молча отдувался, стараясь выравнять дыхание и дойти уже до этого треклятого берега: высший на пару сантиметров судаков прочувствовал эту "ничтожную" разницу в росте на этих сучках сухих деревьев и точно не захочет ощутить это повторно, потому что грудь за рубашкой точно была красная. пробежав или, скорее, протащившись ещё немного, они наконец выбежали на прохладный песок. егор быстренько скинул с себя куртку и, не жалея её, подложил себе под зад, тут же усевшись и стягивая с себя конверсы. когда он ступил босыми костлявыми ступнями на песчаную поверхность и слегка зарылся в неё пальцами, он обратился к олегу: — раздевайся, пошли купаться! такая прямая фраза поставила его в тупик: — раз-здеваться?.. — конечно! или тебе нравится в одёжке пухнуть? — летов улыбнулся ему уголком рта, — интересный вы, кагэбисты, народ... — и снял одним движением футболку, бросая её поверх своей верхней одежды. взгляд олега тут же оказался прикован к маленьким, аккуратным соскам и впалому животу. — эй, ты чего встал, как укопанный? — ты знаешь, я, наверное, на берегу посижу... — да нахуя я тебя тащил сюда тогда, если ты жопу там отсиживать собрался? давай раздевайся, прочувствуешь силушку оми! — подмигнул ему егор и спустил брюки, оставаясь в одних лишь трусах. мысли олега про то, что ноги у летова действительно настолько худые, подтвердились, стоило ему только на них посмотреть. — да ты заебал уже, господи... — егор внезапно подошёл к нему и потянул на себя. олег не успел среагировать и напоролся на лоб летова подбородком, больно его стукнув, да и мало того, не удержал равновесие и завалил его на песок вместе с собой. интересно, сколько ещё хуйни произойдёт за этот день? олег разомкнул глаза и увидел под собой тяжело дышащего игоря с очень сильно раскрасневшимся видом. вдруг он почувствовал, как к паху стремительно начала приливать кровь. пока ситуация не стала совсем хуёвой, он перекатился на бок, пачкая в песке всё на свете. блядство. — ой, — только и сказал егор, принимая положение сидя и яростно потирая верх лба. — ничего не болит? — вопрос глупый, олег, поздравляю, вы выиграли премию "сама неловкость". — да нормально, пройдёт щас... — егор отряхнул руки от назойливых песчинок и, осторожно вернув себе стоячее состояние, побрёл к воде, пробуя её большим пальцем. — тёплая. купайся, если передумаешь, не пожалеешь точно! он зашёл в воду по пояс и, утончённо раскинув руки, бубухнулся в неё спиной, на время пропадая и этим почему-то до усрачки испугав лейтенанта. он вскочил с песка, но увидел, как летов вынырнул из воды, мгновенно на неё ложась и спокойно следуя течению. у олега пересохло в горле. он был слишком, блять, красив; волосы равномерно распределились по воде воздушными волнами, сделав его похожим на медузу горгону, а намокшее туловище выглядело так, будто всю жизнь купалось только лишь в ослином молоке, а не в обычной омской речке, и было от того в действительности по-фараонски роскошным. он широко открыл рот, хватая им воздух, и плавно прокрутился в воде наполовину. его тело оставило за собой круговые узоры на воде и снова приняло вертикальное положение. стоит ли говорить, что за это время олег успел умереть минимум трижды? кажется, этот юноша его погибелью и обернётся. тем временем летов начал выходить из воды, вдосталь накупавшись, и олегу привиделось, что он мог ходить по воде: истинное божество втесавшегося по самое не хочу разума. капли речной воды грациозно очерчивали его тело и стекали за резинку трусов, оставляя за собой блестящие на луне дорожки. — как же хорошо... — егор наконец посмотрел на олега с не уходящей с лица улыбкой. — жаль, что ты не купался, вода теплейшая. — ну ничего, в следующий раз буду обязательно... — будет ещё один раз? — летов с интересом посмотрел в глаза лейтенанту, будто знал, что у судакова уже второй день подряд всплывают всевозможные сюжеты в голове не без его участия. — ты хочешь пойти ещё раз? — да... да, я очень хотел бы поплавать с тобой, игорь, — олег встал напротив него, и это было крайне рисково: каменный стояк, увы, никуда не делся. благо, хотя бы летов вниз не смотрел. егор подарил олегу ещё одну слишком тёплую улыбку и медленно моргнул: — я тебя понял, — он наклонился к своим брюкам и кедам, — ну, пошли... — нет, так не пойдёт... прикройся хоть чем-нибудь, — олег, даже не спрашивая, стремительно снял с себя китель и накинул его на плечи летова. — ну всё, теперь у тебя две звезды. — моей радости, блять, нет предела, — засмеялся тот и без стеснения схватил олега за руку, чтобы снова протащить его через омские заросли. *** егор слишком быстро оказался прижат к простыням весом лейтенантского тела. он в нетерпении потёрся пахом о ногу судакова и протяжно застонал, потому что он уже явно не выдерживал такого напряжения. — господи, олег, блять, я не могу больше терпеть... — они только начали, а летов уже сводил колени от дикого желания быть вытраханным здесь и сейчас, периодически прогибаясь в спине. олегу срывало крышу, и он лишь обсыпал егора поцелуями, игнорируя всю стремительность. если заниматься любовью, то только медленно, смакуя каждый момент с этим невозможным юношей, его личным аполлоном. — супруг мой, ты же хочешь, чтобы всё было красиво? — дыхание сбивалось, а колени подкашивались, грозясь олегу уронить его на размякшего под ним егора. — мне аб... солютно плевать, я просто хочу почувствовать, блять, тебя, на всех уровнях и во всех измерениях! — егору не хватило воздуха, ибо олег сжалился над ним и прикоснулся к его милому члену, плавно обтекающему полупрозрачной смазкой. — блять, сука... олег попутно раздвинул колени егора, открывая себе чудесный вид и, щедро облив себя маслом, придвинулся ко входу и осторожно вошёл в летова, тут уже торопиться точно не собираясь. у него же глаза зажмурены до невозможности, а скулы румянее любого яблока с райского дерева: у олега шансов на выживание нет. ему нравилось наблюдать за медленно сжимающим и разжимающим одеяло егором, то, как белеют его костяшки; как олег плавно доводит его до приятного безумия и просто чувствовать его, спустя столько недель ожидания. луна просачивалась в окно и освещала летовскую намокшую грудь, уже давным-давно исследованную любопытным лейтенантом. — с-сука, олег, я уже... я-я-ах сейчас... — он сжал зубы и тонко заскулил, чувствуя приближение невозвратного, пока не разомкнул челюсть, не простонал в последний раз и не... олег проснулся в холодном поту. у него тряслись руки в неумолимом треморе. блять.