Скверное предзнаменование

Работа в ЦРУ — самая отвратительная вещь, извергнутая моим сознанием. Клянусь, если не уйду в отставку после этой миссии, то обязательно повешусь, потому что терпеть поток грязи и лжи мне осточертело. Форма натирает кожу, в ней я потею под солнцепеком. Но снимешь — прощайся с жизнью. Я тлею от ответственности, воздвигнутой на мои плечи. Пылающая опасность на фоне в виде тебя не дает мне покоя. Я будто смертельно болен: метастазы изводят мое тело, отдаваясь стрессовым потоком. Хочется забиться в угол и шумно выдохнуть. Вы, преступники, такие идиоты. — Как продвигается работа, охранник Ли? — неприятный писк вперемешку со знакомым игривым тоном давит на барабанную перепонку, из-за чего я нервно цыкаю, пытаясь заглушить бесполезный монолог. — Думаю, отлично, я бы тоже в свою компанию предпочел милую девушку, а не этого надоедливого рыжего мужлана. Он ведь даже неразговорчив. А твоя мишень еще та болтушка, м? В наушнике слышны помехи, но это не мешает моему напарнику капать на нервы. — Кэйя, держи себя в руках. Мы на задании. — единственное, что проговариваю я перед тем, как полностью игнорировать надоедливую мошку на другом конце города. Но я проклинаю его тысячу раз, когда ты замечаешь шевеление моих губ. Твоя стеклянная улыбка пронизывает меня насквозь. Ты почти надрываешь горло, когда смеешься, но от этого тон не становится противным; ты кажешься той единственной мессией, которую я вожделею слушать долгие минуты. Я неосознанно представляю, как ты что-то нашептываешь целую ночь, и из-за этого каждая часть моего тела взбудораживается, отзываясь громким вдохом и выдохом. Во мне вспенивается кровь, а ты так великодушно вскрываешь мои внутренние рубцы. Ты способна свести с ума одним лишь вздохом. Я и без того безумен, но ты однажды вскользь упомянула, что тебе нравятся сумасшедшие. — Оказывается, ты не разучился разговаривать. — с придыханием выбрасываешь ты, и я нервно сглатываю, все еще сходя с ума. Мы познакомились три месяца назад. Глупая преступница, попавшая на самую смехотворную наживку. Жалкая девушка, готовая продать своих напарников на желанную свободу. Ты извечно ходила по лезвию рапиры. Беззаветно веселила своими действиями, как слепой котенок. И это — тот самый опасный преступник, за которым гналось ЦРУ? Я не верил очень долго, но когда твоя скверна разрослась настолько, что в ней раболепно утопал и я, наконец осознал твое главное оружие — обаяние. Ты сеешь во мне смуту с самой первой нашей встречи. Ты — монстр с голосом великодушной сирены. Отвратительный хищник с ликом Афродиты. Демон в шкуре адепта. Кто ты такая? Мое наказание или великодушное спасение из этого никчемного мира? — Не понимаю Вас. Ты больше похожа на скучного ангела, но в тебе таится истинный суккуб. Твои инфантильные восхищения придавали вкус даже самой пресной пище. Как бы я ни прерывал наш диалог, как бы ни останавливал потоки твоего обаяния, ты все равно обманывала меня своим непорочным видом. Ты овладела красноречием настолько, что твой язык доводил до блаженства, так и не коснувшись кожи. Моральное удовольствие — то, что я ценю, как раритет, заменяя им физические прикосновения. Ты согреваешь меня уютной приверженностью, но желание сжечь тебя в звериной похоти становится невыносимым. — Все же, ты слишком непреклонен для мужчины. Я раскрываю бутоны твоих тайн слишком быстро и вижу, что тебе это не очень нравится. Днями ты пытаешься соблазнить меня, но, послушай, я привык, когда люди умирают на моих руках: я потерял человечность еще раньше нашей встречи. У тебя не получится пробудить во мне ту стухшую жалость. От нее разило слабостью, и я беспощадно вымел ее вместе с осколками страсти. Только их ты способна склеить воедино. Одновременно ты обижалась и ликовала, что я стараюсь раскрыть карту твоих чувств. — Но, знаешь, сегодня ведь последний день нашей миссии, верно? После этого ты меня застрелишь, поэтому надо насладиться моментом. Ты говоришь это, как обыденность. Черт, не влюбиться в тебя с первого же слова — уже сумасшествие. Поэтому с тобой опасно разговаривать, но я почему-то продолжаю. Я алчно смотрю в твою сатирическую улыбку. Она пленяет меня. Но лики других мужчин, действующие мне на нервы, смотрят на тебя с такой же необъятной страстью. Ты была сверхъестественно красива: всех не так привлекал твой лик, как харизма, которой ты приносила неземное удовольствие. Я хочу уничтожить тебя самостоятельно; перед смертью ты должна смотреть лишь на меня. Все эти три месяца ты давила на меня своей оскверненной любовью. Ты выбирала лишь меня. Ты звала только меня. Ты хотела одного меня. Только я. И никто больше. Никто не имеет права даже говорить о тебе. Потому что это позволительно только мне. Я попался в твою ловушку, но теперь, когда ты раскрыла эту гнилую темницу, я прирос к ней сорняками, не желая уходить. Ты выгоняла меня, игнорировала, но я вожделенно шел за тобой, как послушный цербер. Ты всегда находилась будто на ступень выше. Я ждал, когда ты наконец упадешь с пьедестала, обнажив свой испуганный лик. Но ты, как сильная валькирия, лишь тихо вздыхала и надевала эту бесполезную ухмылку. Теперь я хочу заполучить тебя. Хочу еще сильнее, когда представляю, как твоя надменная речь беспощадно замкнется. Вечер подходит к концу, ты чувствуешь это, да? Давишь меня, как самонадеянного мотылька. Они все уходят через считанные секунды, а ты все равно самодовольно усмехаешься и смотришь на меня с каким-то презрением. — Ох, это было прекрасное время, не правда ли? — молвят твои уста, когда слышат, как мои пальцы проверяют обойму. — Жизнь так недолговечна. Ты смотришь на меня с вызовом. Так, как хищник смотрит на свою жертву. Да, так и думал, все это — беспощадный план, который ты вынашивала долгие месяцы, как самого желанного ребенка. Ты думаешь, что я не выстрелю. Веришь в то, что вместо холодной сосредоточенности я пущу в свою склянку настоящего мужчину, не способного справиться с женским обаянием. Я навожу на тебя дуло собственного оружия. А улыбка твоя становится все шире. Весь шум прогоняется выстрелами. Четырьмя. На следующий день я благополучно собираю собственные вещи с офиса, в котором временно проживал всю свою работу. Кэйя что-то забавно щебечет, рассказывая о том, как задушил того надоедливого преступника, что работал с тобой. Вроде, Дилюк... Помнишь ли ты его? Какие у вас были отношения? — эти мысли держали мое сознание все три месяца нашего договора. Вы выбрали смерть, а не пожизненное заключение. Глупцы. Мои ладони проглаживали пистолет, в котором осталась одна-единственная пуля. Это последний раз, когда я держу его в руках. — Ах, как жаль, что мой самый болтливый напарник уходит в отставку. — мучительно-сладко протягивает Кэйя. — А как там малышка, как ее звали? Ты убил ее? Кэйя хочет добавить что-то еще, но его прерывает дуло пистолета, обращенное прямо на переносицу. Мне достаточно спустить кручок, чтобы его мозги распластались по кафелю, по которому так раздражительно цокали его каблуки. Никто не смеет говорить о тебе, кроме меня. Особенно, этот настырный и отвратительный тип, которого я всегда ненавидел. Я спускаю крючок. Щелк. — Я достал оставшуюся пулю. — стыло молвлю я прямо перед тем, как покинуть это надоедливое помещение. — Всего хорошего. Я увольняюсь. Я уйду. Сяду в свою потертую временем машину, уеду за город, где обустроил дом, в котором мечтал прожить на все оставшиеся деньги, которые успел заработать. Когда я приду и открою дверь, то увижу расцарапанную дубовую поверхность; настолько, что по шероховатостям прослеживалась свежая, еще не запекшаяся, кровь. Я прохожу дальше, с наслаждением вкушая запах, исходящий из глубины комнаты. Там, забившись в угол, лежишь раненным зверем ты. Простреленные руки и ноги мешают тебе здраво мыслить и двигаться, верно? Но ничего, скоро все заживет, и ты будешь ходить. А как твое самочувствие? Узнаешь ли ты меня? — Хорошо себя чувствуешь? — моя предательская мягкость давит на тебя каким-то вирусом. Ты болезненно воешь, обреченно хватаясь за мою рубашку. Ты пятнаешь ее в крови, но ощущение того, что это именно твоя кровь, тешит мое самолюбие. — Все хорошо, я уволился. Теперь вечно буду с тобой. Будешь обедать? Твое истощенное тело стало таким легким, что я поднимаю его, как перьевую подушку. Ты послушно обмякаешь в моих руках, как в ладонях победоносца, пряча свои проколотые запястья. Ничего, потерпи еще пару дней, и я больше не буду вкалывать в тебя эти отвратительные дозы. Ты же знаешь, что я всегда был против наркотиков. Ты ненавидела меня. Но заставить тебя влюбиться — слишком просто для бывшего работника ЦРУ. Просто потерпи, вдохни полной грудью и прими мое общество, мой маленький слепой котенок. Я сделаю из тебя принцессу, хозяйку этого дома. Снова и снова вдыхаю аромат твоих волос. Я люблю тебя. Люблю всю, целиком и полностью. — Я вернулся. В этот раз навсегда.