Шакал

— Сейчас, секунду, я закурю. Он остановил меня жестом. Щелчок зажигалки ласкает слух. Мимолетный звук стал уже родным, хотя времени прошло то… — Нервничаешь? — С тобой — всегда. — Все еще?.. А по тебе и не скажешь. — А я и не говорю, — Сава улыбнулся, как умеет улыбаться только он, мастерски держа при этом сигарету в губах. — Просто курю. Первая остановка после неплохой кафешки в обед пришлась на длинную людную набережную, где я еще никогда не бывал. Несмотря на бесконечный человеческий поток в выходной день, здесь было просторно, красиво и… дышалось как-то свободно, что ли, не знаю… Не люблю я людные места, но вдруг полюбил? Все дело в хорошей погоде? Солнечный майский денек. Приятный ветерок. Лучи прогрели асфальт к полудню так, что хоть снимай худи. Неизменно черную. О чем я сейчас очень жалел. У Савы вчерашняя рубашка, тоже черная, сегодня мы прямо как парочка из семейки Аддамс. Только я то снял свою теплую шкурку, под которой уже прилипала к спине взмокшая футболка, а у Савы под рубашкой ничего… Невольно возвращаюсь к этой мысли. Эх, только с утра же… Но еще рано домой. Да и красиво тут… есть на что посмотреть. Мой взгляд в тысячный раз за этот час обращается к нему. К огню рыжих волос на фоне безоблачного синего неба. А может, все дело в приятной компании? Саве было нетрудно удивить меня, он мог ткнуть с закрытыми глазами в любое место на GPS в машине и я бы сидел с открытым ртом, высунувшись в окно. За почти год только летом и удалось с Димой куда-то выбраться надолго. Мы потом обещали себе, конечно, что если даже не поступим, то посмотрим все-все в столице нашей родной, не жалея средств. Зря что ли дорвались? Но вышло, как вышло… Жизнь вообще оказалась сложной и непредсказуемой штукой. И вот я здесь. Гуляю с другим парнем. А сердце все так же барабанит не утихая, как и с другим. Может, я и правда обычная шлюшка, как и моя мать? Не знаю… Никогда еще я не разрывался так, между двумя. Всегда был один человек. Все было проще. А теперь… Ах. Савелий зажмурился, когда ветер плеснул ему в лицо его же собственным едким дымом. Сморщил нос, стянулись веснушки на лице, как мелкие брызги краски, и тут же разгладились в мнимом спокойствии своего хозяина, откинувшего кисть с папиросой, будто роковая женщина в нуарном фильме устала «от этого дерьма и чертового города». Парень присел на низкий парапет у реки, затянулся и глянул вдаль.Меня тут же озарило, вместе с солнцем, коснувшимся его лица и я судорожно потянулся за телефоном! — Подожди! Не, не смотри на меня! Отвернись в сторону, будто меня нет. Будто тебе вообще насрать на весь мир… Да! Вот так и сиди! Сквозь призму камеры среднебюджетного телефона, как обычно, все было не так ярко и красочно, как в жизни, но я отчаянно хотел захватить тот же кадр, запечатлевшийся мысленной камерой в моей голове и присел на корточки. Сава быстро понял, что он у нас теперь модель и вжился в очередную роль со скоростью присущей актерам. Быть в центре внимания ему не привыкать, это уж точно, а что может быть приятнее для эгоцентричных маньяков чем прицел камеры? — Хорошо получается? — откинув голову назад, спросил он и выдохнул из себя целое облако дыма. Класс. Хочу поймать каждый его вздох. — А-ага-а… — А я специально перестал стараться… — Ты про «насрать на весь мир»? А выглядит убедительно. У тебя всегда так. Получается. Все… само… собой… — щелк, щелк, щелк. — Ты действительно так думаешь?.. Сквозь тающую дымку на меня уставилась пара глаз, цветом в точности, как жгуче ясное небо над нами. Теперь он смотрел прямо в камеру телефона. Или на неуклюжего фотографа позади. Дым уносит ветром, открывая мне его лицо. Оно светиться в греющих лучах солнца, как во сне, только лучше. Без уродливых теней. Я вижу его и Сава тоже нравится мне здесь. И сейчас. — О! Все! — я резко поднялся и жадно пробрался в галерею фото. — Иди смотреть, какой ты у меня получился. Спиной я ощутил, как Сава пристроился сзади и заглянул мне через плечо. Я был настолько поглощен оценкой своей работы фотографа-любителя-начинающего-новичка, что пока меня не волновало, как близко он стоит, прижавшись, и как это выглядит со стороны для многочисленных прохожих. — Неплохо. А я хорош, да? — нырнув под моей рукой Сава дотянулся до экрана и длинным пальцем листнул назад. — Вот на этой особенно. — О, да, еще как, — усмехнулся я, подыгрывая его бахвальству. — Мне вот фотогеничности при рождении как-то мимо насыпали. Все в комплексы перепало. — Красота она в глазах смотрящего. Слышал такое? — Гм. Что-то слыхал… — Здесь красиво получилось, — указал он на одно из последних фото, где завораживающе смотрит в камеру, как в человеческую душу. — Дым рассекает свет на лучи. И вода блестит… Ощущая все это время его взгляд на себе, я повернул голову к нему и перебил, глядя в глубокие… глаза: — И глаза… — мягко перехватив его руку, я остановился на том фото, что нравилось мне с каждой секундой все больше. Поняв, что молчу все это время, сравнивая фото с оригиналом и застрял на последнем — засмущался, отвернулся и затараторил скорее. — Ну. На других они прикрыты, а тут… Ничего так. Хотя бы видно. — Марк. Вдруг он обошел меня со спины и встал напротив. — М? Чего? — я запрокинул голову, все еще не соображая, откуда взялась такая перемена. — Хочешь, покажу один фокус? — дьявольская улыбка. Она не предвещала ничего хорошего, ну нихуя же. Но сегодня мой инстинкт самосохранения завалился куда-то под кухонный стол. — Чё? Что за фокусы… Фокус с оторванным пальцем? — Нет. Кое-что получше, — уголки губ растянулись шире. — Тебе понравится. По крайней мере… Ты будешь удивлен. — Ну… давай? Прям здесь что ли? Посмотрел налево, посмотрел направо. Столкнулся с похуистическими взглядами минимум трех пролетающих мимо прохожих и любопытными глазами одного ребенка с мороженкой, что стоит с мамой за ручку неподалеку. Как долго этот пацан пялиться на нас?.. — Угу. Только здесь и сработает. Подойди поближе, — Савелий потянул меня за локоть и я не особенно сопротивлялся, хотя начинал смущаться. — Не бойся. Не укушу. — Люблю, когда ты кусаешься, — от того, что я выдал, тут же бросило в краску. Ну что я несу?.. А вдруг, кто-то услышит?! Нужно быть потише… — Не в этот раз… Глаза его уже тогда спустились ниже и свелись на моих растерянно приоткрытых губах. Я заметил это слишком поздно. Как и руку на талии. Как и руку на щеке, ненавязчиво увлекающую в… Поцеловал. В губы. Шакал. Вот так запросто! Здесь же! Здесь!!! Прилюдно! … Он совсем ебанулся что ли?! От нахлынувшего ужаса я моментально зажмурился и мир вокруг, полный людей, кишащий посторонними глазами и их ебаным мнением по поводу двух сосущихся парней — накрыло мраком. Солнечный день сменился кромешной тьмой. Гомон оживленной набережной — оглушающим звоном. Хуево, хуево, хуево… Мне так хуево, пиздец хуево! Я ничего не могу! Меня парализовало, конечности не слушаются, ноги подкашиваются. Я вцепился руками во что-то со всей дури, но я не чувствую боли в костяшках… Я ничего не чувствую, кроме страха. Ничего не слышу, кроме стука крови в ушах. Почему это происходит?! Мой кошмар наяву! Что, блять, этот пидор рыжий себе позволяет??? Ебучий нарцисс… Ебучий эгоист!!! Почему он решает за меня?! Привык делать все, что ему вздумается, насрать на других. Никто не должен знать. Никто, никогда… Я передумал! Никаких признаний! Ни за что. Нет, нет и нет! Теперь ощущение, что знает весь мир! А значит и… «Данковский — гей. Вы чё, не знали? Пха-ха!» «Да все в курсе, что тебя охранник с трудовиком ебали по кругу.» «Кому ты нахуй сдался?.. Не буду я тебя трогать. Тебя даже пиздить мерзко… Потом мыться придеться с хлоркой!» «Махов сюда не придет. Чё будешь делать? Плакать и звать его, как маленькая сучка?..» Страшно, что хочется провалиться под землю, прямо в ад. Страшно, что хочется умереть. Но в какой-то момент землетрясение внутри останавливается. Набережная продолжает кружиться и только один Шакал в её центре остается единственным надежным столбом, за который я все это время и держался, как за хрупкую спасительную веточку. Но он отпрянул и я вижу его лицо напротив, все еще светлое, счастливое. Я его ненавижу. Он игриво улыбается, но всего за мгновение легкость сходит на нет, а еще за одно — превращается трепетное беспокойство. Я начинаю плохо видеть. Все расплывается. Сава наклонят голову ближе, касаясь лбом моего, и ласково стирает слезу с моей щеки, хоть влажная дорожка уже проложена. Он загораживает меня от остального мира стеной своего роста и гладит по щеке, неустанно продолжая смахивать слезы, хоть это и бесполезно, крепко держит за руку. Она беспощадно дрожит. — Марк, марк… Тише. Что случилось? — Ты, ты!.. — прошипел я, как бешеная псина, отворачиваясь, пытаясь вырваться, оттолкнуть его от себя. — Ты охуел?! Ты что творишь, блять! Ты, блять… Да я, блять, тебя, суку… У меня получилось отпрянуть от него, но он все равно держит за руку, хоть я и бью его по плечу. Мне плохо до тошноты, я ничего не понимаю, не вижу. Хочу сбежать. — Марк, посмотри на меня! Пожалуйста, — тихо отвечал он, тоже стараясь не переходить на громкие тона. Его голос, в отличии от моего, ничуть не дрожал, хоть в нем и сквозил злополучный страх и… мольба. — А если не хочешь на меня, то вокруг. Давай, попробуй. Выдав нечленораздельный звук вперемешку со сдавленным вздохом, я все же слушаюсь его. Этот голос — единственное, что меня сейчас успокаивает, хоть его владелец и был причиной моего первого инфаркта в 20 лет. Делаю один глубокий вдох. Выдох. Вдох и выдох. Поднимаю глаза и осматриваюсь по сторонам. Посмотрел налево, посмотрел направо. Посмотрел налево, посмотрел направо. Столкнулся с похуистическими взглядами минимум трех пролетающих мимо прохожих и с удивленными глазами-блюдцами одного ребенка, что стоит с мамой за ручку неподалеку. Мороженка грустно шлепнулась на черный асфальт и таяла молочной лужицей под невероятно летним майским солнцем. Пацан все еще палит на нас, как будто в один момент увидел единорога и как его тут же порубил в капусту борец с нечистью и зажарил со специями. Дите настойчиво тянет маму за длинную юбку. Первые геи в его жизни? Возможно… Что ж, психика в любом случае поломана и мамочке сегодня придется отвечать на веселые вопросы любознательного сыночка. Но сейчас ей не до этого, она хмуро смахнула назойливую ручку с подола юбки и вернулась к увлекательному разговору с подружкой. — Фокус в том, — заговорил Сава и я повернулся к нему, все еще пребывая в дикой фрустрации от того, что апокалипсиса не произошло, хотя я уже вжал голову в плечи и вспоминал первые строчки забытых молитв. — что двое мужчин целуются посреди улицы и ничего не происходит. Зевс не раздвигает небеса, чтобы лично метнуть в тебя молнию, а Кали не приходит отрубать тебе голову и не вешает в коллекцию на шее. Здесь всем плевать. Никто не думает о ком-то, кроме себя, дольше десяти секунд. Никто даже не смотрит сюда. Здесь человек может упасть с приступом и его заметят уже посмертно. — закончив жестикулировать, в красках показывая, все что могло бы со мной произойти, парень упер руки в боки и гордо выпрямился, становясь чуточку выше. — А если и найдется кто-то умный, кто подойдет… Мне все равно. Я два метра ростом. Пусть попробует. — А я вот… нет, — сложив руки на груди я сжался, ощущая себя маленькой черной точкой. — Я не такой смелый, как ты. Сава… Мне страшно. — Ты уже говорил, что не такой, как я. Что мы разные. Но это не так. Я тоже боюсь, только по-другому. И не только за себя, — посмотрев на меня он прикрыл веки и вздохнул, сбавляя в наигранном веселье. — Я не отдам тебя, никому. Что страшнее, прожить жизнь не поцеловав тебя, когда я так хочу? Или, все же, поцеловать и посмотреть, что произойдет?.. — …Второе? — прошептал не думая. — Но ты все равно напугал меня. Не делай больше так, — я понемногу приходил в себя, изредка оглядываясь по сторонам, как преступник какой. Убедившись, что все так, как говорит Сава, вновь цеплялся за спасительный круг его заботливых глаз. — Прости меня, — были бы у хитрого лиса ушки, он бы их поджал, как и пушистый хвостик. А глазки то какие состроил? Виновные превиновные же… — Простишь?.. Марк, я всего лишь хотел… Марк?.. Ничего не произошло от слова совсем. Ничего не тронулось в мире от безумного поступка. Но это во внешнем мире. У меня же внутри тронулся лед. Таял под огненно-рыжими лучами солнца вековой айсберг. Огромный, размером со всю Антарктиду. А центре его билось маленькое крошечное сердце. Моё. Боявшееся… чего? Пришел ласковый май и все оттаяло одним днем от суровой зимы. Если Дима — моё лето, то Сава моя… Я сделал то же, что и он для меня. Шаг вперед. Прикосновение к щеке и… короткий поцелуй длинною в… вообще-то в секунды три, может пять, но для меня во все двадцать. Лет. Которые показались мне бессмысленными без… без его ответно прижатых губ, без легкого касания моей руки, без едва слышного в гуле вздоха. Без его любви. Весна. Странно. Только что ненавижу его. Хочу врезать по лицу с веснушками. А теперь люблю. И чувство это больше меня самого, распирает, не помещается в маленьком человеческом теле и, глядишь, вот-вот вырвется наружу и сдаст меня с потрохами. — Прощаю, — улыбнулся я ему и опустился с носочков кроссовок. Мне его удивлять поцелуями сложнее, нужно еще дотянуться. Удерживал себя от оглядок за спину, на пацана с проебанной мороженкой… Только один взгляд в мою сторону сейчас был интересен. Тот имел смесь потрясения с счастьем, и постепенно скатывался в прямолинейную кокетливость, в стиле Савы. — Ну, как ощущения? — Странно, — отвел глаза я с горящими щеками, зная что именно сейчас выпалю. — но… ты стал горячее. — М-м, такое вообще возможно? — Савелий взял меня за обе руки и стукнулся лбом с моим. — Вот тоже думаю. Надо будет еще раз проверить. Вскинув глаза на него, находящегося так близко, я замер с приоткрытыми губами. На них так и крутилось то, о чем я думаю. Они слегка подрагивают в немом признании, произнося одно и тоже, раз за разом, грозясь случайно или намеренно, сорваться в пылкие слова. — Сава… — сглатываю, не зная, что дальше. Его имя — это то, что всегда на устах, всегда в моих мыслях. Само собой разумеющееся. — Спасибо, — выдыхаю я признательность, но не признание и разом становится легче. Отсрочил смерть. Я всегда это делаю. И, надо же… Еще ни разу не говорил вслух: «Я тебя люблю.» Прокрастинатор хренов. — За что? — отклонил он голову назад и на бок, как смешная сова. — Да… за все, — даже не соврал я. — Вот, за утро я еще не говорил. — А я предупреждал, ты мне еще скажешь «спасибо», — я усиленно пытался вспомнить, когда это было? — Но не за утро. За это не надо благодарить. Как и за минет, — подмигнул он с обаятельной легкостью. — Мне это нравится даже больше, чем тебе. Сава сделал неприличный жест, нагло высунув язык и изобразив кольцо из пальцев. Выглядело это так вульгарно, что ох… в голове мелькнула сладкая картинка: он на коленях, голова у меня между ног. Но при этом, он смог меня рассмешить и ко мне вернулась улыбка до ушей. — Пойдем может отсюда? Мне все еще немного страшно… Куда дальше? — Где мы еще не целовались? — промурчал Савелий с явно атрофированным страхом, все еще державший меня за руки. — Хм… напротив церкви? — Подходит. Хочешь отослать фото православной бабушке? — Только если меня одного… — Ладно, все равно хочу твою фотку себе. Парень оживился и мы наконец отошли двинулись с места. Ловким движением Сава извлек свой телефон из кармана, а я уже понимал, куда все это ведет… — О, как мило. Поставишь на рабочий стол? Или сразу на экран блокировки, чтоб все видели и завидовали? — Ты мне запретишь… — Запрещаю. — Эх, ну разреши хоть сфотографировать разок. Твоя очередь томно глядеть вдаль и тихо презирать весь мир. — Я, это, э-э… Не очень люблю сам, — я замахал руками и попятился. — Мне больше нравится других щелкать. Не получаюсь я нормально. Поверь, никому еще не удавалось… Сава остановил побег, перехватив дезертира за запястье. Я, как несгибаемый игрушечный солдатик по его указке уселся на тот же низкий парапет, не зная, куда девать руки, ноги и себя. Не привык я к такому, вот совсем. И к тому, что кто-то считает мою внешность привлекательной и достойной созерцания аж каждый день на экране. Но вот куда смотреть я знал. — Это уже мне решать, — высокий парень присел на одно колено, глядя на мою мини-версию в телефоне. — Красота, она… в глазах смотрящего.