∴
Кайя остался на ночь у Дилюка, совсем как раньше. В его постели, в его ночной рубашке, без повязки на глаз — такой знакомый, домашний, — он наконец стал похож на самого себя. Дилюк лежал напротив и смотрел на слабо светящуюся в темноте золотую радужку, и в голове его крутился вопрос, который иногда задавали Кайе: знает ли он, почему у него такой странный зрачок? Кайя всегда мотал головой и отвечал, что он сирота и не уверен даже в том, что у его родителей были такие же. Дилюк поддакивал: как-то раз ему встречалась девушка, у которой зрачок был похож на каплю, а отец рассказывал о своём друге, в чьём глазу зрачков и вовсе было два, так что мало ли какие бывают особенности? Дилюк уже не раз задумывался о том, что это может быть связано с проклятьем: не зря же оно так проявляется? Может, стоило поискать информацию об этом. Он сам не заметил, как задремал. А проснулся, почувствовав легкое прикосновение, — судя по слабому ощущению дыхания, Кайя уткнулся лбом ему между лопаток. Вроде бы — ничего особенного, даже давление почти не ощущалось, но отчего-то этот жест гулко отозвался внутри. Прежде чем вновь провалиться в сон, Дилюк впервые за долгое время почувствовал, как вместо сковывающего страха и тревоги в груди разлилось тепло.∴
Казалось, Дилюку не должно было стать проще — они оба остались при том, что имели, — но почему-то стало. Кайя снова улыбался, рассказывал о том, что ему снилось, оставлял Дилюку записки в конце папки с отчетами и с азартом принимал вызовы прокатиться до города наперегонки. В такие моменты Дилюк и сам забывал о плохом. Но теперь во время убийств Кайя стал надевать ту безэмоциональную маску, и Дилюк не знал, на что предпочёл бы смотреть: на его слёзы или этот пустой взгляд. Наверное, Кайе легче было не думать о происходящем, может, даже представлять, что это происходит не с ним. Он молчал всё время до тех пор, пока они не возвращались домой, а стоило пересечь порог — встряхивал головой и начинал обсуждать что-то отвлечённое как ни в чём не бывало. Он пытался защититься. Дилюку такой вариант не подходил, но он всё равно подыгрывал, ничего не говорил и ни о чём не спрашивал. Вряд ли получалось убедительно, но Кайя не уличал его в халтуре, а отца успокаивали убеждения, что после работы хочется только спать трое суток, а не поддерживать светские беседы. И успокаивали слишком легко. В Дилюке больше не говорила обида за неподъёмную ношу, которую приходилось нести одному, — только недоумение. Как отец мог не видеть, что в его доме, с его детьми что-то не так? Раньше Дилюку казалось, что умнее отца нет никого, и это было не слепое сыновье обожание — с ним многие соглашались. Крепуса Рагнвиндра уважали за выдающийся интеллект и умение вести дела. Не хотелось думать, что эти самые дела занимали его больше семьи, но Дилюк не находил другого ответа. Может быть, безразличие отца было благословением, дарованным ветром. Несмотря ни на что, Дилюк оставался уверен, что утаивание правды — лучшее решение. Невозможно предсказать, как отец поведёт себя, если посчитает, что Кайя представляет ему — или, особенно, самому Дилюку — угрозу. Эта мысль отрезвляла, когда желание поделиться переживаниями хоть с кем-то становилось почти невыносимым. В конце концов, у Кайи же получалось молчать; наверняка, не надави на него Дилюк, он до сих пор бы справлялся в одиночку. Значит, и Дилюк сможет.∴
Светяшка в руке Кайи казалась совсем тусклой в лучах закатного солнца. В этот раз он не стал собирать букет, потому что хотел скорее закончить патруль, а сорвал только один цветок. И его хватит, чтобы разогнать темноту, если поставить в вазу у прикроватного столика. Лошади, Сепп и Герти, устало шагали по остаткам каменной кладки у предгорья храма Тысячи Ветров, стук копыт далеко разносился в вечерней тишине. Целый день в седле здорово вымотал; порой, моргая, Дилюк на несколько секунд оставлял глаза закрытыми. Он уже представлял, как с головой завернётся в одеяло и проспит минимум до полудня, когда услышал шум за одной из полуразвалившихся стен. Кайя обернулся, слегка нахмурившись; остановил Герти и легко, почти неслышно спрыгнул на землю. Редкий путник заходил в эти края в такое время, разве что какой-то Искатель приключений возвращался в город, а крупных зверей здесь и вовсе не водилось — стоило проявить осторожность. Спать мигом расхотелось. Дилюк тоже спешился и направился к руинам. Удалось различить нестройный топот нескольких пар ног, неразборчивое бормотание и треск костра. Уже догадываясь, кого увидит, Дилюк выглянул из-за укрытия и только собрался достать из ножен меч, как Кайя резко потянул его за руку, не дав сделать шаг навстречу хиличурлам. — В чём… — начал Дилюк, негромко, хотя теперь уже ничуть не боялся быть обнаруженным — с Гидро шаманом и парочкой его прихвостней он бы справился с закрытыми глазами, огненного феникса можно пустить и на звук, — но Кайя заткнул ему рот ладонью, не дав договорить, и потащил за собой. Только у лошадей он отпустил Дилюка и, испуганно оглядываясь, вцепился в луку седла, словно уже собирался запрыгнуть. — Ты чего? — неуверенно позвал Дилюк. — Это же просто хиличурлы. Будет не сложнее, чем со слаймами. Если хочешь, можешь подождать тут, но по-хорошему тебе стоило бы поучаствовать — какой-никакой, а опыт. В бой с серьёзным противником Дилюк бы сам его не пустил: Кайя неплохо фехтовал, но любой воин без Глаза Бога казался Дилюку слишком уязвимым, а за Кайю он отвечал не только как старший брат, но и капитан. — Не надо! — воскликнул Кайя и подался вперёд так, что оказался ровно между Дилюком и хиличурлами. — Не надо, просто… давай уедем? Мы спешили домой; ты сам сказал, что устал. Только идиот не понял бы, что он что-то скрывает, и даже не слишком убедительно. Ни один рыцарь не сказал бы подобного, даже понимая, что не справится самостоятельно. Доложить в штаб — одно дело, но «мы спешили домой»? Дилюк скрестил руки на груди и встал, всем видом стараясь показать, что так просто не уйдёт. Как минимум ему нужны объяснения. — Кайя, — строго начал он, но тут же замолчал. Из всего богатого арсенала жалобных взглядов Кайи, с помощью которых он выпрашивал поблажки у отца и Аделинды, ни один не был похож на этот. Не просто мольба, а такое отчаяние, словно от ответа Дилюка зависела его жизнь — не меньше. Он не мог настолько бояться. — Пожалуйста, — прошептал Кайя одними губами, бледный до синевы и с распахнутым едва ли не на пол лица глазом. Дилюк быстро понял, что не сможет с ним спорить. Не в таком состоянии. Но в этот раз он узнает в чём дело во что бы то ни стало; Кайе не удастся отмолчаться, огрызнуться или отделаться очередной слезливой историей о том, как это тяжело — говорить о проблемах. Никакое терпение не безгранично, и Дилюк долго ему потакал. — Ладно, — медленно произнёс он после паузы. — Но мы доложим магистру. Кайя кивнул, запрыгнул в седло и поскакал с такой скоростью, будто за ним гнались твари бездны. Светяшка с переломанным стеблем осталась лежать на земле. Голоса за стеной, явно встревоженные, зазвучали громче, но Дилюк, не оборачиваясь, погнал Сеппа следом.