Водитель

Михал кричит, потому что может кричать. Потому что это одно из немногого, в чем он свободен. Даже если отец окружит его армией охраны и запрет в подвале их дома, он сможет кричать, пока не охрипнет. Он не пьет, не курит хэш, не дерется, не откликается на «Михаила» — только на отрывистое жесткое «Михал». В нем много дикой энергии, много эмоций, которые он выплескивает лишь в сексе и с тренером в клетке, бездумно лупя по мягким накладкам на чужих руках. Михал любит спортивные тачки, скорость, боль в мышцах после тренировки и песни на украинском, и до глубины души ненавидит темноту и старшего брата. Михал не умеет общаться со сверстниками. Он вроде тянется к людям, но всегда все идет как-то не так. Девочки заглядывают ему в рот, парни хотят закорешиться с ним, потому что он весь с виду такой классный, но он не умеет дружить — и поэтому сходит с ума от гнетущего одиночества, хотя на деле остается полностью один лишь у себя в комнате дома. Михал уходит в себя и ощущает мир вокруг затянувшимся однообразным сном, в котором он исполняет отведенную ему роль. Младший сын-дурачок, от которого много и не ждут, избалованный богатый ублюдок, псих. Но однажды сон меняется. Славный тихий парнишка-водитель смотрит на Михала в зеркало заднего вида с невыразимым ужасом в глазах и тут же смущается. Так смотрят на катастрофу: страшно, неловко, неправильно, но любопытно. Михалу тоже любопытно. Это живое чувство просыпается в нем впервые за долгое время, разгорается в темноте сознания крохотным трепетным огоньком. Здоровяк Федор, спокойно выносящий и его, и многочисленные поручения отца, на вопросы о новом водителе тщательно отмалчивается. Михал пробует и с наскока, и хитростью, спрашивая о Симоне как бы невзначай — молчание. Идти же с вопросами к отцу отчего-то неловко, и Михалу остается только отпускать язвительные шутки о невысоком росте, молодости и огрехах водителя при управлении авто или пытаться провоцировать его. Тот, как назло, не ведется, либо смущается, либо игнорирует, только на каком-то из комментариев про то, что он наверняка вырос на улице, в глазах на миг вспыхивает холодная ярость. Симон невысокий, с короткими светлыми волосами, сосредоточенным юным лицом и аккуратными чертами. На нем всегда опрятная курточка, черный свитер под горло и темные джинсы с ремнем — добавить дипломат в руки, и хоть на государственную службу отправляй. Он не носит оружие, не курит с другими мужиками, гогоча над похабными шутками и обсуждая жен и подружек жен начальства, не строит из себя крутого бандюгана из девяностых. Он молча выполняет свою работу: внимательно и сосредоточенно, словно сдает каждый поворот и парковку на оценку злой училке. И все равно в нем скользит отпечаток непростой жизни. То, как Симон дергается от слишком громких звуков, как осторожно осматривается, как завистливо глядит на студентов перед универом своего подопечного. Михалу впервые в жизни становится стыдно, и это новое едкое чувство тревожит его по ночам, мешая заснуть. Они не равны не потому, что кто-то глупее, ленивее, хуже — просто судьба распорядилась так. В какой-то другой реальности они могли бы расти в одном дворе и вместе гонять мяч, но сейчас Михал сидит на заднем сиденье дорогой тачки, пьет кофе по цене чьего-то сытного обеда и золотые часы давят ему запястье, а Симон поглядывает на него в зеркало заднего вида, поспешно пряча глаза и наверняка думая, что его не замечают. Симон на переднем сиденье внушительного G-класса смотрится маленьким и беззащитным, и Михалу очень хочется отправить его на пассажирское, предварительно отвязавшись от опекающего их обоих Федора, и самому сесть за руль, чтобы показать, что такое настоящий драйв. Но Федор на все его уговоры спокойно напоминает: — Ты получил права всего год назад и уже дважды разбился. Тебе нельзя доверять автомобиль. Михал злится и пинает спинку его сиденья в бессильной ярости. Брат в девятнадцать и подумать не мог спрашивать отца, какую машину и когда водить, где жить и что делать и сам себе нанимал охрану, домработницу и проституток. Только с ним… как с маленьким. — Тогда мальчик пойдет со мной на тренировку, — требует Михал, желая настоять хоть на чем-то, умом понимая, как это глупо. Федор — не отец. Федор просто исполняет свою роль няньки за хорошие деньги. — Развеется. С тобой от скуки сдохнешь. Симон коротко оборачивается, бросая ошарашенный взгляд на Михала, потом смотрит на Федора. Вроде как даже с надеждой. — Если он сам захочет, — пожимает плечами мужчина. — Ты хочешь? Симон, как ни странно, кивает, и Михал удовлетворенно ухмыляется. Не струсил, хотя смотрел, как будто его сейчас сожрут. Фитнес-центр располагается в высоком офисном здании. Симон робко оборачивается на подопечного, но парень пропускает водителя вперед себя и молча подталкивает его к стеклянным дверям. На языке вертится много слов, но подобрать нужных, чтобы начать разговор, он не может — слишком привык, что с ним хотят познакомиться сами. Михал не умеет дружить, не умеет нравиться людям, очаровывать их харизмой, как брат. Он молчит, кусает губы, стискивает руки в кулаки в карманах штанов и буравит взглядом затылок своего водителя. В лифте, в коридоре, в светлом холле дорогого фитнес центра, изредка касаясь пальцами плеча, указывая направление. — Подождешь меня здесь. Хочешь что-нибудь? — напряженно спрашивает Михал. Юноша мотает головой и с любопытством рассматривает низкие голубые диванчики, высокую стойку, милую девушку-администратора и широкий бассейн, видный сквозь прозрачную стену из пластикового стекла. — Принесите ему чая, — просит Михал у девушки, нервно перекидывая из одной руки в другую сумку со спортивной одеждой. Как-то это все глупо получается: на него невозможно смотреть, как на подчиненного, нельзя кадрить, как девчонку, но и за кореша он не сойдет. — Не стоило, — наконец говорит Симон, отрываясь от бассейна. — Забей. Сиди наслаждайся красотками в купальниках, — отмахивается он. — Если захочешь найти меня, я буду в самом дальнем зале, туда по коридору, за раздевалками… увидишь. Михал указывает примерное направление и наконец уходит, испытывая практически облегчение. Где-то за спиной звенит чашками девушка-администратор. Синий мягкий мат под босыми ногами ощущается как родной. Тело, разгоряченное жесткой разминкой, требует продолжения, и Михал нетерпеливо подпрыгивает, готовясь к удару. — Нападай, — тренер смотрит на него сурово, исподлобья. Михал резко бьет ногой и тут же отскакивает назад. Он не любит сцепляться с противником и валить на мат, предпочитая прыгать по всей клетке, то защищаясь и отскакивая, то переходя в стремительное нападение. Это давно не профессиональное ММА — с серьезным спортом он завязал навсегда. Так, чтобы держать себя в форме. Короткие темные волосы липнут к взмокшему лбу, сбивается дыхание. Михал давно теряет связь с реальностью. Мыслями он далеко-далеко, с мальчишкой-водителем. Какого черта Федор вообще притащил его сюда? Посадили бы его на худой конец перебирать бумажки в какую-нибудь конторку, жил бы как человек. Он закончил школу, хотя бы? По виду — неглупый… Среди околокриминальной нечисти ему не место. Завлекут деньгами, мелкими поручениями, «выручи, братишка», «мы же все друг другу близкие люди», и оглянуться не успеешь, застрянешь. Михалу отчаянно хочется его защитить, хотя пока нет никакой явной опасности. — Много дури в тебе, — говорит тренер, резко опуская руки. Юноша замирает в боевой стойке. — Иди грушу поколоти. Случилось что-то? — Все окей, — лишь хмурится Михал. На грушу его долго не хватает, боевое настроение куда-то улетучивается. На смену ему приходит ленивая физическая усталость смешанная с легким веселым возбуждением — ровно в тот момент, когда за стеклом мелькает знакомое лицо. В коридоре, разделяющем раздевалки и зал с октагоном, темно, и поэтому Симон исчезает в бликах пластикового окна, через которое можно наблюдать за занимающимися. Михал утирает лоб рукой в перчатке, натягивает кроссовки и с осторожностью выскальзывает из зала, желая остаться незамеченным. В полумраке и одиночестве Симон медленно повторяет приемы, видимо, подсмотренные им только что. Куртка брошена рядом, он стоит спиной, так, что Михал не может рассмотреть лица, но жадным взглядом следит за движениями: медленными, плавными, правильными. Ужасное, дурманящее, сводящее с ума чувство захлестывает парня с головой. Михал не понимает его природу и не хочет разбираться в этом, а просто идет на поводу у инстинктов и эмоций. Подкрадывается сзади, как хищный зверь, и сгребает Симона в охапку, неловко то ли обнимая, то ли удерживая в захвате. Испуганный Симон шумно вдыхает и начинает трепыхаться в руках, пытаясь вырваться. Михала только раззадоривает этот страх — он крепче смыкает руки на его животе и утыкается носом в короткостриженный висок, вдыхая свежий запах шампуня. — Это я. Не бойся. Симон узнает его по голосу, на миг замирает, а потом, осознав услышанное, начинает дергаться с большей силой. Михалу мало. Сложно трогать его и чувствовать, когда он бьется, как пойманный зверек. — Отпусти! Михал напоследок зажимает его сильнее, будто стремясь запомнить тепло и очертания чужого тела, и отпускает. Симон бегло разворачивается. Взъерошенный, испуганный и яростный он похож на маленького воробья, отстаивающего свою территорию. — Зачем?! Михал только смеется в ответ. Глупый вопрос, разве он знает? Но ему определенно нравится видеть такие эмоции, а не только стеснение и страх. — Пойду переоденусь, — бросает он, словно ничего и не было, и наконец оставляет Симона в одиночестве. Выходят они вместе. Михал так же подталкивает водителя вперед себя, и тот старательно смотрит ровно под ноги, не оборачиваясь и не давая заглянуть себе в лицо. — Все нормально? — спрашивает Федор, как только оба оказываются в автомобиле и с приглушенным щелчком закрываются двери. Симон тут же прикусывает губу и отворачивается, делая вид, что рассматривает что-то в левом зеркале. Михал тоже не понимает вопроса, и хмурясь, переспрашивает: — А что? — Ничего подозрительного? Может быть, какой-то человек?.. До Михала наконец доходит суть вопроса, и это отнюдь не приносит облегчения. Он слишком увлекся своими чувствами и водителем, непозволительная беспечность. — Ничего… вроде, — хмурится парень. — Показалось, значит. Поехали. Симон наконец выдыхает и машина трогается. Кроме клетки Михалу нравятся клубы. Не потому, что там можно напиться, забыться и потанцевать. Напротив, он никогда не пьет и нечасто танцует, но все равно легко расслабляется в толпе. Среди знакомых и не слишком людей на мягких диванчиках не так одиноко, и темнота, разрезаемая неоновой подсветкой и яркими вспышками, не кажется такой пугающей. А еще здесь он нравится людям не только потому, что у него богатый папа и знакомство с ним это престижно. Михал дарит людям счастье в обмен на их деньги и покупает их улыбки. Только здесь его узнают не как Михаила Войтенко его-батя-держит-Клюкву-и-дружит-с-мэром, а как Михала, красивого парня с надменным лицом и тяжелым взглядом, у которого всегда найдется веселье в кармане пиджака. Сегодня он уходит из клуба с девочкой. У входа его как всегда ждет тонированный G-класс, но в этот раз там лишь водитель — Федор понадобился отцу на какой-то важной встрече больших людей. Это только больше распаляет Михала, и он притягивает девчонку к себе еще на улице, демонстрируя всем окружающим, для чего он ее уводит. Симон бросает на них короткий взгляд в зеркало заднего вида и мягко трогается. Михал ухмыляется ему в отражение и притягивает ровесницу-полячку к себе, вовлекая в жаркий поцелуй. От девушки пахнет сладостью и алкоголем, она стонет ему в губы и цепляется тонкими пальцами с яркими ноготками за его рубашку. — В Интерконтиненталь, — командует Михал, на секунду отрываясь от чужих манящих губ. Оценить реакцию Симона сложно, особенно в темноте. Он сбавляет скорость, вбивает название отеля в навигатор, хмурится, разглядывая маршрут. Михалу нравится смотреть на его пальцы, на сосредоточенное выражение лица, на губы, на сведенные к переносице светлые брови… Красивые девочки будут у него и завтра, и послезавтра — выбирай, не хочу. Но привлечь внимание этого юноши было бы куда интереснее. Впрочем, засмотреться на водителя Михалу не дают. Девушка скользит ладонью по внутренней стороне его бедра и накрывает ладонью член. Он вдыхает, ухмыляется и тянет ее к себе, жестко вцепляясь пальцами в шелковистые пепельные волосы. — Не здесь, малышка, ладно? — шепчет он в приоткрытые губы. Девочка останавливается, оставляя теплую узкую ладонь где-то у него на бедре, и тянется за новым поцелуем. В желто-красных огнях ночного города башня Интерконтиненталя нависает над центром Варшавы почти угрожающе. Машина тормозит у парадного входа, и Михал втаскивает виснущую на нем девушку в светлый холл. Многолюдно, несмотря на поздний час. Группа дорого одетых галдящих китайцев с чемоданами, по-вечернему наряженные дамы и их мужчины, сверкающие дорогими часами, какие-то туристы с капризничающими детьми в углу. Михал тянет девушку к низкому диванчику и усаживает там. — Подожди, я возьму нам номер, хорошо? Он коротко чмокает ее в пухлые малиновые губы, с сожалением заглядывая в затуманенные алкоголем глаза, и быстро удаляется в сторону стойки рецепшена. Там он сворачивает к лифтам и успевает запрыгнуть в кабину к какому-то пожилому китайскому мужчине в костюме, а потом поспешно жмет нужную кнопку. — Нихао, дядя, — ухмыляется юноша больше своему отражению в зеркале, чем удивленному дядечке, и так же стремительно покидает лифт. Шаги тонут в мягком ковровом покрытии, и Михал почти подкрадывается к двери с нужным номером, а потом громко стучит. Проходит секунд тридцать, слышится возня — он стучит еще, до тех пор, пока дверь не распахивается. — Че так рано? Парень лет двадцати пяти с голым торсом и растрепанными светлыми волосами подтягивает белые штаны с лампасами и пытается наскоро пригладить прическу, зачесывая пятерней назад. В номере темно, но Михал очень сомневается, что тот спал. — Это тебе рано. Мне — вовремя, — хмыкает он и отодвигает молодого человека плечом, проходя в номер. — Дверь закрой. Тот слушается, цедя сквозь зубы ругательство. Из-за угла выглядывает такая же растрепанная темноволосая девчонка в одеяле, но, увидев Михала, поспешно прячется. — Деньги принес? — Доставай давай, Лешек, — вместо ответа требует Михал, приваливаясь к стене. Лешек исчезает за углом, чтобы через несколько минут мата, усердных поисков и ругани на девчонку вернуться со свертком, прижатым к груди с блеклой татухой цифр года рождения. — Там поделено, как ты просил, на пять частей, а в пятой по мелочи, — парень теребит целлофан и глядит на Михала исподлобья, с опаской и явным желанием, чтобы тот поскорее убрался. — Проверять будешь? — Верю, — коротко отвечает Михал, поспешно пряча пакет в поясной сумке с логотипами люксового бренда, висящей поперек груди. Потом кивает в ту сторону, где за углом должна быть кровать. — Обоих в лесу закопаю, в курсе? — Она могила! — уверяет его Лешек, касаясь пальцами губ, а потом поспешно складывая ладони в умоляющем жесте. — Я думал, ты приедешь через час-два… — Ну, развлекайтесь, — удовлетворенно кивает он и отдает деньги. Парень тут же жадно сминает хрустящие доллары, будто кто-то вырвал бы их у него. Уходя, Михал инстинктивно чувствует, как Лешек скалится ему в спину. Обычно в постановку входит так же секс с девочкой, ждущей его, но уже спускаясь в лифте Михал понимает, что сегодня у него нет настроения. Из зеркала в полный рост ему зло ухмыляется красивый молодой человек с очень светлыми серыми глазами, резко контрастирующими с темными волосами и бровями — взгляд кажется пустым. Напоследок Михал тыкает в свое отражение рукой, как будто хочет толкнуть этого неприятного холодного типа в плечо. — Прости, зайка, свободных номеров нет, — Михал подходит сзади и девушка вздрагивает, поспешно отрываясь от ленты инстаграма. Она уже не такая пьяная, скорее несчастная, со смазанной помадой и в помятом платье. Михал касается ее щеки и гладит пальцем по губам. — Но… — Закажи себе такси, ладно? Пора домой. На прощание он впихивает ей в пальцы свернутые злотые и, подмигнув, уходит. Около дверей и сонного портье вспоминает, что следует набрать Симону и попросить подъехать, но решает оттянуть этот момент, и, крутя в пальцах незажженную сигарету, выходит в свежесть осенней ночи. Симон ждет его у дверей, прислонившись плечом к колонне, и смотрит в телефон. У Михала в мозгу что-то перемыкает: он ломает сигарету в пальцах и стремительно подлетает к водителю. — Ты что тут делаешь?! Симон теряется от такого резкого обращения и пару секунд тупо пялится на него широко распахнутыми глазами. — Я поставил машину довольно далеко, потому что не было мест… И там была другая подозрительная тачка… Я подумал, что я должен встретить тебя, раз нет Федора, я же все-таки… Резким жестом Михал вцепляется в ворот его свитера и подтягивает к себе, едва ли не сталкиваясь с парнем лбами. Ярость захлестывает с головой. Мальчишка даже не понимает, куда ввязался — убьют ни за что и не вспомнят. — Если ты видишь что-то подозрительное, ты запираешь все замки, сидишь в машине тише воды ниже травы и звонишь мне! Понятно?! — в порыве эмоций Михал встряхивает его. — Ты что думаешь, меня просто так охраняют?! Михал не понимает и не хочет понимать, почему его так волнует судьба водителя, но не может перестать смотреть в полные ужаса глаза, не может отпустить его. Симон в попытке освободиться хватает его за запястье и судорожно сглатывает, словно ворот свитера вот-вот задушит его. — Ты понял?! — кричит Михал ему в лицо. Они едва ли не касаются носами, и горячее дыхание испуганного юноши обжигает кожу. — Понял, понял… — сбивчиво шепчет Симон ему в губы. Михал резко разжимает пальцы, запоздало понимая, что с воротом свитера подцепил еще и цепочку на чужой шее — парень морщится и трет кожу. — Идем. Говори, где тачка. Машину они находят быстро. Михал то и дело вглядывается в темноту и в стекла проезжающих мимо авто, но не замечает ничего подозрительного. Гелендваген ждет их в тени жилого дома, блестя боками. Михал садится на переднее сиденье вместо Федора, но так и не решается завязать разговор. Комментировать знакомую дорогу как-то глупо, лезть в личное не хочется, а сказать что-нибудь непринужденное присох язык к небу. Вместо этого он всю дорогу пялится на водителя. Симон чувствует его взгляд и старательно избегает смотреть в его сторону. Кажется, он даже ведет аккуратнее обычного, и напряженно подрагивают пальцы на руле.