фуражка кгб на анархистском чубе

третий за сорок минут окурок, успевая слегка додымить, полетел в банку из-под горошка в целую свалку точно таких же бычков, отличавшихся лишь длиной: в разные моменты жизни олег мог сделать одну тягу и бог с ней, но и был способен обжечь кончики пальцев обугленным фильтром, если всё было слишком плохо. сейчас же остаток сигареты напоминал по длине фалангу пятилетнего ребёнка. судаков не появлялся на работе уже полторы недели и не имел никаких сил, а под его дверью покоились два конверта от начальства с синей печаткой, к коим он даже не притрагивался. квартира была похожа на место сдачи стекла, ибо была хаотично захламлена бутылками всякого алкоголя, по большей части казёнки, что было до невозможности печально. до чего нужно довести всегда строго накрахмаленного и статного человека, чтобы у него не было желания не то, что бы помыться и привести себя в божеский вид впервые за десять дней, но и жить?... олег потёр покрытую капиллярной сетью ладонь и закрыл ею багровые от недосыпа и слёз глаза от солнечного света, потому что он выходил на балкон только для того, чтобы выкурить пачку за день, и это был его единственный какой-никакой контакт с матушкой-природой. он, подавляя горечь от крепкого отечественного табака на языке, с не менее огромной горечью в глазах посмотрел на своё отражение в балконном стекле, понимая, что даже его рёбра выпячивают сильнее фортепианных клавиш, хоть клади и играй. ранее натренированные армией руки вряд ли бы что-нибудь сейчас подняли без бешеной тряски, ибо лейтенант даже сигарету без этого противного тремора зажечь совсем не мог. русые, словно потускневшие волосы спутались и лежали на голове грустным бардаком, а про то, насколько олег успел похудеть в лице за это время, стоило, в общем-то, умолчать. ну просто ходячий мертвец. не издавая никаких звуков, кроме как болезненных мычаний, судаков ссутулился и понуро побрёл в комнату, иногда подозрительно поглядывая на пачку снотворных рядом с кроватью. если на рельсах не получилось, может, получится сейчас?.. нет. олег помотал головой сам себе и наклонился за новой порцией алкоголя. водка хлынула в горло обжигающей волной, медленно стекая ещё и по подбородку с очень сильно отросшей щетиной. на самом деле, это была всего лишь разрядка, ведь олега уже с месяц не брал один глоток, хотя раньше легко развозило с рюмки. прежде, чем пить такое обилие таблеток и захлебнуться собственной тошнотой у себя в кровати, нужно было хотя бы сказать спасибо тем, кто не дал тебе этого сделать раньше. первым делом судаков вспомнил до боли любимое лицо, обрамленное выразительными скулами, но аж зажмурился от одной только мысли — любое его упоминание в своей голове с того переломного момента доставляло олегу самую настоящую физическую боль и издевалось над ним и его телом, подбрасывая то частые мигрени, то боль в сердце. кажется, этот мужчина постепенно и нещадно разбил сам себя, его засосала трясина того потерянного взгляда, не означавшего ничего хорошее. олег бросил равнодушный взгляд на настенные часы, неумолимо отсчитывающие секунды до его жалкой слабой смерти, и всё же решился пойти на работу и в последний раз посмотреть в глаза его сладострастной каторге. даже не заправляя выбившиеся простыни, он зашёл в тускло освещённую ванную, открыл кран и плеснул себе на лицо ледяную воду, даже не замечая пронзающий холод. олег взял с газеты (на случай, если он поранится, её можно было бы слегка намочить и приложить на рану отцовским способом) "рапиру" и, чуть не изрезав себе палец, положил её на раковину и вспенил дегтярное мыло на своём лице. про долгий процесс выбривания с себя дремучий лес можно было бы говорить вечно, пока олег не решился с лезвием в руках, что было ошибкой, посмотреть на бренного себя в зеркало. про олега в ту секунду достаточно было сказать то, что он был подобен прогнившей черепушке с двумя яркими, чёрт знает как там оказавшимися непогасшими сапфирами в глазницах, в какой-то степени дававшими надежду, но сам обладатель этого сокровища, казалось, с удовольствием выбросил бы его в просторы океана, потому что подумал о том, что бы было, если бы он просто взял и изрезал свой лик этим самым лезвием? в очередной раз действо опережало здравый смысл, да и "рапира" была на расстоянии к судаковскому лицу небезопасно близком. плавное движение вниз и постепенно открывающаяся, как бутон розы поутру, свежая рана чуть левее подбородка. кап. кап-кап. неидеальная белизна умывальника вмиг окрасилась алыми пятнами крови. наконец обычно осторожному олегу пригодилась старая газета, прилипшая к ране только спустя минуты долгого ожидания, пока олег потерянно смотрел на размеренно капающую жидкость и получал головокружение от небольшой её потери. хлипкая бумажка тут же покраснела и наполовину отлипла от челюсти олега, свернувшись в небольшой рулет, а вскоре и совсем упав куда-то в умывальник. судаков проморгался, будто от транса и понял, что похода в душ ему не избежать, всё-таки, на работе за крайнюю степени неухоженности точно по головке не погладят... вот так олег, переступая через борт ванной худыми лодыжками, принял одно решение касаемо кгб, что точно будет исполнено после того, как его сгорбленное тело переместится с пространства за шторой в собственный кабинет. *** — бля, ну ты и продундю-юй, конечно... кто ж так делает с живым-то человеком, а? — кузя, щёлкая подсолнечные семки в старую детскую тарелочку с азбукой, не без осуждения смерил взглядом опечалившегося егора, пока тот нервно качался на стуле взад-вперёд, запустив пальцы в волосы. — ты так уже неделю качаешьси, а дураком всё-тки остался... — если ты с-час ещё чё-то вякнешь, нечем бубки щёлкать будет... — шикнул на него юннат и прерывисто выдохнул, упираясь локтями в стол. — ну вот чё его делать? почему я дурень-то такой?.. — во-во! — цыц, я сказал, — егор сдвинул брови и, убедившись, что рябинов молчит, продолжил свою тираду, — он меня на той речке так неожиданно, это... что я перепугался страшно, удивился, точнее, а ответить ничем не смог, вот и получил, бля... — наворотил ебанину, а теперь хватит мне тута стулья пропёрдывать, — сказал, как отрезал кузя и выплюнул шкурку в блюдце, — хочешь михалыча своего увидеть? егор мгновенно встрепенулся: — хочу. — ну вот хотя бы помыться-то удосужьси, и давай шевелись... егора совершенно не радовала перспектива душа, но против кузи сейчас не попрёшь: дверь в ванную хлопнула до осыпающейся штукатурки, а вода тёплым потоком полилась из крана на шевелюру летова. благо, что он неосознанно облегчил себе задачу тем, что побрился несколько дней назад, да и это было не особо важно. вскоре течение остановилось одним лёгким движением и егор вынырнул из ванной, тут же застав кузю не в таком уж и вальяжном положении, как до этого и с конвертом в руках: — почтальон приходил... письмо вот, на явку, знач-т, в кгб... — а чё ты невесёлый такой? — глаза егора сузились сами собой, в то время как их хозяин учуял неладное. — да вот... — кузя опустил глаза, будто это с ним сейчас произойдёт что-то не совсем хорошее, — явиться ты должен не михалычу твоему, а майору какому-то... "мешков", — подумал летов перед тем, как в его желудок вонзилось ледяное ощущение неизбежного. *** дверь в кабинет мешкова чуть не впечаталась в стену, когда в помещение влетел егор: — чё стряслось?! — утро доброе, — игнорируя пыл летова и сцепив руки в замок, с гробовым спокойствием заговорил майор, — должен сообщить тебе, что с этого момента твоим делом буду заниматься я, потому что старлей судаков... — что старлей судаков?! — егор вцепился в дверную ручку и, казалось, даже не дышал от того напряжения, что испытывал. перебитый мешков не подал виду, но выдержал паузу и продолжил: — ...он отказался от дела и увольняется, он в соседнем кабинете собирает вещи. даже не дослушав мужчину, егор, наплевав на все нормы поведения в здании кгб, рванул самым изворотливым гепардом по коридору в кабинет судакова, гулко стуча подошвами прохудившихся кед. ему показалось, что олег сошёл с ума напрочь, ибо если такой человек, как он бросает даже работу, которой он предан для такого слишком сильно, то он точно собрался что-то с собой натворить. егор считал, что человеческой жизни цена — копейка, любая, но точно не олега. не его олега. когда летов вломился в кабинет лейтенанта, он встретил его сбором литературы с шухляды, что сопровождался удалёнными всхлипами, а на его челюсти зиял даже не заклеенный пластырем свежайший шрам. такое зрелище очень сильно настрашило юношу, что мгновенно передал свой испуг олегу оборванной на высоком тоне фразой: — ты чё, совсем спятил? ты что, блять, творишь?! олег с неожиданности вздрогнул и от этого выронил пару книг. летов подбежал к нему и, быстренько собрав их, швырнул куда-то на стол. — я... мне кажется, что... — как ты там говорил?! "кажется – креститься надо", да? — егор схватил судакова, что находился в состоянии глубокой апатии и шока, за плечи и слегка потряс, со всех сил стараясь вразумить лейтенанта. — ты, блять, ебанутый! куда ты уходишь, вот скажи мне, куда?! — я... — угловатая голова судакова безвольно затряслась в воздухе, и когда егор успокоился, он тихо ответил, — насовсем ухожу. отовсюду... — я тебя сейчас так отовсюжу, олег, мало не покажется, сука! ты чего это такое здесь удумал? — он, имея такое желание где-то в глубине души, заставил судакова посмотреть прямо ему в глаза и на миг уплыть. — ты просто так отсюда не ушёл бы... рассказывай, почему опять суицидом кончить хочешь? олег его совершенно не слышал, ибо не опять, а снова утонул в его извечно расширенных зрачках, а если бы и слышал, то очень долго думал бы, что ему ответить, потому что признаться ему во всём во второй раз было бы очень большой, фатальной ошибкой, ибо вряд ли взгляд при лунном свете означал взаимность. егор заглядывал ему в лицо в надежде получить прямой ответ, мол, вот сейчас олег скажет ему всё, что не сказал той ночью, и все попойки, походы на балкон и безнадёжные движения рукой с лезвием канут в небытие, но судаков помотал головой, словно егора так самозабвенно целовал на речке не он, а кто-то совсем посторонний. наконец олег расправил сутулые плечи и серьёзно, еле сдерживая боль в виде солёных слёз, посмотрел на егора: — не трави мне душу, игорь, ты же и так всё прекрасно понял, да вот только не ответил ничем... — его нижняя губа предательски задрожала, — ты же не хочешь моей... моих... чувств, так зачем мучать себя и меня? пойду себе, да и умру потихоньку, тебе-то что от этого?.. егор, абсолютно опешив от последних слов, даже перестал держать крепкой хваткой олега за плечи. он бессильно опустил руки, и тут его как прорвало: — что мне с этого?! вроде взрослый мужик, а головой не думаешь совсем! да ты... да я... — он начал заикаться вне сил подобрать слова и просто красноречиво посмотрел олегу в дочиста голубые глаза, начавшие блестеть, видимо, от наступающих рыданий: — да ты хоть понимаешь, что ты — самое важное, что происходило за время моего бытия тут?! как ты такое можешь говорить, лейтёх?.. — так почему же ты не ответил мне тогда, на речке? — олег решился поставить вопрос ребром, загнав летова в угол: — я... не ответил... олег молча кивнул, сглатывая отвратный ком в горле и наблюдая мимолётную летовскую амнезию. наконец-то егор смог прервать тишину: — раз я тогда не ответил... — то чт... — олег не успел договорить, потому что его стремительно обхватили за щёки руками шёлковыми касаниями из снов и деликатно заставили замолчать родными губами. неужели дождался... глаза судакова широко распахнулись, а сердце совершило сразу двойной кульбит, но осело со стремительным пульсом в груди. он поспешил опустить веки и, не в силах поверить, что это не блядский сон, в случае нереальности происходящего решил пользоваться случаем. он, предвкушая все свои действия с любимым и желанным телом, напрочь не спеша обнажать его кремовую белизну, обнял его за спину, слегка сжимая приятную ткань на спине. егор был слегка решительнее и, крайне плотно прижавшись грудиной к тёплому, как живая грелка, олегу, осмелился приоткрытым ртом обхватить верхнюю губу судакова, ласково-ласково потирая нос о нос, медленно заставляя поверить лейтенанта в то, что он ни капельки не спит... олег, скрыто мечтая о поклонении летову, как самому что ни на есть настоящему божеству, упивался им, как пагубным алкоголем, вот только делать это с игорем было в разы полезней, ибо лечило даже самые глубокие душевные шрамы. он решил не терять ни секунды и принялся изучать его волосы: теперь настала его очередь, пусть даже о шаловливой проделке егора он не догадался. локоны летова встретили олега ощущениями, что казались судакову до чистоты мифическими, явно такими, что олегу и испытать не суждено, но эти мысли прошлого разбились, как только пряди волос с рыжим на утреннем солнце отливом завились в широкой кисти лейтенанта и вселили в него веру в единственного бога в его жизни, что стоял перед ним и выпрашивал ещё один чувственный до глубины поцелуй. не дождавшись тронутого служителя кгб, егор поцеловал его ещё раз, на этот раз осторожно проведя языком по кромке короткого и ровного ряда зубов. — господи, егор... — чш-ш, — летов даже палец к опухшим губам прикладывал так, что послужил бы самым прекрасным натурщиком ботичелли и затмил бы этим саму венеру милосскую. дождавшись полной тишины, он непозволительно лукаво улыбнулся. его курточка изящно полетела на пол, открывая олегу взор на мраморные плечи и ключицы, слегонца прикрытые тонкой футболкой. — игорь... — олег сглотнул застоявшуюся слюну, когда летов начал очерчивать своим носом неведомые линии на его шее. — м? — он и не собирался останавливаться. — м-можешь снять...? — шокированно просипел судаков и прикоснулся кончиками пальцев к неглаженному одеянию. егор, конечно же, всё понимая, кивнул и по щелчку пальцев он смог наблюдать перед собой чистой воды фарфоровую фигуру олимпийца, но в этот раз уже явно не для ночных купаний. в какую-то минуту мозг олега отказал настолько, что судаков смело подхватил тело-пушинку даже вопреки тремору и не нашёл места для перемещения лучше, чем его собственный стол. — я не свалюсь, лейтёха?.. — огромные глаза егора бегали по лицу олега, не в силах оторвать от него своего внимательного взгляда. егор со всем своим доверием к его лейтенанту понял все без слов, и пока олег старался совладать с собой, он упёрся руками в стол поверх каких-то бумаг в немом ожидании. — не свалишься... супруг, — наконец слово из злосчастного сна превратилось в сладкую реальность, от которой сам "супруг" был, мягко говоря, удивлён и растроган, нежно отблагодарив судакова поцелуем в шею и придерживая его при этом за нижнюю челюсть. — ты слишком глобален, в тебе и правда можно утонуть... — руки олега не сдержались и с тонкой талии перешли на ширинку чёрных штанов с прямым кроем, что делали ноги юноши ещё более худыми. расправившись с ними, он решил не стеснять и без того смутившегося летова и дать понять весь его лиризм, осторожно уложив на стол и склонившись над ним с влажными губами. егор молча запрокинул голову назад, ложась затылком, судя по всему, на запрещённую литературу и закусив губу до приятного покалывания. в таком и в абсолютно любом виде он был для олега непритворной усладой для его сердца и глаз; дионисом, напоившим его нечто другим, отличным от вина, а, если быть точнее, собой. не в состоянии наглядеться на такого открытого и отзывчивого летова, олег осторожно целует его сосок и тут же понимает его эрогенную зону по поверхностному стону. по спине олега пробежали мурашки, потому что, понятное дело, в подобном этому состоянии он видит парня в первый раз, и слышать настолько сахарные из его уст звуки ему тоже приходится улавливать впервые, а он и рад. он вошёл во вкус и продолжил умильно ласкать горошины его сосков языком, чередуя его с мягкими покусываниями. олег отстранился для того, чтобы посозерцать блаженно приоткрытый рот егора и снять с себя рубашку вместе с "алкоголичкой". всё происходило настолько до неприличия медленно, что сам егор потянулся к судакову за новой порцией поцелуев: — лейтёш, родной мой, можно тебя попросить о вещице одной?.. — прозвучало это до такое степени любовно, что олег был готов даже свергнуть божественный лад. — надень кителёк, ты такой... абстрактный в нём... необычный и замечательный... этого хватило, чтобы олег уже в кителе прижался к его губам своими, спускаясь к упругому животу. стояк болезненно пульсировал под брюками, но олег вовсе не торопился, хотя такое желание возникало, и не один раз. добравшись до нижнего белья, олег в который раз за утро растерялся, но под гипнозом егоровых очей, кажется, делал всё так, как надо, и именно поэтому он осторожно приподнял его бархатные бёдра, приспуская всё, что осталось от одежды егора и снимая это вовсе. стараясь не смотреть туда и не смущать этим егора ещё больше, олег поймал его губы и коротко их чмокнул, параллельно улавливая сбивающееся дыхание собственной щекой. — игорь, думаю, здесь не совсем удобно... — перенеси на койку... где я спал тогда... — от разума егора тоже мало что осталось, ибо он был абсолютно затуманен привлекательным егору телом, облачённым в строгий китель. он вновь сглотнул слюну и на не держащих его ногах привстал, вешаясь на шею олегу и целуя его ещё глубже, чем до этого. один взмах — и спина егора прочувствовала всеми своими клетками тонкие пружины: во всяком случае, это в разы лучше праведно неустойчивого стола. тем временем олег снова резко опустился к милому животу и начал касаться губами к каждой родинке так невесомо, что егор практически этого не почувствовал и обиженно вздохнул, когда олег обошёл стороной самое сокровенное, то ли от стеснения, то ли от желания доставить ещё больше удовольствия. — олег, а можно немного... быстрее? — щёки юноши полыхали ярчайшим пламенем. — я уже не могу... — потерпи немного, нельзя же так сразу... — олег застенчиво шепнул ему на ухо, прежде чем отойти на негнущихся ногах к шухляде с аптечкой и не извлечь оттуда вазелин, чуть ли не спотыкаясь по пути обратно. — иди ко мне... — егор со слишком большим рвением притянул к себе олега и попутно "украл" с его головы фуражку, тут же нахлобучив её на себя и шелковисто приложившись к красноватым устам любимого им лейтенанта. кто бы мог подумать, что человек сможет так сильно полюбиться, если опустить все до единого обстоятельства? — ты так красив в этом... — олег кивнул на копну егоровых волос в противоречивом, но прекрасном дуэте с его фуражкой. — не налюбоваться – натюрморт... — надеюсь, "юноша с персиками"? — егор рассмеялся и погладил очарованного им лейтенанта по спине, — тебе помочь с брюками?.. — нет... я сам, — он встал для того, чтобы стянуть всё с максимальным удобством и почувствовал неистовое облегчение, освободив возбужденный член. егор, завидев олега, красноречиво промолчал и откинулся на быльце, отчего картуз на его голове немного сдвинулся вперёд. — мне раздвинуть ноги?.. — захлопал ресницами егор, отчего олег не смог сдержать добрый смех. — да не смейся ты, понял я... он развёл колени в стороны, позволяя этим действием олегу устроиться между ними, и засмотрелся на пальцы судакова в полупрозрачном вазелине. — я могу?.. — получив утвердительный кивок, олег с диким волнением медлительно ввёл в летова одну фалангу. егор не смог сдержать тихого стона, и ему пришлось повернуть голову вбок для того, чтобы хоть немного отвлечься, пока олег подавляет в себе эгоистичные мысли о том, как бы он, всё-таки, хотел поспешить. он толкнулся на ещё одну фалангу и плавно подключил второй палец. в один миг егора сильно передёрнуло и он попытался насадиться ещё больше: тут-то олег и начал понимать, что егор готов. даже не в силах говорить, забыв напрочь о своём раннем волнении, он бережно пристроился межи ягодиц егора и встретился с ним взглядом. ранее огромные зрачки сузились до мелких щелочек в зелёной радужке, чутко рассматривая олега и пронзая его этим до самых потаенных закоулков сознания. олег малость помедлил, прежде чем наклониться к егору, выдохнуть тихое "люблю" ему в губы и аккуратно войти, вызвав этим сразу несколько охов. сначала казалось, что олега невозможно удивить уже ничем, но то, как легко его принял летов, превышало всевозможные границы и шкалы. он подался ближе, входя немного глубже и нежданно словив момент, когда егор с силой втянул воздух и томно выдохнул — оно. судаков понемногу начал ускоряться, мягко вколачиваясь в простату и с каждым рывком всё больше заставляя егора коротко постанывать. его не волнует, насколько хуёвая здесь звукоизоляция и что, возможно, гордость егора слышит весь отдел — об этом он побеспокоится попозже. самообладание у олега было просто железное: не зря он служил. даже сквозь невероятное волнение он смог заставить почувствовать личное вознесение так, будто егор сам находится с чем-то небесным и отдалённым. он входил до основания и выходил практически полностью, так, что был виден сам кончик; не забывал он и уделять внимание члену егора, создавая чудесное трение влажной ладонью, отчего летова подкидывало на софе, на скрип пружин которой он даже не обращал внимания в силу того, что с ним творилось. должно быть, егор был очень чувствителен, потому что он откликался даже на малейшее прикосновение — он явно лучше, чем олег себе представлял, хотя куда ещё выше? — блять, олег, я... — когда олег наконец подобрал тот самый угол, егор, находясь в том состоянии, когда человек от эйфории способен только что-то невнятно, но чувственно мямлить, очень высоко застонал и излился себе на живот, продолжая неловко подмахивать бёдрами. — боже... олег, толкнувшись в последний раз и изрядно задыхаясь, кончил ему на ягодицы. он наклонился к летову и слизнул с живота немного, пробуя сперму вперемешку с липким потом на вкус. он устало рухнул рядом с егором и заключил его в свои объятия, положив его голову себе на грудь и пачкаясь в телесных жидкостях ещё больше. он не верил до конца. — знаешь, олег... — поправляя сбившуюся сто раз фуражку, летов повернулся к лейтенанту, — я хотел поцеловать тебя в ответку, но растерялся малёхо, ты уж прости меня, вон, не убился чуть... олег тут же подумал, что простит игорю всё, что угодно, но ему, конечно же, никогда в этом не признается. — всё хорошо, чудо, — он притронулся губами к влажному виску егора и встал, беря со стола салфетки и протягивая их егору. — держи, любишь кататься... — за-е-бёшь, — хихикнул егор и смущённо опустил взгляд, вытирая остатки сегодняшних утех. *** мешков поставил последнюю печать на очередном конверте и спихнул его в кучу к остальным, закинув ногу на ногу и достав из кармана кителя пачку "столичных". он вытянул зубами одну и спешно закурил, пыхтя ещё с сигаретой во рту. интересно, куда подевался этот анархист? мешков стряхнул пепел с колен и встал с кресла, вальяжно пройдя к двери и открыв её. до его слуха донеслись разного рода хихиканья и перемолвки, а после он увидел двух запыханных, как после бега, но счастливых мужчин, усердно застегивающих ремень и пуговицы на рубашке. — ай-я, голубь, что творит... — довольно хмыкнул майор и, выдохнув дым изысканным кольцом и присвистывая, закрыл за собой дверь.