Туманным перевалом смешалось небо

      Едва ли не по-зимнему морозным холодом обдавало окна, из-за чего они еле-еле покрывались слабыми бледными узорами, — Дазаю стойко казалось, что вечером пойдëт снег, — казавшимися с обратной стороны тускло малиновыми завитками в утреннем холодном свете, который наверняка покрывал стволы деревьев колким льдистым инеем, легко прячась между гибкими ветками и совсем изредка серея у самых макушек, будто августское предрассветное небо перед дождëм. Осаму старательно пытался вспомнить все те шутки, которые ему удалось придумать за последнее время, скоро записывал отдельные фразы и слова в блокнот, не тратя время на полную формулировку ситуаций, чтобы точно не одну из них в процессе не позабыть; Осаму был невероятно воодушевлëн, тихо хихикая над мыслями в своей голове, — публике должно понравится, я очень на это надеюсь… — на секунду он полностью отвлëкся от написания шуток, вдруг съедаемый сильными сомнениями: а вдруг никто даже не улыбнëтся? Стоит ли мне вообще выходить на сцену? Шатен скоро перечитал оставленные им в тонком блокноте пометки, привередливо фыркнул и вырвал исписанный жëлтый лист, решаясь начать полностью расписывать то, о чëм он хочет рассказать людям, но никак не отпуская мысль, а хочет ли он вообще кому-то что-то рассказывать? Вернее, захотят ли его слушать? — кареглазому даже казалось, будто эта мысль навязчиво отдалась гулким эхом в его голове; Дазай слишком долго называл себя некудышным комиком, чтобы поверить в себя в тот момент — энтузиазм совсем угас, как позднеосенний костëр, занесëнный снегом, шатен отложил ручку и перечитал то, что успел написать, угрюмо нахмурился, крайне недовольный придуманным текстом, окончательно решил, что выступать с этим материалом точно не будет, и отложил почти пустой блокнот в сторону, — не быть мне комиком.       Шатен мельком глянул на маленький календарик, лежавший на краю стола, на мгновение остановил взгляд на дате, отмеченной синими чернилами; — тëтка скоро вернëтся с медового месяца; Дазай сильно задержался после окончания учёбы в еë доме, но ему невероятно хотелось, чтобы тëтя не гнала его, потому что за эти несколько лет и этот дом, и этот город стали ему родными на столько, что за последние время Осаму ни разу не съездил к родителям, чем, естественно, не гордился, так как давно стоило бы их навестить. Шатен много раз задумывался над тем, чтобы не уезжать обратно, а найти работу здесь, но так долго стеснять свою тëтю с еë новым мужем ему было крайне неудобно, как бы сильно ему не хотелось остаться. Возможно, накопив денег, проживая в родительском доме (хотя и их ему было неловко стеснять), кареглазый всë-таки вернëтся в Огасту*.       Осаму удивлëнно обернулся, когда Накахара, которого кареглазый совсем не заметил, погрузившись в собственные мысли, любопытно взял в руки тонкий блокнот и заинтересованно прищурился, вглядываясь в косые буквы — Дазая отчего-то испытал невероятно сильный стыд за то, что Чуя читает его шутки, поэтому он тут же подорвался со стула и постарался ловко отобрать у рыжего свой материал, пока тот тактично отходил назад до тех пор, что в конце-концов, уперевшись в бортик кровати, расслабленно завалился на неë, ни на минуту не отрываясь от чужого текста. — Отдай, пожалуйста. — Ой, как жалобно ты звучишь. Если ты собираешься рассказывать это людям, то почему я не могу почитать?       Дазай почти выдал «А ты видишь здесь ещë людей, помимо меня?», но вовремя прикрыл рот, посчитав эту фразу чересчур грубой особенно сильно в тот момент, когда голубоглазый глухо посмеялся над какой-то неаккуратной строкой в блокноте, — всë-таки шатену было слишком приятно, чтобы грубить тому, кто вселил в него хрупкие мельные крупицы веры в себя, которые было бы плохо видно даже на рукавах плотного чëрного пальто. — А ничего так.       Маисовые чахлые горы выглядели и вовсе циниевыми под сонной дымкой оранжево-персикового неба, словно от подножий до самых верхушек заросли душистыми раннесентябрьскими ноготками, абрикосовые лепестки которых будто бы и сухо пахли этими рыжими фруктами, еле-еле покачиваясь от стрекотания утренних кузнечиков; Дазай на миг припомнил, как видел рыжую душистую календулу в каком-то старом справочнике, но форму лепестков почему-то представить так и не смог, но был полностью уверен, что букет из этих цветков был бы невероятно красивым, — интересно, если я попрошу Чую о пышном букете из ноготков, где он умудрился его найти? По какой-то причине у Осаму не возникало сомнений в том, что Накахара каким-то образом отыщет календулу, хотя она и не растëт в их стране. — Тебе нравится? — Ну… Вроде как. — похоже, несносный мальчишка не из тех, чью похвалу можно получить за абсолютно любые старания, а вот Дазай, как раз таки, считал себя противоположным Накахаре человеком в этом плане — пускай шатен никогда не замечал за голубоглазым какую-то творческую деятельность, но, несмотря на то, что тот его невероятно сильно раздражал, кареглазый бы явно точно оценил чуин труд с особой лестью, потому что, если честно, Дазай никогда не мог позволить себе не похвалить чужие старания какими бы они не были — он уже долго не мог определиться хорошее это качество или нет. — А где ты хочешь с этим выступить? — Я хочу сходить в бар в центре города на открытый микрофон, чтобы послушать выступающих людей. Вряд ли я сам выйду на сцену. — Я считаю, что жизнь одна — всë в ней стоит попробовать. — Твоë жизненное кредо? — Ага. — Заведи книгу жалоб и предложений: я очень сильно хочу напомнить тебе про рамки закона большими буквами на всю первую страницу. — Какой ты ску-учный.       Наглый мальчишка вальяжно вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку, на что кареглазый тут же нахмурился: «Не кури в доме.» — Чуя на это глумливо фыркнул и, зажав между зубов сигарету, скоро поджëг еë: «Я же говорю: ску-у-учный.» — Дазай всë-таки раздражëнно закатил глаза: «Знаешь, что я хочу тебе сказать?» — Чуя блаженно выпустил сизый дым в потолок: «Ага, девять.» — Осаму было совсем не понятно, почему Накахара собрал всю свою наглость в кулак и пришëл к нему в спальню, чтобы покурить, — слава Богу, не траву, и что-то Осаму подсказывало, что к этой фразе явно стоит добавить слово «Пока». — Я пойду с тобой. — Кто это тебе сказал такую глупость? — А ещë ты купишь мне выпивки. — Снотворного. — Виски.       Хуиски.       Дазай неприятно поморщился, когда голубоглазый выдохнул тяжëлый дым в его сторону и пристально посмотрел в чужое лицо, смахивая пепел прямо на пол, а затем, не докурив предыдущую сигарету, зажëг следующую, потушил первую о, слава Богу, свои джинсы, но с каким-то странным азартом в бледно-голубых глазах раздавил еë снова о прикроватную тумбу, — у Дазая ладони сжались в кулаки; Накахара сейчас определëнно точно будет жрать свои сигареты задницей, — кареглазый медленно взобрался на кровать и показательно неспешно смял ладонью чужую сигарету, угрожающе смотря Чуе в глаза: «Ты совсем охерел?» — тот аж побледнел, изредка покрываясь бело-лиловыми пятнами от шеи до щëк, со временем становившимися всë более яркими, даже персиковыми — честно сказать, Дазай был невероятно доволен тем, что ему удалось своими действиями возыметь такой внушающий эффект, хотя руку невыносимо жгло, а в нос резко бил удушающий запах табака, Дазай озлобленно думал, как бы ему сейчас всерьëз не запихать эту гадость в чужую наглую задницу. — Тебе не больно? — Тебе сейчас будет очень больно, если ты не заберëшь у меня из руки эту дрянь и не выкенешь в окно, а затем не вылижешь эту комнату дочиста. — Дазай тут же замахнулся ладонью с сигаретой, подтверждая свои слова: «Не смей больше курить в моëм доме.» — Чуя с особой осторожностью вынул из чужой руки измятую сигарету и поспешил к окну, — уму непостижимо: как можно вести себя настолько по-свински?       У синеватого горизонта небо становилось совсем кварцево-розовым, а над крышами домов оно стремительно наполнялось какой-то ежевичной кристальной свежестью, сбивавшейся в холодное янтарно-персиковое марево, которое со временем всë больше походило на пудренно-розовый туман, тяжело задерживавшийся под сырыми листами яблоневых макушек; Дазай неосознанно подставил лицо под ледяной порыв густого ветра, стремительно влетевшего в открытое окно. — Прости, я перегнул палку. — Я никак не могу понять твоих мотивов. — У тебя забавная реакция на сигаретный дым, мне просто пришла после этого интересная идея в голову, но я зашëл слишком далеко — хуëвенько вышло, не спорю. — А ты, я смотрю, никогда не придерживаешься рамок приличия, если чего-то хочешь, да? — Разумеется. Так что не удивляйся, если я нагну тебя на кассе в торговом центре. — Нести лопату: могилу себе копать будешь.       Накахара едва ли не с разбегу запрыгнул на кровать, обнял тут же поспешившего слезть с постели шатена, широко улыбаясь, совсем коротко поцеловал его в весок, и всë бы ничего, если бы параллельно не постарался забраться ладонью в дазаевские выходные брюки, — Боже, как ты мне надоел, — на что Осаму сразу перехватил чужую руку и с привеликим блаженством шлëпнул ею по чуиному наглому лицу, довольно хмыкнул, когда несносный мальчишка встал с кровати, но затем раздражëнно нахмурился, так как тот скоро обошëл постель, немного постоял на месте, явно раздумывая, чего бы такого ему сделать, сел рядом с кареглазым и похлопал по своим бëдрам: «Давай я посажу тебя к себе на колени.» — Осаму уже давно не удивляется тому, что Чуя не произносит подобные фразы с вопросительной интонацией, — рыжий, недожидаясь ответа, с большим усилием постарался перетянуть Дазая на свои бëдра, — подобное шатена тоже больше не удивляет, скорее раздражает, как, впрочем, и всë, что Накахара делает, честно сказать; Дазай с нетерпением ждëт момента, когда с чистой совестью сможет позвонить в полицию и оповестить о всëм этом дурдоме, а пока он будет терпеливо собирать небольшое досье на рыжего негодника; кареглазого вдруг посетило странное чувство азарта, а ещë безграничное любопытство. — Валяй, но что такое, посадить не получается?       Шатену было невероятно интересно наблюдать за тем, как раздражëнный Чуя с трудом повернул специально напряжëнные дазаевские ноги к себе, а затем еле-еле приподнял задницу Осаму над кроватью сильно трясущимися от натуги руками, но в конце-концов он смог усадить шатена к себе на колени; пожалуй, кареглазый всë-таки удивлëн, но и, конечно же, раздражëн, потому что Накахара тут же начал лапать его, переминая одной ладонью ягодицы, а второй внутреннюю сторону левого бедра, — если Бог на самом деле есть, то у этого похотливого мальчишки скоро отсохнут руки, — Дазай неприятно чувствовал, как чужой стояк упирался в его ногу, — и член, — несносный Накахара забывчиво не закрыл окно — льдистый холод медленно полз по полу и робко лип к стенам, лишь изредка холодя ноги.       Кареглазый случайно заехал локтëм в чужую довольную рожу, — ни капли не жалею; честно, ещë бы раз больно пихнул, — стоило несносному мальчишке невысоко подкинуть его на своих коленях, а затем крепко прижать к себе, в наглую отираясь стояком о дазаевское бедро, — а лучше бы придушил; как жаль, что Чуя ещë не принëс для себя лопату, ей то и бить легче. — Как думаешь, я порву тебя, если трахну прямо сейчас? Всë-таки тебе достался мужик с большим хером. — Накахара блаженно улыбнулся и даже выпятил грудь вперëд — Осаму приподнял одну ногу, чтобы преувеличенно скептически посмотреть сначала на чужой член, приподняв одну бровь, а затем на недовольно хмыкнувшего голубоглазого: «Точно не будешь жаловаться, когда я его вставлю.» — Буду, не волнуйся. — А я не буду слушать. — А я буду Богу. — А я не буду слушать. — Вот это у тебя самооценка. — Чуя соблазнительно подмигнул, а Дазай закатил глаза, затем медленно склонил голову на бок, потому что рыжий широко улыбнулся и негромко выдал: «Встань раком, хоть подрочу на твою классную задницу.» — кареглазый медленно выдохнул: «Это какая-то новая степень отчаянья? Можно оставить тебя с ней наедине?» — голубоглазый в ответ что-то неразборчиво буркнул.       Ближе к вечеру совсем похолодало, поэтому Осаму только сильнее кутался в шарф, искоса наблюдая за тем, как Накахара с особым усердием чиркает колëсиком зажигалки в попытке поджечь только-только найденную кредитную карту, — шатен, разумеется, не считал чужие действия правильными, но и остановить несносного мальчишку желания не появлялось; как же так вышло? Я же категорически запретил ему идти со мной… Холодный ветер жëг руки — Дазай то и дело менял одну ладонь на вторую, крепко прижимая шарф к шее; солнце еле-еле виднелось над крышами домов, рассыпая на них чуть тëплый банановый пепел, изредка становившийся лавандово-синей тенью, которая кубарем скатывалась вниз и терялась в увядших розовых кустах, живых изгородях, отсыревшей высокой траве; мелкие кремовые пылинки неустанно взмывали в воздух, накрепко цеплялись за куртки и пальто. — А если на ней много денег? — Какая разница, у меня всë равно нет реквизитов. — Ты мог бы попросить вознаграждение за находку, а люди с большими деньгами смогли бы, соответственно, щедро заплатить.       Чуя задумчиво почесал затылок рукой с зажигалкой, озадаченно смотря на оплавленный край чужой кредитки, затем резко выкинул карту в сторону и скоро убрал руки в карманы: «Это, наверное, порча чужого имущества, да? Нехорошо будет, если об этом узнает полиция.» — Осаму бы точно позвонил в полицию, если бы у него был с собой мобильник; кареглазый вдруг вспомнил, что рыжий, вероятнее всего, в их первую встречу звонил ему с мобильного телефона, но Осаму ни разу того у него не видел. — А где тот мобильник, с которого ты мне звонил? — Сварился.       Почему-то Дазаю совсем не хотелось узнавать подробностей этой ситуации, так как его собственная история о том, как он с друзьями по пьяне приварил подаренный на своë восемнадцатилетие телефон к металлическому листу в отцовском гараже звучала интереснее, — я тоже умею хорошо развлекаться, между прочим, хотя и давненько этого не делал. Думаю, это та ситуация, о которой я никогда не расскажу своим детям… — Это то место? — Чуя указал пальцем на бар с яркой цветной вывеской, получил утвердительный кивок и, схватив Дазая за запястье, скоро поволок его к нужному зданию.       В баре было невероятно жарко и пахло сыростью, — неужто снова пойдëт дождь? Для него слишком холодно, так что вернее сказать «неужто пойдëт снег?», — Осаму едва ли не спотыкался, силясь что-нибудь разглядеть в приглушëнном свете, — глаза совсем не привыкли к темноте, поэтому кареглазый сильно щурился; люди вокруг казались чëрными мутными пятнами, изредка совсем растворявшимися в тягучей черничной темноте, которая неуютно напирала непроглядной душной дымкой ровно до того момента, пока на сцене не включили яркий прожектор, светивший ровно на микрофон; Чую шатен потерял. — Попрошу всех участников подойти и записаться.       Дазай растерянно огляделся по сторонам в поисках несносного мальчишки, неуверенно помялся на месте, нащупывая в кармане пальто блокнот, затем вроде и двинулся к молодому пареньку, записывающего участников, но всë-таки остановился, тяжело выдыхая, неожидавши вздрогнул. — Мне не продали пиво, помоги. — Я тебя потерял. — Поэтому тебя так трусит? Мило.       Дазай недовольно фыркнул, заинтересованно склонил голову на бок, выслушивая Накахару: «Так ты собираешься выступать или нет? У тебя неплохие шутки — нечего так волноваться.» — Осаму снова хмыкнул: «Так ты иногда бываешь адекватным и не считаешь всерьëз правдой то, что говоришь?» — голубоглазый пожал плечами: «По секрету скажу, что мне просто намного приятнее считать, что ты на самом деле испытываешь ровно то, о чëм я говорю, а ещë я не упускаю возможность наслаждаться тем, что я придумал, подольше. Я знаю, что тебе не нравится моë упрямство в такие моменты, но уж прости.» — Ого, настолько тяжело принимать отказы и выслушивать правду? — Да. Не успеешь записаться, если будешь так долго мяться.  — Я не уверен, что людям будет забавно меня слушать. — Я прочитал твой материал — он неплох. Ты не считаешь это доказательством того, что другим будет интересно? — Ну, знаешь, если брать в расчëт то, что это говоришь мне ты… — Ну спасибо. Я вообще-то, вроде как, открылся тебе, может быть, тебе стоит перестать язвить?       Осаму престыженно отвернулся: Чуя показаться ему таким взрослым — это было невероятно непривычным; Дазай поджал губы, когда Накахара неожиданно дотронулся до его плеча: «Даже не извинишься?» — шатену почему-то не хотелось говорить «прости» несносному мальчишке, хотя раньше подобных проблем с извинениями у него не возникало, но стоит сказать, что Чуя не просил прощения за многочисленные домогательства; неловко поправляя волнистые волосы, шатен ускоренно отправился к молодому белокурому ведущему, ещë раз попросившему всех участников записаться — рыжему он так ничего и не ответил, но даже обозвал себя трусом.       Ненадолго оглядываясь на зашторенные окна, Дазай терпеливо ждал, когда совсем юная рыжая девушка запишет свои имя и фамилию в большой простенький блокнот ведущего, мельком глянув на открывшуюся входную дверь, кареглазый внимательно выцепил ярчавший закат, каким-то хризантемовым дымом пробивавшийся сквозь пряно-коралловую листву высокого клëна, росшего на чахлом стриженном участке дома напротив; — всë-таки стоит скосить сухую траву во дворе; — шатен на секунду встретился взглядом с недовольным Накахарой, сложившим руки на груди и пристально вглядывавшимся в пристыженно порозовевшее лицо Осаму, из-за чего тот быстро отвернулся, взял в руку предложенную ему ручку, специально медленно записывал себя в участники открытого микрофона до тех пор, пока краем глаза не заметил, что Чуя заинтересованно подошëл к барной стойке и снова попытался сделать заказ, но после того, как у него опять не получилось, с особым удовольствием принял коктейль от той самой рыжей девчушки, которая немного раньше вписывала свои имя и фамилию в блокнот ведущего; она заметно чем-то похвасталась, но, когда на еë плечо уложил руку рослый мужчина и что-то довольно произнëс, заметно стушевалась; — вот и нашли друг друга два идиота, присваивающие себе всë подряд, ну и слава Богу, может строптивый мальчишка наконец-то оставит меня в покое; Осаму неспешно направился к новообразовавшейся рыжей парочке, когда рослый мужчина отошëл к шумной компании то ли рокеров, то ли байкеров, расположившейся в самом углу помещения; когда кареглазый любопытно остановился за спиной что-то увлечëнно рассказывавшего новой спутнице Чуи, невольно подслушал жалобы несносного мальчишки. — Он у меня такой до невозможного вредный — это ужас: я сегодня признался ему в кое-что очень важном, вывернулся на изнанку просто, попросил прощение, а он снова начал беспричинно язвить и не извинился даже тогда, когда я его об этом попросил — мне невероятно неприятно знать то, что он не только никогда не говорил, что любит меня, так ещë и оскорбляет постоянно и угрожает. Разве возлюбленные себя так ведут?! Он просто ужасный муж, но я его так люблю… — у Дазая челюсть отвисла, стоило рыжему произнести последнее предложение, — чепухе про возлюбленного он уже не удивлялся, потому что про неë он, чëрт возьми, хотя бы слышал, — кареглазому решительно казалось, что от изумления у него побледнели щëки, покрывшись совсем кремовыми тусклыми полосами, которые изредка липко цеплялись за русые кудри на весках. — Чего это ты тут уже наплëл? — Ой. — Прошу участников подняться на сцену и пройти за кулисы: мероприятие скоро начнëтся. — Хорошо, об этом цирке Осаму поговорит с несносным мальчишкой чуть-чуть позже.       Наконец-то попав за кулисы, Осаму совсем опасливо, из-под тишка, рассматривал других участников открытого микрофона, надолго задержался взглядом на той самой молоденькой рыжей девчушке, медленно перебиравшей плотные альбомные листы в красной пластиковой папке, за полупрозрачной стенкой которой можно было мутно разглядеть какой-то аккуратный рисунок; — девушка, похоже, очень постаралась специально для этого мероприятия; всë-таки мне нужно было выписать больше материала… — Дазай осторожно вытащил вырванный лист с пометики из-за обложки блокнота, — сквозь черничный морок было сложно что-то разобрать, поэтому шатену снова пришлось напряжëнно щуриться, — вытащил погрызанную ручку из его колец и постарался как можно быстрее написать ещë шуток, ориентируясь на оставленные им в помощь фразы, пока белокурый ведущий объявлял первого участника— пожалуй, у шатена есть много времени до своего выступления, потому что записывался он самым последним, значит, успеет ещë и вспомнить пару ситуаций, — тексты, связанные с Накахарой, кареглазый решил не зачитывать.       Шатен, слушая краем уха выступающих, отметил нескольких, как потенциально хороших комиков, очень старался случайно не повторить чем-нибудь материал, уже прозвучавший на сцене, что было очень вероятно, потому что Осаму уже неосознанно написал строчку, которую только-только произнëс черноволосый бородатый мужчина в микрофон, Дазай задумчиво пролистал исписанные листы, мельком перечитывая каждую шутку, — будут ли меня слушать так долго? Честно, буду совсем не удивлëн, если кто-то уснëт…       Когда Дазай любопытно выглянул из-за кулис всего на одно мгновение после выступления толи четвëртого, толи пятого — шатен не считал — участника, ему показалось, что его глаза определëнно точно в ту же секунду вылезли на лоб, так как он, пускай и мельком, но явно отчëтливо увидел, как полуголого Чую скоро спускают со стола два крупных охранника, пока тот свистит и хлопает в ладоши миниатюрной шатенке, которая активно шутила на тему секса и мастурбации, — кто бы сомневался, что рыжий не будет без ума от девушки, пересказывающей его обычно утро четверга; как он умудрился так напиться всего за полтора часа от силы? Как же жалко, что за дебош не дают пожизненных, Боже… Хотя мне бы очень-очень помогла его поддержка во время выступления, как бы трудно не было это признавать.       Кареглазого постоянно слепил свет прожектора, как только он скоро смотрел на того, кто вышел выступать: в глазах начинали рябить цветные маревные пятна, которые ещë долго мерцали то тут, то там, сильно затрудняя коррекцию уже законченного к тому моменту материала; Дазай задумчиво проводил взглядом вышедшую к микрофону после объявления ведущего рыжую девчушку, решил снова перечитать все готовые шутки, настойчиво морально готовя себя к тому, что выступать он будет следующим.       Стоило белокурому парнише назвать его имя и фамилию, Осаму встревоженно выдохнул и скоро поспешил на сцену; снова ослеплëнный ярким жëлто-белым прожектором, он секунду неловко мялся, но, поскорее собравшись с мыслями, кинул быстрый взгляд на первую строчку в блокноте, тихо и неуверенно начал, едва ли в панике не заикаясь: «Как-то я встречался с девушкой, до безумия любившей детей, о чëм я узнал чуть ли не в первую секунду знакомства, поэтому первый мой подкат прозвучал так: «Ты очень любишь детей, а я вчера застрял головой между прутьями забора, когда пытался достать автоматный попрыгунчик — я думаю, мы очень понравимся друг другу.»       Шатену не была видна улица из-за завешанных окон, а в здание больше никто не входил, чтобы можно было невольно разглядеть чахлый клëн на участке напротив, наверняка всë-ещë приятно пахший карамелью и солодом, но Дазай был точно уверен, что небо у самых циниевых холмов отдавало каким-то мягким зелëно-красным сиянием, смешавшимся с потемневшей терпкой лазурью и подсвеченный почти ушедшим азалиевым закатом, который шатен много раз видел на рисовом поле в своëм родном городе, — наверняка пошëл снег, иначе бы по ногам так зябко не тянуло; Осаму настороженно заметил, что в зале никто не смеялся.