Клочок тишины

      В полной тишине звук показался Изуку абсолютно неуместным и неправильным. Он на пробу отправил ещё одно сообщение и снова через несколько секунд услышал сигнал уведомления. В здании отсутствовал чужой шум, Мидория знал наверняка. Сколько бы ни вслушивался, он не мог уловить чьё-либо присутствие, а потому крадучись продолжил подниматься наверх, подавив в себе желание активировать причуду и левитировать над ступеньками. Прежде чем войти в одну из комнат, Изуку сделал глубокий вдох и ударил себя по щекам — если Кацуки действительно здесь, ему нужно собраться с силами. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Сердце отказывалось замедлять свой бег. Спрятав вспотевшие ладони в карманы ветровки, Мидория всё-таки вошёл в комнату. Он уже почти убедил себя, что в здании пусто, а звук смс — хоть и не игра его воображения, но всё-таки не гарант присутствия Бакуго. Потому что ему слишком хотелось верить в обратное. Медленно осматривая бывший офис, Изуку цеплялся взглядом за едва различимые в сумерках сохранившиеся предметы — перевёрнутый письменный стол, прибитые плотной строительной пылью обломки книжных полок. Он избегал только места перед оконным проёмом — единственного, где мог бы находиться Кацуки. Сейчас Мидории казалось, он не переживёт, если Бакуго там не окажется. Выдохнув, он рывком перевёл взгляд и замер. Кацуки действительно был там. Он сидел верхом на стуле спиной к Изуку. Ссутулившись, опёршись руками на спинку и положив на них голову. На фоне окна его силуэт казался чёрным, но у Мидории не было никаких сомнений — Каччан, вот он, живой, невредимый. И так близко… Боже, он так переживал, так скучал. Не колеблясь больше ни секунды, Изуку подошёл вплотную и протянул руку к плечу Кацуки:       — Каччан…       В следующую секунду пальцы обожгло болью — вскочив и опрокинув стул, Бакуго грубо отбросил его руку. В помещении было слишком темно, чтобы точно разглядеть выражение лица Кацуки, но Изуку знал — его глаза горят яростным огнём. Причуда четвёртого вопила об опасности, звенела где-то на подкорке, но Изуку игнорировал её, силой подавляя в себе. Каччан ему не враг.       — Знаешь, в агентстве мне сказали, ты был на задании. Это странно. В последнее время в офисе Бест Джинса все занимаются только накопившимися отчётами. К тому же ситуация в городе, несмотря на снизившийся уровень преступности, нестабильная, не стоит ходить одному… — тихо-тихо произнёс Мидория, сам не зная зачем.       — И ты за этим забрасывал меня сообщениями?       «Каччан похож на раненого зверя», — пришло в голову Изуку, и эта мысль ему не понравилась. В ответ Кацуки оскалился, но промолчал.       — Если тебе так интересны причины, мог ответить хотя бы на одно. Я переживал.       — А мне плевать, Деку, осточертела твоя лживая натура.       «О чём он?»       — Прости меня, я не мог поступить иначе. Не пропадай так больше, я тебя очень прошу.       Отступив ещё на пару шагов, Бакуго презрительно фыркнул и вытер ладони о джинсы. Свет из окна позволил Мидории разглядеть в глазах напротив недоверие и обиду. Разговор с Кацуки требовал от Изуку честности, которую он не мог дать. Мидория не хотел говорить и об инциденте с песчаным злодеем, о фотографии, до сих пор лежавшей во внутреннем кармане его ветровки. Не сейчас, может быть, немного позже. Или вообще не придётся, потому что Мидория вознамерился разобраться самому. Старательно думая только о выражении лица Каччана, Изуку бегло, урывками размышлял обо всём случившемся. В потоке его мыслей непрерывно мелькала абсолютно ненужная информация, скрывая под своей толщей действительно важные идеи. Внезапно его осенило:       — Когда я вошёл в здание, было абсолютно тихо, это значит… Каччан, ты ведь тоже скрываешь свой шум. Я тебя совсем не слышу.       Высоко подняв голову, Бакуго посмотрел на Изуку сверху вниз, и его лицо исказила злобная ухмылка:       — А ты думал тебе одному дозволено в чужих мозгах копаться? — и, выждав с секунду, Кацуки издевательски протянул: — Де-еку. Нам больше не о чем с тобой говорить. Пусть ты и унаследовал волю Всемогущего, в душе так и остался жалким беспричудным придурком.       Высказавшись, Бакуго направился к выходу, поглубже засунув руки в карманы джинс и не глядя больше на Мидорию. Проходя мимо, он на мгновение приостановился, будто желая что-то сказать, но промолчал и ускорил шаг.       Зелёные всполохи окутали Изуку. Он тщательно контролировал причуду до этого момента, но последние слова Бакуго положили конец его самообладанию. В голове стоял неясный гул, обволакивающий мысли плотным туманом. Мидория шагнул вперёд, остановился, перекатившись с пятки на носок, а затем уверенно пересёк комнату вслед за Кацуки. Шумно дыша, он схватил его за плечо и одним рывком повернул лицом к себе; удерживая похолодевшими пальцами за подбородок, заглянул в глаза. Бакуго попытался вырваться, но Изуку не позволил. Взгляд Кацуки попеременно менялся: удивление перетекло в злость, а та в свою очередь сменилась насмешкой.       — Повтори. Глядя мне в глаза. Повтори то, что ты сказал, — произнёс Изуку, сверкая изумрудными глазами. Он не верил в то, что Бакуго говорит серьёзно. Это чья-то причуда или…       — Повторить? А ты уже оглох? Или отупел вкрай, раз не понимаешь?       Во второй раз слова Кацуки не возымели эффекта. Во взгляде Бакуго Изуку разглядел что-то, что погасило его злость, позволило взять себя в руки. Отпустив подбородок Кацуки, он лучезарно улыбнулся:       — Похоже, что оглох.       В следующую секунду в тишине прогремела звонкая пощёчина.       — Я не ушёл десять лет назад, когда ты бил меня и называл беспричудным, бесполезным. При каждом удобном случае ты пытался подчеркнуть, что я тебе никто, унизить и втоптать в грязь. Теперь я в это не верю, Каччан, — Изуку мягко провёл ладонью по следу от пощёчины. — Прости меня.       Кончиками холодных пальцев Мидория провёл по скуле Кацуки к уху, зарываясь в волосы. Слегка надавив подушечками на затылок, Изуку притянул Бакуго ближе и выдохнул «прости меня» ему прямо в губы, но, не целуя, пощекотал подбородок носом и наклонился к шее, проводя языком вниз. Ощущая бешеный пульс — свой и Каччана — Изуку прошептал очередное «прости меня», касаясь губами ярёмной впадины. Хотелось потереться щекой, чтобы на ней остался едва уловимый запах кожи, смешанный с запахом нитроглицерина; прижаться лбом к груди и стоять так, пока сердце не перестанет неистово биться где-то в горле. Изуку ощущал себя собакой, которая вновь обрела своего хозяина и ждала от него хоть мимолётной ласки в ответ на всю её преданность. Выпрямившись во весь рост, он, едва дыша, сцепил руки в замок на горячей шее Бакуго и заглянул в глаза: бездонно алые, наполненные отчаянием и желанием. Где-то глубоко внутри Мидория умирал, видя Каччана в таком состоянии. Он ещё не знал, почему тот смотрит на него с такой болью, и изо всех сил хотел, чтобы её не было.       Аккуратно расцепив пальцы Изуку, Бакуго взял его руки в свои и, склонившись над ними, потёрся носом об каждую, а затем, едва касаясь, поцеловал каждый шрам. Закончив, Кацуки щёлкнул застёжкой серебряного браслета на собственном запястье — символа того, что они с Мидорией пара. Уже через секунду, тихо звякнув, он свернулся блестящей змейкой на ладони Изуку.       — И ты меня прости, Деку.