несколько лет назад (после бури)
Первый вдох после смерти всегда причиняет боль. Легкие будто бы оплавляло, и они, раскаленные, растекались по ребрам и позвоночнику, тяжелыми ошметками, налипающими на кости, вдавливая в пол. Наверняка первый вдох новорожденного столь же мучителен — спасает только надрывный крик. Но Кенни мог лишь терпеть, чувствуя, как медленно возвращается подвижность лица, и онемевшие мышцы, то сокращаясь, то расслабляясь, кривят его рот. Когда челюсти сжались до боли в деснах, он открыл глаза, надеясь, что это поможет обрести хоть какой-то контроль над собой. Тщетно. Впрочем, удалось сделать еще несколько вдохов. Пересохшие ноздри обожгло едким запахом гари. Может, все-таки умер и попал в Ад? Кенни никогда не знал, через какое время он воскреснет и где окажется. Иногда он приходил в себя дома (просыпался в своей кровати). Иногда — на том же месте, где умер или неподалеку. Порой ему хватало нескольких минут на то, чтобы набраться сил и встать. Порой приходилось проваливаться в целительный сон на сутки или двое. Но неизменно одно — всегда он вынужден был мириться с всепоглощающим чувством одиночества, ведь никто не помнил, что его не стало, и никто не радовался его возвращению. Равнодушие на лицах друзей, их обыденные «привет»… Эгоистично было ожидать проявлений любви от них, и все же каждый раз казалось, будто им попросту наплевать на существование доброго мальчика в рыжей куртке. Любопытно, если когда-нибудь он не оживет, хоть кто-то заплачет? Его тело оставят гнить, и о том, что был еще один не вспомнят… К счастью, миру нужно схлопнуться, чтобы Кенни наконец избавился от проклятия вечной жизни. Уши заложило — пришлось, зажмурившись, смочить слюной пересохшее до трещин горло. Так к Маккормику возвращался слух. Зашевелившийся язык заболел, кожу шеи, показалось, порвало двинувшимися вниз-вверх кадыком. Блять, он вообще жив сейчас или все же стал ходячим трупом? В тишине, нарушаемой мерным треском (то ли где-то горит огонь, то ли истлевает деревянное основание строения — кому молиться, чтобы стены не обрушились и не пришлось возвращаться с того света снова?), послышался ни на что не похожий глухой вой. Сжав пальцы рук, Кенни ногтями впился в ладони, предполагая, что от нестерпимой боли в затекшей шее необходимо будет отвлечься. Моргнул несколько раз, разглядывая потолок над собой. Вдохнул. К сожалению, он не ошибся. Повернув голову, юноша на несколько секунд провалился в непроглядную колючую тьму. Сколько именно времени провел в отключке, Кенни так и не понял. Осознав, что может шевелиться, он медленно открыл глаза и различил свет, бьющий по слабо реагирующим на окружающее зрачкам. Огонь сначала показался лишь бесформенным пятном, а затем обрел очертания. Следом проявилось и остальное. Небольшой костер, получившийся из обрывков бумаг (видимо, старые рекламы) догорал перед сидящим у горелых обломков юношей. В предрассветном полумраке и тусклом свете огня он больше походил на груду бесхозных вещей, и только дрожащие плечи выдавали человека. Лицо его спрятано в подтянутых к груди коленях, но Кенни почему-то знал, кто это. Чувствовал или же наизусть помнил, какими бывают каждые малейшие телодвижения друга. Маккормик попытался позвать его по имени, но горло не издало ни звука — рот открылся и закрылся, как у рыбы. Еще раз — издал какой-то вялый хрип. Доносящиеся всхлипы стихли. Кайл замер, прислушиваясь. Слабо ощущаемая радость от встречи сподвигла попытаться позвать Брофловски снова, но заработавший мозг сомкнул губы Кенни. Мысли хлынули бешеным потоком. Вопросы… Почему они оба здесь? Почему Кайл плачет? Не из-за того ли, что помнит, как… Грудь, совсем недавно пронзенная острым обломком кафеля, заныла, когда Кенни в полной мере осознал, что произошло, и в тот же миг он увидел чужое мокрое от слез лицо. Выражающие абсолютное изумление глаза Кайла, потемнев, впали в глазницы, когда Кенни, глядя на него, моргнул. — Кен… — выдохнул Кайл, обмякая. Вот-вот сознание потеряет, что ли? — Кен! — Однако, повысив голос, повторил он и порывисто вскочил с места, стирая локтем слезы с лица. — Не шевелись! — крикнул, бросившись к нему. Спотыкаясь и поскальзываясь на полпути, он рухнул на колени возле Маккормика. Только сейчас, медленно переводя взгляд на белое лицо Кайла, Кенни успел разглядеть, что горит за спиной того разломанный на части и нещадно изодранный в лоскуты воздушный змей. — Ты ранен, не шевелись! — Дрожащие руки легли на грудь Кенни. Тот дернулся в попытке сбросить их с себя, но сопротивляться настойчивости Брофловски оказался не в силах. Еще одна попытка, мать вашу! Он ведь не ранен, и если Кайл увидит… Пальцы Кайла, перебирающие и ворошащие складки порванной одежды Кенни, коснувшись гладкой груди, застыли, как сведенные. Несколько секунд он смотрел на перепачканную кровью кожу, стараясь увидеть то, чего нет. — Но… — выговорил Кайл, и ужасом его передернуло. Правда, не оживший мертвец напугал его (такого не бывает), а то, что, скорее всего, это видение — бред. Он сошел с ума. Чокнулся от горя и холода. Приложив нечеловеческие усилия для того, чтобы поднять руки достаточно быстро, Кенни сжал запястья Кайла пальцами, когда тот начал отстраняться от своей галлюцинации. — Спокойно, — произнес Кенни. Неубедительно звучит из уст того, чей голос дрожит и надламывается. Он совсем не был готов объяснять кому-то, что не зомби, да и сам не до конца понимал, кто он для своего убийцы теперь. Собственно, быть может, Кайл знает, что юноша перед ним был мертв, потому что убил его? Это и отдаляет их друг от друга, и странным образом… сближает? — Я жив, — констатировал Кенни и мысленно отругал себя за столь глупое объяснение. Что ж, поздно — уже сказал это. Собрав волю в кулак, он начал подниматься, Кайл отодвинулся, не позволяя расстоянию между ними сократиться. — Ты не дышал, — ошарашенно проговорил Брофловски, продолжая изумленно смотреть на грудь Кенни. Абсурд, но казалось, что если он все же обнаружит след от удара, то все встанет на свои места. Но мало того, что грудь Маккормика оставалась целой, так еще и мерно покрывалась мурашками. — Я был мертв, — признался Кенни, садясь. Кайл вновь дернулся. Наверняка он бы рванул отсюда со всех ног, постарался бы скрыться от собственного полоумия и замерз бы где-нибудь насмерть, не пожелав мириться с недугом, но Кенни удержал его. — Сейчас я жив, Кайл, — следя за нервно дрожащими зрачками, сказал он. — Воскрес. Вернулся с того света. Переродился. — Что? — Брофловски усмехнулся. Выражение его лица стало совсем исступленным. Словам человека перед собой он верил все меньше и меньше. — Нет, — пролепетал, тряхнув головой. Крепко зажмурился, чтобы не видеть ничего. — Мне это кажется… Ты мертв. Я убил тебя! — Он издал какой-то странный звук, стиснул зубы, чтобы сдержать рвущуюся наружу истерику. Услышанное причинило боль, всколыхнув страх. Рядом с Кенни теперь находился убийца. — Кайл, — снова позвал Кенни, все же проигнорировав возникшие чувства. — Кайл! — повторил громче и тряхнул чужие руки, но тот продолжил утопать в безумии. — Нет! — взвизгнул Брофловски. — Кайл! — Кенни отпустил одну из его рук и, непослушными пальцами сжав изорванные края кофты, дернул затрещавшую по ниткам ткань. Еще мокрую от крови оголившуюся кожу обдало холодом — судорожный вдох. — Вот! — Он решительно прижал ладонь Кайла к груди. — Мое сердце бьется. Какое-то время Кайл продолжал, отворачиваясь, пытаться отползти, а затем его движения стали плавнее и медленнее. От усталости, может… Почувствовав стук, он замер, глядя в никуда. Осознание приходило медленно. Мучительно медленно. Новое знание никак не желало укладываться в голове: слишком невероятно даже для существа из космоса. Кенни оставалось лишь дышать, ожидая, когда Кайл поверит. Кожа леденела, но в том месте, где ее касалась чужая рука, она, будто плавясь, таяла. И это не просто тепло человеческого тела (что-то превыше) — энергия, проникающая через поры внутрь, приятно обволакивающая. Таяла и его рациональность. Ему бы опасаться существа напротив, но вместо этого он всей душой жаждет убедить его, что все хорошо, успокоить и насладиться, может, обычной радостью и добровольным прикосновением близкого человека. — Ты жив, — шепотом проговорил Кайл. Уголки его губ дрогнули. Он поднял глаза и посмотрел на Кенни совсем иначе. Несмело чуть подался вперед, вытягивая свободную руку. Он тронул лоб Кенни кончиками пальцев, провел ими по светлой брови; подушечками, щекоча, слегка надавил на веко. Здесь должен был остаться шрам (должен был), но Маккормик при первой встрече несколько недель назад сказал, что залечил его. Залечил так же, как рану на груди? Как остановившееся сердце? Магия. Нечто совершенно удивительное, сохранившееся в безрадостном мире. Неуместный восторг захлестнул. Кайл то ли выдохнул, то ли усмехнулся. — Жив! — повторил он и, широко улыбнувшись, порывисто двинулся навстречу, чтобы обнять. По велению инстинкта Кенни остановил его. От этой настороженности избавиться, видимо, удастся нескоро. — Кенни, прости! — выпалил Кайл, без слов понимая, в чем дело. Он не заметил, как обхватил ладонями лицо голубоглазого юноши перед собой, чтобы не дать отстраниться. Удержал его. Совсем так, как Кенни мгновением раньше. — Я так виноват! — Глаза его наполнились прозрачными слезами, и зеленые радужки на фоне покрасневших белков стали казаться ярче. Либо пробивающийся в окна дневной свет преобразил его взгляд. — Я… я не совладал с собой. Прошу, прости… Слушая мольбы, Кенни рассматривал скривленное болью и искренним сожалением лицо Кайла Брофловски, дитя звезд. Им обоим было за что ненавидеть друг друга, но Кенни попросту не мог не простить. Объяснил себе необходимость поступить так желанием помочь запутавшемуся человеку, прекрасно осознавая, что на самом деле хочет принять простое решение и сохранить дружбу с тем, кто дорог. Сейчас — больше, чем когда-либо. Кенни прикрыл глаза. Ему холодно, но лицо согревают чужие пальцы, и это дарит удовольствие. — Ты так много сделал для меня, Кен… — продолжая сокрушаться, сказал Кайл. — Весь город обыскал, чтобы найти меня. Жить у себя позволил. После всех разногласий доверил мне заботу о своей семье. — Слезы скатились по бледным щекам Брофловски, оставляя на коже холодный след. Кенни безотчетно стер их тыльной стороной ладони, и только после осадил себя. Почему проявляет нежность в момент, когда следует хотя бы негодовать? — Я больше никогда… никогда… — Кайл бессильно махнул рукой на догорающий воздушный змей, и, закрыв лицо ладонями, лбом уткнулся в плечо Кенни. — Прости… Почему-то улыбнувшись, Кенни наклонился к нему и, обняв содрогающиеся плечи, прижался щекой к его волосам. Они пахнут терпко — пахнут дымом. — Как же тепло… — полушепотом проговорил Кенни, робко касаясь пальцами затылка юноши. Кайл поднял голову, и их взгляды почти встретились, но он первым прильнул губами к щеке Кенни. — Я, блять, так испугался, Кен! — с жаром бросил он, небрежно целуя теперь уголок его глаза. Следом — кончик носа. Маккормик рассмеялся, не сдержавшись: Кайл может быть абсолютно очаровательным, как в детстве. — Знаешь, — усмехнулся Кенни, — если ты испепелишь меня, я все равно вернусь. — Он почувствовал случайное (скорее, почудившееся) прикосновение к губам, и радость сменилась трепетом. Задерживая дыхание, Кайл отпрянул, заметив свою оплошность тоже. — К тебе вернусь, — без улыбки уточнил Кенни, внимательно смотря на него. Лицо Брофловски будто бы выражает встревоженность, но не страх и не отвращение. — Почему я? — спросил он, не дыша. Кенни покачал головой, как бы говоря, что не знает, но он знал почти наверняка. Он несмело подался вперед. Сердце забилось чаще, когда Кайл двинулся навстречу, и сомнения в причинах пропали.наши дни
Увидев над собой потолок собственной комнаты, Кенни тронул еще мокрый от крови висок. Раны, что неудивительно, не осталось — только ноющая боль. Кожу лица стянуло багровой пленкой, к которой накрепко прилипли волосы. Стерев капли крови с век и ресниц, Кенни моргнул несколько раз, чтобы убедиться, что обзору ничего не мешает, тряхнул головой и приподнялся на локтях. Огляделся. На смятой простыне в свете свечей оказались весьма различимы алые пятна, а возле изголовья кровати и вовсе мутная лужа, так и не высохшая за ночь. Супер! Кайл как будто бы специально забывает каждый раз, как сложно отстирывать и высушивать постельное белье таким образом, чтобы остальные члены семьи не задавали неудобных вопросов. А ведь под кроватью лежит клеенка, предназначенная для подобного рода развлечений Брофловски. На стены и полы, конечно, бывало, брызгало, но хотя бы кровать оставалась чистой. К затекшим конечностям кровь прилила достаточно быстро: в этот раз провел в своеобразном анабиозе немного времени — только-только начало светать, судя по окрасившемуся в темно-серый небу, виднеющемуся из единственного окна в доме. Ровно сев и поведя плечами, Кенни подхватил с пола уцелевшее одеяло и, поднявшись, обернул его вокруг таза. Вновь потер рукой голову в надежде, что удастся стереть кровь. Да и кости все еще ломило… — Привет, — улыбнулся ему Кайл. Забравшись в кресло с ногами, он перебирал содержимое лежащей на коленях коробки с добытыми Кенни и Кевином обломками и деталями когда-то работающих механизмов, из которых, к слову, порой удавалось собрать что-то дельное. Например, недавно с помощью соответствующих книг Кайл соорудил подобие рации и несколько недель развлекал Карен разговорами через стену. Невинное увлечение, которое ему необходимо, чтобы не сойти с ума от скуки, пока Кенни нет дома. Любопытно только, вспоминает ли он, когда с упоением паяет, о том, что основам инженерии и электроники его когда-то давно обучил Стэн? Кенни качнул головой, чтобы остановить поток выводящих из себя мыслей, заставляющих его грудь гореть недовольством. Выдохнул, чтобы успокоиться. — Кайл, я стараюсь относиться с пониманием к твоим предпочтениям и одобряю все твои… — задумался, подбирая подходящее слово, — порывы… — Брофловски поднял на него взгляд, и с его мокрых волос на распахнутую пижамную рубашку упало несколько капель (успел принять душ и занялся своими делами, даже не подумав хотя бы стереть кровь с лица партнера) — Но я бы, черт возьми, хотел кончать и получать удовольствие тоже. Не заметив взвинченности Кенни, Кайл совершенно невинно усмехнулся, немного покраснев. — Извини. — Качнув головой, он поставил тяжелую коробку на пол и, вытянув руку, кончиками пальцев коснулся ладони того. — Я… увлекся. — Смущенно опустив взгляд лишь для того, чтобы потом из-под ресниц посмотреть на строгое лицо юноши перед собой томно-томно, он непринужденно подтянул Кенни к себе. Теплая рука скользнула по предплечью Маккормика, сместилась на его живот. — И это твоя вина, Кен. — Улыбка Кайла стала отнюдь не двусмысленной. Возбужденность меняла его полностью: не оставалось ни капли присущей в свое время хорошо воспитанному юноше стеснительности — только страсть. Кенни замер в растерянности, глядя вниз, когда Кайл, встав с кресла, опустился перед ним на колени. Этот взгляд… Этот взгляд всегда заводил его, как подростка. Уверенно убрав мешающую ткань, Брофловски взялся за член. Второй рукой предусмотрительно поправил свой: начнет упираться в резинку пижамных штанов, когда встанет. — Можно я вспорю тебе живот после того, как ты кончишь? Кенни едва успел осмыслить услышанное: его член оказался в чужом теплом рту и от количества слюны начал подниматься почти сразу. — Нет, — отрезал он, морщась от негодования. — Черт, Кайл… — Он отстранился, стараясь наиболее мягко отодвинуть парня от себя, и запахнул одеяло. — Иногда мне кажется, что ты трахаешься со мной только потому, что можешь убить. Локтем протерев губы, Кайл начал подниматься. — Я делаю все, что ты просишь, — пожав плечами, холодно констатировал он. — Полагаю, я заслужил такой секс, который мне нравится. Кенни раздраженно дернул щекой: не это он хотел услышать! Повернувшись к кровати, с остервенением сдернул с нее простынь и скомкал. На матрасе осталось пятно — заебись! Поразмыслив немного над причинами недовольства, Кенни все-таки расправил смятую ткань и принялся аккуратно складывать ее. Изначально он представлял отношения с Кайлом иначе. Когда тот впервые убил его в постели (по обоюдному согласию), их связь должна была стать крепче, но в итоге нетипичное увлечение Брофловски приобрело характер фетиша. Что в этом злило больше всего? Пожалуй, то, что Кайл абсолютно не думал о нем. Множество раз Кенни приходилось после секса дрочить в душе, чтобы попросту удовлетворить физиологическую потребность. — Кен. — Да. — То, что я сказал тебе о возвращении Мистериона и Воздушного Змея… Маккормик застыл, вслушался. Следовало ожидать, что рано или поздно Кайлу наскучит образ жизни, навязанный ему Кенни: долгие годы он пребывает буквально взаперти, послушно выполняя просьбу того. Только вот Брофловски невдомек, что подобные меры берегут не только его самого, но и окружающих. Стоит ему узнать о существовании убежища, где созданная его лучшим другом аппаратура поддерживает жизнь в злейшем враге, шаткая адекватность сменится прежним безумием. Это, мягко говоря, опасно. — Я действительно хочу быть полезным, — воодушевленно продолжил Кайл, неспешно подходя к окну. Облокотившись на подоконник, он стер испарину с запотевшего стекла (обзор практически не улучшился) и посмотрел на мокрую ладонь. — Я ведь мог бы растопить весь этот снег… Кенни нервно сглотнул, но заговорил ровно, безмятежно продолжив складывать постельное белье: — Образуются огромные водяные массы, которые из-за мороза превратятся в лед. Мы обсуждали это. — Положив простыню на край кровати, он подошел к комоду, чтобы взять чистую одежду. — Плюс, вероятно, что ты не обладаешь достаточной мощью, Кай, поэтому можешь пострадать. — Достав вещи, сухо заключил: — Я против экспериментов. Кайл сжал ладонь, и мелкие капли, лопнув, разбрызгались. — Жаль, ты не сказал того же Твику, — процедил он. Внутренности Кенни сжались. Он посмотрел на его спину. Кайл тщательно скрывает то, что она исполосована шрамами (даже притронуться не позволяет), как и свою неуемную злость. Внешне радушен, но, как и прежде, готов испепелять. — Это в прошлом, — бросил Маккормик. Чем отстраненнее он будет, тем быстрее этот разговор сойдет на нет, так? Кайл раздраженно фыркнул в ответ и выпрямился. — Если бы этот ублюдок не сдох, я бы по сей день сдирал с него кожу, — выговорил он, почти не разжимая челюсти. — Лоскут за лоскутом. — Не говори так. — Почему? — обернувшись, с яростной непринужденностью поинтересовался Кайл. О, как не по-доброму он смотрит… — Я имею право ненавидеть его. — И уточнил: — Как и все. — Мы не знаем наверняка, почему Твик сделал то, что сделал, — отчеканил Кенни, молясь, чтобы его туманные ответы успокоили Кайла, и они смогли бы закрыть эту тему. Даже лишь думая о Твике, Кайл сатанел. Брофловски рассек воздух напряженной рукой. — Потому что ты не разглядел в нем психопата и не прикончил еще ребенком! — выпалил он. Кенни, едва не отшатнувшись, нахмурился. Любые обвинения он претерпевал, прекрасно понимая, что отчасти виноват в случившемся с городом, и заслужил порицание, но услышанное сейчас показалось угрозой. — Мы не убийцы. Кайл раздраженно цокнул языком. — Один раз стоило запачкать руки, — буркнул он. Кенни вспомнил, с какой легкостью Кайл убил его в первый раз, и зябко поежился, но сразу же отогнал неуместные мысли. В тот день они оба были немного не в себе — это ни при чем. — Мы все совершили ошибку, когда назвали себя героями, — сохраняя хладнокровие, пояснил он. В сотый или уже тысячный раз? — Теперь ты и я — обычные люди. — Обычные люди, — безотчетно повторил Кайл, смакуя каждое слово. Он поднял взгляд на Кенни, помолчал немного, смотря на него и что-то обдумывая. Его брови всегда сдвигались к переносице, когда он размышлял. — Я не человек, и я хочу исправить то, что натворил Твик. Кенни остался стоять с протянутыми к открытому комоду руками. — О чем ты? Кайл улыбнулся. Радостно, как ребенок. — Ты бы все равно узнал, — кинул он, усмехнувшись, пересек комнату и опустился на корточки у коробки с запчастями. — Посмотри, пожалуйста! — Его глаза загорелись исступленным восторгом. Он извлек прикрепленную к куску картона панель с пластинами, следом за которой потянулись провода, на другом конце которых оказался небольшой, но увесистый аккумулятор. Прижав его к груди, Кайл водрузил поверх солнечную батарею и помутневшую лампу накаливания; встал. — Кай… — вздохнул Кенни. Недоумение на его лице сменилось негодованием. — Прошу, посмотри! — воскликнул тот, ринувшись к двери. Вещи выпали из рук Кенни. — Помнишь, как я, используя солнечную энергию, обжег руку профессору Хаосу, когда тот схватил тебя? — Из коридора крикнул он. Кинувшись следом, Кенни настиг его в гостиной. Дыхание перехватило, когда Кайл распахнул входную дверь, и ледяной воздух хлынул в помещение. Пришлось обхватить обнаженные плечи руками, чтобы согреться хоть немного и выйти из ступора. — Тогда я смог подчинить Солнце, — восторженно произнес юноша, располагая у порога незамысловатый механизм. Холод не оттормозил его: он умел согревать себя собственными силами. — Смогу и сейчас, — полушепотом проговорил Кайл, смело наступая босой ногой в снег. Вытянув руку, он поднял панель над собой. К едва посветлевшему небу… Выпустив носом пар, Кенни, преодолевая паралич, шагнул вперед, но остановился, когда разглядел, как вьющиеся вокруг солнечной батареи снежинки начали таять. С чего бы? Солнца нет — ничто не греет преобразователи. Какого, вашу мать, черта?! Лампа моргнула раз, будто подмигивая. Еще раз. Быть не может! Энергии не должно хватать… — Работает! — выдохнул Кайл, завороженно смотря на заволоченное тучами небо. Он задышал часто-часто, и блаженная улыбка растянула его губы, делая лицо абсолютно счастливым. — Я притягиваю Солнце, Кен. Я чувствую… В следующую секунду чьи-то холодные пальцы сдавили запястье. Вырвав панель из рук Кайла, Кенни швырнул ее об пол. Провода выскочили — лампа погасла. Под грохот отскакивающих в разные стороны осколков он дернул юношу на себя, чтобы затащить в дом. Оба чуть не споткнулись об аккумулятор. — Прекрати это! — бешено проорал он. — Я запретил тебе! — Потянулся к двери, стараясь не замечать скривившееся злобой лицо Кайла. Усилиями Кенни дверь, протяжно скрипя, нехотя двинулась в обратную сторону, когда город вдруг загудел. Время остановилось. Замерли и Кенни с Кайлом, с порога недоуменно глядя на неразличимое, но ощутимое в воздухе движение. Будто какой-то импульс… Вдалеке вспыхнуло, и мощный электрический разряд пронесся по кладбищу заледеневших линий электропередач. Сотряслись оборванные провода, заискрили, взрываясь, фонари. Свет озарил некоторые окна, необычайно яркий на фоне стремительно темнеющего неба. Гром ударил с такой силой, будто планета, вздрогнув, раскололась. Желтая молния поделила небосклон пополам и, разрезая пространство, обрушилась на землю. Губы Кенни непроизвольно разомкнулись. «Дом Маршей», — чуть было не озвучил он, примерно прикидывая, по чему пришелся удар. Да и не было иных вариантов. Именно там находится человек, от которого зависело состояние неба.***
Сквозь тучи начал пробиваться свет. Так бывает после грозы: чернеющее клубами облаков небо вдруг светлеет, становясь особенно синим. Лица коснулось эфемерное тепло. Так бывает после грозы: пропахший озоном воздух вдруг согревается, и ты вдыхаешь первозданный запах планеты. Что-то мягкое коснулось пальцев. Чья-то рука? Вставший рядом человек был выше и крупнее. Удалось разглядеть почему-то только половину его лица, а вот узнать, кто это, так и не вышло. До боли напряглись извилины мозга, но смутно знакомые черты так и остались позабытыми. Теплый ветер обжег кожу. Зашелестели листья на деревьях, и, сорвавшись с веток, царапнули краями деревянный крест перед двумя единственными людьми. Захотелось коснуться трещин на сухой поверхности балок, но руки не послушались, а взгляд против воли обратился к белому небу. Воздух, показалось, заволокло белесой дымкой. Туман? Дым? Небо скрылось за разлившемся по нему золотым светом. Вдох — боль. Легкие расплавило неестественным жаром. Зажмуриться бы, чтобы не болели так нестерпимо глаза, но что-то заставляет смотреть на исполинскую лавину, движущуюся навстречу. Терпеть бешеные температуры стало невыносимо, и, словно бы принося избавление от мучительного тепла, кожа, лопнув, засочилась потом и гноем, зажаривающим мясо. Лицо вскрыло болью. Обгорелые ошметки тела посыпались на высыхающую траву. Еще миг — и останутся лишь кости, а затем и они превратятся в пепел. От ужаса крепче сжав чужую руку, Твик пальцами сжал простыню; дернулся, пробуждаясь… Вскрикнуть бы, да горло пересохло. Глубокий вдох носом через пахнущий дешевым пластиком контейнер, тугими резинками прикрепленный к лицу (мешает так сильно, что хочется сорвать его вместе с кожей), — закружилась голова, но из полудремы, в которую настойчиво начало утягивать, выдернула подступившая к горлу тошнота. Еще один вдох — стянуло кожу в области желудка. Ощущение такое, будто оса впилась под ребра и кусает-кусает-кусает, стремясь добраться до внутренностей. Твик попытался смахнуть ее, но… ничего не произошло. Тяжелые руки остались прикованными к прохладной ткани. Он связан, может? Твик шевельнул фалангами — вновь ничего. Рук будто бы и нет вовсе, хоть он и чувствует ими медленно согревающуюся ткань. Паника накатила внезапно, словно мозг заработал лучше и удалось осознать, что тело придавило к койке потолком — единственным, что Твику удавалось видеть перед собой. Он задышал часто-часто, причиняя тем самым боль самому себе. Заплакал, как беззащитный младенец, но сухие веки не выдавили ни слезинки. Из горла вырвался слабый хрип, резанувший по не привыкшим к звукам ушам. Видимо, происходящее не сон, и многотонное одеяло реально. Пусть тогда раздавит насмерть… Твик зажмурился, мечтая провалиться во тьму, в небытие, где не будет сводящей с ума беспомощности — не будет вообще ничего, но перед глазами замелькали белые вспышки, настойчивые, как снежинки зимой. Точки-искры, горсть которых кто-то швырнул под веки, становясь ярче, превратились в ломаные полосы. Этими молниями веки рассекло. Зародившийся в бешено пульсирующих венах электрический разряд сотряс мышцы. Током прошибло каждое волокно, каждый сустав, каждое сухожилие. Сердце заколотилось, разгоняя закипающую кровь, возвращающую в парализованное тело жизнь. Конечности Твика дернулись. Сведенными руками он вцепился в кислородную маску на лице.