"Дела Блэков никогда не были связаны с рутиной — энергичные и безрассудные, они бросались в любую переделку, лишь бы не возвращаться к обыденности. Но когда это было сделать невозможно, последствия были поистине разрушительны." © Хроники Рода Блэк. Сайф Минкар Блэк.
Диадема злилась, сидя среди деревьев. Даже интересный том по карательной психологии не мог перетянуть её внимание — буквы расплывались перед глазами и не складывались в слова. Её злили сиблинги. Точнее их привычки. За столько лет вместе — а четыре года в одной Комнате довольно большой срок — они, конечно, притёрлись к друг другу. Находясь в тесном пространстве большую часть времени, они смогли выучить чужие особенности и привыкнуть к совместному быту. У них были разные обязанности, вкусы и всё в таком духе, но до сих пор только из-за одной черты они продолжали ссориться. Дело было в том, что в отличии от близнецов, Диадема обожала тишину. Даже не так — если что-то долго нарушало тишину, это нарушало её спокойствие. И, к огромному сожалению, Кастор и Мириам были прямо противоположны ей в этом. Они и часа не могли провести не шумя, постоянно включая то музыку, то фильмы, то начиная болтать о несущественных мелочах, вроде списка книг в Комнате или цвета обоев в детской, находящейся в реальности. Естественно, они нашли компромисс — по очереди они размещались в саду, дабы не мешать другим своей привычкой, но, боже, как же бесило сидеть на пледе под деревьями вместо удобного кресла в гостиной! А всё потому, что сейчас была её, Диадемы, очередь отсиживать пятую точку и не мешать сиблингам наслаждаться музыкой в Комнате. Ведь только здесь стояла благодатная тишина. Это было обидно. Как хорошо, что до подъёма оставалось чуть больше получаса и скоро они окажутся в странном и умиротворяющем безмолвии магического особняка, и тогда уж никто не помешает насладиться им. С момента их попадания прошло уже больше четырёх лет. За эти годы они узнали очень много. Например, что Мириам была права — это был вовсе не их обычный мир. Кроме волшебной сиделки, большеухого метрового существа и летающих предметов, были также самозажигающиеся свечи, заговорённые пелёнки (к сожалению, Диадема оценила их практичность), зелья, ритуалы и множество другого, пока ещё неизведанного. И даже хорошо, что среди них был человек, который в этом хоть немного разбирается; сама девушка, конечно, любила читать фэнтези, но она никогда не задумывалась над такими вещами - как основа магического мира, типы магии и всего того, что вываливала на них возбуждённая Мира. Как писателю фэнтези ей пришлось не только разобраться во всём этом, но и писать, продумывая все нюансы и мелочи. Из-за некоторых размышлений сестры Деми не могла дождаться более взрослого самостоятельного возраста, чтобы уже наконец разобраться с магической анатомией. Выслушивать множество теорий, не имея шанса их доказать или опровергнуть (да хотя бы разобраться в теме!) для неё, настоящего учёного, было мучением. Также они отметили, что маги обычно ведут образ жизни аристократов, одежда вкупе с убранством дома на это намекали, хотя на дворе был двадцатый век. Да и родители ими занимались мало, не желая подстраивать свой график под маленьких детей, как частенько поступали англичане в восемнадцатом веке, скидывая воспитание детей на многочисленных нянюшек. Спали они в отдельной комнате, а не в родительской спальне и если ночью начинали капризничать от боли (а такое случалось не раз, контролировать себя в такие моменты было невозможно, что было особенно унизительно) к ним бежала не мать, а их странный нянька. Он приговаривал, что "дети хозяев растут здоровенькие и сильные, дети растут и поэтому им больно, сейчас мы немного поможем, и хозяева будут довольны", творя в это время магию: бутылочки с молоком летали, игрушки шебуршали, боль в животе отпускала от мягкого непонятного воздействия. Мириам в голове утверждала, что это магия, но Деми не верила — ей была непонятна концепция магии, при которой ты мог двигать вещи одной лишь мыслью и согревать, казалось, саму душу одной и той же силой. Это было нелогично. Несмотря на недостаток материнской любви, Диадеме нравилась данная концепция. Это внушало надежду, что и она сама, когда вырастет, сможет не переставать заниматься любимым делом после рождения ребёнка. Родители заходили утром или вечером, редко в обед. Тройняшки их видели только утром (вечером и днём они спали) и этого было достаточно. Гувернёров и нянечек у них не было, только домовик (то самое непонятное существо; так однажды назвал его отец), но он с ними много возился и не давал совсем уж заскучать трём взрослым в маленьких телах. Но самое главное их спасение было в связи. Точнее в мыслесвязи. Диадема не представляла, как это возможно, хотя, конечно же, это магия, но они могли слышать голоса друг друга в голове, когда находились в реальности. Чтобы сказать что-то своим сиблингам нужно было лишь сосредоточиться на этой мысли или прокричать её, как это случилось в первый раз — Мира кричала, как резанная, когда отец хотел взять её на руки. Диадема была счастлива, ведь остаться на несколько часов одной в чужом нелепом теле, в другом мире, в неестественной тишине было страшно. Казалось, что это сон или кома. Кошмар. Мысли разбегались или сосредотачивались на ощущениях, что зря — младенцы всегда чувствуют себя отвратительно и беспомощно. Так что когда она поняла, что справляться с внешним миром они будут вновь вместе, девушку затопило неимоверное облегчение, про которое она не сказала ни Мире, ни Кастору. Книга окончательно сползла по ткани платья в траву. Она совсем не привлекала внимания девушки и мысли, наконец, текли легко и свободно. В Комнате, в постоянном шуме и соседстве с братом и сестрой, Диадеме некогда было остановиться и просто подумать. Порефлексировать, сосредоточиться, разложить поступающую информацию по полочкам, чтобы с её помощью собрать полную картину происходящего. Обычно когда она оставалась в тишине, то тут же набрасывалась на академические книги и справочники — с шумными сиблингами воспринимать сложную информацию было тяжело. Но теперь её рациональный мозг взял верх и девушка лишь устроилась поудобнее, убрав книгу подальше, чтобы не лежала грузом на бёдрах, и подняла взгляд в чистое небо с редкими облаками. Прерванные, было, размышления вновь потекли свободно, ничем больше не скованные и Диадема решила разобрать всё, что случилось за эти годы, и понять, что делать дальше. Ведь сейчас у неё была возможность это сделать. За эти годы близнецы узнали множество вещей о мире вокруг и в первую очередь об их собственной семье. Семье, где они родились во второй раз. Оказалось, что их фамилия Блэк — когда Деми услышала это в первый раз, то лишь фыркнула, очень уж говорящая — и каждого члена Рода называли в честь небесных светил. Диадеме нравилась эта традиция, имена были очень красивы и не шли ни в какое сравнение со скучными русскими именами. Ни Диадеме, ни Кастору не нравились их старые имена (серьёзно, Даша и Коля даже близко не стояли), поэтому они быстро свыклись с новыми. Мире и привыкать не нужно было, но она всё ещё цеплялась за полную форму имени — Мириам. Семья оказалась не просто большой, а огромной. Все члены Рода очень близко общались, но жили отдельно — ветвями. Каждая ветвь представляла собой маленькую семью, со своими порядками и понятиями. И это не считая линий семьи, которые тянулись в другие страны, уже там разделяясь на ветви, становясь огромным разросшимся древом, вышитом на старинном гобелене. Но это всё тройняшки узнали совсем недавно, когда начали активно досаждать взрослым глупыми вопросами. А вот их первое настоящее знакомство с семьёй начиналось совсем по другому. Когда им было около полугода (отец однажды читал при них газету, откуда они и узнали, что на дворе 1951 год и с помощью этого вычислили дату своего рождения — рачительный Кастор вёл календарь — 1 августа), в канун сочельника их впервые вывезли из дома. С помощью летучего пороха родители переместили тройняшек в огромное богатое поместье, где было множество незнакомых взрослых людей. Конечно, мелькали и привычные уже лица — часто к ним в гости захаживали дядюшки и тётушки. К примеру, любимого дядюшку Альфарда дети приметили первым; он, не слушая возражений, взял их с Мирой на руки и долго кружил по гостиной. Кастор подвергся такой же участи отдельно и оттого совершал более опасные кульбиты под окрики их матушки. Там же, в гостиной, они поначалу и расположились. Взрослые болтали о политике, свадьбах и смертях, пока некоторые подходили к тройняшкам в заколдованном манеже и знакомились с ними, играя или даря подарки. Так ребята обзавелись музыкальной пирамидкой* и набором своенравных лошадок**. Деми и сама не заметила, как бодро и с настоящим любопытством ползала за этим маленьким табуном. Лошадки ржали, вставали на дыбы и, когда она отставала, оборачивались и мотали головками, мол, давай за нами. О, маги умели развлекать детей. Взрослые делились новостями. Довольно старый, полностью седой, маг втолковывал очень красивой женщине, одетой в необычно вышитое закрытое платье и с волосами туго стянутыми в строгий пучок, что-то о магических портретах; отец внимательно выслушивал какого-то мужчину с тростью; женщины в большинстве своём собрались в компанию около их манежа, кроме той самой строгой красотки и девушки с объёмной копной мелких кудряшек, что довольно активно разговаривала с двумя мужчинами воинственной наружности — один был очень бледный и потерянный, а второй обладал страшным взглядом выцветших глаз. Диадема внимательно оглядывала родственников через деревянные прутья их тюрьмы, лишь изредка отвлекаясь на комментарии сиблингов. Ей нравилась их новая семья. Большая, дружная, скорее всего богатая и, главное, привлекательной наружности. Все были, как на подбор — высокие, стройные, черноволосые, среди которых выделялись разве что их мать - шатенка и, хрупкая даже на вид, девчушка - блондинка. Глаза у всех были или тёмно-карие, или глубокого синего цвета. Аристократическая внешность: утончённые черты лица (лишь у нескольких мужчин были квадратные подбородки, совсем как у отца), идеальная осанка, одежда в конце концов, которую Кастор комментировал весь вечер, смущённо признаваясь, что когда-то увлекался исторической реконструкцией. Мужчины носили брюки, белоснежные рубашки и жилетки тусклых цветов; дамы платья в пол тёмных оттенков, чаще всего с закрытыми плечами, хотя у юной блондинки и наряд был ей под стать — воздушное нежно-зелёное платье с открытыми плечами. Брат отметил, что так одевались на домашние полуофициальные мероприятия, но, если честно, Деми не было до этого никакого дела. Ей нравилась здешняя мода и она уже предвкушала, как будет танцевать в подобном платье. Даже несмотря на все неудобства, вроде кринолина*** и удушающего корсета. После все переместились в столовую, а тройняшек оставили в манеже на попечении домовиков. Служащая в этом доме домовичка была одета в белую тогу с вышитым тёмным гербом, который, как поняли близнецы, был гербом их семьи. Лишь на вторую часть ужина, когда все поели и теперь разговаривали, иногда перехватывая пирожное или какой-нибудь фрукт, детей допустили. Они сидели у всех, кто был готов их подержать, по очереди. Когда Мира оказалась на коленях у типа с тростью, то, с громкими восклицаниями по мыслесвязи, попыталась её отжать. Диадема наблюдала за этим с противоположной стороны стола, с колен строгой красотки, которую, как оказалось, зовут Кассиопея и вместе с Кастором смеялась над этим. Потому что сама девочка была чересчур неуклюжа, да и тем более чуть несколько раз не упала, пока тянулась к ней. Кастор в итоге попросился с колен Лукреции — улыбчивой хрупкой девчонки — к Мире, чтобы тоже поиграть с тростью. В итоге его разместили на коленях тётушки, сидящей по соседству, а мужчина — Арктурус — со вздохом положил трость ближе к загребущим детским ручкам собачьей головой, которая ощерилась в оскале, на стол. В такой тихой семейной атмосфере они просидели до поздней ночи. Диадема прикорнула, свернувшись клубочком на руках у дядюшки Альфарда, за чей лацкан сюртука она удобно зацепилась маленькой ручонкой. Девушка не спала, но и не бодрствовала, так, дремала, плавая в чёрном пространстве, разрезаемом разве что звуками реальности, застряв где-то между настоящим миром и Комнатой. Но было хорошо, спокойно и уютно. Соскальзывать в полноценный сон не хотелось. Потом она почувствовала, как её подняли, аккуратно отцепили пальчики от одежды и куда-то понесли. Диадема была уверена, что в кровать, но они всё шли и шли; становилось холоднее и шум голосов нарушался громкими каменными щелчками. Знакомые латинские слова толкнули в Комнату окончательно. Близнецы, как и Деми, были радостны, но Мира почему-то взбудоражена. Подскочив на ноги после резкого приземления, она погнала их к колодцу, крича что-то о подземельях и ритуалах. Старый узкий колодец они обнаружили буквально перед поездкой. Обследуя пространство сада и рощи, они нашли большой кусок обычного песка между двумя лесочками, и в середине этого пляжа стоял тёмный заросший колодец. Они его почистили и попытались открыть; лишь втроём одновременно они смогли сдвинуть железную крышку и понять, что вместо воды на дне можно было увидеть реальность глазом одного из них. Кого именно - было непонятно, но когда их усыпили в подземелье, в канун нового года, друзья бросились со всех ног туда. Когда они наконец смогли сдвинуть люк, то увидели стены, сложенные из камней и начертанные предположительно рунами, и высокий (хотя им вообще все потолки казались высокими, но этот был куда выше) потолок. Они услышали стройный хор голосов, произносящих явно некое заклинание на латинском. Почти все заклинания были на нём и Диадема, которая знала этот язык, обычно делала примерный перевод, но сейчас она понимала лишь отдельные куски: "дети", "принятие", "семья, сила, кровь"... Когда родственники закончили, то стены засветились багровым; это была давящая, тяжёлая и злая сила, всполохи которой выглядели, как волны на стенах, потолке, может, и на полу тоже. Это была та же сила, что была у родителей, которой колдовал домовик - поняла Деми. Сила выбивала воздух из лёгких и давила на плечи. Отскочив втроём от колодца, они повалились на песок вокруг — крышка неожиданно накалилась и держать её было невозможно. И тут произошло невероятное. Кто-то проник в Комнату. Огромный чёрный пёс, в котором от носа до хвоста было никак не меньше четырёх метров, а в холке он был выше Кастора (самого высокого из них), выпрыгнул из колодца и надвигался прямо на неё. Огромные когти оставляли борозды в песке, когда он наступал, с клыков капала слюна, глаза горели двумя бесовскими огнями. Диадема испугалась до заполошно бьющегося сердца и прерывающегося дыхания. Сидя на земле, она даже отодвинуться не могла от идущего чудовища. Но не успела она даже подумать о повторной кончине, как что-то изменилось. То ли упала пелена страха с глаз, то ли преобразился сам пёс, но через мгновение к ним уже приближался друг; оскал был лишь радостной улыбкой, а лапа скребущая песок — немым приветствием. Первая очнулась Мира, но как только она коснулась морды зверя, он взвыл и прыгнул обратно. Крышка потом несколько месяцев не отодвигалась, а сами тройняшки проспали чуть ли не до следующего вечера. После тех праздников родственники заглядывали к ним в дом куда чаще, да и самих близнецов чаще таскали куда-то. Мать после праздников на месяц совсем пропала, зато в начале февраля 1952 года залетела к ним в детскую и долго кружила каждого и кричала, что сдала какие-то экзамены, приговаривая, что уж теперь-то она ими займётся. И она исполнила своё слово. Друэлла часто сидела с ними в детской, не всегда занимаясь ими, но рядом. Часто читала книги, сидя в большом уютном кресле, иногда вышивала; иголка сама двигалась, но женщина старательно считала узелки и вовремя меняла нити, чтобы рисунок вышел нормальным. А вот отец, наоборот, перестал появляться. Когда Кастор старательно выговаривая произнёс первое слово — "папа", обрадованная женщина вызвала мужа и тот весь вечер сидел с ними и чуть ли не на пальцах объяснял, что он учится и проходит стажировку в некое министерство. По их наблюдениям родители у них были совсем молодыми — двадцатилетними, но уже взрослыми и самостоятельными, что настораживало. Мать снова забеременела. Девочка родилась летом 1952 и хоть недоношенная, но крепкая, голосистая и с милым чёрным пушком на головке. К сожалению, её положили в их комнату и потому, тройняшки постоянно слушали детские крики. Уже достаточно взрослые — им был целый год! — чтобы самим, пусть и с трудом, но передвигаться, им в распоряжение была отдана вся часть комнаты кроме кроватки. Даже высокий подоконник с мягкими игрушками. На малышку Беллу — Беллатрикс, но маленький красный комок едва ли можно было так гордо назвать — чаще всего домовик накладывал силенцио, ведь близнецам быстро надоедали крики младшей сестры и они закатывали истерику. Мать какое-то время не появлялась — отлёживалась. Кастор дулся, что у него уже три сестры и ни одного брата. Детство в огромном магическом особняке проходило спокойно. Когда тройняшкам почти исполнилось два, они научились незаметно стягивать интересные книги с нижних полок в чьём-то кабинете — точно не отцовском, его месторасположение дети знали, но их это не сильно волновало. Детские книжки, пусть и с восхитительными двигающимся картинками (Диадема не могла насмотреться на огромного чёрного дракона, летящего на целом развороте их первой книги, каждые несколько минут страницы "сгорали" от огня, который выдыхал Большой Хребтовый дракон) скоро наскучили, ведь почти не содержали текста и информации об окружающем мире. Лишь немного о разновидности флоры и фауны, но тоже довольно ограничено. Поэтому они очень аккуратно таскали нормальную литературу, пусть наугад и было довольно сложно подобрать что-то стоящее. Хотя "Путеводитель по экономике для Молодого Наследника" Кастор оценил. Годы шли размеренно и спокойно, наполненные смехом, любовью и солнцем. Диадема никак не могла нарадоваться, что она жива и окружена любовью и заботой. В 1955 мать снова забеременела. Тройняшкам уже было три с половиной, они активно болтали и исследовали магический особняк с прилегающим гигантским садом, часто бегая к речке и пытаясь залезть на деревья. Белле скоро исполнялось два, она была очень капризной и бойкой малышкой. Деми её просто обожала. Хотя, конечно, они все втроём её любили. Когда у матери был уже довольно большой живот, Диадема решила сыграть в маленькую почемучку и узнать интересующие её аспекты жизни магов. Это был обычный, ничем непримечательный день, после утренних игр в саду все расположились в детской, потому жара стояла неимоверная. Мира играла с Беллой, Кастор медленно листал книгу, а Деми подошла к читающей что-то Друэлле. Та, заметив её, тут же посадила к себе на колени и улыбнулась, спросив, что случилось. Скорчив самое серьёзное лицо из своего арсенала, Диадема указала на мамин живот и поинтересовалась: — Что это? Женщина на это только посмеялась и погладила его. На ней было лёгкое домашнее платье, которое умело скрывало положение Друэллы, а волосы, обычно собранные в высокие причёски и открывающие лебединую шею, сейчас свободной волной лежали на плечах. Продолжая гладить живот, она медленно проговорила: — Там живёт твой братик или сестричка. Скоро он родится и вы сможете поиграть. Ты же будешь рада, если у тебя появится младший братик или сестричка? Деми активно закивала, усмехнувшись про себя — ну да, Белла, когда только родилась, очень весело играла с ними. В "кто кого перекричит", ага. — Мам, а кто это будет: батик или сестличка? — А кого бы ты хотела, солнышко? Женщина мягко пригладила её волосы и удобнее устроила на бедре. Наверняка ей было не очень удобно, но Друэлла этого никак не показывала. — Конечно батика! Изящные брови приподнялись в удивлении, а Кастор, сидевший в другом углу комнаты, хихикнул — Диадема транслировала близнецам диалог по мыслесвязи. Наконец, женщина справилась с изумлением (наверняка она считала, что все девочки хотят себе сестёр, не иначе) и вновь мягко улыбнулась. Она окончательно отложила на тумбочку книгу, которую до этого сунула куда-то в складки кресла, из-за чего постоянно напарывалась на острый край и внимательно посмотрела на девочку в мягком домашнем платье и с по серьёзному взрослым выражением лица . — Почему же? — Вот сестличек у меня целых две! — для наглядности Деми оттопырила два пальца. — А батик всего один. Диадема грустно подвела итог и даже несколько раз кивнула для подтверждения. Мать мягко рассмеялась и взъерошила волосы, уложенные в аккуратную косичку. Мириам, сидевшая к ним спиной, откровенно ржала, хорошо хоть беззвучно. Да уж, играть маленького ребёнка было довольно весело. — Посмотрим, этим же никто не управляет. Кто родится, того и будем любить, да? Деми радостно закивала, а сама задавалась вопросом: неужели у магов нет своей версии узи, чтобы узнать пол ребёнка или что? Почему тогда все сразу знали пол Беллы? К сожалению, такие размышления на родителя не вывалишь и ответа не получишь, поэтому Диадема продолжила допрос. Отвлёкшись от притихшей дочери, Друэлла что-то выговаривала Мире и Белле. И потому дёрнулась, когда Деми громко спросила: — А больно? — Что больно? — Ну, — девочка старательно потыкала в живот, чтобы до матери дошёл смысл вопроса, — Это. Женщина хмурилась, глядя как трёхлетняя дочь тыкает в её живот, а потом вновь улыбнулась. Кажется, она думала, что именно с такой доброй и натянутой улыбкой нужно всегда обращаться к ребёнку. — Нет, солнышко, совсем. Неудобно только. Девушка выпала. То есть токсикоз, отёк ног, изменение вкусов, обострение запахов и постоянные боли в спине, руках, ногах, пояснице и голове это просто неудобно?! Или у магов всё по другому? — Почему? — Ну, — мать снова поправила её, чтобы она сидела ровно и удобно, не сползала на пол, — Из-за ребёнка я не могу колдовать, а то ему может быть больно. Поэтому не могу ходить на вызовы. — Куда? — На вызовы. Ох, это моя работа, солнышко. Так всё-всё, иди играть с остальными, а я пойду прилягу. Деми кивнула и немного неловко спустилась на пол. Вылезать из маминых объятий никогда не хотелось. Казалось, что там она в тепле и безопасности, и ничто не сможет достать её. После неизвестного, пока, ритуала на их первый Йоль (праздник, что заменяет у магов рождество, хоть Мириам и утверждала, что там всё совсем по-другому) они чувствовали магию. Не так, как до этого. Будто то ощущение тяжёлой, скопленной поколениями Блэков магии изменило их мировосприятие. Казалось, что всё вокруг пронизано ею и все существа, находящиеся рядом, касаются её, призывают её. И если до ритуала близнецам казалось, что у мамы в груди будто горит огонёк, то теперь казалось, будто она это источник магии. Её маленький концентратор. И это было сложноописуемое ощущение — чувствовать магию. Не как видеть, слышать или ощущать кожей, а будто чувствовать сердцем. Словно к пяти органам чувств добавили шестой, спящий до этой жизни беспробудным сном... — Вот ты где! Так далеко забралась, я уже подумала, что ты у колодца сидишь, ужас! Пошли, скоро вставать надо. Мира бесцеремонно упала на траву рядом, вырывая Диадему из размышлений. Осенью 1955 года родилась вновь девочка — Андромеда. Она была копией Беллы, только белой и почти не дышала. Взрослые были в панике. Почти вся семья съехалась, чтобы помочь выжить малышке. Казалось, что весь дом, мир и даже магия замерли, и было невероятно тихо. С ними тогда сидел отец, хмурый, вечно пыхтящий трубку, дым из которой развеивал лёгким движением кисти с зажатой в ладони палочкой. Почему мужчина тогда не присоединился к подготовке ритуалов и остального, они так и не выяснили. Девочка выжила, пусть даже спустя несколько месяцев выглядела слабой, худой и бледной. Тройняшки не были против даже её тихого хныканья в игровой комнате, потому что помнили те часы, проведённые в страхе, что малышка не выживет. Близняшка в настоящем времени недовольно навалилась сбоку и сползла вниз. Она понимала, что Деми где-то в своих мыслях, поэтому и показывала: она не уйдёт, на неё нужно обратить внимание. Диадеме, если честно, даже нравился данный вид тактильного контакта. Она чувствовала, что нужна. — Представляешь, у меня только сейчас хватило времени, хоть немного подумать. Сколько времени я оказывается гроблю на ненужные вещи. — Например? Мириам сползла ещё сильнее, пряча лицо от внимательных глаз. Девушка могла поклясться, что сестра выглядела пристыженной и виноватой — когда она делала что-то непреднамеренно, что-то, что не могла контролировать, то чувствовала сильную вину. И за свою нужду в фоновом сопровождении тоже. Но уже по опыту знала: извиняться за то, что ты не в силах исправить, бессмысленно. Деми тяжело вздохнула. — В Комнате только прочитанные нами книги. То есть я просто повторяю или освежаю свои или твои знания. Но я могла бы обдумать ситуацию в реальности. Систематизировать наши знания и вопросы. Сегодня вспомнила, что месяца два назад мы решили вплотную заняться палочками, а я ничего даже не отмечала! Да и, — шатенка, прервав свой монолог, взглянула на небо. Она знала, что этот вопрос давно витал в воздухе, — Чем мы займёмся? Мириам скатилась на траву - Диадема наконец спокойно задышала, балласт в полсотни кило довольно сильно мешает в этом - и закинув руки за спину, перевела взгляд туда, куда смотрела сестра. На небо. Глаза у неё были расслабленно прикрыты, но девушка знала, что Мира готова прямо сейчас вскочить и понестись что-то делать. Веки еле заметно дёргались, что выдавало волнение. Наверняка строила тысячи сценариев диалога, чтобы выбрать лучший и ввернуть в разговор столь удачно, чтобы мысль читалась между строк. Всегда прямолинейная и чересчур шумная, она согласилась обучиться данному искусству. Кастор с Деми позиционировали уроки, как подготовку к аристократическому миру, но на деле просто устали от непонятных и скачущих диалогов Миры, которые сводились в пространные монологи в попытке выразить главную мысль. — Жить. А там посмотрим. Диадема усмехнулась и толкнула сестру в плечо. Красиво сказано. Мириам считала, что человек живёт только когда занимается делом, приносящим ему удовольствие. Она имела ввиду, что они могут вернуться к своим профессиям, к которым они шли долгие годы. Точнее к их магическим аналогам. А если не получится, то они решат, что будут делать на месте. Вместе. Нежась под солнцем на тёплой траве, присыпанной иголками в сгенерированном, их тройным подсознанием, мире, ей, наконец, было спокойно. Пусть она так и не сказала Кастору и Мире, что относится к ним как к настоящим брату и сестре, пусть не услышала напрямую ответного признания, только что её уверили в том, что несмотря на предстоящие трудности, ей будет на кого опереться. Это стоило многого, если не всего. — Пошли, пора вставать. Нас ждёт новый день.***
Интерлюдия. Главное поместье Рода Блэк. Йоль 1951 года.
Тёмный кабинет был освещён нехотя растапливающимся камином — в кабинете Главы Рода, из соображений о безопасности, камин не был подключён к общей сети. Обстановка вокруг была чересчур вычурной на вкус Арктуруса, поэтому он и не зажёг свечи на огромной люстре, которая, право слово, должна висеть в одном из бальных залов, а не в кабинете. Старый, полностью седой мужчина в чёрном официальном фраке, чьи шрамы в отблесках огня уродливо разрезали лицо, развалился в кресле и вытянул ноги поближе к огню. Второй, куда более молодой — он опирался на трость и берёг плечо, будто оно у него так и не срослось после перелома — взмахнул палочкой. Невербальная, сильная магия, проделанная с той лёгкостью и обыденностью, с которой возможно лишь действие, проделанное много сотен раз. К камину бесшумно подлетело второе кресло, менее статное и удобное, а к мужчинам услужливо подплыли бокалы с тёмной рубиновой жидкостью. Выпили. Помолчали. Наконец, старец отправил стакан в обратный полёт до дубового стола лёгким движением руки. Мужчина с тростью хмыкнул. Дядя хвастался беспалочковой невербальной и только он знал, каких трудов это ему стоило. Но воспитательные речи он оставил при себе — старику недолго осталось, потому лишать его мелких радостей он не собирался. Седой маг, ударив ладонями по подлокотникам, начал издалека: — Как у нас дела? Как там продвигается договорённость с французами? Ритуалы у Ноттов? Его визави усмехнулся. Он знал собеседника всю жизнь и, учитывая его нетерпеливый характер, понимал, что тому не интересна была политика семьи, а лишь внутренние дела. Поэтому с издёвкой ответил: — Лягушки пытаются побольше откусить, но к ним уже подкатывают Лестрейнджи, так что неделя-другая и согласятся на любые условия, лишь бы мы работников не убивали. — он заново наполнил стакан лучшим огневиски в стране и продолжил играть на нервах любимого дядюшки. — А Нотты строят из себя непонятно кого. Я, конечно, дождусь конца этих плясок, но вот что будет с мальчонкой... Эх, если бы не Найджел - мой старый друг, я бы не занимался этим неблагодарным и недостойным Главы Рода занятием. Но ты же знаешь, в связи с этими обещаниями запретов на ритуалистику, особенно на кровный раздел, все специалисты начали собирать манатки. Рядом со своим дядей, его лучшим другом, Арктурус ||| - Глава древнейшего и благороднейшего Рода Блэк, мог расслабиться — выпить, посмеяться, не общаться высокопарным языком, обязательно соблюдая все нормы этикета. Ведь именно этот мужчина, Арктурус ||, в честь которого его назвали, всегда был рядом: дома, и на войне, поддерживал и помогал. Именно он первый угостил его выпивкой и научил браниться. Дядюшка покачал головой и улыбнулся. — Новое поколение и сразу трое, — старик сам свернул на интересующую его тему. — Кто бы мог подумать, что дохленький малыш Сигнус подарит Роду сразу троих сильных членов, м? Ты бы, кстати, к пацану присмотрелся. Ты же так никого Наследником и не назначил, Арти. Мужчина допил свой стакан и отмахнулся. Проблемы с Главами в его Роду были на протяжении нескольких последних поколений, что заставляло беспокоиться. Да, Глава всегда принимает на себя удар, предназначенный семье, но не так же часто и быстро! Катаклизмы, войны, смертельные проклятья и даже неизлечимые болезни — неожиданная драконья оспа свела в могилу Сигнуса |, вынудила молодого и неготового к такому Арктуруса || принять главенство над Родом — всё это сокращало жизни Блэков, которые доживали лишь до каких-то смешных восьмидесяти. "Арти" встал и, проигнорировав красивую трость с тяжёлым набалдашником в виде собачьей головы, похромал к окну. За ним раскидывался внутренний сад, освещённый луной ("Почти полная," — отметил Арктурус. — "Можно было бы собрать бадьян, если бы не Йоль"). Получается, что скоро полнолуние, а в такие ночи рука почти выкручивается из сустава от боли, бедро же только сильнее ломит. — Знаю, дядя. Но я не хочу пока никого назначать. Понимаешь, будто сам выношу родственнику смертный приговор... — Ну что за глупости! — гаркнул старик, Арктурус обернулся и теперь опирался поясницей о подоконник, дослушивая. — А если с тобой что-нибудь случится, кто встанет во Главе семьи? Поможет не утонуть, а лишь подняться? Это было больное место. Из-за недавнего инцидента их семья лишилась даже номинантного Наследника, а при его внезапной смерти... Не было никого, кто мог бы принять бразды правления — дядя даже на время не возьмёт Род, вскоре он вообще вряд ли будет выбираться из своего дома; дядюшка Сигнус уже сейчас не выходит из своей крепости, только с Касси общается; Ликорис может стать регентом, но ждать несколько лет не станет; Регулус неадекватен; Поллукс, конечно, второй в Роду — Защитник — но он больше силовик, максимум стратег и это их может погубить; Мариус ушёл к магглам, а остальные кузины не станут; младших можно даже не рассматривать. — Скажи, что я был не прав, снимая с поста Ориона? Или не назначив кого-то из младших? Да и передавать власть другой ветви как-то... — Тц! Ну ты разошёлся, конечно, — старик устало вздохнул и сильнее растопил огонь, не вставая с кресла. — Я не говорю, что ты сделал нечто неправильно, нет, ты поступил так, как должен был. Твои кузены и кузины пролетают, да и младшее поколение тоже не подходит, а вот их дети... — Я могу дождаться детей Ориона. — Детей инцеста? Это запрещено кодексом, и ты это знаешь. Арктурус снова отвернулся к окну. Ему с детства нравилось наблюдать за звёздами, рассматривая родные созвездия и находя яркие огоньки, в честь которых испокон веков нарекали Блэков. Но сейчас он их не видел. Старик был прав - он сам, своими руками, погубил их ветвь. Нездоровая страсть его сына к дочке Поллукса раньше не трогала (всего лишь восхищение достойной девушкой, не более), но сейчас, когда тот объявил о помолвке, это стало огромной проблемой. И импульсивное решение позволить такое, снимая сына с поста Наследника, стало последним завершающим штрихом. Конечно, он мог запретить им видеться и поженить Ориона насильно, но вспоминался Поллукс, который закрылся ото всех, начал пить и лезть на рожон, лишь бы не возвращаться домой и не видеть чужую женщину и больных несчастных детей. Их так называл сам кузен, когда напивался и начинал жаловаться. Хотя больными те не были, только очень слабыми, что физически, что магически. Он не хотел, чтобы Орион стал таким же, поэтому плохо поступил - как Глава Рода, но хорошо - как отец. Он по крайней мере на это надеялся. Правда, учитывая Лукрецию... Да, дядя был прав, нужно передать власть другой ветви. — Малышку Лу мы не берём в расчёт, — подтвердил его мысли старик, — уж прости. Ориона получается тоже, как и Вальбургу. Или ты остановишь этот фарс? Нет? Тогда у нас остаются только мальчишки Поллукса. Но не Альфард, он... Старик явно подбирал слова, но потом махнул рукой. Второй сын кузена был балагуром, магглолюбцем и пока имел лишь длинную череду любовников, так что детей они от него вряд ли дождутся. Зато из парня выходил отличный помощник в делах Рода. Шумный, умеющий создавать образ дурачка и с пропуском в не магический мир — Альфард был идеальным информатором и переговорщиком, что на званном ужине, что у магглов-бизнесменов. Но ставить его самого Наследником было бы в верхней степени глупо, да и жестоко. Дядюшке он не нравился, потому и ему, и Араминте он, Арктурус |||, позволял вести себя как угодно. — Остаётся лишь Сигнус. Конечно, не он сам, слишком уж слаб, а его отпрыски. Друэлла выносила, родила и сохранила троих сильных детей. Она вновь беременна и при этом цветёт и пахнет. Выдвинуть вперёд именно эту ветвь выгодно. Тем более... — Мне не нравится родство с Розье. А Друэлла, как ты и сказал, снова беременна. Тебя что, это не пугает? Этих детей ни то что к постам, к остальным частям семьи подпускать опасно! Арти не нравилось, когда его к чему-то принуждали. Старик был прав, но слишком уж наседал. Да и вопрос безопасности и вправду стоял остро. — Розье довольно плодовиты и часто роднятся с другими семьями, но дар же почти не проявляется. Женщины всегда обрезают все связи с семьёй и полностью переходят в Род мужа. Вероятность того, что ребёнок родится с даром, довольно мала, хоть и есть. — Но она, эта твоя вероятность, растёт с каждым ребёнком! — И это видно с первых же выбросов, — парировал дядя, — а если так и произойдёт... Мы попытаемся воспитать, тренировать, но не отрезать от Рода. Это нас когда-то и погубило. Тишина в комнате стояла давящая. Мужчине стало стыдно — именно это он и хотел сделать. Это было глупо, неправильно, но как же просто! "... и когда последняя связь на гобелене сгорела, это стало началом конца" На ум пришли вдруг эти слова Альтаира Блэка, когда пару веков назад Блэки начали выгонять неугодных членов семьи. Если бы Арктурус был приверженцем подобного, то Араминту, Альфарда и Мариуса ждала бы эта участь. Жаль, многие родственники плохо читали Хроники и теперь проедают ему плешь, что некоторых надо отлучить. Ещё ему вспомнился юный Сигнус, ведущий избранницу, облачённую в прекрасное белое платье с лилиями в светло-каштановых волосах, а потом эти же цветы, чудом не выпавшие из прядей Друэллы, на ритуальном камне. При принятии в семью. — И всё-таки рано. Давай подождём и посмотрим, что произойдёт дальше - мало ли что случится. — И пустить всё на самотёк? Оставить Род без защиты? — Я этого не говорил, — Арктурус сморщился, ведь даже допустить такую мысль казалось кощунством. — Потолкую с Сигнусом, приведу дела более или менее в порядок. Левое плечо начало гореть в предверии полнолуния — ещё помнило проклятый серебряный клинок. — И всё равно не хотелось бы, чтобы малыши с детства готовились к такому посту. Вот повзрослеют, поумнеют... — Ты же знаешь, что времени слишком мало. Не нравится мне, что происходит вокруг. И ритуалы твои, и Дамблдор, прохвост этот, и с образованием вообще Мерлин знает что творится! — старик сдулся, будто силы оставили его, Арктурус потихоньку передал ему немного по Родовой связи, но дядя лишь шикнул на него, нечего мол. — Да и молодой Гонт, — продолжил старик, магию он так и не принял, — Откуда-то нарисовался. При уме и при красивом лице, да ещё и со своей шайкой... Творится что-то серьёзное. — Ты читал его? — обеспокоенно спросил мужчина. Арти и сам слышал об всём этом, и молодой Наследник Слизерина особо его беспокоил — выпрыгнул, как черт из табакерки, и слишком уж революционные речи толкал на банкете в Министерстве. Даже в палату Лордов рвался, но Гонты давным-давно это место продали. Дядя был невероятно сильным легимилентом и мог всё что угодно найти в чужой черепушке незаметно для обладателя. Тот кивнул. — Хотел просто пролистать, — что означало у него: "считать поверхностные мысли, мотивы и желания", — но щенок оказался талантливым, пришлось силой ломится к нему в голову. Там такой ужас творится, и Мордредом клянусь, у него что-то не в порядке с... — старик пощёлкал пальцами, подыскивая нужное слово, но не находя его; у того слишком уж рано по меркам волшебников развивалась "старческая болезнь". — Такой кошмар, будто ему мозг надорвали, да так и оставили. Там было и про политику. Этот идиот хочет устроить то ли геноцид, то ли новую войну. У Арктуруса внезапно заболела голова, и он запустил пальцы в свою растрёпанную шевелюру. К сожалению, прогноз о скорой войне не был беспочвенным. Но оно и неудивительно: обстановка между разными волшебными классами накалялась уже несколько столетий и скоро, при помощи нужного лидера, она достигнет критической точки, и тогда только война. А то, что несколько лет назад устроил Гриндевальд, не слишком успокоило противоборствующие стороны, только подкосило множество магов. Как и их. — Тогда нужно начинать готовиться к осадному положению. А вот положение семьи в войне... — Нейтральное, — перебил его дядя и быстро продолжил, — Детям после войны ещё жить, не порти им жизнь. За магглолюбцев мы выступать точно не будем, а за тёмных... Кто от нас станет воевать? Старики, инвалиды, да девки. Не втравливай нас в это, Арти. — Не буду, дядя. Арктурус подошёл к креслу старика, и когда тот закинул голову, чтобы посмотреть на него снизу вверх, шрамы натянули его и некогда красивое лицо. Когда-то, очень давно, когда Арктурус только принял пост Главы, тот ощущался, как нечто нерушимое, вечное. После войны, ритуалов, проклятий и многих потерь, тот походил скорее на хрупкое стекло — тронь, и оно превратится в мелкое крошево. — Нужно укрепить защиту, проинструктировать Поллукса и собрать палату. Выдвину это на обсуждение ближе к равноденствию, соберу доказательства. Постараемся придержать ситуацию до того, как дети хоть немного подрастут. — Завтра же после ритуала принятия проведём ритуал Минкара Блэка. Ритуал Минкара... Вспомнились ветхие жёлтые страницы Хроник и "единственно-сильная, по-настоящему мощная защита может быть дана только Главой и только им, и чтобы достичь максимальной концентрации нужно..." . Он испуганно обвёл взглядом кабинет и сосредоточился на любимым дядюшке. Учитывая его состояние ритуал был опасен. — Проведём, но только на мне. Будешь страховать. Старик преобразился — вместо сухонького острого мужичка перед Арктурусом сидел разозлённый сильный маг. — Даже не думай! Ты проведёшь ритуал на мне, не спорь! Ты ещё нужен Роду, а я... Ты же знаешь после её смерти я совсем сдал. Так сделаю хоть что-то полезное. Дядя и племянник несколько минут смотрели друг другу в глаза. Наконец младший мужчина опустился на колени около кресла — бедро прострелило, но где-то на периферии — и обнял старика. Тот, обняв в ответ, похлопал того по спине, погладил по Блэковским чёрным вихрам. — Я всё сделаю, дядя, обещаю. Всё будет хорошо. Род будет процветать, как и предрекла старая козочка****. — Конечно будет. Старик отстранил Арктуруса от себя и похлопал по щеке. Встал и подал племяннику трость. Камин погас, оставляя волшебников в полной темноте. Магический особняк уже спал и все его обитатели смотрели десятый сон в своих кроватях после шумного застолья. Дядя отряхнул фрак и, распахнув двери, замер в льющемся из коридора свете. — И мы этому поможем.