Разносторонние

Игорь проводит рукой по узорчатому перилу, привычно и мягко наступая тяжёлыми начищенными ботинками по дубовому полу, вдыхая пыльный воздух помещения. На диване напротив окна, с пером на груди и длинной полоской синих чернил от щеки до подбородка лежит с прикрытыми глазами Серёжа. В комнате царит полумрак, солнечному свету шторы мешают разбудить молодого гения, хоть Гром до конца и не уверен, точно ли тот спит. Но вот, как ни странно, чужая бледная рука соскальзывает с груди, роняя на пол прямоугольник телефона, и на лице Сергея проносится лёгкое недовольвство, прежде чем спуститься чуть вниз. Вероятно, не слишком приятно опираться головой о пустую деревяшку перила, но, кажется, тому в самый раз, и Игорь почти борется с чувством подойти и подложить под голову рыжего плоскую и избитую подушку с небольшими потёртостями в одних и тех же местах с двух сторон. Полицейский склоняется над Сергеем, какое-то время вглядываясь в чужое лицо, словно неживое. Как мертвец из очередного видения или фантазии, Бог этих психов разберёшь. Игорь медленно поднимает руку и тянется ею к Серёже, стремясь прикоснуться, ощутить, почувствовать. Не хотелось бы щипцами потом разгрызать чужие сухожилия, и стараться не смотреть на лицо. Глупые мысли нужно откинуть в сторону, облить водой, чтобы растаяли. Они всегда кажутся ему огнём. Огнём камина, безжалостно сжигающего исписанные заострёнными буквами от чужого пера листы. Появляется желание бежать. Серёжа вздыхает, и Игорь отдёргивает руку, словно его только что укусила гадюка. Отвратительно. Мерзко. Не чувства. Последствия. Зависимость. Кровь, которая в отличии от некоторых дам, имелась у него внутри, гулом отзывалась в ушах. Всё, на что хватает у мужчины нервов, а не храбрости — снять с себя пиджак, укрыть парня и отойти к окну. Через тонкую щёлку света можно увидеть снующих людей, переживших очередную ночь. Пыль с подоконника плавно рассыпается и растворяется на ещё более мелкие кусочки. Как и спокойствие в груди.