∴
— Чем ярче он светится, тем сильнее болит голова, — отстранённо произнёс Кайя, хотя, если судить по его словам, он должен был ужасно себя чувствовать. — И тем громче… звучат голоса. Он опустил взгляд, замолчав, и Дилюк невольно приподнял плечи, словно защищаясь. Он слышал о таком: как-то вечером Аделинда и Эльзер обсуждали «какую-то сумасшедшую», которая разговаривала сама с собой — так, словно ей кто-то отвечал. Но Кайя не выглядел сумасшедшим. — Голоса?.. — Я всегда их слышу, — продолжил Кайя, — и они всегда говорят одно и тоже. «Zido». Дилюк не узнал язык, но его звучание показалось неуловимо знакомым. Впрочем, он не успел спросить, потому что тут же узнал перевод: — «Убей». — И чьи это… — Боль прекратится, только если их слушаться. Если кого-то убить, — перебил Кайя, не дав задать самый главный вопрос, и Дилюк ощутил огромное желание отшатнуться… Словно его слова прозвучали угрозой. Но усилием остался на месте. — А если ты не станешь, то… — Я видел, как от этого умирают, — не дрогнув голосом, ответил Кайя, вновь не позволив договорить. Поморщился, прикрыв ладонью правый глаз, — конечно, он торопился закончить разговор, потому что хотел скорее… «послушаться». — Долго. Мучительно. Или кончают с собой, потому что больше не могут терпеть. И я… Прежде чем ты расскажешь остальным, можно я… Кайя так и не смог выразить просьбу словами, но Дилюк прекрасно понял всё и сам. Внутри бушевало столько эмоций — страха, непонимания, даже обиды… Но вместе с тем — жалости и сочувствия. Это и было тем объяснением, которое он ждал — разве нет? Да, Кайя убивал птиц. А, скорее всего, не только — того, кого только мог найти. Но у него не было выбора. И ни разу за всё время он не попробовал навредить кому-то дома, включая Дилюка, который порой ночевал с ним в одной постели или палатке, а что может быть проще, чем перерезать спящему человеку горло? От таких мыслей стало ощутимо не по себе — буйное воображение слишком уж красочно рисовало образы ситуаций, которые могли произойти… Но не произошли. — Пойдём. — Дилюк взял Кайю за руку и потянул в сторону леса. Тот пошёл следом, явно слишком напуганный, чтобы спорить. — Мы что-нибудь придумаем. Будем искать в библиотеке — домашней или в здании ордена… И никому ничего не скажем — сами справимся. Всё будет хорошо, Кайя. Я тебе помогу. Пальцы в его хватке сжались крепче, и Кайя ответил несмелым кивком. Вряд ли он сейчас мог думать о будущем и попытках справиться с… чем бы оно ни было, но Дилюк хотел хоть как-то его утешить. Впрочем, главным утешением для Кайи в такой момент могло стать только одно, и Дилюк сам удивился тому, как легко это принял. Это ведь не для развлечения, а ради выживания. Убийства — часть природного цикла, не так ли? Хищники едят травоядных, и всё такое. Да Дилюк сам ест мясо чуть ли не каждый день, а значит, повинен в таком количестве смертей животных, что Кайе с его побегами из дома и не снилось. Оправдание звучало так просто — понял бы даже ребёнок. Ну, Дилюк же понял. Но что-то подсказывало ему, что отец и все остальные не будут так же снисходительны. В голове продолжало крутиться слово «сумасшедшая», произнесённое строгим голосом Аделинды, и оно очень легко изменилось на «сумасшедший». И пусть, если так. Дилюку не нужна помощь. Кайя — его ответственность и его забота, и все эти проблемы касаются только их двоих. И он уже сказал — они справятся.∴
В тот день Кайя впервые убил кого-то при Дилюке — голубя, пытающегося выклевать семена из сосновых шишек. Птица не успела заметить, как кто-то бросился на неё из кустов, прежде чем вокруг тоненькой шеи сжались пальцы — тоже такие тонкие. Забила крыльями, пытаясь вырваться, и издала гневное «орррр», но хватка оказалась крепкой. Дилюк замер, глядя на то, как бьётся маленькое испуганное существо, а Кайя стоит на коленях, точно так же замерев. Его взгляд был направлен на Дилюка, а губы искривлены так, словно он собирался заплакать. «Ему страшно, потому что он не хочет напугать меня», — понял Дилюк и ободряюще улыбнулся — как смог. Внутри него самого что-то сжималось от ужаса при мысли о том, что должно произойти прямо на его глазах. Но он не имел права бояться. — Всё нормально. Сделай это. Голос оказался немного хриплым, но Кайя, кажется, ничего не заметил. Он прошептал «Хорошо» едва слышно из-за криков голубя и прижал того к земле, на секунду зажмурившись. А потом резко дернул одной рукой правое крыло так, что раздался хруст; левое — следом. Больше не переживая о том, что жертва может улететь, Кайя отпустил шею и вцепился в грудную клетку, ломая хрупкие кости и проникая пальцами под кожу — в мягкую, трепещущую плоть. Голубь отчаянно бился — всё ещё живой, испытывающий боль и страх. Дилюк не сразу почувствовал, как по лицу бегут слёзы — только когда они начали затекать на шею, и быстро их утёр. Он не имел права сочувствовать кому-то, кроме Кайи, потому что его боль и страх значили больше. Но эти звуки, и кровь… Кровь на его руках — снова, как тогда, когда Дилюк ещё ничего не понимал… Хотелось малодушно отвернуться, но Дилюк уже решил, что не оставит Кайю одного. Кайю, который тяжело дышал, продолжая копаться во внутренностях птицы, разрывая их на части и сминая в кулаках. Его правый глаз горел всё тусклее и тусклее, пока не потух совсем, но так и остался золотым. Только тогда Кайя остановился, бессмысленно глядя перед собой, и сжался в комок. Его снова трясло, так что Дилюк подошёл ближе и обнял — точно как и в тот раз. Теперь Кайя не молчал — неразборчиво извинялся, цепляясь за одежду Дилюка окровавленными руками и хлюпая носом. Но Дилюк ни в чём его не винил. Он гладил Кайю по спине до тех пор, пока тот окончательно не успокоился, а после — выкопал маленькую могилку. Может быть, стоило оставить всё как есть, чтобы какой-нибудь зверёк смог съесть то, что и так уже было убито, но почему-то Дилюку казалось правильным поступить именно так. Рубашку пришлось сжечь, чтобы не объяснять вновь, откуда на ней столько крови. Куда проще было оправдаться неосторожным обращением с Глазом Бога — такое происходило не в первый раз. Аделинда осталась недовольна и отчитала Дилюка за безответственное отношение к вещам, но он ничуть не жалел об ещё одной маленькой лжи. Теперь не только Кайя должен был охранять свою тайну, и это стоило того, чтобы оказаться наказанным на несколько дней. Этого — и намного большего.