***
День прошёл прекрасно. Чоны сразу накрыли стол для гостей, принимая их, как родных. Хуан, попробовав холодного после погреба вина, сразу захмелел, расслабляясь и во всю общаясь с друзьями. Смех разносился по всей кухне, наполняя комнату домашним уютом. Тэхён и Чонгук слушали, временами смеялись со взрослыми и изредка дополняли разговор фразами и мыслями. Один раз за столом зашла речь за сватанье омеги. После смутившего Кима вопроса, отец Чонгука получил звонкий подзатыльник за неумение держать в нетрезвом виде свой язык; альфе стало стыдно за подобную тему от Джинхо, и он, поджав губы, отвел взгляд от Тэхёна на свою кружку с уже остывшим чаем. Но омега не в обиде, это верно подмеченная в силу его возраста тема, как-никак уже шестнадцать, многие уже выдают замуж своих детей богатым альфам и внуков ждут. На извинения Тэхён отмахивается, натянуто улыбнувшись, а сам об этом задумывается. Папа мог правда выдать его за какого-нибудь знатного альфу. Внешность у Кима не дурная, напротив, очень привлекательная для омеги, желающих на роль стать мужем было бы много. Но сводится всё к одному простому вопросу: как он может говорить за женитьбу на богатом альфе, если отдаться готов только одному в королевстве? — Ох, что-то мы засиделись, у меня уже глаза слипаются, если честно, — усмехается Ёнсу, тяжёлую голову ладонью придерживая, полулёжа на столе. — Да ты пьян, как бродяга! — хохочет не менее опьяневший Хуан. — Кому-то пора на боковую, — улыбается старший альфа, пока омеги друг с друга хохочут. — Спасибо за ужин, — скромно говорит Тэхён, поднимаясь из-за стола, — было очень вкусно. — На здоровье, идите спать, а то и впрямь засиделись. Некогда улыбающийся — теперь нахмуривший тёмные брови — Чонгук встаёт и идёт за другом в комнату, где заранее расстелена постель, с приглашающе откинутым в сторону одеялом. Одинокая свеча пускает свои восковые подтёки, слабо освещая один из углов комнаты. Лунный свет льётся белым лучом сквозь незашторенное окно, падая прямиком к подножью кровати. Чонгук предусмотрительно отворачивается, когда омега переодевается в ночную одежду, и сам вторит его действиям. Всё происходит в гробовой тишине, настолько давящей, что хотелось сквозь землю провалиться. Тэхён чувствует себя не в своей тарелке и уверен, что заснуть сегодня точно не сможет от таких перемен и лёгкой нервозности. Снова близость, чрезмерная. Так себя чувствовал он только однажды — на берегу реки, в их с альфой последний поход искупаться. Неимоверно смущает одна мысль о его сближении с Чонгуком, что уж говорить о реальности. Может, это и не та близость, которую стоит так смущаться и опасаться, но недавние события и чувства, возникшие при них, добавляли красок в палитру, делая сомнения ярче и сильнее. А сомнения в чём? Неужели Ким боится, что альфа что-то предпримет, и простая ночь, проведенная на одной кровати, перерастёт в нечто большее и запретное? — Они все просто хотят затащить тебя в постель, вот и всё! Им плевать на тебя, им нужно только твоё тело!.. Ты для них не более чем… — Шлюха. И почему Ким сейчас вспомнил эти слова? Друг не считает его таковым и никогда не поступит неуважительно по отношению к нему, втоптав в грязь и сравнив этим с другими омегами. Он не как другие альфы, не посмеет воспользоваться им, своим другом, в таких гнусных целях. А другом ли? Липкий страх не отпускает даже когда переодевать уже нечего, и Тэхён просто опирается руками о подоконник, вздыхая. От Чонгука этот жест не укрывается, он голову чуть в сторону парня поворачивает, последнюю пуговицу на рубашке ночной застёгивает и выходит из комнаты. Тэхён, крепко зажмурившись, лбом прислоняется к стеклу, мысленно ругая себя за подобное поведение и не скрытую панику. Его приняли, дали безопасное место для жилья, накормили и предоставили кровать, а он нос воротит из-за своих необоснованных страхов. Кажется, Чонгук всё понял, и ему стала неприятна компания Кима, поэтому он предпочёл уйти — альфа всегда мог понять истинные эмоции и чувства Тэхёна. Но он вернулся с небольшой чашкой с чем-то пахучим. Валериана. Всё-таки заметил нервозность. Омега готов расплакаться. Чонгук настолько добр и обходителен с ним, так понимающе относится к его глупым замашкам, как не каждый поступил бы. Стыдно за то, что Ким посмел усомниться в нём и выставить в таком нехорошем свете в своей голове. Чай с валерианой расслабил и согрел одновременно с этим. Немного отпустив тревожность, омега лёг на кровать, предусмотрительно чуть отодвинувшись, чтобы оставить Чону место. Но ни через минуту, ни через пять он не ложился. Открыв глаза, Тэхён увидел, как, сидя рядом за столом, Чонгук рассматривал выложенные омегой днём рисунки и листы бумаги. Взгляд его был сосредоточен, а сам он расслаблено перебирал в руках желтоватые изрисованные чёрным угольком листы, после задерживался на некоторых, заметив несколько работ с текстом, написанным чернилами, очень дорогими, которые можно приобрести не везде и по очень высокой цене. У омеги был аккуратный почерк, который легко читался Чонгуком, хотя и не интересен был ему состав лекарственных жидкостей и целебные свойства крапивы, но выведенные где-то плавными, где-то резкими линиями буквы завораживали не меньше рисунков, прилагающихся к тексту. Под тёплым светом догорающей свечи альфа находит портрет, и удивление плещется в обсидиановых глазах, когда он узнаёт в нарисованном человеке себя.You There — Aquilo
— Почему не ложишься? — Чонгук отводит взгляд от листа к омеге, когда тот подает голос. Он думал, что Ким сразу уснул, уморённый переездом, но, видимо, это не так. — Ты… — альфа не знает как выразиться впервые за все годы дружбы. Но то, как весь день от него сторонился Тэхён, было заметно невооруженным глазом, и решение дать ему поспать одному было самым разумным. Ну, или же дождаться, пока уснёт, а после лечь рядом, чтобы не беспокоить. Светловолосый, лёжа на боку, продолжает смотреть, ожидая, пока Чонгук скажет причину, давит взглядом как умеет, и всё же выуживает неуверенный ответ. — Тебе неудобно спать со мной, — виновато откладывает рисунок Чонгук и, не выдержав напора, берёт во внимание тонкий завиток горящей свечи. — Что? Не-е-ет, совсем нет. Просто… — омега принимает сидячее положение, неловко зачесав боковые пряди волос за ухо. — Всё так неожиданно навалилось, и этот переезд… это всё очень… — Смущает, — подсказывает альфа. — Да, точно, — и после недолгой паузы продолжает. — Но это не значит, что ты не можешь из-за меня спать на своей кровати, в своём доме. Это неправильно, — Чонгук хочет возразить, но понимает, что их спор может растянуться на всю ночь, потому оставляет эту затею. — Ложись спать, — говорит он, приподняв уголки губ, но, немного погодя, добавляет: — Я тоже скоро лягу. Тэхён ложится обратно, немного успокоенный словами альфы. И снова тишина, нарушаемая стрекотом сверчков за окном, наполняет комнату. Свечу пора бы уже заменить, думает Чонгук, снова изучая глазами рисунок на столе. Раньше Тэхён не рисовал людей, если только части тела, чтобы описать вид сыпи или раны. Увидеть свой детально прорисованный портрет стало самым настоящим удивлением и некой честью. Омега очень тонко передал его черты лица, почти точь-в-точь совпадающие с действительностью. В который раз Чон восхищается способностями друга, снова и снова пробегая глазами по точёной линии подбородка, волнистым волосам и тёмным точкам глаз. Не каждый художник сможет так правдоподобно нарисовать человека, не видя его перед собой, а Тэхён, походу, рисовал его дома в одиночестве. По памяти. Таким он его видит и помнит. Когда огонёк в подсвечнике догорал, забирая последние частички света, альфа задул его, снова на омегу кидая взгляд. Он отвернулся к стене, укутался одеялом по самые уши, и мирно посапывает в настигшей его дрёме. Чонгук одеяло приподнимает, чтобы и себя накрыть, когда ложится рядом, боится сделать лишнее движение, только бы не разбудить беспокойного друга. И только устроившись на месте, он чувствует лёгкую дрожь. Но не свою — Тэхёна. Приподнявшись на локтях, Чон смотрит на вжатую в плечи голову, не скрываемую натянутым полотном одеяла, видит, как обнял сам себя руками омега, мелко подрагивая, но не говорит, что замерз, и не сказал до этого, хотя мог и должен был. Не придумав ничего лучше, Чонгук переворачивается на другой бок и прижимается со спины к Киму, плотнее укрывается и рукой ближе к себе его притягивает, чтобы уж точно согреть и холод не пустить. — Глупый, — шепчет в золотые волосы, обжигая затылок дыханием, — сам же говорил, что заболеть можно. А не спящему Тэхёну совестно становится. И тепло. Тело альфы тёплое, греющее. Чонгук делится теплом с глупым омегой, который снова промолчал, не сказал о неудобстве, потому что и так получил достаточно и посчитал неуважительным говорить о таком пустяке. Глупый, глупый омега.***
Просыпаться в чужих объятиях оказалось намного приятнее, не так, как казалось Тэхёну раньше. Это ощущается иначе, нежели с папой на днях, а более безмятежно. Омегу будто не руками окольцевали, а возвели невидимую стену, оградив от мира, даря чувство безопасности и покоя. Тэхён ладонями упирается в тёплую грудь, в которую уткнулся во сне, замечает ссадину, потемневшей алой полосой растянувшейся на чужой шее, и хмурится, скользя по ней ниже до ткани ночной рубашки, скрывающей полную картину. Для удобства он отодвигает белую материю, упуская из виду, как наклоняется голова сверху, губами его растрепанных волос касаясь. — Интересно? — приглушенно хрипят в макушку, отчего омега вздрагивает. Отстранившись, он видит заспанное лицо Чонгука, лишь наполовину поднявшего тяжёлые после сна веки. Его волосы торчат в разные стороны, а на лице такая нежная улыбка, что Ким теряется, не находя сил и слова проронить. А сам выглядит, как растрепанный воробушек в глазах альфы, выпучив глаза от неожиданности. — Где ты так? — почувствовав, как кровь приливает к щекам, заставляя их алеть, Тэхён возвращается к порезу, найдя его конец чуть ниже ключицы. — Тренировки с Юнги, немного не доглядел, — просто и непринужденно говорит Чон, а сам рукой тянется, чтобы золотые пряди пригладить. — Почему не приходил обработать? — обеспокоенный взгляд поднимает на парня Тэхён. — Просто царапина, не было нужды. — На щеке у тебя десять лет назад тоже была просто царапина, но теперь там шрам. — Что, так хочешь воспользоваться моментом и потрогать моё тело? — пытается отшутиться Чонгук. — А, — смущённый дерзко брошенной фразой, Тэхён возмущённо отодвигается назад. — Да ну тебя, — легонько бьёт в грудь и отворачивается к стене, пока альфа смеяться начинает, широко улыбаясь. — Могло пойти заражение или что ещё хуже, а ты так безрассудно относишься к себе и своему… телу. — Ты о безрассудстве будешь говорить, мистер я-промолчу-что-замёрз? — Ким ничего не отвечает, только губы поджимает, снова мысленно ругая себя. Для Чонгука такой эмоционально открытый Тэхён выглядит по-невинному мило и ново, а ещё очень забавно и смешно. Он видит, как смущают омегу подобные фразы, и пользуется этим, умиляясь каждый раз с покрасневших щёк и ушей. Подвинувшись ближе, Чонгук, как ночью, обнимает Кима, не переставая улыбаться. — Можешь после завтрака поколдовать над порезом своими лечебными штучками, если хо… — Хочу, — перебивает Тэхён и слышит приглушенный смех у себя в затылке, чувствует движение растянутых в улыбке чужих губ, и сам невольно улыбается, нижнюю губу закусив. Этот странный трепет внутри снова привлекает внимание и действует, как алкоголь, пьяня омегу. Но ему это так нравится. В комнате, служащей гостиной, сидят давно откушавшие взрослые, вернувшиеся в привычный ритм жизни. Хуану выделили место для его снадобий, где он перебирает всё, что привёз, а Чоны, помогая друг другу, в четыре руки делали заготовки для свежей выпечки. Первым вышедших парней замечает Ёнсу. — О, дети, встали? Сейчас, я что-нибудь приготовлю, подождите немного. — Долго же вы спите, — усмехается Джинхо. Тэхёну хочется обратно в комнату. Все взгляды прикованы к нему с Чонгуком, что ощущается неприятным мнимым жжением на коже и желанием скрыться. Он даже не замечает, как пытается найти себе укрытие, идя немного медленней Чонгука, оставаясь за его широкой спиной. Ничего, он привыкнет, по крайней мере, на это надеется. И тем не менее чувствуется уютная, семейная атмосфера. Лёгкая суета рабочих дней и тёплое приветствие с утра — этого так не хватало омеге дома с папой. Они оба увлечены работой, позабыв друг о друге, и лишь изредка вспоминают. Здесь ему не дают забыться; не даёт. Чонгук. Тенью ходящий за Кимом, теперь ещё и разделяющий с ним постель, не позволяет о себе забыть и задуматься самому, не пропуская посторонней мысли в светлую голову. Во время завтрака Чонгук, запивая пищу молоком, скорее по привычке, нежели ненароком, обводит Тэхёна напротив долгим взглядом, скользя от белокурых волос до открытых ключиц, по немного смятым рукавам рубашки к тонким пальцам, держащим приборы. Он опять это делает: пялится на друга без зазрения совести, о которой в детстве рассказывал папа, без толики стеснения задерживаясь на открытых участках чужого тела. И ведь омега этого не замечает или только делает вид, а сам обозлиться на Чона готов, не было бы только лишних ушей. Но похоже, Ким и вправду не чувствует продолжительных переглядок с его телом, продолжая уплетать рис с мелко нарезанными кусками мяса. Взяв себя в руки, альфа утыкается в тарелку. Тэхён, закончив завтракать, убрал за собой, как полагается, игнорируя ворчание Ёнсу, что он сам мог бы убрать, и не стоило юноше утруждать себя. После чего подошёл к папе, прося мазь и какой-то раствор, название которого Чонгук не расслышал, но понял, что они для него. — У этой мази немного неприятный запах, обработайте в другой комнате, хорошо? — даёт наставление Хуан. — Да, я помню, спасибо, пап, — Тэхён берёт всё нужное и кивает Чонгуку на комнату, из которой они ранее вышли. Зайдя, омега сходу говорит Чону приспустить рубашку с плеча и сесть на кровать или на стул, пока он всё подготовит. Чонгук делает, что сказано — садится на застеленную кровать, расстёгивает увлечённо рубашку, вынимая из петель больше пуговиц, чем положено, пока его не прервали. — Можешь не снимать её полностью, — звучало не как совет, а как мольба не продолжать расстегивать несчастные пуговицы, только рассмешив Чонгука. Закончив с ними, альфа спускает рубашку с плеча и подаётся назад, в положении полулёжа на локти опираясь, а снова брошенного взгляда от фигуры омежьей отвести не пытается, по всем выпуклостям проходится, ухмыляясь себе под нос. Ким старается не смотреть на ярую провокацию, которая должна была смутить его, и у которой, чёрт возьми, получалось отлично. Даже несмотря на то, что он видел друга — да простит господь — почти голым в воде, небольшой оголённый участок тела действовал на омегу как направленная в его сторону стрела, заставляющая заволноваться и замереть на месте, чтобы не выстрелили. Смочив небольшой кусочек полотенца в воде, разбавленной с раствором, Тэхён, подойдя к кровати, дожидается, пока Чонгук поднимется обратно, чтобы он мог приступить к работе. Омега медленно подносит ткань к порезу, намереваясь немного промыть, но не успевает коснуться кожи, как альфа вскрикивает, пугая его и заставляя вздрогнуть. Самодовольно улыбаясь, Чонгук ловит не очень весёлый взгляд в свою сторону и в этот раз уже сидит спокойно, следя за сосредоточенно сдвинутыми бровями и чуть поджатыми губами на омежьем лице. — Вчера её не было, — имеется в виду «раны». Тэхён прерывистыми движениями промакивает сверху разошедшуюся кожу. Место касаний начинает сразу неприятно жечь, омега, зная это, несильно дует, таким образом смягчая боль. — Была, ты, наверное, не заметил. Утром Юнги наградил. — И ты хочешь сказать, что весь день прошлялся с ней в поле, где всюду пыль и грязь? — не скупится впервые на выражения омега, удивляя всё больше Чонгука. — Ещё и потерся о мешки и коробки с вещами, которые стояли на полу? — Ну… да? — неуверенно говорит и получает оплеуху от Кима, поражаясь ещё больше. — Балда. — Это ты так заботу проявляешь? — увеличивает глаза альфа, потирая в шоке свободной рукой болючее место. — Ты сам мог о себе позаботиться, сказав об этом раньше. А если бы я не заметил, ты так бы и сидел? — Ну… — Только попробуй ответить «ну да», я тебя крапивой отхлестаю, будешь румяный ходить. — Рукоприкладство тебе не к лицу, — снова невольно улыбается Чонгук, влюблёнными глазами смотря на лекаря. Тем временем, убрав засохшую кровь с пореза и обработав тем самым, Тэхён открывает мазь, сразу морщась. Резкий едкий запах сразу бьёт по рецепторам, вызывая желание отбросить баночку подальше. По скривившемуся лицу Гука, омега уверен, что он именно это и хочет сделать, что уже говорить о том, что вонючая жижа будет на нём самом. — Убийственный аромат, да? — усмехается Ким, аккуратно набирая пальцами мазь, и мысленно молится, чтобы никого из них не стошнило от этого душка. Бывало и такое на недолгой практике новоиспеченного лекаря.Love and war — Fleurie
— Давай быстрей покончим с этим. — Тебе с ней ещё ходить, пока не впитается. — Тогда я пойду в поле, цветами унюхаюсь. — Для этого ты выйдешь в гостиную, где твои родители и мой папа, и навоняешь там. Чтобы этого не случилось, мы здесь. — Предлагаешь задохнуться здесь? — Потерпишь, у тебя есть окно, подышишь свежим воздухом так, — закончив с нанесением, Тэхён закрывает баночку. Чонгука посещает одна мысль, после которой он губы поджимает, опустив голову, но, плюнув на все, решается. Он тянется рукой и, схватив за локоть омегу, тянет на себя. Опешивший Тэхён не успевает понять, что и как произошло, слышит только, как на столе, задетым его ногой, звенят склянка с баночкой, пока сам падает на мягкий матрас кровати, подмятый под нависшее сверху тело. И он, и Чонгук глубоко дышат, сплетаясь взглядами, не имея никаких преград, снова слишком близко друг к другу. Тэхён дыхание задерживает, когда альфа наклоняется к бледной шее, проводя вдоль кончиком носа. — Хочу нюхать ландыши, — шепчет, в удовольствии закрыв глаза. Он забывается в этом запахе, хочет не только носом, но и губами пройтись по тонкой коже, провести языком, слизать сладкий запах, ощутить его вкус. Чонгук чувствует себя похотливым животным, от которых огораживал омегу несколько лет. Один вид Тэхёна сносит ему крышу, не позволяет соображать спокойно, выбивая из колеи, а аромат только больше добивает, врезаясь в лёгкие. Любимые ландыши корни там пускают, до самого сердца тянутся, обвивают своими стеблями. В Чонгуке альфа когти точит, приглушённо рычит внутри, своё чувствуя, желая пометить, чтобы не было лишних взглядов на хрупком теле, присвоить себе, чтобы раз и навсегда привязать. Однако Ким не разделяет его наслаждения моментом: как только альфа отстраняется, ловя сразу небесно-голубые омуты на себе, Тэхён без колебаний поднимает пальцы, пропахшие мазью, и подносит к чужому носу. — Чёрт, Тэхён! — Чонгука как ветром сдувает. Он вскакивает, чуть ли не бежит открывать окно, а омеге смешно, что аж живот сводит — тот смехом звонким заливается, подрагивая на кровати, не в силах даже принять сидячее положение. Альфа это Киму обязательно припомнит потом, а пока пусть смеётся. Смеётся и ещё больше влюбляет в себя. Перед этим смехом Чон не в силах устоять, сам усмехается, губы растягивая в улыбке. Омега Ким Тэхён невероятен, непредсказуем, прекрасен, его красотой не налюбоваться, а доброту сердца не описать словами, существующими на свете. Время рядом с ним хочется остановить, запечатлеть и оставить следом в памяти, растянуть на как можно длительное время, наполнить каждый миг счастьем и радостью, лучезарной улыбкой и громким смехом, который сложно скрыть в порыве эмоций. В него Чонгук бесповоротно и беспамятно. Его Чонгук добьётся, чего бы это ни стоило.