Цветок папоротника

      Моно впервые познал «полоскание мозгов» на своей шкуре. Да, раньше его отчитывал буквально каждый взрослый его знакомый, но впервые это делал человек, что на год младше его. На протяжении длительного времени. Вначале было забавно наблюдать, как Лиу злится, перебирает всевозможные ругательства в его сторону, сжимает ладони в маленькие кулачки, мило хмурится и дуется. Но эта резкость, эта скупость с её стороны за два дня могла выбесить кого угодно, что там говорить про Моно, что так уже привык к её счастливым глазам и приятному голосу, ничем не обременённый, лёгкий.       Они остановились посередине небольшой речки, давая лошадям напиться. В планах ещё часа два езды, а после — переночуют в каком-нибудь поле.       — Лиу.       — Что нужно? — быстро спрашивает она, не взирая на него, потому что боковым зрением она всё же его видела, ибо находились они на довольно близком расстоянии друг от друга.       Моно бегло осматривает её. Она имела дурную привычку опускать вожжи и вытаскивать ногу из стремян. Он усмехается, приподнимает ногу, а затем резким толчком скидывает её в воду, слышится приятный всплеск.       — Остуди свою задницу и сделай, наконец, лицо попроще.       — Ты дурак? — тут же жалобно спрашивает его Лиу, он соскакивает, наклоняется, глядя, как она дует щёки. Она сидит по грудь воде. — Вообще-то это не очень приятно. А ещё у меня нет запасной одежды, ты должен был это знать.       Моно ойкает, быстро обходит её лошадь, помогая ей встать. Ни о каком продолжении пути и речи быть не могло. Они отгоняют лошадей к ближайшему небольшому лесу, что граничил рядом с лугом, облегчают им подпруги, отпуская их пастись, а сами устраивают место для ночлега. Моно виновато что-то бормотал, достал свою вторую рубашку, отдаёт её вместе со своей курткой и, пока она переодевалась хоть во что-то в сухое, крутился вокруг неё волчком на максимально дальней дистанции, которую они могли себе позволить, собирая ветки и всё, что могло сгодиться для костра. Моно разжигает огонь и, пока тот разгорается, они вернулись к речке и набрали в котелок воды. Не смотря на то, что земля была холодной, а травы неприятно кололи босые ноги, Лиу шла наравне с Моно, ни разу не отставая от него. Возвращаются, подвешивают котелок над костром, Лиу ходит в траве, в полумраке собирая различные травы, а Моно со всей бережностью, которая только у него была, развесил рядом с огнём её вещи. Она забрасывает травы в котелок, садится рядом с Моно, опираясь на ствол дерева.       Потрескивание дров, тихое гудение пламени, он изредка поглядывает на неё. Лиу кутается в куртку, что была ей довольно большой, заворожённо, не моргая, наблюдает за вылетающими из костра искрами, что быстро гасли и растворялись в темноте.       — Ты… Хочешь есть?       — Нет, я не голодна, — Лиу мотает головой, а её голос стал немного мягче, от чего Моно тут же невольно расплывается в улыбке.       Она достаёт из сумки книгу, которую они по воли случая стащили у гидры, раскрывает её.       — Я не понимаю в ней ровным счётом ничего…       Моно склоняется над книгой, впервые всматриваясь в текст, тут же хмурясь в недоумении:       — Это какой-то шифр или корявый полуперевод?       — Скорее всего второе. Но тут несколько языков.       — Я вижу. И именно поэтому я подумал на шифр, ведь только больной решится на такое. Это письменность Севера, это легко определить, — он показывает на слова, что больше походили на детский рисунок забора или травы, нежели на письменность целой страны. — Это наша письменность, это я уже могу определить. А вот что это? — его палец останавливается на загадочных кружочках и различных геометрических фигур внутри этих окружностей, что составляли большую часть книги, он замирает, вглядываясь в них.       — А вот это — самая настоящая загадка. Не знаю, может какой-нибудь мёртвый язык, я хотела об этом спросить у гидры. Но не судьба, — внимательно и осуждающе смотрит на него, но ничего более не говорит по этому поводу. — Может, у Кровавой Ведьмы спросить, кто знает. Но наверняка она что-то да слышала об этом, — выдыхает, закрывает книгу, откладывая её в сторону.       Она поднимает глаза к небу, рассматривая звёзды. Уже начало сентября, но погода всё ещё стояла тёплая и спокойная. «Бабье лето». Деревья уже медленно начали желтеть и сбрасывать свою листву, что изредка с лёгким шуршанием падала на подзол, заполняя лес звуками. Одиноко и как-то печально пела где-то далеко птица, слышится шорох крыльев, предупредительное уханье. Мягкий топот чужих лапок, а со стороны луга — мышиное попискивание. Лиу умиротворённо прикрывает глаза, вслушиваясь, как закипает вода, как Моно роется по сумкам в поисках пары деревянных чашек. Обжигается, болезненно шипит, но всё же снимает с костра котелок и разливает некое подобие чая по кружкам.       — Лиу, я знаю, что ты не спишь, попей хотя бы.       Она открывает глаза, поворачивается к нему. Такой простой временами глупый, но она не могла сердиться на него так долго. Свою «постную мину» уже с трудом выдавливала из себя, дабы лишний раз подчеркнуть, каких он нехороших дел натворил. А он сникает, как нашкодивший котёнок, и хвост виснет. Лиу далеко не сразу заметила, что он больше похож на кошку или собаку, настроение которых можно было узнать по положениям и движениям хвостов. Только у него всё немного отличалось и было забавно наблюдать за ним. Теперь она понимает, что Дорилай точно так же понимала его эмоции по хвосту.       И она больше не может делать строгое лицо, поэтому лишь слабо улыбается забирая из его рук чашу с незамысловатым питьём.       — Спасибо.       Кажется, он довольно заурчал, но быстро осёкся, понимая, что творит. Моно отворачивается, тупо уставившись в отблески жидкости, что плескалась в кружке. Эта чертовка так легко и просто манипулирует его поведением, что его блевать тянуло от своей животной натуры, которую он не смог засунуть куда подальше. С ней это сделать совсем не получалось, не удавалось проворачивать махинации, обманывая свой собственный разум. Уж слишком долго он находится рядом с ней. Или причина не только в этом?..       Вновь дотрагиваются до его хвоста. Точнее, вначале неуверенно, осторожно, только до самого кончика, и только после её прохладные пальцы поползли «наверх», в сторону его спины.       — Лиу, сколько раз мне тебя просить, чтобы ты перестала так делать? — он поворачивает голову в её сторону, удивлённо замирая, отставляя чашку на землю подальше от себя.       Она совсем рядом, специально встала на колени, чтобы их лица были примерно на одном уровне. Его чёрная рубашка с невысоким воротом вызывающе оголяла белую нежную кожу на шее. Моно на секунду закатывает глаза: ну всё, приехали, раз её обнажённую шею он считает чем-то провокационным, будто его остаткам человеческого сознания и терпения бросают вызов. И он в этой битве проигрывает, аккуратно одними кончиками пальцев притрагиваясь к ней. Лиу слегка улыбается, опускает его маску, нежно и тактично целуя прямо в губы. Моно вздрагивает, после чего когтями слегка царапает её кожу, оставляя короткие красные полосы, углубляет поцелуй. Нет, он проиграл войну, а не битву, от чего просто отдаётся этим ощущениям. Осторожно расстёгивает мелкие пуговицы на рубашке, оглаживая её грудь. Она выдыхает прямо в губы, разрывая поцелуй.       — Тебе чертовски идёт моя одежда, — он жадно вдыхает её запах, с некоторым заискиванием глядя ей в глаза, будто лишний раз выпрашивая разрешения, хотя ответ «да» (пусть и не вслух) был давно дан.       — Спасибо, наверное?       Моно наклоняется, прикусывает мочку уха, целует чуть ниже, в ответ на что Лиу кротко, но шумно выдыхает, чувствуя, как приятными до дрожи волнами расходится тепло, а в ушах стучало сердце, отбивая бешеный ритм.       — Если что-то не понравится, ты говори, — она в ответ лишь кивает. — Я не хочу доставить тебе проблем.       Ходили слухи, что ящероподобные и все, кто имел хоть какое-то отношение к ящерицам, проводили долгие прелюдии перед совокуплением, особенно с любимым человеком. И это была правда.       Он выцеловывает ей шею, ловя каждый её тихий вздох, позволяет откинуться обратно на ствол дерева, в который бессознательно впивается когтями, кроша кору, что после падала ей на волосы. Потом поможет вычесать. Вторая рука ложится ей на талию, немного сжимая мягкий бок. Моно слегка прикусывает её кожу, напрягаясь, пытаясь уловить малейшую реакцию. Лиу вздрагивает, шумно выдыхает прямо над ухом, приобнимает его за плечи, цепляясь ногтями за рубашку.       — Если будет больно, можешь врезать мне. А то я кусаюсь до крови.       Продолжает изучать её тело, оставляя яркого красного оттенка засосы и лишь изредка укусы. Шея, плечи, руки, грудь… В районе живота не сдержался, оставляя на боку глубокий укус, который буквально вытолкнул из её груди весь воздух вместе со стоном, от которого у него окончательно срывает крышу. Он не был слишком болезненным, что придавало ему уверенности и решительности, но Моно всё же бережно целует укушенное место, убирая проступившие маленькие капельки крови. После чего быстро перемещается к бёдрам, прикусывая кожу на внутренней части, дабы снова услышать сладостный стон. И он слышит, внимает ему и эху, что затерялось где-то меж деревьев; жадно впитывает её крупную дрожь по всему телу; взирает на то, как она закусила губу и сжала кулаки, заставляя себя замолчать. Виновато целует: ему мало. Он требует большего, вновь и вновь кусая, и получает то, чего он так желал: пошлые, громкие стоны, после которых звенело в ушах, а ниже живота приятно крутило.       Стаскивает её на куртку, раскинутую на земле, нависает над ней, на секунду всматриваясь в её глаза, и лишь затем наклоняется, страстно и глубоко целуя в губы. Чувствует, как её ладони скользнули под распахнутую рубашку, медленно заскользили по позвоночнику, добираясь до хвостового нерва. Его пальцы осторожно, дабы не повредить, ласкали её грудь, медленно перемещались к бёдрам, местами сжимая её хрупкое, но прекрасное тело, а в ответ это тело выгибалось, требуя большего. Он разрывает поцелуй, рассматривая её припухшие влажные губы, яркий румянец на щеках, который невозможно было ничем скрыть, да и не хотелось, затуманенные глаза.       — Можно продолжить?       Лиу прикрывает глаза, а её губы растягиваются в улыбке:       — Конечно.