Шакал

— Как ты меня назвал?! За что?! За то, что ты мне нравишься?! Он пригвоздил сжатую руку рядом с моей головой, а сам приблизился вплотную, своим телом прижимая и всего меня. Я слушал его внимательно. Так уж вышло, что язык насилия я понимаю лучше. — Прими это, Марк, выгляни из из-под плинтуса своей самооценки. Ты мне нравишься. Ты думаешь, мне так сложно найти, с кем переспать? Нет! Но я хочу тебя, потому, что это — ты! Представь себе, это реальность, в который ты живешь Так бывает! — обхватив шею, рыжий вновь прильнул к моему уху, тихо обжигая его словами. — И даже не нужно годами одиноко дрочить и плакать в подушку в надежде заслужить поглаживание по головке и звания «хорошего мальчика» и «верного друга» от того, кто уже во всю трахает мою подругу!.. Блять! Голубые глаза метнулись к зеркалу, где отразился сам Шакал. Он тут же отпустил меня и отшатнулся. Даже он испугался себя. Я вообще еле дышу. Когда выдалась возможность, я потер краснеющее запястье. Останется синяк. Я уже видел такое, не впервой. Странно, но мне нечего ответить. Мне больше не хотелось его злить. Я будто бы добился своего… чему не рад. Чего я вообще добился?.. Так ведь и не получил ответ. Уедет он через месяц или нет? Зато узнал много чего другого интересного… Я виновато посмотрел на него. Шакал выглядел не лучше, но он больше не смотрел на меня, даже когда начал говорить, что на него не похоже… — Все это… я делаю потому, что ты мне нравишься, — устало вторил он и в моей груди все так же откликался звон на каждое «нравишься». — Секс с тобой тоже ничего, но это ни в какое сравнение с БДСМ практикой в роли сабмиссива в общении с тобой! Наконец, наши взгляды пересеклись. В его глазах — надежда, что этот изматывающий спор не продолжиться. Он знает, как она хрупка. Я же… улыбнулся ему. И все опасения растаяли. — Так в наших отношениях… я садист? — Ох. Сойдемся на том, что я мазохист, — «только не еще один срач», перевел я для себя. Сава заметно смягчился. Он стал «обычным» собой и я уже ненавижу себя за то, что попытался изменить его ментальным (и физическим) насилием. Что же его так успокоило? Индульгенция в мазохистическом неконтролируемом желании доказывать очевидные вещи непробиваемому человеку вроде меня? Или то, что я назвал «наши отношения» «нашими отношениями»… А я ведь еще не сказал «да». Или можно считать, что сказал? — А что значит «тоже ничего»… — надулся я, но вышел к нему из места между раковинами. — То и значит… — его лицо было красным всегда или только сейчас? — Как я должен оценивать секс? По десятибалльной? — «Ничего» это какая то посредственная оценка. Как 5 из 10. Я хмурился, но по-дурацки. Хотя на самом деле было обидно. Но я все равно просунул руки под его руками и прижался к нему. — Хорошо. Тогда 8 из 10. — 8?! Почему ты так быстро ответил?! — я запрокинул голову в порыве неслыханного возмущения. — Тебе не хватает опыта, — съехидничал Шакал, шмыгая носом. — Да не буду я отсасывать тебе! — Эх, ну вот видишь, я пытался. Это я еще баллов за покладистый характер накинул. — Пф… Я заткнулся. Но только потому, что ужасно устал. И потому, что Сава погладил меня по голове. Больше не хотелось спорить. И говорить. Разговорами я делаю только хуже. А так ведь и не узнал ничего, чего и так не знал… Я промычал что-то похожее на «я хочу домой». И только Сава бы понял это правильно из всего человечества. Он взял меня под руку, предварительно бережно коснувшись губами запястья, что еще побаливало. Огоньки в его глазах дрожали. Я молча глянул на него в ответ и кивнул, не пытаясь изображать что-то более. Хватит с него извинений на сегодня. Обошлось малой кровью и одной пуговицей. Ну, может, двумя. Я то вот не думаю извиняться. Я крепко повис на руке, чтоб не теряться и вообще иметь возможность ходить. Без опоры как-то трудно стало… Старость не радость, и алкоголь тоже, чет, не радость… У самой двери мой провожатый вдруг остановился, разозлив этим выходящего за нами крупного мужика, тот отпихнул нас с недовольным рыком и вышел, хлопнув дверью, а Сава улыбнулся, проводив его взглядом, и сказал мне: — Марк, я никуда не уеду. Все хорошо. Мне поможет юрист от компании, в которой я пройду стажировку. Меня утвердили. Сам недавно об этом узнал, — пожал он плечами кокетливо. Нет. Слов. Он это нарочно. Он надо мной издевался. Я как чувствовал… Вот так вот, блять! Взять и сказать, нахуй. Ни раньше, ни позже! Когда уже почти начистили ебальники друг другу. Арских, сука… — Сава, ты… — чувствую, как затекаюсь слезами, слюнями и соплями по новой. — Ты меня любишь? — смеется он. — Бесишь ты меня! Толкаю его, чтобы тут же обнять с новой силой. Господи, какой же камень с души! Мы отходим чуть в сторону от входа, чтобы не мешаться, и, не сговариваясь, целуемся. Так же, не сговариваясь, я запрыгиваю выше, повиснув на его плечах, что была так себе идея! Саве тяжело меня держать, но он старается и даже не роняет, придерживая меня под зад и за спину. Так легко. Я буквально отрываюсь от земли и лечу куда-то, к его губам. Я не чувствую своего изможденного и пропитого тела. Я невесомый. Правда, не для того, кто держит меня на руках. — Какой же ты придурок… — вырывается у меня со смешком. Я смеюсь и все еще плачу, и не перестаю выхватывать его щедрые поцелуи. Он тоже рад, мы радуемся вместе! Я счастлив, безумно, блять. И он счастлив, и мы… вместе. Наше общее счастье. Вот оно, такое большое! Наконец, помещается, наконец, я могу его разделить и продолжать делиться, целовать его, страстно сжимая мятый ворот, который я сам же и разодрал недавно от злости. Для большого счастья всего-то нужны были двое. А я разрывался один, как всегда, переживая все в себе. Но мне это было нужно. Выместить всю злость, выместить всю любовь. Он принял... все это. Забрал часть себе, и мне стало гораздо... гораздо легче... Как же я люблю его... Ебучего Шакала. С ним тяжело и с ним же так все просто. От резких смен в настроении голова идет кругом, сердце заходиться, а в животе насекомые беснуются. Много их там в последние дни, всех еще не выблевал за сегодня. Сколько бы не тошнило, а новые бабочки рядом с Ним каждую минуту появляются внутри. Я пьян. Я счастлив. Я влюблен. — Я хочу тебя прямо здесь… — шепчу я, не открывая глаз, как продолжение вихря в моей голове. Сава отстраняется от моего лица и отрицательно качает головой: — Ну, нет. Никаких больше туалетов. И примерочных. И других мест, где я не могу делать с тобой, что захочу. От сказанного хочу его неистово. Все эмоции, что радость, что ненависть, что любовь к нему — сильнее в десять раз от каждого стакана выпитого. А выпил я их тысячу. Пальцами он оглаживает мой подбородок, я мурчу в ответ и ласкаюсь, как мартовский котик. Но Сава, все же, отпускает на землю, где я стою пошатываясь без его необходимой поддержки. — А-э-э… Я сказал это вслух? Ну вот, блин. Опять все кругом идет. Мне же казалось, что мы выбрались из туалета. Или я путешествовал только своей кукухой… Мы были где-то уже у меня дома, Сава был со мной и, частично, во мне. Что он хочет со мной сделать, ну что?.. Скорее бы домой. Скорее бы узнать. Парень развернулся ко мне широкой спиной и присел, и я, не дожидаясь команды, забрался на предоставленное средство передвижения, будто каждый день езжу на Шакале верхом и вообще возмущен, что мой ручной мул меня так долго не возит. — Нет, я телепат, ты забыл? — прокряхтел он, подбирая мои ноги по бокам. — Я знаю все твои мысли. Всего лишь еще один из тысячи талантов. Когда я сверху, во всех смыслах, его хвастовство меня ужасно веселит. Я откровенно смеюсь ему на ухо, когда обнимаю за плечи и ложу на них тяжелую голову, полную запретных мыслей. — Лучше бы тебе их не читать. Тебе не понравиться, как я тебя называю. — М-м, это мат? Я наклоняю голову на бок, оттягиваю смятый в ничто ворот, чтобы поцеловать шею. Саве стало щекотно и он поежился. Ужасно хочу целоваться. — Хуже. Это животное.