фуражка кгб на анархистском чубе

утро егора спустя несколько дней после ночного, если так можно выразиться, "свидания" не отличилось от остальных, серых и скучных, что обычно начинались с идиотского будильника и несвязного бормотания кузьмы, у которого он временами оставался на ночевую. так было и сегодня: благо, что извечное семь ноль-ноль не началось с хоть того же похмелья. — а я вот, знач-т, беру такой и заливаю эту ебень молоком, усё, как надо, а оно того, не фурычит! а что характерно... егорыч, ты меня-то вообще слушаешь? — рассказывая про свою неудачную пробу в приготовление блинов, кузьма и не заметил, как егор сосредоточенно смотрел на собственную мордашку в зеркало над умывальником, выискивая на ней недобритую щетину. — а-а, точно, ты ж сёдня фотофр... фоторг... ай-й! — он махнул рукой, — чё только не хотят эти гэбисты проклятые... — один, — егор всё же нашёл участок щетины на правой скуле и осторожно подрезал её старой-доброй "рапирой". — чавой-это один? — один гэбист, — летов посмотрел на него каким-то странным взглядом, — олег. михалыч. — олег, нач-т... — рябинов прищурился и поднял брови в молчаливом жесте "всё ясно", — без отчества? понравилси, что ли? — ещё одно слово, и я тебя пну, — рыкнул на него егор, смывая с лица остатки пены. — тебе-то чё с этого? — да я уж давеча думал, что друзья мы, — кузя не отчаивался и сделал своё: надавил на мозоль слегонца, и дальше сидит себе, колбасу докторскую на бутерброды кромсает. егор молчания, конечно же, не выдержал, и при выходе из ванной выписал ему небольшой подзатыльник. — да чё я сделал-то?! — от неожиданности ухнул кузя и в обиде почесал место, по которому получил. — думаю, да. — чё "да"? — ну, понравился. немного... — егор рвано выдохнул с небольшим полувсхлипом, ибо признаваться в таком другу было для него тяжеловато. — но я не знаю... ну, вот задел человек чем-то и всё, понимаешь? но он-то, коль узнает, припишет мне статейку за педерастство... — а тебе ли не похуй? — кузя откинул коротенькие кудри назад и закурил, отойдя от еды к окну, — да и вообще... вдруг не припишет?! мало ли чё в жизни бывает, вон, некоторые эктстра... ой, не важно... говорят, в общем, что мы того, в матрице живём, во! — матрицы матрицами, но я сомневаюсь... — расстроенно опустил подбородок егор, за что уже отхватил он сам, — я тебя сейчас прищуч... — а ты не сомневайся, ёшкин код, блять! — гаркнул на него рябинов и ехидно заулыбался, — тили-тили те... — трали-вали, блять, — резко оборвал его летов, холодным взглядом изучая нож неподалёку, — колбасу режь, хозяюшка. пока он не получил нерукотворных пиздюлин от кузьмы с ножом, егор быстренько оделся и выскользнул из квартиры, скрипя резиновыми подошвами любимых кед и неутомимо шагая с мыслями о том, как через каких-то несчастных полчаса он увидит всегда беспрекословно внимательное лицо. *** мрачный гэбистский коридор встретил егора отвратительным эхом от шума бумаг неподалёку и стука его собственной обуви. интересно, нахуя нужно было направлять его в это ужасное и чуждое ему здание ради одного только магшота для дела?.. с надеждой на то, что олег точно есть на работе и сидит у себя в кабинете, перебирая его кассеты и одним глазком смотря на запрещенную литературу, он проследовал в нужное ему помещение. к слову, его приготовление заключалось в том, что он просто побрился: не на паспорт же ведут фотографировать. да даже если б и на паспорт, то и что с того? ты — такой, каким ты себя видишь большую часть времени, и что же ещё нужно? в помещении сидел незнакомый ему мужчина и, судя по всему, человек, что и делает эти самые фотографии для дела. у первого на погонах отливала золотом единая звезда: майор, значит. в этом черновласом служителе кгб высокого чина можно было с лёгкостью узнать мешкова, что был, очевидно, вместо лейтенанта. егор, мягко говоря, опешил, и с языка снялось непонимающее: — а где лейтёха? — утро доброе, летов, — майор с многозначительной улыбкой закинул ногу на ногу, — ты хоть бы поуважительней со стражем порядка, а то обзывания эти, знаешь ли, совершенно ни к чему. становись вон туда, — он махнул ладонью в сторону заметок роста на стене, — а потом поговорим отдельно. уже понимая, что надеяться на появление судакова сегодня — абсолютно бессмысленное действие, он понуро остановился напротив увесистой камеры. — замри, — послышался голос мешкова, а затем щелчок и резкая вспышка света, от которой егору чуть не выжгло глаза. неудивительно, что люди так хуёво получаются на подобного рода фотографиях. — повернись наполовину, — летов нехотя обернулся в профиль, и на этот раз нежданный свет пережился легче, ибо его задело только периферийное зрение. — можешь отходить. "я вам чё, собака, чтобы поворачиваться-отворачиваться?" — подумалось егору перед тем, как майор жестом попросил фотографа покинуть комнату и подозвал к себе. — ты спрашивал про судакова... как майор кгб, я тебе отвечу, что он не появлялся на работе уже два дня, а отпуска ему пока не предвидится, как его близкий друг — у него что-то случилось, — на последней фразе волосы у егора непроизвольно встали дыбом, — он уходил в запой не раз, когда у него что-то происходило. всё, что могу сказать. — этого и достаточно, — выдавил из себя егор и, неумело и быстро пожав руку мешкову, пулей вылетел сначала из кабинета, а затем из здания кгб. он чувствовал ещё на допросе, что что-то с ним не так просто потому, что олег ему показался слишком ранимым ещё с самого начала, а, как известно, ранимые люди склонны к проявлению слабости. егор решил срезать путь к дворам через старые, но всё ещё рабочие рельсы, на которых ездили товарные поезда и перевозили всё, что угодно, начиная углём и заканчивая арматурой. пиздецкая интуиция тянула его туда похлеще магнита, ибо за сэкономленные минуты он бы мог даже спасти жизнь, при чём явно не чужого человека. преимущество худого тела было в том, что даже пронзающий ветер подхватывал егора на бегу и нёс ещё быстрее, невероятно сильно этим помогая. через десяток минут бега егор остановился, потому что заметил подозрительное движение на рельсах вдали. всевозможные органы стремительно рухнули вниз, потому что даже в другой одежде без труда можно было опознать олега. — блять! — егор, чуть ли не задыхаясь, пробежал ещё пару десятков метров и влетел в олега, сгребая его в охапку и стаскивая за ворот с опасного места. — господи, сука, ну какой же ты..! нахуя, скажи мне?! егор прижал ссутулившегося лейтенанта к груди, унимая сумасшедшие бабахи сердца и наблюдая, как издалека на место возле них надвигался товарняк, но ответа от олега так и не услышал. егор почувствовал рукой небольшую тряску в плечах судакова: он горько плакал, изливая слёзы на летовскую футболку, пока поезд набрал скорость и проехал мимо них с ошеломительным стуком колёс. а ведь там мог быть олег... — я... я не... — пойдём ко мне, растолкуешь всё, — егор, придерживая крайне подавленного лейтенанта за плечо, осторожно повёл его в сторону своей пятиэтажки. — с-час успокоиться попытайся, ладно? судаков часто закивал и сжал предплечье егора, осознавая всю парадоксальность того, что причина его самоубийства его же и спасла. последние три дня и три ночи олегу не давал покоя его сон с участием егора, который казался запретным плодом, сладкой, но явно недостижимой мечтой. повезло же олегу уродиться отличным от остальных... чем больше судаков думал про влажную эфемерность, тем больше понимал, что его шансы недалеки от нуля. осознание этого делало очень и очень больно, пробираясь шипами розы в грудную клетку и оплетая рёбра ядовитым плющом. мерзость. он успел уйти в небольшой запой на несколько дней, ибо за спиртом проблемы, если не решались, то просто забывались на какой-то срок, и то хорошо: лейтенанту хоть бы немного прожить без гнёта посредством этих тёмных мыслей. это, естественно, как-то да и ударило по его здоровью, и выглядел он явно нехорошо: бессонница дала о себе знать, оставив на олеге след в виде огромных синяков под глазами, делая его лицо похожим на череп, и к тому же, сам судаков был бледнее мела. "вот и топись в этом болоте, в этих зыбучих песках невзаимности, олег, нечего было зариться на кого-либо, да ещё и мужчину...", пока его ноги не принесли его на рельсы, а летовские кисти рук не сняли судакова с них, забирая в свои крепкие объятия, что гарантировали олегу безопасность на все сто, и не завели его в такую же уютную квартиру-крепость. лейтенант находился там в первый раз, но уже принимал это за своё персональное бомбоубежище от всевозможных бед. — так... — егор, не раздеваясь, усадил олега на диван и упёрся локтями в стол, поместившись возле судакова, — я тебя слушаю. перебивать не буду. — да что тут... слушать... — икая и всхлипывая через раз, олег начал... не врать, скорее, говорить частичную правду, не раскрывая всего по понятным причинам. — я одинохонький... с самого детства, не сдался никому... — перебью, — егор посмотрел на него со всей серьёзностью. — нужен мне, — пока олег озадаченно моргал и захотел что-то сказать, летов многозначительно моргнул. — продолжай. — меня бросила жена в своё время, которую я любил до беспамятства... — в горле кружилось "сильнее люблю только тебя", но. — и такое ощущение, что меня так и не услышали... даже лучший товарищ кажется мне чужим... хожу на работу, бегаю, как цуцык, да и что с этим? ничего... — он вытер ладонью слезу, — поэтому и пошёл туда, вот... егор упорно молчал, потому что наконец убедился в силе своих внутренних чувств и умении читать нужных ему людей. наконец гробовая тишина нарушилась тихим: — послушай... — он тяжело выдохнул в замок из пальцев. так делают люди, которые либо не могут найти подходящих слов, либо преодолевают волнение, застрявшее в горле, словно рыбная кость. егор же всегда находил, что сказать. — забей хуй. вот совет тебе от знающего. я-то понимаю в глубине души, что опыта у тебя явно побольше, но коль такие происшествия, то... — егор придвинулся ближе к потерянному мужчине и со всей присущей дружеской нежностью положил руку ему на плечо. — тебе нужно повидать все краски жизни, коих, конечно, маловато, но они есть! вот ты, например, когда в последний раз мать-природу навещал? олег неуверенно протянул: — когда ты меня на берег уволок... — я не считаюсь, — твёрдо отчеканил егор, но, мгновенно изменившись в лице, сомкнул губы в наплывающей бодрой ухмылке, от которой олегу хотелось то ли бежать, то ли остаться и смотреть на мягкие изгибы его губ неумолимую вечность. — помнится, ты что-то говорил про следующий раз... — ну, было дело... — ранние слёзы олега застыли на щеках невероятно тонкой корочкой, да и сам судаков чувствовал себя получше, но до черта отрешенно. — ну вот! — летову нравилось разговаривать, да и решение проблемы напрашивалось само собой, — мы прям с-час идём плавать! — он широко улыбнулся и, не давая олегу опомниться, приметил, что помятые и пятнистые мешки на нём всё ещё не первой свежести. — хотя стой... может, тебе чистую одёжку надобно? он понял только по одному взгляду судакова, что дело дрянь. егор, в последний раз проведя рукой по плечу олега и лишая его этим движением всего праведного, уплыл в свою комнату искать в куче всевозможного хлама элементарные элементы одежды. тем временем самому же "исследователю" железнодорожных путей с каждым баритональным словом летова постепенно становилось лучше и лучше. егор вернулся к судакову с кое-как сложенными вещами в виде растянутой футболки и не менее растянутых домашних штанов в клетку. он легко бросил это добро олегу: — сменишь после купаний. пошли бегом, пока комаров нет, — этой фразы было достаточно для того, чтобы олег сорвался с места и чуть ли не вприпрыжку с самой лестничной клетки побежал с егором за руку туда, где он мог почувствовать себя живым хотя бы на минуту, отчего вещи в его руках трепыхались на создаваемом ветру, как гордо поднятый флаг. флаг его личной свободы. перед глазами снова пронеслись многочисленные ветки и ударили по груди и шее, но уже не так болезненно, ибо олегу было совершенно не до них. увидев сквозь них проступающую водную гладь, он, всё больше удивляя егора, выбежал на песок и мгновенно сбросил с себя осточертевшую одежду, поверх которой кинул новую. он раскинул руки по сторонам и вздохнул так, как, кажется, не вздыхал никогда — поистине полной грудью. — ты сюда чё пришёл делать, дыхательные упражнения? — егор дал о себе знать вполне неудачной шуткой и уже раздетый элегантно прыгнул в воду, даже перед этим её не пробуя: видимо, погода сегодня и правда задалась настолько, что смогла нагреть неподдающуюся воду в реке основательно. — залезай давай, не пожалеешь! да и обещал ты... на слове "обещал" у олега ёкнуло сердце и вынудило его погрузиться в воду по колено. он, как человек, что купался ночью, наверное, один раз в своей жизни, и то — в далёком отрочестве, достаточно сильно удивился приятному теплу щедрой оми. из-за этого уровень "по колено" тут же перерос в "по грудь", а потом уже и в медленное ныряние просто потому, что олег растягивал удовольствие. после того, как лёгкие приняли новую партию воздуха через одно погружение в воду, егор вальяжно подплыл к олегу и зачем-то снова огладил ладонями его широковатые от ранней службы плечи: — вода тебя спасает, вижу, — он лукаво ухмыльнулся и придвинулся чуть ближе. горячее дыхание приятно закололо заднюю часть олеговой шеи, заставляя пах предательски заныть. пиздец. — хочешь, я тебя потоплю немного? одна идея того, что коренастого кагэбиста будет, пусть даже и в шутку топить дрыщавый анархист казалась крайне комичной и доходящей до смешного абсурда, на которую олег, контролируя своё проснувшееся либидо, всё же согласился, но неохотно: — я не особо люблю, когда меня вот так, по-стальному... — я буду нежно, — этому невозможному юноше было сложно отказать. вопрос, каким образом утопление может стать нежным, остался открытым, но олег послушно расслабил спину, как его попросил летов. егор встал к нему лицом и медленно подался вперёд: — ох! лёгкое туловище мигом легло на олега, а осторожные руки пробрались сквозь прижатые к телу предплечья и ласково обняли за спину, прокручивая судакова в плавном водном пируэте и медленно окуная его в воду, заставляя видеть перед собой лишь своё размыленное в воде лицо в полной глуши, и только его. волосы летова в воде легонько закрутились и подняли свои кончики вверх, делая его схожим со слишком прекрасной человекоподобной медузой, изящной такой медузой, медленно сводящей забывшего про все беды лейтенанта с ума. орлиный нос нырнул глубже вместе с летовским лицом и невесомо дотронулся к шее олега. от этого поистине неожиданного движения, каким-то образом давшим олегу надежду, он резко вынырнул из воды, затягивая за собой словно упитого ним егора. тем временем сам игорь позволил себе глубоко вдохнуть приятный запах лимонного мыла у олеговой шеи и сделать этим ситуацию с нарастающим стояком ещё хуже. пора бы тебе, таарищ судаков, приструнить свои таланты и не реагировать на всё вот... так. — не подумай, но ты здорово пахнешь, — он посмотрел на олега и снова обнажил остренькие зубы в милой лыбе пухлых и синеватых уст, которые с каждой секундой всё больше забирали у лейтенанта терпение и страх. — здорово и вечно... блять. летов — его прямой путь к сладостной погибели, не иначе. — а на допросах ты казался таким злым... — судаков осмелился улыбнуться в ответ и даже придвинуться ближе, продлевая странные полу-объятия то ли за талию, то ли за спину. фраза олега заставила егора прыснуть от смеха: — ну, знаешь, лейтёх, это смотря с кем, — егор наклонил голову вбок, выпячивая тонкую и изысканную шейную кость. — раньше я на тебя гремел, ясен хуй, почему. а сейчас вот нет, потому что понял, что, оказывается, хороший ты человек, олег михалыч, не пропадёшь... — летов почти не моргал во время того, как говорил это и внимательно изучал выразительные судаковские глаза, словно что-то пытался в них увидеть, судя по всему, ответ на то, к чему же эти касания, аккуратные взгляды и случайные и не очень встречи. — ты... ты тоже, летов... игорь, ещё бы ерунду всякую, типа антисоветизма, не писал, и цены бы тебе не было! — олег смущённо опустил глаза, и до его слуха донёсся немного задыхающийся смех юноши: — ой, лейтёха, ну тебя! не дождёшься, — он хихикнул и зачерпнул в ладони небольшое количество воды, чтобы умыть алое от смеха лицо, — идём на берег, а? олег медлительно кивнул и с бешеным стуком сердца в ушах, переступая отвратные водоросли, вышел на нагретый песок, не отпуская запястье игоря и стараясь запомнить этот момент так, чтобы даже если он когда-то потерял память, это было бы единственное его воспоминание и, пожалуй, самое яркое. егор плюхнулся на свою куртку, подставляя бледный правый бок под лунный свет. олег последовал его примеру и тут же смутился ещё больше, ибо встретился взглядами с летовым. он сложил руки под головой "лодочкой" и робко тронул своей стопой лодыжку олега: — ты прочувствовал вознесение, пока плавал со мной? — даже не спрашивай, — олег стеснительно засмеялся, почёсывая локоть правой руки, — ты слишком хорошо меня выручаешь, даже тогда, когда я уже почти попал "туда", — он посмотрел вверх, на неизведанные созвездия. самую яркую, полярную звезду олег называл "звездой джа", и он невольно улыбнулся, когда нашёл её приятный отголосок на небе глазами, — спасибо тебе за это. большущее. — да тут не за что и благодарить, честно говоря, — егор явно был польщён и, если глаза олега его не подвели, на щеках летова выступили розоватые облака румянца. — я считаю тебя хорошим человеком, и этого достаточно для того, чтобы я тебя поддержал чем, понимаешь? — понимаю, чего ж не понимаю? — олегу стало слишком страшно смотреть в глаза летову, словно они выдавали всё до каждой мелочи. он часто-часто заморгал, но не прошло и десяти секунд, как его взор снова был прикован к болотным очам. — ты... такой воздушный, как облако... иногда грозовое, как бабахнешь, так и жить страшно, — олег нервно хохотнул, — но хороший и лёгкий, просто до невозможности. столь прямая фраза привела егора в небольшой ступор, на которую он ответил слегка приоткрытым ртом. чёрт олега дёрнул на него посмотреть... он бегающим взглядом пронзил пунцовые уста и был уже давно не в состоянии сдерживать свои внутренние порывы, до этого тщательно подавленные им же. он не заметил, как упёрся на локоть и наполовину навис над практически шокированным егором, невольно лёгшим на спину. олег на секунду замер, но, увидев за пеленой разума то, как блестели летовские глаза, решил для себя всё, что можно. он поднёс к его лицу руку и, мягко очерчивая мизинцем острую скулу и прикрыв глаза, наклонился к егору за тем, чтобы украсть у него поцелуй. один-единственный. он был недолгим и очень неумелым, будто олег всего лишь спрашивал перед тем, как поцеловать человека своих грёз основательно, но получил лишь удивлённо расширенные глаза и их недоумевающий взгляд. олег отстранился и, заметив выражение летовского лица, стыдливо отвернулся, чувствуя, как блядский ком подходит к горлу. — ты... — я не должен был, — осевший голос судакова звучал совершенно по-другому, будто сам не свой от горя, — я пойду... не глядя на егора, он наспех натянул свои старые штаны и ветровку на голое тело. сюр, полнейший сюр. — а как же вещи... — не нужно. — ты найдёшь выход без меня? вопрос прозвучал настолько двояко, что швырнул сердце олега в чёрный угол ещё больше. со слезами на глазах, бросив тихое "прости", он вышел к зарослям и принялся бежать. ветки больно хлестали его уже и по лицу, но у олега на уме было лишь одно — выход он не найдёт.