наши дни
— Стэнли! — истошнее крикнула Венди. Юноша обнаружил ее в конце коридора, прижимающей спиной дребезжащую на петлях дверь, — тот, кто неустанно барабанил по металлической поверхности и что-то бормотал, несвязно лепетал, как ребенок, не мог выбраться. — Я не справляюсь! — раздраженно бросила она, завидев Марша. Очередной удар чужого кулака толкнул ее вперед, но, расставив ноги шире, девушка сохранила равновесие и продолжила стеречь выход, дожидаясь подмоги. — Он проснулся и опять… Договаривать ей не пришлось: по помрачневшему лицу Стэна, показавшегося вдруг повзрослевшим на несколько лет, стало ясно, что он все понял. Скривившись от недовольства, он поспешно приблизился к Венди и, задев ее плечо своим, уперся ладонями в дверь. — Отойди, — приказал Стэн. Венди послушалась, но отошла неторопливо, чтобы он успел занять удобное положение, правильно распределил вес, и спряталась за его напряженной спиной. Глубоко выдохнув несколько раз, как перед прыжком в воду с трамплина, Стэн сместил кисти к нервно дергающейся дверной ручке, взялся за нее и толкнул. Эхом отскочили от стен коридора неразборчивые выкрики. — Мне нужно домой! Стэн, оттесняя собой вопящего мужчину, решительно шагнул в небольшую комнату, визуально больше напоминающую тюремную камеру (здесь только заваленная тряпками кровать, да подобие унитаза в углу). — Моя семья… — слезно пролепетал тот, издал какой-то нечленораздельный звук, похожий на рычание, и закричал вновь. — Там моя семья! — Пап, успокойся, — строго проговорил Стэн, широко разводя руки, чтобы не пустить мечущегося из стороны в сторону Рэнди Марша к двери, уже закрываемой Венди. Он попытался поймать взгляд отца, но тщетно. Не удалось и хоть сколько-нибудь отвлечь старика от очередного приступа безумия: тот совсем не замечал человека перед собой (точную копию себя в молодости) и упрямо сопротивлялся, отмахиваясь от чужих рук. — Стэн! — крикнул Рэнди. Неужели узнал? — Шелли! — столь же исступленно позвал он и дочь. — Шерон! Я иду! Злость придала ему сил. Рванув вперед, старший Марш отпихнул Стэна, как мешающийся на пути предмет, тараном налетел на Венди, вскрикнувшую от неожиданности. Острые пальцы мужчины впились в ее плечи, смяли кожу; стерпев боль, она схватилась за его жилистые предплечья. — Мистер Марш, ваш сын здесь, — произнесла она, растерянно глядя на осунувшееся, заросшее седыми волосами лицо того. Умоляюще посмотрела на Стэна, будто прося доказать правдивость ее слов, но Стэн не мог: Рэнди не узнавал никого и твердил лишь о своем желании вернуться домой. Дом… Стэна от этого слова нервно передергивало. Он помнил, что рядом с домом остался автомобиль их семьи, из которого несколько лет назад ему еле удалось выволочь полуживого отца. В тот день Стэн, выбравшись из-под снега, засыпавшего его с головой, невзирая на холод, бросился к дому, когда с ужасом осознал, что переживших катастрофу — единицы. Не осознал даже — лишь рассудил, увидев заметенные мерцающей пыльцой добела улицы, увидев ставшие ледяными могильными плитами полуразрушенные здания, услышав жуткую до мурашек тишину — так молчит смерть. Сотрясаясь и едва дыша морозным воздухом (от нехватки кислорода нестерпимо кружилась голова, но выстуживающий холод отрезвлял), он замер в растерянности у потонувшего в снегу отцовского пикапа. Собственным глазам, заслезившимися еще до того, как пришло понимание, что случилось, поверить не удалось, и Стэн заставил себя не смотреть на занятое матерью водительское кресло, чтобы увиденное вдруг не показалось правдой. Он рванул к отцу, истерично тормошащему бездыханное тело Шерон. Наполовину смятую ледяной глыбой машину от порывистых попыток того докричаться до жены шатало — опускающиеся на лобовое стекло снежинки дрожали, как и руки Стэна. Непослушными пальцами, красными от мороза, Марш схватился за ручку двери, но она не поддалась: то ли силы покинули юношу, то ли механизмы заледенели настолько… Беззвучно взвыв, Стэн коснулся пояса. Нащупать оружие немеющими ладонями удалось не сразу, не сразу удалось и взяться за рукоять пневмодрели: руки отказывали. И все же раздался выстрел. Паром обожгло — Стэн отбросил дрель, и она зашипела, упав в снег. Округлившиеся глаза Рэнди выразили удивление (не испуг — лишь удивление), когда дверь открылась. — Помоги маме! — не своим голосом проорал он, вновь хватаясь за Шерон. — Помоги маме, Стэн! — Качнул ее, словно пытаясь разбудить. — У нее что-то застряло в голове, Стэн! — Рэнди тронул льдину, вымазанную смесью из крови, кожи и волос, которая торчала из расколотой напополам головы жены, и вновь посмотрел на сына. — Помоги вытащить! Стэн! — Он провел пальцами по разорванной щеке Шерон, коснулся обнажившейся челюсти, и его мольбы превратились несвязное бормотание, в рыдания. — Стэн! Стэн слышал, что отец зовет его, но какое-то время не мог пошевелиться — только громко всхлипывал, чтобы не разреветься (и без того мокрые веки жгло морозом). Он уверял себя, что за рулем не мама — куча грязного льда. Но это была мама. — Пойдем, — проговорил Стэн, давясь подкатившими к горлу солеными слезами, по щекам стекающим в рот, и горькой рвотой. Он наклонился, уставился на дрожащие колени отца, чтобы не видеть больше ничего, крепко сжал запястья того и начал выволакивать его из машины. Дернувшись, Рэнди ухватился за сиденье, за проем — уперся. Тащить его бьющее в ознобе тело стало многократно тяжелее. — Пойдем! — повторил Стэн, прикладывая нечеловеческие усилия для того, чтобы справиться отцом, и слабея при этом до желания упасть и умереть. Но промедление будет стоить жизни не только ему. Еще одно усилие! — Шерон, я помогу! Милая! — Истощенный истерикой Рэнди повалился на снег и беззвучно вскрикнул. Его надрывные вопли стали стонами. — Я отведу тебя домой… — Пап! — Стэн схватился за его руки, потянул на себя… — Пап! — так же грубо, как и тогда, рявкнул Стэн. Он взялся за руки, вцепившиеся в узкие плечи Венди, и, надавив пальцами на запястья не унимающегося безумца, завел их ему за спину. Стэн давно стал выше и крепче отца — справиться со слабым стариком ничего не стоит, но необходимость делать это нервирует до злости. Потянув верещащего Рэнди за собой, Стэн сделал несколько шагов и толкнул его на кровать. — Дай таблетки, Венди, — скомандовал он, забираясь на спину отца. Как в детстве, играя… От этой мысли стало дурно. Бедрами Стэн придавил ноги Рэнди, локтем уперся в промежуток между лопатками, а свободной рукой ткнул мужчину лицом в матрас. Раздражающие крики стихли, сменились утробным рычанием и воем. Хоть так! — Но… — пролепетала Тестабургер. — Живо! Стэн повысил голос. Венди, нахмурившись, приблизилась к нему, наклонилась и сунула руку в задний карман его джинсов. Он всегда носил снотворное с собой на случай, если оно понадобится отцу, чтобы успокоиться, — ситуация подходящая. Она не одобряла подобных методов лечения, но и иных вариантов уже не видела: были перепробованы все гуманные способы убедить Рэнди Марша, что идти некуда, но он по-прежнему совершенно неадекватен. Стэн вытянул руку, и его отец смог поднять голову, чтобы сквозь слезы сделать несколько жадных вдохов. Через пару секунд он разразился криками вновь. В комнате стало нестерпимо, до головной боли шумно — хоть затыкай уши пальцами. Венди надавила на блистер, и небольшая таблетка упала в ладонь Марша. Он, поймав лицо Рэнди одной рукой, сразу же прижал вторую к его губам. Как с животным. — Стэн, аккуратнее, — попросила она, отходя в сторону. Лицезреть зеленеющее лицо мужчины, когда-то относящегося к ней почти как к дочери, было невыносимо. Его бесконтрольные вздрагивания, его слезы, перемешивающиеся со слюнями. Его жалкие попытки выбраться из-под Стэна, укусить того даже. Через некоторое время Рэнди угомонился. Не действие снотворного сказалось (рано еще), а банальная усталость, свалившая его на кровать. Стэн, удостоверившись, что отец расслабился, слез с него, позволил ему мерно дышать в мешковину, заменяющую пододеяльник. Его же дыхание осталось тяжелым, как и взгляд. Приблизившись к девушке, Стэн, склонив голову, коснулся ее плеч — еле-еле, будто боясь причинить боль, не совладав с собой. — Не больно? — спросил он. — Ерунда, — с безразличием бросила Венди: выходки Рэнди объяснимы полоумием — удивляться нечему. Но Стэн… — Что с тобой? — Она продолжила рассматривать синие радужки юноши напротив, даже когда он, фыркнув, отвел взгляд. Проведя в тяжелых раздумьях несколько секунд, Стэн шумно выдохнул и посмотрел на Венди привычным образом. — Прости, — произнес он, виновато опустив глаза. Прежде скривленное гневом лицо стало обычным лицом Стэна, доброго, способного сочувствовать. — Я очень устал и… — Все в порядке, — сказала Венди. Незачем ему мучиться, подбирая правильные слова, — она понимает, в чем дело. — Я так скучаю по всему, что было раньше, — заключил все же Стэн, бросив короткий взгляд на засыпающего, распластавшись на кровати, отца. Это зрелище Стэн ненавидел, когда был ребенком, но сейчас хотелось поверить, что все именно так: Рэнди Марш молод и попросту пьян. Стэн никогда не бросал мать одну в такие моменты, но всегда звонил перед сном лучшему другу, чтобы помолчать о том, насколько он несчастен. Идиот! Тупой подросток, не представляющий даже, каким может быть настоящее несчастье! Сейчас — единственное подходящее время для звонка Кайлу… — Как и все мы, Стэн. — Венди невесомо коснулась его щеки ладонью, и, отвлекшись от своих мыслей, он прижал ее руку к своему лицу, задевая уголком губ запястье. — Тебе нужно отдохнуть. — Она шагнула в сторону двери, с осторожностью утягивая юношу за собой. — Пойдем… — Открыла. — К нам. Стэн покорно проследовал за ней, и, когда они оказались в коридоре, взглядом Венди встретилась с Бебе, движущейся в направлении спален. Та чуть замедлилась, позволяя паре, заперев тяжелый замок, скрыться за поворотом: мешать нетактично, да и незачем им наблюдать за тем, как она, стягивая резинку с волос, останавливается у двери, ведущей в чужую комнату, и негромко стучит по ней костяшками, прежде чем войти. Чуть двинув головой, чтобы сместить взгляд с потолка к незваной гостье, Кенни посмотрел на Бебе, но так и не поднялся с кровати. — Жаль Стэна, — констатировала Стивенс, неспешно заходя. Маккормик никогда не выгонял ее, и его нежелание общаться с кем-либо приходилось угадывать по подсказкам. Вроде не против присутствия… — Он все чаще пичкает отца таблетками, чтобы не возиться с ним. — Здесь никто не счастлив, — заключил Кенни, продолжая пристально следить за медленно приближающейся девушкой — привычка быть бдительным. Ответил — можно продолжать. — Здесь — да. — Неотрывно разглядывая лазурные глаза юноши, притягательные даже в полумраке, Бебе подошла к кровати, села на край, но не выдержав его равнодушия, все же огляделась. В комнате Кенни нет предметов роскоши, что показательно: лучшее он отдавал другим. А еще он редко ночевал в своей спальне здесь. Уходил под ночь — возвращался под утро. Стивенс, к слову, почти наверняка знала, где он проводит время и с кем, но думать об этом почему-то не хотелось, хоть и приходилось: эта маленькая тайна — единственное, что объединяло бесподобного Мистериона и совершенно обычную девушку. — Ты когда-нибудь скажешь Стэну правду? Брови Кенни едва заметно дрогнули, сдвигаясь к переносице. — Правду? — переспросил он, напрягшись, но уже через мгновение принял извечно безмятежное выражение. — Ты понял, о чем я. — Бебе посмотрела на него из-под светлых ресниц, не поворачивая головы. — Нет, — решительно отрезал Кенни, вновь утыкаясь взглядом в потолок. Если не знать его достаточно хорошо, можно подумать, что ему этот разговор безразличен. — Он ведь изводит себя. — Бебе сочувственно покачала головой, продолжая при этом наблюдать за изменениями в юноше. Если знать его достаточно хорошо, можно угадать, о чем он думает. — Не обязательно рассказывать все подробности, — проговорила она. — Скажи ему хотя бы, что Кайл… — Нет! — Кажется, стены, привыкшие к тишине, вздрогнули. Кенни поднялся на локтях, выдыхая, и посмотрел на Бебе с давно несвойственной ему строгостью. — Это не касается ни Стэна, ни тебя. — Ты сам мне рассказал… — робко добавила Бебе. — Это было ошибкой. — Заведя руку за голову, чтобы принять невозмутимый вид, Кенни вновь опустился затылком на подушку, но грубость в голосе и тяжело вздымающаяся грудь выдали его взвинченность. Легкая растерянность на лице Бебе сменилась почему-то восторгом, который она умело замаскировала под полушепот. — Сколько злости… — повернувшись к Маккормику, протянула она и, положив ладонь поверх кисти его вытянутой вдоль тела руки, кончиками пальцев провела по костяшкам. Влево. Вправо. — Ты устал, Кен. — Он недовольно цокнул языком, сморщив нос. Бебе склонила голову набок, следя за собственными движениями. На ее лицо легла кудрявая тень от волос. Рука скользнула вверх: по запястью, по предплечью. — Устал — не отрицай. — По плечу. — Ты не выбирал такую жизнь. — Ни у кого из нас не было выбора, — отстраненно бросил юноша. Бебе нетерпеливо придвинулась ближе. — Но ты помогал людям, а в благодарность за труды от судьбы получил лишь более сложные испытания. — Ее ладонь сместилась на грудь Кенни, и она ощутила, как сильно за грудиной бьется его сердце — голова кругом от понимания, как близко самое ценное в нем. — Твой друг в коме и может перестать дышать в любую минуту. Твоя семья гибнет буквально на твоих руках. А Кайл... — Замолчи. Пальцы Кенни стиснули запястье девушки. Он будто бы только сейчас заметил, что происходит, и, нахмурившись, холодно посмотрел на подругу. Бебе послушалась: оставила руку покоиться на его груди, но сама наклонилась, нависла над ним. — Я хочу помочь тебе забыть на время обо всех трудностях, — томно промурлыкала она. Чужим дыханием обожгло губы. — Тебе не придется ничего делать, не придется ни о чем думать — только отдых. Совсем просто. — Еще ниже. — Прекрати, Барбара. — Резко выпрямившись, Кенни за плечи отодвинул ее от себя. Он судорожно выдохнул, но голос его остался решительно жестким. — Я уже говорил тебе, что не сплю с друзьями. Бебе, сощурившись, вгляделась в его глаза, оказавшиеся так близко, что еще чуть-чуть — и можно заблудиться в витиеватом лабиринте узоров на радужке. Вот только оставшиеся сантиметры между ними Кенни не позволил сократить, надавив на плечи девушки сильнее. — Только с врагами, да? — выплюнула Бебе, выдернув свою руку из его. Сомкнув колени, она сложила кисти на них, обескураженно уставилась на пустое пространство перед собой. Ее язвительность Кенни стерпел. Подтянув к себе колени, он опустил ноги на пол и поднялся. — Я не могу дать тебе того, что ты хочешь, — строго обозначил он, но, заметив, что губы девушки задрожали, смягчился. — Прости. Ты изумительна, но… Бебе опустила голову на руки. — Зачем ты спас меня? — с укором бросила она. — Лучше бы сдохла… Этот вопрос, заданный в тысячный раз за последние несколько лет, больно резанул по ушам. Кенни знал, что Стивенс манипулирует его чувствами, но не испытывать боль, когда она демонстрировала свое безразличие к жизни, не мог. — Бебе, прошу… — Он всплеснул руками, а затем, приблизившись к бывшей однокласснице на шаг, опустился перед ней на корточки, заглянул в лицо, выражающее абсолютно беспросветную грусть. — Спас, потому что должен был. — Маккормик с осторожностью отнял ее руки от щек, и взгляд его сместился ниже. — Твоя жизнь бесценна, поверь мне, — проговорил он, чуть оттягивая ворот кофты девушки, чтобы оголить ее шею, испещренную белесыми рубцами. Они остались от ржавых зубьев, от оков, которые с нее снял Мистерион, случайно обнаружив в притоне. Замерзший город так и не оттаял, но появился на свет его подземный двойник. Южный Парк начал функционировать, как только перепуганные выжившие оправились от шока и начали бороться за свое выживание с безжалостной стихией. Довольно скоро вокруг первых лидеров образовались первые группировки (скопления людей со схожими взглядами). Город стал объединением секторов, и возникло что-то отдаленно напоминающее политические отношения. Возобновилась торговля — обмен между коллективами имеющимися у них ресурсами. Человечество, идя по своим же стопам, вернуло себе все то, чего лишилось. Правда, в условиях беззакония появились и преступные организации. Они занялись тем, чем не занялись помнящие, что такое мораль — стали продавцами самых востребованных средств от постоянного стресса: наркотики и секс. Закономерно. В одном из холодных борделей, созданных не самым честным человеком, которого Мистериону пришлось перевоспитать парой ударов, и обнаружилась Бебе. Сжимая рукой лежащие в кармане лекарства для Твика, буквально выбитые из надменного ублюдка, посчитавшего, что можно кинуть того, кто честно выполнил порученную работу, Кенни двигался прочь из слабо отапливаемого подвального помещения. Встречающиеся ему на пути люди из числа охраны не подозревали даже, что на его костяшках кровь их начальника, а посетителям заведения, обезумевшим от тоски по былой жизни, было решительно наплевать на бывшего героя, сменившего, к слову, примечательный костюм на потрепанный плащ с капюшоном. Из-за многочисленных дверей доносились недвусмысленные крики и стоны, а иногда — мольбы о пощаде, навевающие на мысль о том, что не все девушки работают здесь добровольно. Сердце Кенни противно сжалось от сочувствия, но в одиночку выступать против вооруженных бойцов, сторожащих «товар» неразумно, да и не за этим он здесь: лекарства для Твика добыты — нужно поторопиться к нему. Подняв хмурый взгляд, Кенни взглянул на сально улыбающегося мужчину, заходящего в одну из комнат. Его появление там сопроводил жалобный женский писк. Омерзительно. Катастрофа должна была сплотить людей, а не обнажить их пороки. Другой немолодой мужчина, напротив, покинул комнату. Встретившись с Кенни взглядом, он демонстративно застегнул ширинку (костяшки пальцев сбиты и перепачканы кровью), снисходительно хмыкнул, кивнув на оставшуюся приоткрытой дверь. — Не угрюмься, парень — развейся, — посоветовал он. — Эта девочка — лучшая. Ее дырочка так быстро сжимается: пару минут — и, считай, трахаешь девственницу. Мысленно Кенни размозжил ухмыляющуюся физиономию о свой кулак, но внешне он остался безмятежным. Эмоции — враг. Несколько человек повернули головы в их сторону, заинтересовавшись заявлением незнакомца. Некоторые остановились, забывая о своих делах, украдкой глянули в щель между дверью и косяком. Прошло всего несколько секунд, и решение оказалось принятым. — Так хороша? — Лицо Маккормика исказилось гадкой ухмылкой до неузнаваемости. Он решительно шагнул к двери, опережая остальных. — Любопытно. — Помята немного, но синяки ей к лицу, — размяв пальцы рук, усмехнулся мужчина. В ответ Кенни улыбнулся уголком губ. Толкнув ногой дверь, шагнул назад — погрузился в полумрак бойлерной и, поспешно заперев дверь изнутри, обернулся. Загремели цепи; находящаяся в углу девушка, натянув на грудь одеяло (кусок вонючей ткани, насквозь пропитавшийся потом, кровью и спермой), вжалась в стену, пронизанную трубами, к которым была прикована цепями, точно бешеная собака. Она попыталась сказать что-то, но пересохшее горло не издало ни звука. Осталось лишь моргать, смахивая с ресниц слезы, размазывающие по лицу обильный слой косметики. Кенни двинулся ей навстречу, и, дернувшись, девушка все же натянула бретели старого кружевного белья на плечи, как бы демонстрируя готовность; убрала налипшие на блестящий от пота лоб кудрявые волосы. Ее лицо, даже преисполненное отчаянием, он узнал. Маккормик сел на корточки перед ней, заглянул в слезящиеся глаза, нервно бегающие из стороны в сторону. Она молила о пощаде каждой клеткой исхудавшего тела, но не говорила ни слова, а, спустя несколько мгновений, покорно подалась вперед. — Бебе, нет. — Кенни скинул капюшон, тем самым заставляя девушку остановиться. — Это я. Какое-то время она вглядывалась в него так внимательно, словно напротив — диковинный зверь, а он смотрел на перемазанный запекшейся кровью строгий ошейник на ней. Глаза девушки округлились. — Кен… — ахнула она, еще не до конца веря, и бросилась ему на шею столь порывисто, что юноша пошатнулся. Звякнули цепи. Зубья строгача впились в ее кожу, и тонкие струйки крови засочились по ключицам. Бебе втянула воздух сквозь стиснутые зубы и всхлипнула. Кенни, ища раны, коснулся ее затылка, висков, щек. Чуть отодвинул бывшую одноклассницу от себя, чтобы рассмотреть. Очень медленно приходило осознание, что каждая ссадина на ее лице, каждый синяк на оскверненном не единожды теле оставили ей люди, находящиеся за стеной. Впрочем, не люди — животные или хуже того. Внутри заклокотала злость. Бесценную жизнь, подаренную судьбой, эти твари тратили на то, чтобы удовлетворять свои низменные прихоти. Ради этого погибли остальные? Ради этого была принесена жертва? — Я вытащу тебя отсюда, — крепче сжав плечи девушки, проговорил Кенни и выпрямился. Он не заметил, как вышел в коридор, как сжал в кулаки руки, как, становясь смертоносным туманом, рассек пространство. Почувствовав, как кожа Бебе покрывается мурашками в местах, которых случайно касались кончики его пальцев, Кенни убрал руку. Заглянул в цвета карамели глаза, смотрящие на него с тем же безразмерным восхищением, что и в тот день. Когда Мистерион вернулся за ней, чтобы увести, она не смогла выразить словами благодарность. Не смогла произнести ни слова и в коридоре, забрызганном кровью, будто краской. Ни на морозной улице, куда он ее вывел, укутав в свой плащ. Она лишь в истерике смеялась и плакала, не замечая холода, не замечая промочившего ноги снега — только голубые глаза человека, подарившего ей свободу. — Я ведь так и не отблагодарила тебя, — чуть дыша, выговорила Бебе, вновь подаваясь к нему. Кенни деликатно отпрянул, сделав вид, что ему жизненно необходимо выпрямиться. — Мне не это нужно, — ответил он. — Что же? — подняв безропотный взгляд, спросила Стивенс. Набрав воздуха в грудь, Кенни слабо улыбнулся и ласково погладил ее по волосам. — Оставайся моим другом.несколько лет назад (после бури)
Кайл выпустил Венди из своих рук, и она, крупно дрожа, без сил упала перед ним на колени, выдохнула пар, мгновенно опаливший губы. Он было двинулся к ней, чтобы помочь, но бескрайняя белизна, сменившая пейзаж города, оказалась слишком притягательной. Чистый лист, не испещренный ни единым следом присутствия жизни. Быть не мог этот вид правдой. Брофловски моргнул несколько раз, зажмурился даже на несколько секунд, но глаза не обманывали (разве что он сошел с ума): разгромленный сошедшей с небес лавиной Южный Парк погребен теперь под снегом — облачен в белый саван. А холод такой, что трясет до пронзительной боли в мышцах. Судорожно выдохнув морозный воздух, раскаленными жгутами стянувший легкие, Кайл все же взглянул на содрогающуюся Венди, еще не осознавшую, что произошло, судя по непосредственной растерянности на ее лице. Или же она не верила тому, что видит, также, как и он. Это ведь и вправду похоже на сон… Если бы не холод, пробирающий до костей. Отшагнув от девушки, будто робот, Брофловски скривился от боли: только сейчас он ощутил, как нестерпимо жжет его изодранную в клочья спину плюющийся холодом ветер. Попытался двинуть руками, чтобы коснуться ран, но затошнило. Стиснув зубы, он неторопливо обернулся к разбитому парапету балкона. Чудом бетонная конструкция продолжала держаться на подкосившихся колоннах. Двор заволокло белыми барханами, от блеска которых заболели глаза — хоть плачь. Внутренний голос позвал Стэна, а мысль осталась в голове лишь одна: «Он жив. Непременно жив! Не может быть иначе. Не может!» Не моргая, Кайл вглядывался в белую равнину, расплывающуюся перед глазами, ища свой щит, за которым оставил друга. Но снегом засыпало, мать вашу, все. Незнакомое чувство опьянило, и закружилась голова. Страх? Злость? Смесь из этих поганых чувств, порождающая неутолимую жажду сделать хоть что-то, заставить расплачиваться хоть кого-то… Однако посреди выбеленной пустыни вдруг образовалось серое пятно: неспешно начал таять снег, согреваемый чем-то изнутри. Сначала показалась покрасневшая от холода рука Марша, сжимающая дрель, раскаленное сверло которой превращало снег в воду. Затем — вторая. Нелепо хватаясь то за сугробы, то за воздух, он кое-как выкарабкивался из-под толщи снега, содрогаясь всем телом и беззвучно крича скривленным ртом. Но он жив! Секундный восторг, отозвавшийся полной потерей контроля над собой, покачнул Кайла, и он вцепился пальцами в парапет, чтобы не свалиться с ног от накатившего вдруг бессилия. Холодно! Он отдернул ладони от заледеневшей перекладины, посмотрел на оставшиеся царапины, подняв ладони к глазам, и взгляд невольно зацепился за заволоченный низкими тучами горизонт. Дома стали казаться одноэтажными: некоторые из них поломало настолько, что остались стоять лишь самые крепкие стены; некоторые засыпало снегом до самого чердака. Неужели укрыться было негде? Ни на улице, безжалостно уродуемой лавиной, ни в домах, крыши которых стали надгробными плитами для тех, кто решил переждать бурю… Дышать вдруг стало тяжело, как под толщей воды. Не проронив ни звука, Кайл взобрался на скользкий парапет, закусив изнутри щеку, чтобы не вскрикнуть от боли. Он сумел уберечь Венди от погибели, но защитить себя не успел — лавина всей своей мощью, сминающей многоэтажные строения, ударила по спине; казалось, раскрошила позвоночник, ребра, лопатки, но даже думать об этом не было времени. Воздушный Змей спрыгнул с балкона, и внизу его ноги по колено провалились в снег. Идти! Сделав несколько шагов по белому болоту, упрямо утягивающему в саму преисподнюю, Кайл наступил на твердый обломок льдины, поднялся по нему, как по снежной горке. За пеленой из снега, безмятежно кружащего в воздухе, он не смог увидеть разницу в улицах города — смог лишь предположить, какая из бетонных развалин — его дом. Не позволив себе начать думать, почему сердце готово выскочить из груди, разломав грудную клетку, почему страшно так, что подкашиваются колени, он сорвался с места, бросился вперед, взрыхляя липкие волны шагами, не до конца понимая, куда направляется. Снег противился, не пускал — под промокшими от крови, стекающей с изодранной спины, штанами заныли мышцы ног. Перестало хватать кислорода. С закусанных губ Брофловски сорвался протяжный стон, разнесшийся по начавшим оживать проулкам. Пугающей вибрацией сотряс воздух чужой сдавленный плач. Вдалеке кто-то завыл, будто зверь. Кайл никогда не слышал чего-то более жуткого, чем эти звуки: неразборчивое мычание (едва ли человеческое), сочащееся болью, отчаянием, ужасом. Но это не отвлекло его. Не отвлекли и силуэты людей, показавшиеся в окнах. Внимание привлекали не живые, а мертвые: синюшные останки, размазанные по стенам; обледеневшие тела, припорошенные снегом. От страха стало еще морознее. Кайл попытался воспламенить кровь, но не вышло. Нихрена не вышло из-за усталости, из-за волнения, из-за паники, сдавливающей хрипящее горло тисками. Поворот. Мимо пары домов. Завидев свой, Кайл безотчетно замедлился, всматриваясь в рваные раны — выбитые окна. Стены изрешечены, смята, будто оказавшаяся под прессом, крыша. Неверие заставило растеряться. Что чувствовать-то? Из ступора вывел скрип входной двери, начавшей приоткрываться, но упершейся в сугроб. Дернулась несколько раз и замерла. Может, вовсе привиделось… Насмешка замерзшего мозга над выворачивающимися наизнанку эмоциями. Но в проеме показались тонкие пальцы Айка, легшие на косяк, и восторг захлестнул Кайла — он едва устоял на ногах. Поскальзываясь и оступаясь, он двинулся к дому, не сдерживая улыбку, от которой растрескались губы. Вцепился в дверную ручку, дернул на себя, решительно сдвигая пласт снега, преграждающий путь. На возникшем перед ним лице подростка два абсолютно черных глаза, округлившихся до размера блюдец, впавшие щеки и синяя полоса губ. Можно было подумать, что он нарядился в костюм скелета, но сейчас не Хэллоуин (какая глупая мысль), а кожа младшего Брофловски действительно стала белой, очертились все линии глубокими тенями. — Айк… — выдохнул вместе с паром Кайл, подаваясь вперед. — Хвала Богам! — Он порывисто обнял живого брата, стиснул его узкие плечи, прижался грудью к груди. Пробрала дрожь. Умиротворяющее облегчение сменилось тревогой, ядом засочившейся по венам. Тело Айка неестественно холодное, неестественно твердое, неестественно неподвижное. — Айк? — Отпрянув, Кайл заглянул в равнодушное лицо брата. Его ладони скользнули по ледяным рукам того. По плечам, по предплечьям, по запястьям, по кистям. — Айк! — Иррациональный страх заставил голос надорваться. Почему Айк не реагирует ни на что? Почему не дрожит даже? Сжав пальцы ребенка, Кайл безотчетно тряхнул его, и лед, покрывавший руки того, затрещал. Прошла всего секунда, но целую вечность Кайл наблюдал за тем, как образуются кривые изломы на запястьях Айка, обнажающие красное мясо; как по рваным линиям надламываются его предплечья. Локоть левой руки мальчика рассыпался на осколки, и тяжелый обрубок оказался в руках его старшего брата. Правая кисть попросту раскрошилась. Кайла передернуло — он выпустил из рук обрубок, не понимая до конца, что это, смахнул бордовые осколки с ладоней. Хлынувшую в рот рвоту он непроизвольно попытался проглотить, но горячие струи обожгли губы и подбородок. Не обращая внимания на увечья, Айк безмятежно шагнул вперед, и его насквозь промерзшее тело начало заваливаться. Первая реакция — вскрик. Ни на что не похожий, дикий. Вторая — желание сбежать, чтобы не видеть уродства ребенка, эти его культи… Но Кайл, все же заглушив животные инстинкты, подхватил падающего брата. — Помогите! — крикнул он, даже не замечая этого. Он опустил тело Айка на снег, упал рядом с ним на колени. — Помогите! — отчаяние заставило крикнуть вновь. Боль, переполнив, рвалась наружу. — Кто-нибудь! Помогите! — Его голос стал неузнаваемо хриплым. Слезами обожгло щеки, но мороз превратил капли в выстуживающие кожу льдинки. Кайл заморгал часто-часто, чтобы различить лицо брата. Растерянность сковала тело. Он попросту не мог думать, не мог понять, что делать. Беспомощный, как младенец, тот, внутри кого безраздельная мощь. — Помогите же! Ему холодно! — Горло ободрало. — Стэн! — просипел он. — Кенни… Кайл попытался оглядеться, но безуспешно: не видно ничего. Дрожащими пальцами он вцепился в изорванную одежду на себе, сжал ткань на груди так, будто хотел выдрать из себя болящее сердце, потянул. Заскрипели швы. Верх его комбинезона сорвался с плеч, обнажая худощавое тело, покрытое мурашками и розовыми пятнами. Бирюзового цвета лоскут, перемазанный кровью, Брофловски спешно положил на тело брата, укрыл его им, как одеялом. Но это всего лишь долбаный лоскут! Кайл попытался растянуть ткань, чтобы согреть и живот, и грудь, и оставшееся от рук Айка, истерично дергая ее из стороны в сторону. Кожа того, покрытая черными волдырями, начала рассыпаться, как уголь. — Помогите! — проорал он в никуда. Докричаться бы хоть до кого-то, но никто, абсолютно никто, не ответил. — Я же, блять, помогал вам! — От рыданий, разорвавших потяжелевшую голову, нечем стало дышать. Да и не хотелось. Заскрипели надламывающиеся мышцы Айка, в образовавшихся трещинах стали видны его заледеневшие вены. Кайл закричал снова, и через миг его крик стал протяжным воем, прерывающимся визжанием. Безвозвратность придавила его лоб к холодному лбу Айка. Он что-то сказал, назвал чьи-то имена, захлебываясь в стекающих с губ слюнях.