Шакал

Темнота в первые секунды. Затем появились первые очертания. Слабый свет откуда-то сбоку и гробовая тишина, что редкость для нашего района. Матрас слегка наклонялся от тела рядом. Я привык к этому ощущению и коснулся теплого тела под одеялом. Вот только, я еще не понял, что я не у себя дома. Голова слегка кружилась от выпитого недавно, но все успело выветриться, я быстро начал приходить в себя и соображал хорошо. Слишком хорошо. Я распахнул глаза шире и протер их. Все еще было темно, за зашторенным окном тоже. Ночь? Сколько же я проспал?! Нигде не было часов с горящим циферблатом, как у меня дома и я еще больше дезориентировался в пространстве. Я быстро приподнялся и посмотрел на себя. Уснул прямо в одежде на одеяле (от чего мне было жарко), но вторая половина одеяла приподнята. Я проследил за ним вправо и увидел парня, лежащего совсем рядом! Благо, он был ко мне спиной, снова. Тело его медленно поднималось и опускалось. Казалось, он спит. Трудно было не заметить, что серой футболки на нем не оказалось, я видел его голые плечи. Надеюсь, он не приверженец спать полностью голым… Не хотелось будить Саву, хотя я быстро приходил в себя и мне становилось не по себе. Но затем Сава взял и почесался так, как спящий бы не смог!.. — Ты почему залез ко мне?.. — ткнул я его в спину. Притворяться парень не стал и сразу повернулся ко мне, тяжело и шумно вздыхая. Он откинул одеяло еще ниже и я сразу посмотрел ему на открытую грудь. Давно я не видел его без одежды и не в своих фантазиях. С тех самых пор… — Ох… я пытался уснуть, — зевнул Сава. Выглядел он правдоподобно сонно. Работа и бухло и на шакалов влияет. — В своей кровати между прочим. И не поспоришь… — Тогда мне… уйти куда-то? — я говорил первое, что приходило на ум. — Нет, зачем? Ты мне не мешаешь, — он лениво потер край глаза. Я прекрасно знал, что мест поспать тут больше нет, но все равно… Что-то сопротивлялось во мне, когда мы лежали в одной кровати рядом, как близкие люди. Только одному человеку я мог позволить делать это. И сегодня его нет рядом со мной. — Прости, это твоя кровать… Я вообще… Я не должен был тут засыпать, блин. — А где же тебе еще было засыпать? Ты и тут неплохо устроился, — он пытался меня подбодрить, но видимо, в полутьме еще не заметил, что глаза у меня на мокром месте. — У себя… дома… По тому, как я это сказал Сава быстро все понял и лицо его стало посерьезнее. А ведь мне только стало лучше… Да блять! Хватит… Пора что-то делать с этой хуйней! Я хочу избавиться от этого… Хотя бы сейчас, хотя бы ради него. Ради Шакала. Пока я пытался остановить мелкую дрожь в руках он прикоснулся ко мне, положил руку на плечо и посмотрел на меня своими большими глазами. В них, как и, тогда впервые в моей памяти, отражались огоньки света, но не было в них ничего дьявольского. Я смотрел на него в ответ. Не знаю, насколько у меня был жалкий и измученный вид, но я не проронил больше ни слезинки в этот вечер. … Почти. И по другим причинам. — … Нет, вру. Я не хочу быть там. И ты, наверное, уже и так знаешь, почему, да?.. Рыжий вздохнул, как будто ему задали задачку для первоклассников, когда сам он магистр математики нахрен, или как там… — Ты плачешь сегодня из-за парня. Из-за своего дружка? — Как ты-ы… понял? — мой голос дрожал, хотя я совсем не плакал, вот совсем нет и не собирался. — Я так подумал, — пожал он плечами и глянул в потолок. — Если буду искать причину, то найду её в нем. Рука его продолжала покоиться на моем плече. Это было так… безопасно. Когда она пошевелилась, мне с ужасом подумалось, что он собрался её убрать, но Сава лишь стал медленно поглаживать меня и я успокоился, но ненадолго. — Почему… И вот с этого «почему» все и началось. Я не хотел говорить его, я даже не думал. Просто сказал одно и за ним, как из рога изобилия, полился водопад. Кто-то взял и с разбега жестко прорубил мою плотину, которую я, как трудолюбивый бобер, выстраивал долгие и долгие года! — … Почему она может обнять его, сказать «я тебя люблю», вот так, прилюдно! — я смотрел куда-то мимо Савелия, на аквариумных рыбок, на его рабочий стол, но только не в глаза. — Она даже не знает его, а я… я же… Я же все ему… И я не могу ничего из этого. Ничегошеньки. А я же… я тоже хочу любить. Я прикрыл глаза и задрожал от накатившего волнения. Сжал руками одеяло. Но это не помогло, голос дрожал, срывался, выдавал во мне мой бешеный, дикий страх перед собственной жизнью: — По-настоящему любить, а не только мысленно. А я даже не знаю, как это… Хочу обнимать, хочу целовать, хочу касаться когда захочу. Говорить все и быть собой. Но это невозможно! Быть мной — стыдно. Я стесняюсь и… Я боюсь. Савелий молча выслушивал мою тираду, не переставая давать мне уверенность, через мягкие поглаживания моего трясущегося плеча. Только раз он остановился, но я точно не понял, что из выпаленного мной на эмоциях его задело. Молчал он и еще какое-то время, показавшееся мне вечностью. А затем, дождавшись, когда я четко буду смотреть только на него, неспешно начал: — Ты говоришь о самых обычных человеческих желаниях. В них нет ничего стыдного, это нормально, что ты хочешь этого… с тем, кто тебя привлекает, — его полушепот обволакивал меня, как шелк. Шелк с хрипотцой. — Так делают все люди. Плевать, что ты хочешь парней, это не важно. Зачем ты себя то винишь? Ты не сделал ничего ужасного, но говоришь о себе так, будто кого-то убил и раскаиваешься. Только вот, перед кем. — Ты понимаешь, почему это так… Потому что иначе нельзя, — я стал отводить глаза. Ненавижу приходить к этому выводу снова и снова. Ненавижу. Тут его рука остановилась снова и как сожмет моё плечо, заставляя вернуться к его жестким, но таким заботливым глазам. Я был зачарован ими, полностью. — Да, можно, блять. Можно, — и снова этот диссонанс. Когда Шакал матерится я не могу не слушать его внимательнее. — Я не идиот и не живу в розовых очках. Мне тоже давали много раз понять, что лучше бы я «завязал с этой ерундой». Но я хочу жить, а не страдать, понимаешь… Даже если у моей жизни будет особая цена. Я заплачу её. И я хочу увидеть тебя настоящего. Без боли и слез, — рука все же соскользнула с плеча. На моё лицо. Он провел пальцами по моей щеке, повторяя её изгиб. — Просто… знай, что меня ты можешь не бояться в своем «большом и страшном мире». Я никогда не буду осуждать тебя. Дурак. Последнее он сказал так серьезно, что я едва заметно улыбнулся.