Сто двенадцатый

— Что случилось, Гарри? Картер был бледен как стена. Окинув комнату быстрым взглядом, он увидел обездвиженного Малфоя. — Гарри, это... Гарри коротко кивнул. — Забудь о нем сейчас. Картер, ей нужна помощь, и чем скорее, тем лучше. Картер подошел, присел на край кушетки и осторожно, но настойчиво развернул Гермиону к себе. Она зажмурилась, уперлась подбородком в грудь, не желая поднимать голову, и сжалась от прикосновений Картера. У Гарри заныло в груди. — Тихо, тихо, детка. Позволь, я взгляну на твое лицо? Я помогу, хорошо? Я тебя подлечу и сразу уйду, если ты захочешь, договорились? Подчинившись ласковым, вопросительным интонациям его тихого голоса, Гермиона покорно подняла лицо, избегая смотреть куда-либо — вниз, только вниз. В пол. Картер быстро обследовал ссадины на шее, искусанные до крови губы, опухшие глаза. Гарри видел то же, что и он: синяков не было, разбитого носа тоже. Сто двенадцатый не тронул ее лица... зачем? Она ведь не сопротивлялась. Гарри стиснул зубы: виски пронзила боль. — Он сейчас точно не опасен? Картер, не оборачиваясь, кивнул в сторону Малфоя. — Да. Сейчас — точно. — Выходите. — Что... а, да. Понял. Вик, идем, — Гарри взял за локоть подавленного аврора.— Тебе много времени понадобится? — Гарри, я еще не видел ее, — бесстрастно объяснил Картер. Когда его душили эмоции, но требовалась точность и быстрота, Картер умел справляться с ними. Гарри знал это — как знал и то, что когда Картер сделает свое дело, от его переживаний не останется и следа. Он позаботится об этом. — Зависит от того, что этот скот с ней... Зависит от степени... повреждений. Полчаса-час, я думаю. Гермиона что-то промычала и тихо заплакала — так горько, что Гарри передернуло. — Иди, Поттер, — с нажимом повторил Картер. — Иди, я сделаю все так быстро, как только смогу. Гарри закрыл дверь и прислонился к ней спиной, откинув голову назад. Вик сгорбился на корточках у противоположной стены. — Сходить за кофе? — бесцветно спросил он, не поднимая глаз. — Сходи за ядом, — так же бесцветно отозвался Гарри. — Я бы выпил огневиски. Да, огневиски. Потом разбил бы пустую бутылку о подоконник и вспорол нашего вип-арестанта, как свинью. А кофе я, пожалуй, не хочу. Вик ничего не ответил, лишь потер руками лицо и невидяще уставился в пустоту. За дверью было тихо — Картер, очевидно, наложил заглушающие чары, — но Гарри все равно вслушивался. Над коридором яркими бабочками порхали редкие записки. Картер уложился в сорок минут. В отличие от Вика. — Гарри, объясни теперь, как это произошло? — Это я, — поспешно вклинился Вик, — я виноват. Я привел его на допрос, и тут... тут прилетела сова от... Аиши, — закончил он неохотно. Гарри смотрел на него молча, без выражения. Картер переспросил: — От Аиши? Причем здесь она? Вик залился краской и, то и дело запинаясь, повторил то, что рассказал пару часов назад Гермионе. — То есть из-за этой чертовой девки ты нарушил инструкцию и оставил «сотого» заключенного один на один с Грейнджер, — сдержанно уточнил Гарри. Картер отвернулся к Гермионе. — Гарри, но... — Все, Вик, я понял. Ты не должен был, ты знаешь это, правда? И она не должна была. Почему так вышло, черт?.. На Вика было жалко смотреть. Гарри махнул рукой и обратился к Картеру: — Ну, что скажешь? Как она? — Гарри, я залечил ее травмы — особенных повреждений не было, так... Впрочем, неважно. Физически она в порядке, кроме — ну, ты понимаешь. Гарри кивнул, на скулах перекатились желваки. — Есть проблемы поважнее. Ей необходима помощь специалиста. Остро необходима срочная помощь квалифицированного специалиста, — чуть ли не по слогам растолковал Картер, пристально глядя Гарри в глаза. — Что бы она ни говорила, о чем бы ни просила — она сейчас не вполне адекватна, Гарри. Это не игра. Если не действовать быстро, я не поручусь за ее психическую стабильность. Ей нужно в Мунго, прямо сейчас, Гарри. Слышишь? Гарри снова кивнул, начиная напоминать себе китайского болванчика. Безусловно, Картер был прав, но... Он не знал Гермиону так, как знал Гарри. Картер был знаком с молодым аврором Грейнджер, ветераном Второй Магической, послевоенной Гермионой, слегка заблудившейся в самой себе, упрямой до одержимости. Картер знал ее — нынешнюю — несколько месяцев в аврорате, но не знал ее почти половину жизни. Она не взрослела у него на глазах, не была с ним рядом в те смертельные дни, когда не было больше никого. Картер не знал ее. Как врач, он видел перед собой жертву насилия, несущую истерический бред, пребывая в шоке. Гарри не был врачом — он был другом. И слышал за ее отчаянными словами нечто большее, чем истерику. — Конечно, Картер, ты прав. Вызовешь специалиста? Тот шумно выдохнул и хлопнул Гарри по плечу. — Да, прямо сейчас. Пять минут, хорошо? Я только поднимусь к себе, у меня прямой канал из кабинета. — Договорились. Прежде чем встать с кушетки, Картер повернулся к Гермионе, а Вик с плохо скрываемым облегчением шагнул к двери. — Инстанти Сомнус(2), — шепнул Гарри и направил палочку в спину Вику. Тот споткнулся в полушаге от двери и мягко, будто раздумывая, — стоит ли? — осел на пол, несильно стукнувшись головой. Картер обернулся и изумленно уставился на лежащего Вика. — Гарри, какого… — Тсс, Картер. Так надо, — Гарри взмахнул палочкой прежде, чем Картер успел выхватить свою, и повторил заклинание. Гермиона широко раскрытыми глазами смотрела на свалившегося ей на колени колдомедика. Гарри аккуратно подвернул под голову Вику его собственную мантию, вернулся к кушетке и устроил Картера в изножье. — Легенда такова, — произнес он, присев с краю и сжав обеими руками ледяные пальцы Гермионы: — Малфою стало плохо в процессе допроса, и я попросил Вика вызвать Картера. Так? Так. Гермиона молча кивнула, не сводя с него глаз. Они больше не были такими молящими — успокоительное, принесенное Картером, подернуло их легкой пеленой. Ее как будто немного отпустило, и это слабо, но утешало Гарри. Может, все еще обойдется… по крайней мере ему страстно хотелось в это верить, хотя в глубине души он уже знал: не обойдется. Такой, как прежде, Гермиона не будет никогда, а значит и мир вокруг непоправимо изменился. — Сейчас начнет действовать лекарство, и ты поспишь, заодно с ребятами. Потом я разбужу тебя и накрою мантией-невидимкой. После я разбужу ребят и слегка подправлю их последние воспоминания, а ты будешь сидеть как мышка, будто тебя здесь нет. Так? Гермиона снова кивнула. Она не спрашивала, что будет делать Гарри, пока они трое будут спать, а он не спешил делиться. Ее глаза начали закрываться, и Гарри аккуратно укрыл ее пледом, когда она вновь свернулась на кушетке. Он не переставал сомневаться в правильности того, что делает, что пошел у нее на поводу, но пути назад уже не было. Гарри не был спокоен. Он был опытнее Вика и — как ему порой казалось — старше на десяток-другой лет. Ему никогда не приходилось попадать в такую ситуацию, и Гарри обнаружил, что есть вещи ничуть не легче, чем идти навстречу смерти. Например, смотреть в глаза лучшей подруге, изнасилованной врагом. * * * — Я вижу, ты у нас охуенно сильный и крутой, сто двенадцатый. Управился с девчонкой без палочки, да? Малфой молча смотрел в переносицу Гарри. Руки заметно дрожали, вывернутые в суставах, но лицо было неподвижно. — Ты думаешь, наверное, что я не понял, чего ты добиваешься? Да нет, вряд ли. Ты мерзавец и гребаное ничтожество, сто двенадцатый, но не дурак. Гарри не поверил бы, если не увидел: Малфой исхитрился презрительно скривить потрескавшиеся губы и поднять брови в ненавистно знакомой гримасе. — И я, может, убил бы тебя, тварь, — сдавленным от бешенства голосом произнес Гарри, вертя палочку в пальцах, — если бы не знал, что этого ты и добиваешься. Жалкий трус, — выплюнул он, глядя на Малфоя снизу вверх. Внезапно его это взбесило, и он резко взмахнул палочкой. — Фините Инкантатем! Малфой рухнул к его ногам, как подстреленный. Даже будучи в отличной физической форме, почти невозможно удержаться от падения, провисев столько времени на вывернутых руках. Люциус Малфой мог бы устоять. Заключенный номер сто двенадцать шансов не имел. — На невербальные Непростительные сил у тебя хватило, а удержаться на ногах — нет, — констатировал Гарри, держа Малфоя на прицеле. Тот отчаянным усилием отодвинулся от Гарри, отталкиваясь ногами, — руки не слушались, — и кое-как сел, прислонившись к стене. Он хрипло дышал и выглядел изможденным, но глаза из-под упавших на лицо грязных волос горели ненавистью и тоской. Малфой номер сто двенадцать казался Гарри похожим на загнанного старого волка, и ему пришлось напомнить себе, что это не волк — шакал. — Ну как? Предпримешь что-нибудь еще ради своей высокой цели, или на сегодня хватит? Малфой дернул шеей, разгоняя кровь по затекшим мышцам; отчетливо хрустнули позвонки. — Хочешь сломать себе шею? Вариант, конечно, но шансов ноль, — прокомментировал Гарри, по-прежнему держа палочку в нескольких дюймах от ненавистного лица. — Ты пытаешься завязать со мной разговор, Поттер? — осведомился Малфой, морщась. Очевидно, к занемевшим рукам возвращалась подвижность. — Я пытаюсь убедить себя не убивать тебя, сука, прямо сегодня и прямо здесь. Гарри пинком отшвырнул в сторону стул и перехватил палочку поудобнее. Он крикнул, он сорвался. Этого делать не стоило — не стоило терять контроль, если он хочет довести задуманное до конца. Сейчас задачей номер один было привести Гермиону в чувство и сделать так, как она просила. Никто не должен узнать о случившемся здесь — пока никто. Малфой настороженно следил за ним из своего угла. Как это возможно — смотреть на человека сверху вниз, сидя у его ног? Как это можно — будучи скотом и убийцей, сохранить цельной свою личность? Гарри шевельнул палочкой, и запястья Малфоя обвили прочные кожаные шнуры. В его присутствии Гарри не доверял даже себе, голова шла кругом. За спиной чуть слышно стонала во сне Гермиона. Малфой устало откинул голову назад и прикрыл глаза. — Боишься меня, Поттер? В хриплом голосе звучала издевка. — Час назад на моих руках были железные браслеты. И — как видишь... — он развел связанными руками, насколько позволяли путы. Гарри побледнел от ярости. — Я все же хотел бы сказать тебе кое-что, Поттер, — как ни в чем ни бывало протянул Малфой, — кое-что интересное, как я полагаю. Или ты можешь меня убить, — вкрадчиво напомнил он, наблюдая, как играют желваки на скулах Гарри. От несоответствия голоса Малфоя его виду Гарри передернуло. — Не надейся, сто двенадцатый. Сегодня не твой день. Малфой чуть заметно пожал плечами. — Я в любом случае ничего не теряю. Видишь ли, Поттер, мне просто нечего больше терять, — он оскалился, раздвинув потрескавшиеся губы. Он, наверное, касался этими губами ее кожи, отстраненно подумал Гарри, вспоминая кровоподтеки на теле Гермионы. — Ошибаешься, сто двенадцатый, — процедил он. — Ты забыл, что у тебя есть семья? — По ту сторону решетки... — повторил Малфой тихо. В глазах, устремленных на Гарри, снова промелькнула волчья тоска. — Своей семье я не принесу больше добра своей жизнью, Поттер. Оставь дешевые приемы для дураков. Гарри молчал. Голову будто стянуло горячим обручем, в висках пульсировала тупая боль. — Так я разъясню тебе кое-что, Поттер, чтобы ты не заблуждался насчет своей подружки. Малфой ронял слова монотонно и вязко. Гарри напрягся, сверля его глазами. — Ты уверен, что имеешь право говорить о ней? Касаться ее своими погаными руками? Гарри снова затрясло, и он в бешенстве стиснул кулаки. Малфой смерил его холодным взглядом и криво усмехнулся. — Твоя грязнокровка — не девчонка, Поттер. Она опытный боец. Воин. Скажи, ты боишься меня? Повторенный вопрос сбил Гарри с толку. — Не льсти себе, сто двенадцатый, — отрезал он, упорно не называя Малфоя по имени. — Верно, — неожиданно согласился тот, — не боишься. Ставлю сотню галлеонов, которой у меня нет: ты увешан защитными чарами с ног до головы. Ты — аврор, а я преступник. Опасный преступник, не так ли? Гарри скрипнул зубами. — К чему ты клонишь, черт тебя дери? Малфой снова ощерился. — Она тоже аврор, и тоже на службе. Она знала, кто перед ней, и была вооружена. Почему не отбила нападение? Не была готова — почему же, как по-твоему, Поттер? Гарри в замешательстве смотрел на Малфоя. Голова болела нестерпимо, перед глазами плыли круги. Его обзор сузился до серого угла, где сидел на каменном полу заключенный номер сто двенадцать и тащил его за собой — куда-то в трясину, в топь, откуда Гарри уже не вернуться прежним. — Она позволила мне сделать это, Поттер. Я лишь воспользовался тем, что пришло мне в руки, — Малфой тихо рассмеялся, и этот смех наждаком прошелся по натянутым нервам Гарри. — Ты врешь, — прошипел он, приближаясь к Малфою, — все грязная ложь, от первого до последнего слова. Зачем? За его спиной Гермиона жалобно вскрикнула во сне. — Отнюдь, — покачал головой Малфой. — Она хотела этого. Разумеется, она не призналась бы даже себе, — поспешно добавил он, заметив, как дрогнула палочка в руке Гарри. — Какая-то ее часть, желавшая этого, позволила мне взять верх. Это не имеет отношения к рассудку, Поттер. Но, тем не менее, это была она — она дала мне поймать момент... Вот и все, — неожиданно закончил он, неприязненно глядя на Гарри. Тот потрясенно качнул головой. — Это неправда. Ты придумал все это, чтобы... чтобы... — Мне незачем придумывать, Поттер, — возразил Малфой. — Я хотел, чтобы ты знал, как все было на самом деле. Ты ведь не боишься правды, верно, Га-арри? — он наслаждался моментом, наслаждался смятением в глазах своего возможного палача. Гарри захлестнуло мерзкое ощущение, что Малфой играет с ним, как кот с мышью. — Я не верю тебе, мразь, — глухо сказал он, отступив назад, словно опасался заразиться. — Не верю. Малфой презрительно хмыкнул. — Как угодно, Поттер. Лги себе дальше, живи с шорами на глазах. И решай уже что-нибудь — твой пылкий дружок вот-вот очнется и не ровен час убьет меня прежде, чем ты сотрешь ему память. Гарри опустил наконец палочку, сделал пару неверных шагов к Малфою и что было силы засадил ногой ему в живот. Тот скорчился, не издав ни звука, повалился на пол и замер. Гарри постоял над ним минуту и вернулся к кушетке, где в конце концов затихла в забытьи Гермиона. Он тяжело опустился прямо на пол и уставился в одну точку, собираясь с мыслями. Голова болела нещадно. Гарри был далек от психологии и не смог бы облечь в слова то паршивое чувство, которое ворочалось у него внутри. Оно невнятно шептало, что в самое ближайшее время Гермионе вряд ли будет комфортно в окружении мужчин — любых. Ей нужна квалифицированная психологическая помощь, да хотя бы женщина рядом, черт возьми!.. И чем дольше она остается без должной поддержки, тем непоправимее будут последствия... Гарри обхватил голову и глухо застонал. Просидев без движения пару минут, он бросил взгляд на часы и решительно поднялся на ноги. Сначала он собрал и привел в порядок одежду Гермионы — как сумел. Держа в руках разорванные черные трусики, он с трудом подавил желание врезать Малфою еще раз, и еще, взять за волосы и разбить осунувшуюся морду о каменную стену, так, чтобы сломать нос и раскрошить идеальные зубы. Вместо этого Гарри аккуратно сложил юбку, блузку и починенные трусики на угол кушетки, пристроив сверху найденную палочку. Алую ленту, грязную и перекрученную, он после недолгих раздумий спалил Инсендио. Пальцы чуть дрожали. «Разумеется, она не призналась бы даже себе...» Мразь. Мантию-невидимку на службе он всегда держал при себе — так уж привык и не трудился отвыкать, хотя кое-кто из отдела артефактов ворчал на этот счет. Гарри легко отметал любые возражения, ссылаясь на то, что мантия не роскошь, а необходимый атрибут безопасности. В конце концов, она принадлежала ему, и всерьез с ним никто не спорил. Убедившись, что мантия на месте, он легонько потряс Гермиону за плечо. Та очнулась мгновенно, словно и не спала: в распахнутых глазах пару мгновений светилось непонимание, сменившееся осознанием. Глаза моментально наполнились слезами. — Тихо, тихо, милая. Как ты? — прошептал Гарри, с нежностью поглаживая ее по волосам. Гермиона послушно сморгнула слезы и попыталась улыбнуться. Вышло плохо. — План помнишь? — Да, — шепнула она в ответ. Звук ее голоса вопреки всему обрадовал Гарри. Это было лучше, чем ее страшное молчание после вспышки — той, что заставила Гарри подумать о Дамблдоре и Черной метке. — Вот и отлично. Надевай... — он вытащил мантию, расправил и протянул Гермионе, — и встань вон там, у окна. — Гарри указал в угол, противоположный тому, где лежал в отключке Малфой. — Ты как? Сможешь? — повторил он настойчиво, заглядывая ей в лицо. — Смогу, конечно. Я в порядке, Гарри. Спасибо тебе. Она все же улыбнулась, и Гарри сглотнул подкативший к горлу ком. Он встал и отошел к окну, дав ей возможность одеться. — Так... Действуем по плану: ты не двигаешься, я поднимаю ребят и разбираюсь с... с... — С Малфоем, — дрогнувшим голосом закончила за него Гермиона. — С ним. Гарри посмотрел на нее в упор, и она не отвела глаз. — Гарри, все нормально. Это случилось, и я не хочу, чтобы кто-то об этом узнал, но ты — знаешь, и я знаю. Так вышло, и мне жаль, но... — Гермиона, не говори так. — Я всего лишь хочу сказать, что мы можем об этом говорить. Ты можешь говорить со мной об этом и называть вещи своими именами. Я не умру. Гарри порывисто обнял ее и крепко прижал к себе, поглаживая по спине, как ребенка. — Я тебе обещаю: он ответит. — Гарри... Давай просто забудем. Не сейчас, не сразу, но... Может, получится жить так, будто ничего не было. Стоит попробовать... Она говорила будто сама с собой, уткнувшись лбом ему в плечо, и голос от этого звучал глухо и мертво. — Гермиона, ты не сможешь забыть. Мы не сможем. Зато мы научимся с этим жить. Ты научишься, я буду рядом. И он не должен жить, будто ничего не было. Я не дам ему так жить, поверь, и это уже мое дело. Гарри говорил тихо, но твердо, и Гермиона ничего больше не сказала, лишь вздохнула — он почувствовал тепло ее дыхания через форменную рубашку. — Сейчас очнутся ребята, — он взглянул на часы, — занимай позицию. Она сжала его руку, прежде чем выпустить, закуталась в мантию и исчезла, неслышно отойдя в угол. Гарри снова сел на кушетку, к которой внезапно ощутил непреодолимое отвращение, и стал ждать, держа палочку наготове. Все прошло по плану. Когда зашевелился Вик, Гарри быстро переместился в угол Малфоя: наложить Обливиэйт нужно было на обоих сразу, и при этом они должны были стоять на ногах... Все эти детали Гермиона отмечала машинально, напряженно следя за действиями Гарри и лицами Вика и Картера. Ей казалось предельно важным уцепиться за реальность, чтобы не соскользнуть с края. Она балансировала на этом невидимом краю и физически ощущала, как тянет в бездну — там, за спиной, — и боялась обернуться. Если она не удержится, то полетит, полетит спиной вперед, как Сириус Блэк — в Арку, и последнее, что увидит, падая, будут волчьи глаза Люциуса Малфоя, склонившегося над бездной. Бог или дьявол был на ее стороне? Гермиона не знала, но Картер покинул комнату — ей казалось, она здесь уже много месяцев, — убежденным, что приходил привести в чувство сто двенадцатого. А Вик вышел в полной уверенности, что передал его на попечение Поттера до того, как сорвался на вокзал. Когда дверь за ними закрылась, Гарри запечатал ее Коллопортусом и обессиленно опустился на стул, сложив руки на спинке и уронив на них голову. Гермиона была уверена, что не дышала с той самой минуты, как услышала голос Малфоя, пришедшего в себя. Она продолжала стоять на месте, невидимая ему, и заставляла себя смотреть на него, хотя больше всего хотелось отвернуться и выбежать из проклятой комнаты, и бежать до тех пор, пока не достигнет границы между изменившимся миром и своей прошлой жизнью. Жизнью до Империуса. Жизнью, где Гермиона Грейнджер никогда не глотала сперму Люциуса Малфоя; где имя Рон носил милый рыжий парень, которого она любила, а не грызущая боль под ребрами. «Я не умру», — так она сказала Гарри? Все верно, не умрет. Она ведь уже мертва — прежняя Гермиона. Та, что безмолвным изваянием стояла сейчас под мантией-невидимкой, не имела к той, что пришла этим утром на дежурство, никакого отношения. Гермиона из прошлой жизни пережила войну, скитания и пытки, но также — любовь, дружбу и верность... и сумела сохранить себя. Гермиона нынешняя — другая — познала нечто иное, и оно лишило ее права остаться собой. Она помнила это: чужую волю в своем сознании, чужую силу в своем теле, чужое — в себе... маленькую и большую боль. Из нее вынули самую суть, заменив чуждым, и она наслаждалась. Она помнила и момент пустоты — небытия, — когда Вик снял с нее заклятие. Момент вакуума, когда она была никем; и как в этот вакуум хлынули воспоминания о произошедшем — но она больше не могла ими наслаждаться. Гермиона уже не была собой, но кем-то другим: теперь чужой в себе стала она сама, и еще не знала, как с этим жить. Малфой не видел ее и, наверное, не догадывался, что она все еще здесь. Он смотрел на Гарри, и Гермиона видела его профиль и полуприкрытые глаза. Волчьи глаза Люциуса Малфоя — вот единственный мостик над пропастью между нею прежней и нынешней. Гарри смотрел на нее иначе, Вик; Рон — милый, любимый Рон — не сможет смотреть на нее как раньше; никто не сможет, раз не может она сама. И только он — тот, кто сделал ее другой, — он видит ее насквозь. Он понимает. В нем сохранилась ее душа, ведь он же высосал ее, как вампир, оставив Гермионе жалкие клочья. Если он умрет, она никогда не вернет свою душу... никогда не вернется к себе. Гарри тяжело поднял голову и взглянул на сто двенадцатого. Тот снова сидел у стены, не сводя с Гарри безразличных глаз; скованные руки обреченно свисали с подтянутых к животу коленей. Сто двенадцатый ждал его решения — без эмоций и трепета. — Встать. В тусклом голосе Гарри тоже не было эмоций, но Малфой не заставил его повторять дважды. — Ты сейчас отправишься в камеру, а я тебя скоро навещу. Если вздумаешь трепать языком, никто тебе не поверит. Колдомедик аврората зафиксировал мои показания о психическом припадке, сопровождавшемся галлюцинациями, у заключенного номер сто двенадцать во время планового допроса. Гарри веско ронял канцелярские фразы, словно ставил гербовые печати на пергаменте с приговором. Малфой не реагировал. Не кривил презрительно губы, не поднимал брови, не издавал ни звука — словно Гарри обращался не к нему. — Тебе все ясно, сто двенадцатый? — Почему бы не покончить со всем здесь и сейчас, Поттер? Гермиону снова затрясло от звуков его голоса. «Плати, грязнокровка...» — Нет. Я уже сказал тебе, и это не обсуждается. Я задал вопрос — просто скажи, что ты понял. Так будет лучше. — Правда? Для кого? — Отвечай, сто двенадцатый! Гермиона видела, что Гарри на грани срыва. Она стиснула кулаки, переводя глаза то на него, то на Малфоя; не чувствуя, как ногти впиваются в ладони. — Я понял, Поттер. Не надрывайся. — Отлично. Сейчас я вызову конвой, и... — А если я скажу тебе, что она чудо как хороша? Гарри замер. Гермиона прокусила губу и ощутила во рту металлический вкус. Малфой вкрадчиво продолжил: — Ты наверняка не знаешь, как она была восхитительно покорна... как нежна ее кожа... А ее слезы — они сладкие, Поттер… такие сладкие. А как горячо у нее... Гарри ударил его с такой силой, что Гермионе показалось: она слышала, как хрустнули кости. — Ты — мой, Малфой, — прошипел Гарри яростно, сгребая того за грудки и поднимая с пола. Воротник ветхой робы затрещал. — Все допросы теперь — мои, и ты ответишь на все вопросы. Понял, сука? — Пустая формальность, — бросил Малфой, скривив в усмешке окровавленные губы, и сплюнул под ноги Гарри. — Пустая формальность — свобода твоей семьи, — рявкнул Гарри и встряхнул Малфоя. Гермиона даже из своего угла разглядела, как тот побледнел, откинув голову, и зажмурилась. Слезы жгли ей щеки. Эти двое словно забыли о ее присутствии — она почему-то больше не верила, что Малфой не знает. Ей казалось, он чует ее теперь, как волк — отобранную добычу. Она страстно хотела исчезнуть отсюда и до смерти боялась переступить порог. Бездна дышала холодом в спину. — Ты не имеешь права... — Хочешь поговорить о правах, Малфой? Со мной?! — Просто отправь меня в Арку, Поттер, или убей. Какого черта тебе надо? — Я уничтожу тебя, тварь, уничтожу — когда посчитаю нужным. А ты пока не забывай, что их безопасность — вопрос твоего понимания моих приказов. Гарри брезгливо оттолкнул Малфоя и вытер руки о мантию. — Давай проверим? Теперь я вызову конвой, и ты отправишься в Азкабан, сто двенадцатый, и будешь паинькой. Ты понял меня? Тихое «да» на этот раз не заставило себя ждать. Гермиона взмолилась про себя, чтобы Гарри не стал, как копы в плохих магловских фильмах, переспрашивать: «Что ты сказал? Я не слышу. Повтори!»... Опершись на холодный подоконник, она едва удерживала мечущееся сознание. Ей хотелось сползти по стене, сжаться в комок и выть, и звать маму. Но мама была далеко и больше не помнила, что у нее была дочь, которая так отчаянно в ней нуждалась. У Гермионы был теперь только Гарри. И он не переспросил... просто вызвал конвойных, и заключенного номер сто двенадцать увели. Гермиона, дрожа и захлебываясь беззвучным рыданием, смотрела ему в спину, пока не захлопнулась дверь. Мантия-невидимка соскользнула с плеч. Гарри бросился к Гермионе, крепко прижал к себе и не отпускал до тех пор, пока не утихла бьющая ее дрожь. — Все хорошо... все хорошо. Все хорошо, — повторял он раз за разом, а слезы все лились, и Гермионе казалось: у нее нет больше глаз. — Я нашел место, где ты будешь в покое и безопасности, — негромко сказал Гарри, когда она затихла, прижимаясь к его груди. — Там не станут задавать лишних вопросов, если ты не захочешь отвечать. — А служба?.. — Я улажу вопросы с дежурствами. Дома скажу, что ты в срочной командировке. — Какой? — слабо улыбнулась Гермиона, с нежностью глядя в его сосредоточенное лицо. — Где я могу быть так внезапно нужна? Кому?.. — Придумаем что-нибудь. Попросили прочесть пару лекций по боевому искусству… Гермиона медлила, не решаясь говорить о главном. Рон... Ей было больно даже думать о том, чтобы признаться ему. Не зная имени, он посвятит свои дни поиску. Но Люциус Малфой... Непростительное заклинание. Непростительное. Не простит. А она, Гермиона, станет каждодневным напоминанием о случившемся... О нем. Сама себя она не простит никогда, потому что помнит, как... ...господин пометил ее и благословил. Она все сделала хорошо... — Гермиона... — тихий голос Гарри вывел ее из оцепенения, — пора. Сможешь аппарировать? Или лучше через камин? — Нет, нет, — торопливо ответила она, боясь, что еще несколько минут, и она просто не сможет покинуть эту комнату, — аппарируем. Все в порядке. Я могу.