Порождённая тремя мирами

      Время остановилось, оно стало ощущаться таким неестественным и странным, что было бы самой большой глупостью сказать то, что оно и правда неизбежно шло. Казалось, что весь мир исчез, он перестал отображать цвета, становясь тусклым и бледным. Каждый его сантиметр перестал иметь своё былое значение, погрузив всё в непроглядную мглу. Всё в момент стало таким неважным и бессмысленным, будто и не было ничего на свете, что могло бы быть важнее, чем это мгновение. Как же жить дальше в этой пустоте и черноте? Как жить, зная, что к тебе не попадёт и луча солнечного света?       Одеяло покрывало нас, наши души, наши тела, укутывая от внешней черноты, но его тепла было мало. Слишком мало, чтобы согреть и собрать меня обратно по кусочкам. Каждый кусочек превратился в потухший уголёк, который уже не сможет заново зажечься. Слышу размеренные стуки сердца и пытаюсь запомнить их частоту. Чувствую тепло его тела и запоминаю, пытаясь вобрать чуть-чуть в себя. Ощущаю изгибы тела, а под ладонями грудные мышцы и пытаюсь запомнить их очертания. Вдыхаю его пьянящий медовый аромат и оставляю его в своей памяти, пытаясь сейчас насытиться им. Каждое касание его мужских рук, которые сейчас медленно перебирают мои волосы, тоже запоминаю. Я запоминаю каждый его миллиметр, каждую его крупиночку, каждый контур, каждое переплетение вен, каждую веснушку на его груди, каждую огненную прядку. Не хочу ничего пропустить и хочу навсегда запечатлеть в своей памяти его образ, чтобы никогда не забывать и помнить всегда. — Как быстро прошло наше время, — шепчу я, ведя пальцами узоры на его груди, когда с ресниц капают слёзы. — Золотко, время — понятие растяжимое. Но оно гораздо медленнее, чем может показаться. — Оно прошло слишком быстро, Локи. — Быстро, — он усмехается, — бывает и быстрее. — Я бы не хотела жить там, где оно кажется быстрее, чем здесь. — Не плачь, золотце, — Локи вытирал слезинки с моих щёк, — я же говорил тебе улыбаться. — Как я могу? Как я буду улыбаться, когда тебя здесь не будет, Локи? — Не говори так, ты обязательно будешь счастлива, Лив. — Лишь с тобой я счастлива, — мой голос треснул и я замолкла. — Мы больше не увидимся, ты это хочешь мне сказать?       Локи перестал перебирать мои волосы и, кажется, перестал дышать, но лишь на секунду. Я услышала в этом ответ на свой вопрос. Ответ, который не прозвучал, но он был слышен по его сбившемуся дыханию и напрягшемуся телу. — Почему тебе нужно уехать? Это из-за работы? Тебя переводят обратно в Исландию, да? — вдруг протараторила я, приподнимаясь на локтях. — Золотко, — он отвернул голову и глубоко вздохнул, — да, переводят обратно.       Я лишь прижалась к нему сильнее, ощущая себя такой маленькой рядом с ним, пока Локи гладил мою спину. — Локи? — М? — Может, я это всё придумала, но с момента наших первых встреч я ощущала очень сильные… — Чувства, — добавил он за меня. — Так ты тоже? Ты тоже это ощущаешь? — какое-то воодушевление озарило меня. — И я тоже, золотко. — Это так странно и я ещё не испытывала никогда такого. — Странно не то слово. За всю жизнь я не испытывал ничего подобного, это катастрофически странно, — Локи говорил задумчиво, будто бы размышлял над чем-то. — Катастрофически? Настолько всё плохо? — мне почему-то стало смешно с его слов. — Я бы сказал, что не плохо, а необычно чувствовать что-то. С тобой всё становится иначе, чем всегда, — он усмехается, потирая переносицу. — Не знаю, какое это имеет объяснение, но, может, это судьба? Хоть я не верю, но это похоже на неё. Словно бы она послала мне тебя, чтобы скрасить мою жизнь и начать что-то изменять в ней. — Не веришь в судьбу? Зря, золотко, — он легко поцеловал меня в макушку, — она есть, у каждого есть. — Если ты так говоришь, значит, я тебе верю. Знаешь, вот ты сказал, что со мной всё становится иначе, я же ещё тогда, в парке, — воспоминания заставили меня улыбнуться, на что Локи довольно хмыкнул, — ещё там я поняла, что почему-то могу верить тебе. И я поверила, — я нашла его руку и медленно сплела наши пальцы, — никто не знает о моей фальшивой жизни, о моих истинных увлечениях, о настоящей мне, кроме тебя, — мой голос стал тише и Локи поднял мой подбородок, чтобы наши глаза встретились. — Твоё доверие — это самое ценное, что у меня есть, Лив.       Какой же проникновенный взгляд у него, он точно сейчас заглядывает в мою душу своими золотыми янтарями. Локи подтянул меня ближе к себе и завладел моими губами. Не напористо, но властно, как я трепетно, запоминая при этом мягкость его губ. Этим поцелуем мы подтверждали наши взаимные чувства, объяснения которым найти не мог никто. Эти чувства разжигали пламя между нами. Это не было похоже на влюблённость, здесь было что-то выше и ценнее на порядок, и мы это осознавали. Я отстранились, заглядывая в его жёлтые глаза, которые сейчас мне казались ещё выразительнее, чем прежде. Провела ладонью по его лицу, оглядывая каждый контур и каждую мелочь, пока Локи внимательно смотрел на меня, держа за талию. Он убирал мои волосы за уши и почему-то трогал их. — Золотко, не нужно… — Позволь мне запомнить тебя.       Локи кивнул, позволяя мне любоваться им и запомнить черты его лица. Запомнить его острый нос, на котором россыпью раскинулись веснушки, задевая щёки. Я запоминала чётко выделенные скулы, рыжие брови, его рыжую бороду, которая всегда меня щекотала. Я проводила пальцами по его бледно-алым губам и вспоминала наши многогранные поцелуи. Комок встал в горле от осознания, что я больше не увижу Локи, не буду иметь возможности прильнуть к нему, как сейчас. Глаза опять наполнились влагой и я уткнулась в его шею. Мы молчали, будто бы обдумывая всё, Локи поглаживал меня своей тёплой ладонью, даря своими прикосновениями немножко уюта и покоя. — Локи, я о тебе почти ничего не знаю, — я приподнялась на локтях и положила ладонь на его сердце, — расскажи мне про себя. — Что тебе интересно? У меня в запасе много историй, — он хитро улыбнулся. — Расскажи мне, откуда у тебя тут шрам, — я невесомо провела подушечками пальцев по краю, будто бы сейчас там была свежая рана. — Откуда ты… знаешь? — недоумение вмиг сменила серьёзность на лице. — Почувствовала.       Торшер около кровати отдавал тусклым светом, поэтому на этот раз я смогла разглядеть его. Прямо под сердцем был глубокий и длинный шрам, он был ровным, словно бы его с точностью вырезали ножом. — Как…как это случилось, Локи?       Мой голос почти перешёл в шёпот. Я увидела, как он сжимает покрывало и как ходят желваки на его скулах. Видимо, я затронула тяжёлое воспоминание, глупая. — Нет, не говори, — я накрыла его руку своей, — не нуж… — У меня был брат, золотко, — Локи не дал мне договорить и гневно выдохнул через нос, прикрывая глаза, — я считал его братом, но он оступился с верного пути и стал творить ужасные вещи, — я увидела скрываемую злость на его лице, — а потом мы немного поссорились, — Локи усмехнулся. — Н-немного? — Это, — он кинул взгляд на шрам, будто бы там был обычный синяк, — помогло мне забыть, что я был как-то связан с ним. — Локи, но ведь каждый может оступиться. Возможно, твой брат жалеет о содеянном? — он лишь отрицательно качал головой. — Нет, золотце, он не жалеет об этом и продолжает свои деяния. — Мне так жаль, Локи.       Это было откровение Локи мне, я чувствовала, как и чувствовала то, что эта ссора далась ему нелегко. Это было видно по горькой досаде на его прекрасном лице. Целуя в уголок губ, я обнимаю его крепко-крепко, кладя руку на сердце, чтобы этим хоть чуть-чуть залечить боль от воспоминаний. — Какая же ты светлая, золотко. Не знаю, как я смог встретиться с тобой, — Локи крутил в пальцах локон моих волос, уставившись в одну точку. — Что значит светлая? — Это значит, что ты думаешь о других больше, чем о себе. Ты думаешь об их чувствах, переживаниях, проблемах, ты умеешь сочувствовать, когда как они даже и не думают о тебе. С детства люди тебя ломают, но ты всё равно видишь в них свет и не можешь иначе. В тебе царит справедливость, но ты не сможешь сделать кому-то зло или отомстить, потому что ты слишком невинна для этих пакостей, хотя все, кто заставил тебя проронить хоть слезу, заслуживают наивысшего наказания, — Локи остановился, хмуря брови и стискивая челюсти, — даже я.       Локи проговорил это с отвращением к этим людям и от его слов меня задушила правда. Он читал меня, словно открытую книгу, проникая в самые потайные уголки, и я позволяла это делать, потому что знала, что могу ему верить. Локи был прав во всём, кроме одного. — Ты не заслуживаешь никакого наказания, Локи, — я приложила руку к его щеке, вынуждая посмотреть на меня, — все заслуживают, но не ты. Локи, только не ты. — Лив, я виноват перед тобой, слишком виноват, — он отводил от меня взгляд. — В чём? — Мои поступки, они совсем были не правильными по отношению к тебе, я просто не мог иначе, — внутри него шла точно борьба, но что с чем боролось? — Забудь о том, потому что я уже забыла и простила. Локи, ты — это единственный человек, с которым я чувствую, что живу, понимаешь? — я пыталась вложить в свой голос всю свою искренность, поглаживая его щёку. — Нет, Лив, я слишком тёмный для тебя, эта тьма не может давать никакой жизни, — обречённость слышалась в его усмешке, но я не понимала, почему он так о себе говорит. — Локи, какой же ты тёмный? Этого просто не может быть, я бы не смогла довериться тебе, будь это так, — я взяла его руку в свои. — В том то и дело, золотко, — он огладил ладонью мою щёку, — доверие мне проявляешь лишь ты и это единственная светлая вещь в моей жизни. Золотко, ты — единственная, кто смог озарить своим светом мою тьму.       Мы вперили взгляды друг в друга. Сколько было боли в его глазах от своих же слов, хоть лицо ничего не выражало. Мне становится невыносимо смотреть на него, не зная, как опровергнуть его несправедливые обвинения, направленные на самого же себя, поэтому я ложусь, придвигаясь ближе. Не знаю, что его заставило так думать о себе и почему он так категоричен в своих словах. Сердце сжималось от того, что я играла такую роль в его жизни и от безысходности сложившейся ситуации, ведь если всё так, как он говорит, то я бы всегда была рядом с ним. — Тогда я всегда буду дарить тебе свой свет, Локи. Вот тут, — я приложила ладонь на его сердце, — мой свет будет всегда с тобой, он не позволит тебе повязнуть в тьме.       Локи сильнее сжал меня в своих объятиях, целуя в макушку. Я чувствовала тепло его тела, что так приятно обволакивало всё моё нутро и позволяло ощущать полное спокойствие. Прикрыв глаза и полностью погрузившись в себя, я вспомнила страшные сны. — Локи? — Да, золотко? — То моё состояние… оно было из-за снов. — Снов? — удивлённо переспросил он. — Мне снятся кошмары уже долгое время. В какой-то момент это перешло все грани и я начала чувствовать и видеть их наяву. — Как долго? — Чуть больше месяца.       Локи ничего не говорил, будто бы мои слова погрузили его в свои раздумья. — Со мной не будет этих кошмаров, ты можешь спать спокойно, — ласковый шёпот коснулся моего уха, и я была уверена, что эта ночь обойдётся без кошмаров. — Локи, ты… — мой голос дрогнул, как же мне трудно принять неизбежное, — уходи, когда я буду спать. Не смогу видеть, как ты уходишь. — Хорошо, золотко.       Уютно устроившись, я стала засыпать, но сквозь дрёму я почувствовала, как Локи отворачивает длинный рукав футболки и водит пальцами по плечу. — Что там? — я хотела посмотреть, но Локи уложил меня обратно. — Нет…нет, ничего. Спи, золотко, — последнее, что слышу, прежде чем погрузиться в сон.

***

— Дрянь!       Разнообразные жидкости сначала в кружке, потом в стакане, потом в бокале — всё летит в стену и разбивается под мой грозный вой, оставляя за собой миллион осколков и разноцветные потёки. Ничего мне не помогает заглушить воспоминания. Я всё слышала. Слышала, как Локи проснулся и накрыл меня одеялом. Слышала, как он одевался, слышала, как он выключал торшер. Чувствовала, как он поцеловал меня лоб, а я пыталась не разреветься от его нежного касания. Я слышала, как он уходил, как захлопнулась за ним дверь. Я не спала и боролась с желанием открыть глаза и броситься к нему со словами о том, чтобы он не оставлял меня здесь одну. Я не смогла посмотреть правде в лицо и принять её, предпочитая сделать вид, что сплю. Трусиха. Ты просто жалкая трусиха, Лив! Запах на подушке — вот, что мне осталось. Локи оставил после себя шлейф медового запаха с нотками леса и свежих трав. Ах, да, ещё осталась зияющая дыра во мне.       Меня переполнял гнев на саму себя, на эту жизнь, которая отобрала у меня родного человека. Это просто верх несправедливости! Жизнь забрала у меня столько возможностей и я достойно принимала её удары, но этот пришёлся в спину самым острым ножом, который прокрутили внутри меня, и вдобавок мне дали пинок в самую глубокую, тёмную, всепоглощающую бездну, которая измазала всю меня в своей черноте. Да жизнь прямо-таки отрывалась на мне, на всю катушку причём. Что там повышает эндорфины? Сладкое? В холодильнике стоял торт. Торт медовый. Медовый, мать твою, торт. К чёрту это сладкое.       В своём шкафу я отыскала коньяк. Отличный крепкий коньяк. И что, что завтра на работу. К чёрту работу и завтрашнюю тяжёлую голову, и родителей, и Эспена. Пошли все к чёрту, теперь мне плевать на всех. Шарообразный бокал заполняет красноватая жидкость с коричневым отливом. Чувствую сладкий запах сухофруктов, пока смотрю на плескающееся спиртное, но в следующую секунду в нос ударяет смолянисто-древесный аромат. Слёзы градом начинают течь, пока я опрокидываю свой первый бокал.

***

      Работа, работа и ещё раз работа. Наверное, погрузившись в неё, я смогу хоть на миг не думать о Локи. Мне нужно просто отвлечься и перестать столько думать. Да кому я вообще вру, боже. Голова и правда раскалывалась, но не от выпитого алкоголя, а больше от воспоминаний и отвратительного чувства пустоты. Никакая работа не сможет мне помочь, как бы сильно я этого не желала. Эта пустота разъедала кожу, кровь, клетки, атомы, всю меня. С меня так грубо и жестоко оторвали частицу, отвечающую за веселье, счастье и какое-то подобие радости. Осталась лишь тоска, грусть и разорванное в клочья сердце. Подвешенное состояние буквально давило на меня, погружая в вязкое болото под названием «депрессия».       На моё удивление отец не был зол, когда зашёл ко мне на разговор. Я бы сказала, что у него было отличное настроение. О помолвке не было объявлено и на мои вопросы о том, почему я не была поставлена в известность и почему, собственно, они вообще решили это за меня, он ответил, что это было поспешным решением и пока что это откладывается. Нужно было видеть моё лицо, потому что я вспомнить не могу, когда отец так мило разговаривал со мной и не злился на мои выходки. Если бы я сказала, что завтра улетаю со страны, то он точно был бы не против и даже сам купил бы билеты на самолёт. Странно. Но самое неожиданное и то, что повергло меня в шок, было в том, что Эспен улетел в Швейцарию по семейным обстоятельствам. Что это за чудеса такие? Как по волшебству, с меня вдруг спало две проблемы, которые теперь казались совсем крошечными по сравнению с теми, что беспокоят меня из-за отъезда Локи. Но надолго ли они оставили меня?

***

      Вот уже какой день мой вечер не обходился хотя бы без одного бокала чего-то крепкого. Не обходился он и без поглаживания второй подушки, когда как мою можно было выжимать четырьмя руками. Постель я не меняла, она до сих пор отдавала запахом Локи и я уповала на то, чтобы она подольше сохранила его. Сейчас от тепла осталось лишь слово и каждый вечер постель принимала меня в холодные объятия. Я всегда оставляла вторую половину кровати пустой, в надежде, что во сне я смогу увидеть его здесь, рядом со мной.       Таким же чудом меня перестали беспокоить сны, я больше их не видела вообще. После них осталось множество вопросов, на которые я уже сама хотела найти ответы, но где их искать? Я стала чаще обращать внимание на своё пятно, про которое, казалось бы, ещё в детстве забыла. Меня мучал вопрос о том, почему в последнем сне оно светилось? Что скрывалось за этими ночными кошмарами, предупреждениями, болями в плече и галлюцинациями — наверное останется для меня большой тайной.

***

      Что-то рвалось, точнее уже порвалось. Может, это остатки благоразумия или моя душа? Почему мне кажется, что я потеряла самую драгоценную и важную вещь в мире? Локи говорил, что во мне есть свет, но его последние лучи я растеряла, а на замену пришла тьма и холодное чувство одиночества. Я осталась одна, причём без шанса на выживание. Бездна оказалась ещё глубже, чем я думала. Здесь страшно, жутко и больно. Страшно от осознания своей ничтожности по сравнению с ней. Жутко от теней, что пляшут на моих оголённых нервах. Больно от того, что я понимаю всю бедственность своего положения. Весь мой свет, который так и сочился рядом с Локи, угас и потерял свою ценность, потухая вместе со мной в чёрной пропасти.       Постоянно, проходя мимо кабинета Локи, я задерживалась, чтобы вспомнить его образ. Вспомнить его пристальный взгляд, из-за которого я краснела, вспомнить его невероятные янтарные глаза, которые я заметила в этом кабинете при нашем первом разговоре. Только теперь я не видела усмешки и копны рыжих волос, здесь сидела светловолосая стерва-Джулия со смазливым лицом, так быстро устроившаяся на новом месте.       Каждый уголок напоминал мне о Локи. Вот на противоположной улице мы бежим, сбивая прохожих, а уже в тире дразним и так неровно дышим к друг другу. — Как я на тебя смотрю, Локи? — прошептала я, вспомнив его вчерашние слова. — Ты хочешь знать как? — я утвердительно качнула головой. — С любопытством…с интересом… — с каждым словом Локи опускался ниже к моему лицу, — с азартом…со страстью… — шептал он, всё также держа меня за подбородок, — с же-ла-ни-ем… — проговорил он мне в самые губы.       Я облизнула нижнюю губу, не отводя от него своего взгляда и стараясь не выдавать волнения от сумасшедшей близости между нами. Я поддалась к его губам…       Равнина, на которую он приводил меня, теперь казалась совсем мрачной, а пасмурная погода добавляла этого мрака. Здесь я впервые показала ему настоящую себя, не скрывая своих эмоций. Сейчас же я прихожу сюда, потому что знаю, что ему тоже нравятся просторы природы.       …ни один человек не делал меня настолько счастливой за считанные секунды. — Это просто волшебно… — Тебе и вправду нравится? — с нотками удивления спрашивал Локи. — Да, мне очень нравится, очень! — на глаза выступили слёзы, и я не хотела их сдерживать. Только не здесь и только не с Локи. Я хочу быть настоящей с ним, не надевая свою равнодушную маску…       Даже около подъезда, не говоря уже о квартире, хранились воспоминания. Здесь он меня впервые назвал золотком и здесь мне впервые захотелось так упоённо забыться. Мой путь домой всегда повторял один и тот же маршрут, заставляя прокручивать в голове оставшиеся воспоминания. Память — это единственное, что у меня осталось и что помогает мне не забыть. Что Локи сейчас делает? Забудет ли он меня? А, может, найдёт другую и будет называть её золотком? Как же это хреново осознавать, что у него кто-то может быть. Даже прямо сейчас, боже мой, да как же мне жить с этими страшными мыслями. Конечно, у него может кто-то быть, а с чего бы и нет вообще!       А если он всё-таки выполнит своё обещание и оставит это слово для меня? Нет, для нас, чтобы вместе с ним помнить наши счастливые мгновения, которые прошли так быстро. Слишком быстро. Я не заметила, как искусала кулаки в кровь, сидя на полу в подъезде и поджимая ноги, чтобы подавить свои громкие рыдания.

***

      Тянулись дни, но я перестала их различать, потому что они ничем не отличались друг от друга. Разбитая голова, работа, надоедливые люди, привычный маршрут домой, горячие слёзы, бокалы вина и воспоминания. Наконец-то я смогла открыть зеркала, но я вообще не узнавала себя. Осунувшаяся кожа, синяки под красными глазами, сухие волосы и, кажется, я даже сбросила пару килограмм. Одежда лишь подчёркивала моё болезненное состояние, потому что кроме джинс и огромных свитеров другого я не носила.       Сегодня я вспомнила о документах, которые папа просил подготовить ещё в дни ареста Мунка. Я постоянно откладывала их тщательную подготовку и из-за этого совсем забыла вложить туда финансовую отчётность по каждой сделке с этим преступником. На столе подготовленной папки с документами не было, но я очень надеюсь, что Джулия, которая до отъезда Локи была моей ассистенткой, не отнесла её в кабинет отца. — Джулия, — я приоткрыла дверь и остановилась, потому что разом пропали все слова, — папка, которую я готовила отцу, где она? — Так я её ещё вчера отнесла в кабинет мистера Лофтера, — она выпрямилась и приняла важное лицо. — Ладно, спасибо. — Мне не нужно было…? — Работай, Джулия.       Я послала ей затыкающий взгляд и направилась к администрации на первый этаж. Могла бы спросить, прежде чем относить что-то с моего стола! В любой кабинет отца трудно попасть, но я думаю, мне сделают маленькую поблажку. Хмыкнув себе под нос, я подошла к стойке. — Здравствуйте, — быстро отыскала бейджик улыбчивой девушки, — Сигрид. — Добрый день, мисс Лофтер. Чем я могу помочь? — Мне нужны ключи от кабинета отца, — я мило улыбнулась ей. — Извините, но это запрещено.       Вот же чёрт. — Сигрид, — я перешла на заговорщический шёпот, наклоняясь через стойку ближе к девушке, — это буквально на десять минут, я забыла положить важный документ, — я помахала документом в руке. — Я не могу, мисс Лофтер. Мистер Лофтер строго настрого запретил кому-либо давать ключи, простите, — она послала мне извиняющийся взгляд. — Ведь я не «кто-либо», я его дочь, — молодец, Лив, пользуйся своим положением. — Мне отрадно, что у нас такие добросовестные сотрудники, но что я могу сделать противозаконного в кабинете отца? — со своими словами я выгнула бровь. — Мисс Лофтер… — да, я слышу это сомнение. — Десять минут и ключи у вас.       С звонким лязганьем ключи оказались в моих руках, а я, послав кучу благодарностей доброй девушке, направилась в кабинет. Мало того, что я отложила сдачу, так ещё и не вложила важные бумажки в ту папку. Чтобы не выслушивать очередные нотации, я уж лучше так исправлю своё упущение. После нашего странного разговора отец не приходил в компанию, поэтому никто не сможет меня здесь застать. Закрыв на ключ дверь, я направилась к столу, на котором лежало как минимум тысяча разных документов. Пошарив в различных ящиках стола, я нашла свою папку в кипе других.       Всё, можно сказать, что я тут и не была. Стоп, а это что? Прямо под новыми папками выделялась ветхая чёрная папка. Ну что там может быть, наверняка договора или прочая документация отца, а, может, даже дедушки. Я закрыла ящик и хотела уйти, но остановилась на полпути. А что будет, если я гляну?       Но нельзя рыться в чужих вещах…       Но мне же интересно!       Моё любопытство меня побеждает. Неловкими и торопливыми движениями я вынимаю эту папку-уголок, которая пропахла стариной. Ничего примечательного, а это что? На обратной стороне папки на скотч была закреплена маленькая рванная и пожелтевшая бумажка, а на ней какие-то чёрные выгравированные символы. Нет, это буквы, вот только очень старые. Я пытаюсь понять хотя бы слово, но всё само сходится в единый пазл.

Лив       Восьмой день солнечного месяца

      Что за солнечный месяц? Восьмое — это число моего рождения. Июль, что-ли? Что это такое и зачем здесь моё имя? В этой папке что-то связанное со мной? Я сняла эту бумажку и принялась вытаскивать из папки новую бумагу. Моментально мои руки начинают дрожать от страшного текста в документе.       Нет…       Отшвыриваю этот документ и отхожу к окну, в неверии качая головой и прикрывая рот рукой. В глазах темнеет и мир плывёт, теряя свои очертания. Растоптанное сердце вдруг подаёт признаки жизни и начинает пускать кровь по всему телу, которая закладывает мне уши.       Этого не может быть. Это ошибка!       Глаза наполнялись влагой, пока я, хватаясь за голову, с ужасом смотрела на ту проклятую бумагу, которую мне хотелось сжечь, выбросить и забыть о том, что я только что увидела.       Это недоразумение, самое огромное недоразумение в моей жизни.       Вот сейчас я возьму и ничего не увижу из того, что видела пару минут назад. Мне показалось, мне просто показалось, потому что это просто невозможно!       Нет же, нет! Это копия, это самая ужасная ошибка, это лишь копия! Здесь не должно быть моего имени вообще! Захватив с собой эту папку, дверь громко захлопывается за мной.       Неверие в виде горячих слёз застилает глаза, пока я со всей силы давлю на газ, пытаясь скорее подъехать к дому. Я чуть ли не врезаюсь в передний автомобиль и обгоняю каждого, кто так медленно едет на этих чёртовых машинах. Сигналю со всей дури и проезжаю раньше, чем красный цвет успевает переключиться. — Мама? — сделав глубокий вдох и выдох, я продолжаю, — ты дома? — Лив, привет. Нет, я в фонде, у нас намечается важное мероприятие. Ты что-то хотела, дочка? — тёплый голос доходит до моих ушей и мне становится так неприятно его слышать сейчас. — Когда ты будешь дома? — сталь и холод в своём голосе поражает саму меня. — Поздно вечером, а что ты…       Отключаюсь, не успев дослушать, и в ту же секунду срываюсь и забегаю в дом. Кабинет отца — место, которое закрыто семью замками от каждого. Особенно от меня.       Пыльные бумажки и разноцветные ручки с множеством дорогих канцелярских вещей лежат на столе, поражая меня своим видом. Стол казался таким большим и мои ножки едва доставали до пола, пока я ими болтала, сидя в дорогом кожаном кресле. Восторг и восхищение таким богато обставленным кабинетом зашкаливали, поэтому я приняла вид самой деловитой взрослой девушки и делала имитацию какого-нибудь важного приёма. Беря в руки бумажки и складывая их в ровные стопки, я брала печати, ставя на каждой свой знак. — Эх, ещё бы кофе и вафельки, которые папа ест по утрам. Тогда я точно буду похожа на него, — вскинув гордо голову, говорила я.       В ход пошли ящички и мелкие шкафчики, в которых хранилось множество заумных документов. Но один из ящиков оказался закрытым и как бы я не хотела его открыть, он не поддавался моей невеликой силе. Я не нашла ничего лучше, как ручкой выковырять замок. Уж слишком любопытно мне, что же там такого интересного хранится. — Лив, ты…ты что здесь делаешь?! — грозный крик раздался на пороге двери. — Я…я ничего, лишь смотрю, — поднимаясь с пола и опуская глаза, говорила я. — Ты открывала этот ящик? — папа стремительно подошёл ко мне. — Нет, он оказался закрытым, — он начал проверять замок, — а что там, папа? — Там очень важные документы, а ты, юная леди, вошла без спроса в кабинет. Кто так поступает, Лив? У тебя разве нет своей комнаты? — Есть, папа. Прости меня, я больше так не буду, — поджимая свои губки и заламывая маленькие ручки, я всхлипывала от своей вины. — Впредь не заходи сюда. Это запрещается.       Запрещается, говоришь, вот сейчас и посмотрим, что за тайны ты хранишь в своём кабинете, папа. При помощи скрепки замок легко поддаётся и я вхожу. Теперь этот кабинет не кажется мне чем-то восхитительным, скорее ужасно-пафосным, где абсолютно ничего не поменялось за столько лет. Я сидела перед этим ящиком и мне не хватало смелости его открыть, от какого-то ящика зависела вся моя дальнейшая жизнь. Слёзы не прекращались, щипая своей солью губы, и я нервными движениями пыталась их вытереть рукавом свитера.       Прекрати быть размазнёй.       Почему-то сейчас я вспоминаю слова своей копии из сна. Достаю невидимку и разгинаю её. Мне нужно чуть-чуть покрутить вправо, да, вот так. А сейчас надавить, прокрутить вокруг и вуаля. Ящик открывается, предоставляя мне обзор на одну единственную красную папку. Может, это вообще не то, что я ожидаю увидеть.       Тяжело сглатываю, собираюсь с последними силами и принимаюсь открывать её дрожащими руками. Пальцы не слушаются, пока я достаю с файла документ. Такой же документ, но только в цвете. Кладу перед собой уже настоящий документ и его серую копию. Они идентичны, точь-в-точь соответствуют друг другу.       Нет. Но этого не может быть.       Как это может быть правдой, нет! Не может быть такого, про-сто не мо-жет быть! Я с криком отбрасываю эти документы в сторону, когда грудь начинают разрывать безудержные рыдания. Носом утыкаюсь в поджатые ноги в попытке успокоить себя, потому что это никакая не ошибка. Всё кончено и я утопаю в этой жестокой правде, которая обманом покрывала всю мою жизнь. Мне больно, мне невыносимо больно. Мне кажется, что сейчас я просто разорвусь от этих колющих ножей, которые безостановочно втыкают в меня. На мне не остаётся живого места. Меня вмиг сломали, растоптали и выкинули, переехав сверху катком.       Как же так, как я могла не замечать этого, какая я идиотка. Я полная идиотка. Всю жизнь меня толкали и наталкивали на эту правду, делали такие ясные намёки, но я пыталась придумать всяческие оправдания их отношению ко мне, потому что мой мозг и мысли такой не допускал, да я бы никогда и предположить такого не смела. Но всё было очевидно! Все было очевидней некуда! Мне опять хочется исчезнуть из этого мира, чтобы перестать постоянно разочаровываться и не ощущать эти бесконечные страдания. На мои слова у меня начинает жечь плечо, но я не обращаю никакого внимания на огненную боль, опустошённо пялясь на два одинаковых и помятых документа, когда в голове набатом стоят слова:

Свидетельство об удочерении

Лив Лофтер

***

      Теперь я могу смело говорить, что я одна без каких-либо преувеличений, как раньше. Всю жизнь я была одна, покрытая толстой коркой обмана, которая въелась в меня и не хотела отпускать до самого конца. Эффект бабочки, не иначе. Если бы я только не наткнулась на эту маленькую жёлтенькую бумажку, которую я вертела сейчас в руках, то так бы и продолжала жить в обмане. Подумать только, как всё изменила какая-то бумажка.       Вчерашняя истерика позволила выплеснуть эмоции на уже разбитых и поломанных вещах. Я всю ночь просматривала детский альбом, где были запечатлены самые важные события моей семьи. На каждое фото находился свой вопль и крик, а когда я увидела фото мамы с роддома, где она в руках держала Эдварда, то и альбом полетел в стенку, и фотографии разбросались по всему полу. И она мне не мама, чёрт возьми. И семьи у меня тоже нет и не было никогда!       Потом, пока я истерично смеялась и пялилась в потолок, пришло осознание того, что это реальность. Свобода. Да, следом я ощутила чувство свободы от этих тяжёлых кандалов, а именно от чужой богатой семьи. Теперь не нужно работать в компании, не нужно переживать из-за репутации, не нужно натянуто улыбаться и носить фальшивые маски, ведь я — не Лофтер. Да я свободна, чёрт подери! Но я совсем не приспособлена к другой жизни, и это пугало. Заснула я лишь под утро, думая о том, как было бы хорошо, если бы Локи был здесь. С ним точно было бы намного легче пережить эту правду. Но также в этом была заслуга алкоголя, который ещё не выветрился с меня, оставляя в организме подобие расслабленности.       Что я должна чувствовать сейчас? Я не знала, потому что та зияющая дыра проела все органы, которые отвечают за какое-либо восприятие вещей. Все эмоции пропали, все чувства испарились, потому что они достигли своего порога и перестали проявляться вообще. Полное опустошение и подавленное состояние. Да это просто какая-то грёбанная шутка, где жизнь, откровенно говоря, смеётся надо мной и посылает ещё больше весёлых испытаний, показывая мне средний палец. Теперь передо мной стоял самый главный вопрос.       Где мои настоящие родители?       Помимо этого, всё становится на свои места. Все упрекания и запреты на своё мнение в течение всей моей жизни были из-за того, что они думали, что я должна быть благодарна за то, что они удочерили меня. Эти люди считали, что я должна плясать под их дудку. Конечно, им было невыгодно, чтобы я имела своё мнение, ведь всё с самого детства было уже распланировано и они заранее знали о моём будущем. Но зачем тогда они меня удочеряли, если в их мотивах не было задачи подарить мне заботу и любовь? Разное отношение ко мне и Эдварду сразу становится понятным, Эдвард ведь родной, а я… А я никто. А Эспен, это же тот человек, который, по словам моего псевдоотца, должен стать мне мужем и он зависим от его покровительства. Вот этот секрет, который их так сплотил, боже, это же так просто и очевидно. Во главе компании изначально я не должна была стоять. Кто бы поставил на своё место неродного человека, который не горит желанием заниматься этим делом? Поэтому Эспен и не отставал от меня, а отцу, после нашей женитьбы, было бы проще управлять и манипулировать им, так как Эспену застелила глаза будущая власть. Нас нужно было скорее поженить, чтобы их план сработал и я просто осталась без выбора, ведь его и так у меня никогда не было. Они все так умело водили меня за нос, пока я велась и не знала правды. — Лив, может быть ты повернёшься и поздороваешься с нами? — строгий голос вынуждает меня развернуться. — Папочка, Эдвард, — я натянуто приветливо улыбнулась, — вы так неожиданно пришли.       Они недоумённо переглянулись, пока я приняла расслабленное положение в кресле, беспечно глядя на них. — Папочка? — Эдвард усмехнулся, подавляя смешок, и уселся на диван. — Я зашёл сказать, что Эспен скоро возвращается, поэтому скоро станет известно о вашей помолвке, — весь прошлый настрой куда-то делся и я опять узнавала прежнего отца, — а Эдвард мимо проходил и забежал в компанию. — Замечательно, папа, — мои руки сжимались в кулаки и я нервно качала ногой, — а моё мнение ты спросить не хочешь? — Что за надменный тон, Лив? Мнение о чём? — Например о том, согласна ли я выходить замуж. — Что ты хочешь выяснять здесь? Эспен замечательный молодой человек, а любовь — это дело наживное, — тон, не требующий возражений, проходится по моим накаленным нервам. — Любовь, — я едко усмехнулась, — нужно было найти получше кандидата, папа. Он же отгребёт всю компанию, если Эдвард не вмешается. — Лив, — Эдвард перевёл хмурый взгляд на меня, — ты о чём говоришь? — Вот именно, о чём? — мрачный взгляд отца обеспокоенно забегал по кабинету. — Ты не хочешь мне рассказать правду, отец? — я склонила голову набок, наблюдая за тем, как он начал расправлять галстук. — Какую правду? — Эдвард заинтересованно уставился на меня. — Правду о чём, дочь? — Нет, это ты мне скажи, — я встала с кресла и подошла к окну. — Я не понимаю тебя, — растерянность подорвала его строгий голос. — Не понимаешь, — предел моему терпению, — вот и я вас не понимаю. Ты не хочешь меня спросить, папа, как мне жилось всё это время без права на своё мнение и любой выбор? — Лив, давай не при Эдварде, — холодный взгляд и не единая мышца не дрогнула на его лице. — А что? Пусть он слышит, пусть все слышат, — я повысила свой голос. — Ты знаешь, каково это не иметь любящую семью, ты знаешь, каково это жить в обмане всю жизнь? Да мне это всё костью в горле стоит, папа, — я перекрыла пальцами поперёк горло, — а вы даже не удосуживались хоть раз спросить всё ли у меня хорошо. Вам всегда было плевать на меня, потому что я была лишней в этой семье. — Сестрёнка, ты чего? — Эдвард подошёл ко мне, беря меня за руку. — Довольно, папа. При тебе говорю, что больше я никогда не послушаю вас с мамой, никогда вы больше ничего не решите за меня и никакой помолвки не будет, — гневно прокричала я. — Лив, прекрати устраивать спектакли, — папа повысил тон, поднимая указательный палец.       Я повернулась к Эдварду, ласково проходя рукой по щеке, а потом обняла его. — Прости, что ты всё это услышал, прости меня, — шептала я, целуя его в щёку и сквозь слёзы улыбаясь ему. — Ничего, Лив, — Эдвард рассеяно кивал и я увидела на его лице понимание. — Это вы устроили из моей жизни долбанный спектакль.       Развернувшись к отцу, крикнула я, хватая сумку и вытаскивая помятые свидетельства, которые с ударом моей ладони легли на стол. Недоумение выразилось на его лице. — Я знаю правду, папочка.       Послав ему самый грозный взгляд, я выбежала из кабинета, где толпилось чуть ли не пол офиса, заставших наш разговор на повышенных тонах. Даже не признался, даже не попытался этого сделать, продолжая настаивать на своём. — Да пошли они все к чёрту!       С глухим ударом в стену я разбиваю костяшки в кровь, которая замарала мой свитер. От этого удара почему-то штукатурка летит вниз, а на стене остаётся незначительная вмятина с моей кровью. Больно, мне так больно здесь находиться. Куда бы убежать отсюда? Закидываю в автомобиль сумку и хочу сесть, но слышу, как меня зовут.

…Лив…

      Что? Опять шёпот с парка? Я думала, что это прошло! Столько дней я не видела этих страшных снов, неужели мне опять кажется? Моего былого страха нет, а смелости у меня сейчас хоть отбавляй и если уж сходить с ума, то до конца. Захлопнув дверь машины, я направляюсь на зов, который исходит с глубины парка, с моего тайного места. Ну и где эти потусторонние силы? Я оглядываюсь и озираюсь по сторонам, но ничего нет кроме лавочки, деревьев, реки и поднявшегося ветра.

…Лив…сюда…

      Куда сюда? Иду ещё дальше по тропинке и замечаю слабое белое сияние в глубине леса. Высокая трава доходит до пояса, а раскидистые ветви деревьев загораживают обзор, пока я продвигаюсь к источнику света, который с каждым шагом становится ярче. Прикрываю глаза рукой от такого сильного свечения, которое прямо-таки слепит меня.       Свечение спадает и, открыв глаза, передо мной предстаёт поляна, которая была ограждена высокими деревьями и скрыта от людских глаз. В её центре стоит высокий неровный камень с какими-то углублённо-выгравированными символами. Камень ограждён будто бы начерченным кругом, который и отдавал это белое сияние. Хочу подойти ближе и захожу в круг, но камень становится расплывчатым, я не могу его развидеть. Вдруг круг опять вспыхивает, а за ним начинает появляться густой туман.       Что происходит?       Словно загнанная мышка, я оглядываюсь по сторонам, но дальше круга не могу ничего увидеть, настолько плотны клубы. Символы на камне вспыхивают синим светом, таким же как во сне. Моё плечо начинает покалывать и я откатываю рукав. Застываю и изумлённо открываю рот, потому что пятно светится, точно так же как и символы на камне.

…сюда…

      Со всех сторон с лёгким гудением исходит загробный шёпот. Тяну руку к камню, словно заворожённая, и прислоняюсь ладонью к холодной поверхности. Какая-то сила поражает меня от кончиков волос и до самых пят. Во мне открывается будто второе дыхание от увиденного и того, что я чувствую сейчас. Всё озаряется неистовым синим свечением, отдавая ударной волной по всему лесу, и я отворачиваю голову, прикрывая глаза.       Новое, неизведанное и такое волшебное чувство умиротворения заполняет всю меня. Кажется, что это совсем не сон, а начало самого настоящего конца.

Конец первой части