Наяву

Уже в привычном мне здании стояла бьющая по вискам тишина. Этот дом никогда не был пустым, либо Людмила Борисовна бренчала на кухне, либо домработницы шумели пылесосом, либо кто-то из компашки Демида громко гоготал или разговаривал. Но не сегодня. Время будто остановилось, а всё вокруг переставало своё движение. Беззвучие ударялось об белый мрамор стен и пола, производя на меня дискомфорт. Этот дом никогда не был уютным, он был пустым, ведь из интерьера только лишь в некоторых комнатах стояли книги или лежали шкуры животных вместо ковров. Каждый сам украшал и согревал комнату собственным путём, конечно если он этого хотел. У парней не было какого-то пунктика насчёт этого, поэтому большинство из них оставляли первоначальный вариант дизайна. Лишь Комната Ворона была заполнена огромным количеством пособий, учебников и книг по медицине. У него висели картины, а в дубовом шкафу стоял красивый набор роксов, бокалов и стаканов под выпивку, которой у него также было немало. Но сегодня дом был не только бездушным, но и пустым. Обойдя почти весь дом, я никого не смогла найти, и лишь открыв двери столовой я нашла там Лёшу, сидящего на коленях перед величественной картиной какой-то девушки с размером на всю стену. Но Демид смотрел вовсе не на неё, он внимательно изучал свои дрожащие руки, вовсе не замечая, как казалось, меня. Его плечи вздрагивали, но ни слёз ни смеха не было. Это был страх. — Я… Я убил его. — произнёс он шёпотом, медленно разворачивая своё тело в мою сторону, словно весело оно больше тонны. Я и сама не заметила, как уже сидела с ним рядом, положив руки ему на плечи. Он смотрел на меня безумными глазами потерявшегося ребёнка, будто молил о помощи разобраться в его проблемах. — Кого? — осторожно и так же бесшумно, как он, произнесла я. Лёша ещё раз вздрогнул. Похоже, он только сейчас осознал, что я здесь. — Василия Мироновича. Это имя напомнило мне недавние события, напомнило то, что я испытала от силы часа 4 назад. Я отчётливо помню, что Серёжа его убил, а вовсе не Демид. И я не знаю, где он был на протяжении всего бала. Но Лёша не остановился лишь одним именем. Он вздохнул, выпрямился и сморгнул печальную пелену в глазах. Теперь он выглядел обычным Демидом, а не тем маленьким мальчиком, которого хотелось пожалеть. — Мне было всего 12 лет, когда я попал в наш клан. Евгений Львович, твой отец, приютил меня у себя и вырастил вместе с другими ребятами с улиц и сыновьями его помощников… Видимо, Демид бредил от пережитого шока. — Нет, ты наверняка что-то путаешь, мой отец был обычным бухгалтером, он не мог… — Адель, прошу, запомни одно очень важное правило — люди не всегда являются теми, за кого себя выдают. И теперь когда ты попала в наши ужасные условия, ты должна жить, опасаясь каждого кто посмотрит тебе в глаза. — Он говорил это со скорбью, жалостью в глазах. Демид решил открыться мне и приоткрыть завесу своей жизни. — Евгений Львович увидел во мне потенциал и, чтобы помочь раскрыть его, приставил ко мне свою правую руку Василия Мироновича. Его обязанность была только тренировать меня и обучать обращению с оружием, но он также заменил мне отца — наставлял, учил уму разуму. Но когда в завещании Евгения Львовича было написано лишь три имени, а его там не было, мой наставник предал меня, выдав абсолютно всю информацию об уже моём клане нашим конкурентам. Он ждал, покорно ждал, пока мой мозг переварит всю эту информацию у себя в голове. Демид ждал отражение понимания в моих глазах, надеялся увидеть то, что он не зря рассказал кусок своей жизни только что мне. Но я не понимала, причём здесь мой отец. Папа никогда не был связан с криминалом, а был обычным офисным работником. Леша нес какую-то ахинею, поэтому я решила смериться и спросить у него эту историю, когда он уже отойдет. — А сегодня он воткнул мне нож в спину во второй раз. Это был обязательный съезд клана, там были не только представители России. Там были все три филиала нашей мафии, поэтому не явиться я не мог. Моя ошибка была лишь в том, что взял тебя с собой. Это было слишком опасно, но ты должна была рано или поздно влиться в наше окружение, ведь на тебе лежит тяжёлая бремя, которое ты скоро должна принять. Я внимательно его слушала, но от каждого его слова вопросов становилось всё больше. — Василий Миронович посмел запереть меня, а потом пошёл пытать тебя. После этих слов Демид осторожно притронулся к моей щеке и провёл по не большим пальцем, будто спрашивая пережила ли я эту пытку. — Когда я выбрался там тебя уже не было, зато он лежал и ухмылялся тому, что я всё же выбрался. Кто-то уже стрелял в него, но этого явно не хватило, чтобы прикончить его. Поэтому я доделал начатое. Он снова замолчал. Демид одиноко сидел в своём красивом дорогом костюме на холодном мраморном полу. На этом месте стоял большой деревянный стол, а сейчас он был опрокинут на бок. Тусклое освещение ламп, отражаясь в каменном полу, придавало свой уют и магию. А в большом панорамном окне мигали звёзды. — Нравится? — спросил Демид, кивнув на картину. Только сейчас я внимательно рассмотрела её. Как же я раньше не узнала в ней себя. На всю высокую стену столовой красовался мой портрет высотой около 7 метров, а то и больше. Мои чёрные кудри сияли, а большие карие глаза светились от солнечного света, которого уже не было, он стёрся сразу после первой дозы. Здесь нарисована старая Адель, которая ещё не пережила своих похорон, несколько ломок, изнасилование и попытку суицида, здесь та Адель, которую ещё никто не посмел осквернить, та Адель, которая ещё верила в доброту этого мира. — Да. — честно ответила я, залюбовавшись этим портретом. — Я так и думал. — Сказал Демид, счастливо ухмыляясь. После долгой паузы он продолжил.— Здесь нет никого кроме нас. Все уехали, поэтому дом такой пустой. Я хотела бы запечатлеть этот момент. Демид открылся мне ровно на столько, насколько он смог. А я уже не думала о будущем, лишь любовалась доброй девочкой напротив меня.

***

Здесь сидело два одиноких и абсолютно разных человека, которых объединяло ровным счётом ничего, а их отличия между друг другом можно было посчитать на пальцах одной руки. Между ними была бесконечность, но в это же время они чувствовали друг друга прикосновением бёдер. Она кое-как сдерживалась, чтобы не положить голову на плечо своего насильника, а он любовался лишь картиной, зная, что как только он повернёт голову в ее сторону не сможет выбраться, потонув в ее настоящей и безупречной красоте, которая не сравнится ни с одним изображением, даже самого высокого качества.