Шакал

— Почему ты так спокоен! Тебе нормально вообще?! — я повысил голос так, что мужчина подошедший к раковине, подскочил и решил выйти как можно скорее отсюда. — Как ты умудрился не служить до 23?! О каком, нахуй, будущем может идти речь! Ты отупеешь за год и все просрешь! Все забудешь! — Тебя волнует не моя тупость, — ухмылка сошла на нет, он охладел. — О, да ты гений! Что ж на магистратуре не останешься? Шакал нахмурился и огляделся по сторонам. Даже сейчас его волнует только то, как он выглядит со стороны, ругаясь с кем то пьяным! — Марк, не надо, это моя проблема, — начал он, постепенно понижая тон. — давай поговорим, когда ты сможешь стоять ровно и ходить самостоятельно, хорошо? Обращается со мной, как с ребенком! Хочет, чтобы я тоже сделался тише. И как обычно, ни одного ебаного ответа! — Поговорим?! Да мы об этом даже, блять, не разговариваем! — его лицо мутнеет, черты смазываются. Нет… Чертовы слезы. — Почему мы об этом не разговариваем?! Для тебя это вообще хуйня какая-то, да?! Ты знаешь, что это произойдет! Ты уйдешь! Ты знаешь, что… мне будет больно и плохо. В тысячу раз хуже, чем сейчас! Кажется, Шакалу тоже стало нехорошо. Он будто весь… потемнел, как его рубашка. — Больно?.. — его голос, как ржавые скрипучие ворота: металлические, леденящие душу. — А давай поговорим о том, что знаешь ты? И о чем мы не разговариваем. Я чуть не вскрикнул писклявейшим голоском, когда он оказался так близко ко мне за долю секунды и его лицо оказалось напротив, очень четкое, несмотря на застилавшую все влагу. И я пожалел, что не расплакался сильнее, не разрыдался, как сучка последняя. Потому, что я готов был вскрикнуть еще раз и продолжать кричать и звать на помощь, потому что, клянусь, с таким лицом убивают, режут на куски и втаптывают в землю. Но… настоящий холод пробежался по спине, когда Шакал вдруг переменился. Он улыбнулся. И склонился над ухом, нежно поглаживая мою щеку, запевая елейным голоском: — Ты знаешь, что он никогда не увидит в тебе парня. Ты его друг, братишка, которого он не трахнет, — отстранившись, он рассек меня глазами, бессердечно холодными, как лезвия, и наклонился в другому уху. — Ты живешь в страхе перед тем днем, когда он узнает, какими глазами ты на него смотришь. Ты спишь с ним, ты ешь рядом с ним, ты всегда с ним и молчишь о том, как мечтаешь, чтобы он засадил тебе поскорее до слез. Его лицо напротив. Оно никак не сходится с медом, что течет с речей Шакала, как яд с отравленного клинка. Шакал осуждающе покачал головой, не моргая, как хищная птица: — Он… будет в ужасе, — наигранный вздох. — Ты знаешь, что это произойдет. Этот день, которого ты так ждешь — настанет. Так или иначе. И все равно… Наконец-то Шакал отстранился. Наконец-то пытка закончилась. Я задыхался. У меня дрожали губы. И вдруг я снова мог дышать. Хотя нечем. — Все равно, сука! От того, что произошло в считанные секунды я аж протрезвел. Рукой, что он опирался о раковину, он… треснул по ней! Прямо рядом со мной. И как она не раскололась к чертям?! Я не шевелился. Я притворился мертвым, чтобы хищник ушел. Быстро обдумывал: Во-первых, он никогда на меня не кричал. Во-вторых, он никогда не бил что либо или кого либо при мне. В-третьих, я ненавижу его всем сердцем за то, что он говорит. Потому, что он говорит правду. Но какая же она горькая из его уст. Неперевариваемая. Она… уничтожает что-то во мне. Всю мою прожитую жизнь. В пепел, в ничто. Просто насмешка надо мной. Сколько бы ни прошло времени… Эта рана кровоточит прямо сейчас. Я бросаюсь на ярко-красную тряпку и все становиться кровавым. — Ну давай, скажи! Какой я жалкий и что я должен обоссаться от счастья, что ты, ебучий Шакал, подобрал меня, недоеденного! Так удачно наткнулся на пьяные кости, которые можно обглодать и подобрал! Вот это мне повезло! Я наехал на него, охуевший, злой, как черт, пытаясь ухватиться хоть за что-то на его теле, но так же быстро толчком ноги меня осадили назад и больно схватили за руку. Он слишком сильный и трезвый, никак не освободиться, но вторая рука у него была занята, так что я все равно смог вцепиться и потянуть Шакала за ворот черной рубашки, так что пуговица с треском отскочила на кафельный пол. Он стащил меня от раковины в сторону и впечатал в проем между другой, где как раз мог поместиться человек. Я ударился затылком о зеркало и зажмурился. Полетели искры, но это была не худшая боль. Жгло запястье, которое рыжий черт никак не отпускал. Когда я открыл глаза, то с ужасом обнаружил, что он смотрит на меня… Нет. Он пытается выпотрошить меня взглядом. И у него получается. Ужас. Сердце колотиться. Я хочу жить. Мне никуда не деться, ни влево, ни вправо, он зажал меня, но не действует дальше. Все, что мне оставалось — дать коленом по яйцам, но уж слишком я ценю то, что у него между ног. Да и подло это, даже для такого подлого зверя, как он. Моя рука намертво приклеилась к его раскрытому вороту, а его — к моему запястью. Так мы и застыли, тяжело дыша, впившись глазами друг в друга. Кто первый шевельнется… Он, блять, был бешеный! Ха, это стало тем, что мне понравилось увидеть! Даже, если бы Шакал набил мне морду прямо сейчас, я был бы счастлив. Я довел его. У него есть эмоции. Наконец, он тоже человек. Который испытывает гнев. И боль. Я устал быть тем единственным комком гнева и боли.