Дугромы? Какой дурак только придумал

Гром спит чутко, и поэтому спешно вскакивает, просыпаясь (именно в таком порядке, лег потому что часа три назад), когда слышит въедливую трель звонка. Обещая послать в пешее эротическое всех и каждого (кроме Прокопенко — нельзя всё-таки), идёт открывать. Видит знакомые макушки (красно-белые как-то раз смеётся подвыпившая Юля) и только собирается закрыть дверь, не тратя на этих ничего лишнего, как его сносят с ног. Чуть ли не буквально. Дверные петли жалобно скрипят под напором хвоистого зеленого тарана, позади же слышатся ахи, охи и пыхтения. — И что это такое? Спрашивает слегка… удивленный Гром, заранее поняв, что с осадой лучше смириться, чем противостоять ей. И поэтому недовольно сложивший руки на груди. Отвечают ему спустя секунд сорок, если не минуту. Дерево оказывается длинным и очень раскидистым. — Ёлка. — Вижу, что не дуб. Я спрашиваю, какого вы притащили её ко мне? — Как зачем, Игорь? Завтра Новый год, а у тебя праздника ни в одном глазу! — Зато у вас в обоих. — И мы хотим того же для тебя! — Так, детишки, детский сад закончился, идите домой и заберите то, что приволокли. — Ты предлагаешь её выкинуть? — Как не экологично, Игорь! — Так я именно поэтому и не ставлю ёлку. Пусть экологично растёт в лесу. — Кому ты заливаешь! — Купил бы тогда искусственную! — Именно! — Спелись… Гром вздыхает. Очень тяжело и очень шумно. Машинально подхватывает дерево, когда то чуть ли не валит на себя Дубинин.

***

— Красота! — У тебя же есть ёлочные игрушки? После тщательнейших анализов и осмотров просроченные аниматоры горестно вздыхают, совсем не осуждающе поджимая губы. А после непродолжительного совещания модерн-деда-мороза с кем-то по телефону, и аниматоры, и Гром, и листы с расследовательной доски обреченно смотрят на очень местный аналог ёлочных игрушек: мелкие кусочки белой бумаги и выловленные из квартирных недр носки, в приоритете чёрные с серыми (от пыли) стельками. — Я… могу завтра свои принести. Игрушки, в смысле! Всё равно к родителям не получается поехать, а своей ёлки у меня нет. — Вот и бери, Дубинин, дарю! — Неужели тебе совсем не хочется праздника, Игорь?

***

Праздника ему не хочется, но слушать его не хочет никто из чокнутого дуэта. Поэтому и притаскиваются (ладно дубинин, заняться парню в выходные нечем, но пчёлкина — серьёзный блогер!) на следующий день, словно по будильнику. Юля — с коробкой, Дубинин — с пакетами, по ощущениям, пятикилограммовыми. Внутри оказываются продукты. Много и чрезвычайно разнообразные. Присутствует даже бутыль шампанского. В коробке же обнаруживаются игрушки сссровских времён, немного потёртые, кое-где (дубинин краснеет, юля смеётся) покусанные, но всё равно красивые и (признай уже!) праздничные. После увлекательного развешивания (двухцветные носки сняты в первую очередь из-за «порчи праздничной атмосферы»), Пчёлкина отправляется возится с мясом, торжественно вручив Дубину метлу, а Грому — два килограмма картошки. И в квартире повисает непередаваемый дух рабского труда.

***

Впрочем, осматривая помещение, украшенную ёлку и праздничную мишуру конфетных фантиков на бельевых верёвках, вдыхая запахи новогоднего стола, слушая краем уха поздравительные речи, Гром всё-таки соглашается: Новый Год — вещь замечательная. Тем более, что неловко подходящий к нему Дубинин, как оказалось, припрятал целую бутылку водки.

***

Юля ухмыляется, пьёт шампанское прямо из горла, настраивая правильный, точный ракурс. Позади, не взаимно замеченные, Гром и Дубин целуются.