несколько лет назад (задолго до бури)
— Пацаны! — выкрикнул Баттерс, едва открыв дверь черного автомобиля, подъехавшего к школе. — Пацаны! Остановившись на полпути ко входу в здание, парни обернулись, вяло махнули ему и, быстро потеряв интерес к нерасторопному товарищу, продолжили что-то обсуждать. Не отрывая от одноклассников восторженного взгляда, Стотч скинул с себя ремень безопасности, выбрался из пассажирского кресла, уже было бросился к ним, когда водитель окликнул его. — Мистер Стотч, — позвал тот, выходя из машины. — Вы снова забыли свои учебные принадлежности. — Покачав головой, он достал из багажника кожаный портфель и протянул его нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу подростку. Оценивающе оглядел. — И ваш отец настрого запретил вам посещать школу в таком виде, — Приблизившись, мужчина с предельной осторожностью расправил ворот белоснежной рубашки Лео, пригладил лацканы его пиджака, ровнее расположил узел шелкового галстука. — Хотите, чтобы он остался вами недоволен? Что-то в груди скукожилось, но, поборов возникшее чувство (не страх даже — неприязнь), Лео чарующе улыбнулся. — Ни в коем случае. Спасибо, — кивнул он. Взглянув на происходящее у автомобиля, одним лишь блеском начищенного кузова привлекающего внимание всех находящихся поблизости (стоимостью — подавно), Кайл повел плечами и отвернулся. Их неприметный одноклассник несколько лет назад стал золотым ребенком Южного Парка, за которым бесчисленным множеством подчиненных отца того осуществлялся постоянный и весьма дотошный уход. Баттерса это не коробило (наивный мальчик не замечал даже, насколько отличается от остальных теперь), но жители города наблюдали за чужим чрезмерным благополучием с недоумением и завистью, несмотря на то, что Стивен Стотч заслужил звание одного из самых влиятельных людей в Колорадо, приложив огромное количество усилий к тому, чтобы стать приближенным губернатора штата. — Что делать будем? — шепнул заговорщически Брофловски. — Предупредим, что Твик и Такер в бешенстве… — начал было Стэн. — Или поржем, когда два педика спустят шкуру с третьего, — бесцеремонно прервав, усмехнулся Картман. — Замолкни! — выпалил Марш. Шутки жиртреста, как и обычно, абсолютно неуместны. — Ребята понимают, что он не виноват в случившемся, — тише продолжил он, бросив взгляд на торопливо приближающегося юношу. — Как знать… — задумчиво проговорил Кайл. Костюм, на ношении которого настаивал старший Стотч, сковывал движения, поэтому на пути к друзьям Лео все же расстегнул пиджак, ослабил удушающий его галстук. — Пацаны, привет! — добравшись наконец до них, радостно воскликнул он и повис на плече Картмана, сразу же сморщившего нос от недовольства. — О чем болтаете? — Почему ты все время меня трогаешь? — буркнул Эрик раздраженно, небрежным движением руки смахивая с себя одноклассника, словно назойливую муху. — Ты мягкий, — по-доброму усмехнулся Баттерс, расплывшись в улыбке, и пальцами помассировал чужое плечо. — Отвали! — выплюнул Картман, демонстративно отодвигаясь. Когда этот святоша поймет, что им давно не десять и проявлять любовь к друзьям нужно иначе? Да и не друзья они… — Ты слышал, что случилось вчера? — поинтересовался Стэн, хмуро глядя на светлого юношу перед собой. Они уже год как учатся в старшей школе Южного Парка, а Баттерс все еще наивен и невинен, как четвероклассник, хоть и вырос (ростом уступает разве что Такеру), возмужал (худощав, но широк в плечах). — Нет, — округлив нежно-голубые глаза, пролепетал тот в ответ. — Что-то серьезное? Парни переглянулись. — Гвардейцы твоего отца нагрянули с внеплановой проверкой в кафе Твиков, — безрадостно констатировал Кайл. Рот Стотча непроизвольно приоткрылся, и он спрятал нижнюю половину узкого лица за ладонями. — К чертям собачьим разнесли и зал, и склад; выписали кучу штрафов, за неуплату которых пригрозили отобрать дом. — Твик и Крэйг отпросились на несколько дней у директора, — мрачно добавил Стэн. — Помогают мистеру Твику разобрать завал, чтобы ускорить возобновление работы кафе — единственного источника доходов семьи. — Ох… — выдохнул Баттерс, белея. — Извините. Мой папа наверняка… Кайл шагнул к нему, и юноша, умолкнув, опасливо отшатнулся от надвинувшегося огненно-рыжего урагана. — Чувак, я понимаю, что от тебя почти ничего не зависит, но что за херня творится? — грубо спросил он, не скрывая своего негодования, и злость не скрывая. — Налицо превышение полномочий, — самодовольно хмыкнул Эрик. — Твой папаша создал гребаную гвардию якобы для поддержания порядка в городе, — с жаром продолжил Брофловски, пальцем ткнув в грудь одноклассника — зрачки того нервно забегали из стороны в сторону, — и дал своим людям право вершить самосуд! — Он добра желает, — промямлил Баттерс, делая еще один шаг назад. Кажется, если он остановится, Кайл попросту испепелит его преисполненным яростью взглядом. — Хочет преступность искоренить… — Глаза открой! — Голос Кайла сорвался на крик, с искривленных губ сорвались капли слюны. — Знаешь, что он делает? Устанавливает диктатуру! — Кай, полегче! — Стэн взял его за плечи, потянул на себя. Брофловски, ощетинившись, вроде бы попытался вырваться, дернулся, но, как только нажим пальцев Марша стал сильнее, послушно отступил, сложил руки на натужно вздымающейся груди. Завелся с пол-оборота… — Это посягательство на природой данную людям свободу! — выплюнул Кайл, так и не унявшись. — Прекрати это, — сказал Стэн, решительно развернув друга к себе. Не попросил, не приказал — сказал. Строго и бесстрастно, как озвучил бы команду. Заминка продлилась несколько секунд, и все же, фыркнув, Кайл отвернулся от Стотча, направился ко входу в школу, продолжая ворчать. Остальные последовали за ним. — Простите… — глядя на спины удаляющихся одноклассников, прошептал Баттерс; опустил глаза, поняв, что они даже не попытались его услышать. На асфальте заметив рядом с собой колышущуюся тень, он посмотрел на подошедшего. Взгляд Кенни, выражающий что-то отдаленно похожее на сожаление, будто преисполненный молчаливой тоской, какое-то время оставался прикованным к уменьшающимся силуэтам парней, а затем он обратился к другу: — Кайл бывает вспыльчив, — сказал так мягко, как если бы отзывался о родном человеке, любовь к которому безусловна. — Не держи на него зла за это. Челюсти Лео сжались, очертив линию скул, но, заставив себя расслабиться, он понуро опустил голову, посмотрел на себя. — Меня все ненавидят за то, что мой отец пытается помочь городу, а ты, как всегда, на стороне Кайла, — проговорил он. Без упрека, но не скрывая тотальную разочарованность. — Что тебе так нравится в нем? — Брови сами собой сдвинулись, и в мозгу зашевелилась, словно побеспокоенная лицевыми мышцами, та самая злость. — С младшей школы смотришь так… Чужая рука легла на плечо. Баттерс посмотрел в светлые глаза Кенни и виновато ссутулился: сердце человека перед ним вмещает любовь ко всему живому, к каждой растущей на Земле травинке — разумеется, он видит хорошее и в Брофловски; а вот его собственное сердце иногда надрывается стуками от обиды и ревности. — Он нравится мне не больше, чем остальные — не выдумывай, — тепло улыбнулся Маккормик. — Друзья важны для меня все, как один. — Долю секунды он посвятил разглядыванию палящего над их головами весеннего Солнца, а после бодро кивнул, призывая двигаться. — Пойдем. Директор обещал сделать заявление — лучше не опаздывать. Спортзал гудел голосами, будто кишащий пчелами улей. Учащихся собралось так много, что некоторым пришлось расположиться на полу — у подножия первого ряда трибун; подошедшие позже предпочли стоять, плечами и спинами прилипнув к бетонным стенам. Плохо проветриваемое помещение изобиловало разнообразными запахами: пахло свежестью от тех, кто только с улицы, пахло завтраками от тех, кто со скуки решил подкрепиться; пахло всевозможными духами от галдящих девчонок и одеколонами — от без умолку тараторящих парней. Из-за количества дыханий здесь довольно скоро стало душно. Войдя в зал, Кенни принялся искать друзей, взглядом изучая пестрящие ряды учащихся. Оказалось непросто: здесь присутствовали сегодня и старшеклассники, и ученики средней школы Южного Парка. Вон Карен! Она сидела рядом с Айком и о чем-то увлеченно рассказывала ему, показывая иллюстрации в учебнике, а он… он на нее смотрит неотрывно. Прекрасно, что они ладят. Благодаря теплой дружбе сестры и младшего Брофловски Кенни может проводить время с Кайлом наедине. Это увлекательно: когда рядом нет Стэна и Эрика, тот совершенно другим становится: мечтательным, искренним… — Отец! — ахнул вдруг Баттерс, отвлекая тем самым Кенни от размышлений. — Что он тут делает? Маккормик проследил за озадаченным взглядом друга и возле директора, располагающего стойку с микрофонном в центре зала, увидел Стивена Стотча — невысокого, военной выправки мужчину, выглядящего моложе своих лет, с хищными, как у стервятника, глазами. Периодически он неодобрительно (угрожающие даже) качал головой, подмечая излишний шум в толпе учеников, но сдерживался и молчал, хотя, казалось, готов был громогласно скомандовать: «Тишина!», как полководец солдатам. Чуть поодаль от него, рассредоточившись, находились гвардейцы, застывшие, как статуи, но исправно оценивающие обстановку. — Это не к добру, — нахмурившись, заключил Лео. Какой-то недоброжелатель пихнул его плечом, будто бы случайно задев, но привыкший к такому обращению юноша лишь расставил шире ноги, чтобы не упасть, продолжая разглядывать отца. Неожиданное появление того здесь не предвещало ничего хорошего, как, впрочем, и где-либо еще. Даже в собственном доме Стивен был единственной причиной слез жены и ребенка. А слезы злили его… — Эй! — позвал Кенни и обнял одноклассника за плечи, чтобы привлечь его внимание, да и пресечь последующие попытки других задеть давно ставшего изгоем парня. — Не драматизируй, ладно? Сейчас твои переживания абсолютно беспочвенны. — Рассматривая ставшее керамической маской напряженное лицо Лео, он заметил у стены позади того знакомый яркий силуэт и, взяв друга за руку, потянул за собой. В окружении близких Баттерс почувствует себя спокойнее: друзья детства безусловно поддержат его, невзирая на некоторые имеющиеся разногласия с ним. Правда, подойти совсем уж близко к остальным не удалось: место перед стоящими у трибуны ребятами заняли, скучковавшись, другие ученики. Так и оставшись в самом первом ряду, Кенни снял рюкзак с плеч, кинул на пол и сел на него, скрестив ноги под собой. Баттерс взглянул на свой портфель, на отца и предпочел все же остаться стоять, несмотря на недовольные вздохи оказавшихся позади (рассчитывали, что высокий старшеклассник даст им обзор). Кто-то выругался. — Прошу внимания! — искаженный легкими помехами прозвучал строгий голос директора. — С заявлением выступит создатель и руководитель независимой ассоциации осуществления правопорядка, Стивен Стотч, — без прелюдий констатировал он и отошел от микрофона, скрестил руки на груди — жест, закрывающий от внешнего мира (видимо, происходящее ему не по душе). Стотч чинно шагнул вперед. Приблизившись к микрофону, демонстративно постучал по нему пальцами, чтобы оглушающий звон принес ему желаемую тишину. Результат удовлетворительный. — Сограждане, — обратился он к слушателям, и многие в зале переглянулись: так детей, едва ли являющихся значимой частицей общества, обычно не называли. — Как вы знаете, наш город не идеален. В нем, как и везде, процветают преступность и беззаконие: взяточничество, наркоторговля, проституция… — Директор подался вперед, чтобы, вероятно, напомнить Стотчу, что перед ним несовершеннолетние, но не решился прервать театральную паузу. Тот оглядел зал и вдруг воскликнул: — Мы не должны мириться с этим! Будущие поколения заслуживают лучшего. — Он развел руками, ожидая одобрения, но взгляды детей и подростков, обращенные к нему, остались недоуменными. — О чем он говорит? — прошептал кто-то за спиной Лео, скривившегося, расслышав пренебрежительные нотки. — Это отец крошки Баттерса, — еще тише. — Чокнутая семейка, — совсем неслышно. Проглотив горькое чувство обиды, ободравшее горло, Лео убрал руки в карманы брюк и ногтями впился в собственные ладони — болью заглушит доносящиеся голоса. — Деятельность по возрождению Южного Парка будет эффективна в том случае, если мы не только искореним существующих врагов города, но и пресечем возникновение новых, — горделиво продолжил Стивен, пронизывающим до костей взглядом впиваясь в лица учеников. — Всвязи с этим, мэром была одобрена моя инициатива по проведению ряда профилактических мероприятий в выявленной группе риска. Иными словами: мы организуем воспитательный процесс для лиц, склонных к девиантному поведению. — Повисшую тишину нарушил тревожный шепот, волной пронесшийся по трибунам. Стотч изъяснялся незнакомыми терминами, сухо, поэтому не по себе многим стало интуитивно. — Учащиеся, в прошлом совершавшие противоправные действия, систематически нарушавшие нормы поведения и порядок, а также те, чьи родители или близкие родственники привлекались к ответственности за несоблюдение законов, будут поставлены на учет и пройдут специфический исправительный курс, по окончании которого начнут функционировать соответственно правилам, либо же продолжат реабилитацию. — Гул стал еще громче. Некоторые гвардейцы оживились, но Стивен коротким жестом остановил их. — Планировка здания школы, к несчастью, не подразумевает деления учеников на иные группы, чем классы, поэтому мною было принято решение упразднить прежний устрой. Будут сформированы отряды из учеников, которые получат отметку о своем неблагополучии, для обучения отдельно от остальных… — Изоляция? — ошарашенно выдохнул Кайл. — Тише… — шикнул Стэн, чуть наклонившись, чтобы вслушаться. Нововведения ворвались в привычную жизнь слишком неожиданно — следовало хоть немного разобраться в происходящем, чтобы подготовиться к кардинальным изменениям. — Благодаря любезно переданной мне сыном, Леопольдом Стотчем, информации сейчас я могу озвучить имена потенциальных участников программы… Баттерс поежился, почувствовав на себе многочисленные взгляды, расслышав недоуменные возгласы и нелестные отзывы о себе. Впрочем, окончательно еще никто не осознал, что именно случилось. — Какого хера? — несдержанно выпалил Кайл, делая шаг. Рука Стэна преградила ему путь. — Те, кого я сейчас назову, — бесстрастно продолжил старший Стотч, выудив из кармана пиджака вчетверо сложенный лист бумаги, — проследуют с уполномоченными сотрудниками для диалога… Он сказал еще что-то, но голоса заглушили. В зале стало чуть тише только тогда, когда зазвучали имена, когда один за другим перепуганные ученики начали подниматься со своих мест, чтобы получить у ожидающих их у выхода гвардейцев соотвествующие распоряжения о дальнейших действиях. — Нет… — прошептал Кайл, исступленно глядя вслед покидающим зал. — Нет, нет, нет… — Он едва ли не бросился за ними, чувствуя, как необузданная жажда остановить эту мрачную процессию распирает все тело. — Сейчас мы бессильны, — здраво рассудив, Стэн повернулся к другу, предвещая необходимость оттормозить того. — Позже будет поздно! — с жаром заключил Брофловски. — Деление всегда заканчивается угнетением одной группы другой. Весь мой народ сгинул из-за этого! — Черт! — громко шепнул Стэн. — Не здесь, Кайл! — Многозначительно округлив глаза, он дернул того за рукав, без слов пытаясь донести, что героями быть не время — обычные школьники. — И на Земле известны примеры! — так и не успокоившись, сказал Кайл. — Фашизм… — Стэнли Марш. Не послышалось. Прочие звуки пропали — остался только стук сердца, болезненной пульсацией отдающийся в висках. Зал, показалось, замер в ожидании, когда юноша наконец осознает, что должен пошевелиться хотя бы. — На каком основании? — выкрикнул Кайл, развеивая морок, как только безотчетно Стэн шагнул вперед, но его слов никто не расслышал: продолжилась перекличка. — Из-за отца, — с уверенностью констатировал Стэн, но дрожь в его голосе выдала страх. От этого звука, столь непривычного для слуха, Кайла передернуло, и он стиснул зубы, чтобы сдержать забурлившую ярость. — Карен и Кеннет Маккормики, — провозгласил Стотч. Кенни выхватил из десятка других встревоженное лицо сестры, стремительно белеющее. Она медленно поднялась, на тонких ногах пошатнувшись, ухватилась за плечо Айка. — Прости меня, — раздался сдавленный писк Баттерса, совершенно растерянно смотрящего то на Кенни, то на спину Стэна, уже прошедшего мимо и направившегося к гвардейцам. — Я не знал. Я думал, что мы с отцом говорим по душам, а не… Хотел бы Маккормик сказать, что все хорошо, но озабоченность старшего Стотча порядком действительно обрела извращенную форму. Если так пойдет и дальше, его придется останавливать не силами действующих законов и исков в мировой суд, а совершенно иными… Оттолкнув стоящих перед собой людей, Кайл молниеносно метнулся к первым рядам, и от тяжелого удара его кулака Баттерс, резко согнувшись пополам, рухнул на колени. Раздался визг. — Такие методы вам нравятся?! — проорал, брызжа слюной, Кайл и замахнулся вновь, но стоящие рядом перехватили его напряженные до дрожи предплечья. Кажется, во взорвавшемся гомоне, троекратно усиленном эхом, прозвучал возмущенный голос директора, но бестолку. Кенни успел лишь встать, когда толпа сгустилась, словно тучи на небе. Он попытался наклониться к упавшему на четвереньки другу, толкаемому чужими коленями, но телами задавило. Возня и оскорбления переросли в толчки и треск швов одежды, в удары и крики. Вцепившихся в Кайла отдернули от него те, кто поддержал желание того силой восстановить правосудие прямо сейчас. Вырвавшись, он рванул к Баттерсу, буквально сметая преграды из мельтешащих конечностей, и в бессильном порыве ударил, не сдерживаясь, ногой по лицу. Бордовые капли упали на пол. Гвардейцы тараном врезались в беснующуюся толпу. Все смешалось. — Я не позволю заклеймить кого-либо! — бешено взревел Кайл, вырываясь из очередного живого плена. Он было навис над бессознательно пытающимся уползти Баттерсом, но Кенни кое-как преградил ему путь. — С дороги! — Порывисто махнув рукой, Кайл задел чье-то лицо, и неестественно отчетливый алый след отпечатался на щеке взвизгнувшего от жгучей боли школьника. Температура в помещении подскочила, воздух пошел рябью. — Кайл, не вздумай этого делать! — прикрикнул Кенни. Паника сорвала его голос, сделала грохочущим. Ладонями он уперся в показавшуюся горячей даже сквозь одежду грудь юноши. — Я знаю, чем это кончается, Кен! — выпалил он. Его горящие нечеловеческой злобой глаза воссияли, будто Солнце в первую секунду зари, и уже через миг стали еще ярче, цвета раскаленного золота, кипящей крови. Кенни разжал кулаки, невольно отступая. Ужас и смирение парализовали. Еще секунда бездействия, и праведный гнев неземного существа выжжет несправедливость, смоет ее кровью невиновных… А он так и продолжит завороженно смотреть в эти плавящие его рассудок глаза, в которых разрушительная мощь всей Вселенной. Чей-то силуэт заслонил фигуру Кайла. Тот покачнулся, когда, налетев, Марш крепко обнял друга, буквально впиваясь в его тело. — Остановись, — прошептал он. Тихо-тихо, будто заклинание, которое никому нельзя слышать. Обнял еще крепче. — Прошу тебя. Остановись. Пальцы Кайла сжались на его спине, вцепились в куртку, как в спасательный круг. Он зажмурил глаза, опуская голову на плечо Стэна.***
Кровь из носа никак не переставала идти, но хотя бы страх от ее вида исчез, и теперь куча скомканных обрывков туалетной бумаги, валяющихся у ног, не казалась чем-то жутким, что можно увидеть только в кино. Сидя на крышке унитаза, Баттерс прижимал белые лоскуты к сведенной тупой болью ноздре и натужно дышал ртом. От Кайла досталось неслабо, поэтому он справедливо полагал: то, что удалось уйти живым, — везение. Утренний конфликт, переросший в массовую драку, к счастью, уладили люди отца, самых неугомонных разняв силой (пусть после этого кто-то скажет, что от гвардейцев один лишь вред!). Теперь почти всем ученикам старшей школы грозило судебное разбирательство. Сами же усугубили свое положение. Правда, эта мысль оправданием для Баттерса не послужила. Он действительно был виноват в том, что не распознал в отце лицемера. Пока сын самозабвенно делился своими мыслями об одноклассниках и других ребятах, Стивен Стотч делал нужные ему выводы о каждом из учеников, об их семьях. Убрав от лица смятый обрывок туалетной бумаги, Лео посмотрел на оставшиеся на нем багровые разводы. Пожалуй, отчасти он заслужил несколько ударов, но всеобщей неприязни — точно нет! На него, слабака, срываются те, кто бессилен перед Стивеном Стотчем. Если бы крошка Баттерс был столь же властным, как отец, никто даже перечить ему не осмелился бы. Юноша взглянул на часы. Прогул одного учебного дня вряд ли повлияет на успеваемость. Погода, весьма кстати, хорошая — удастся до вечера скоротать время на улице, и родители не узнают об этом небольшом нарушении. Под носом стала ощутима скопившаяся влага; прижав чистый уголок к ноздре, Баттерс потянулся к держателю для туалетной бумаги. Полуоборот, и завертелась опустевшая втулка. От недовольства Лео закатил глаза: что ж, придется покинуть ставшую уютным логовом кабинку. Он поднялся, толкнул дверь и двинулся к соседней, чтобы запастись еще одним рулоном. Звенящая тишина вдруг сменилась галдежом. Баттерс обернулся к ввалившейся в туалет группе. Старшеклассники, как и он, но совсем взрослые — будущие выпускники. Они разом умолкли, уставившись на него. — Привет, стукач, — поздоровался вышедший вперед Картман, зловеще ухмыльнувшись. Баттерс инстинктивно отступил, чувствуя, как иррациональным страхом перехватывает дыхание. Такой же ужас он испытывал в начальной школе, когда шестиклассники травили его, но они, как видно, давно повзрослели, да и с ними Эрик, который в обиду не даст, да? — Пацаны, я не знал, что так выйдет, — все же проговорил он, пятясь от неумолимо приближающейся к нему компании. Кабинка, которая, казалось, могла спасти, спрятать ото всех кошмаров, осталась в недосягаемости. — Сын шлюхи, — просмаковал Картман. — Так ты меня назвал? — Нет! — взвизгнул Стотч, но никто не собирался его слушать. — Из-за тебя и твоего папаши мы теперь изгои, — приторная ласковость исчезла из голоса, слова засочились желчью. — А раз так, терять нечего, — хмыкнул другой. — Я постараюсь все исправить… Баттерс не успел договорить. Грубый толчок, и его затылок припечатало к кафельной стене. Искромсавший черепную коробку треск и боль дезориентировали — мир стал пятном, а затем мгновенно образовавшийся синяк припечатало к жесткой поверхности еще несколько раз, пока волосы не намокли, пока капли крови, щекоча, не потекли по шее вниз. Перед глазами потемнело. Ослеп? Закричать бы, да скривившийся рот свело. Потяжелевшее тело, обмякнув, повалилось на пол. Баттерс попытался ухватиться за ускользающую стену, но поймал только воздух. Уши заложило. Вдалеке прозвучала команда: — Держите его! Зачем? Если бы и захотел дать отпор, не смог бы. Эта мысль, засев в мозгу, продолжила зудеть, пока чужие руки не заломили руки Баттерса, усадив его на колени. Тяжелая, как чугун, голова упала на грудь, но острые пальцы, впившиеся в щеки, подняли подбородок; втиснулись в рот, нещадно разрывая уголки губ. Замутило так, что показалось, будто вот-вот собственный желудок извергнет. Юноша приоткрыл глаза и сквозь пелену слез различил перед собой заслонивший весь мир чей-то пах. Еще через секунду — вывалившийся из расстегнутой ширинки член. Нет… Кажется же? Этот кожистый отросток — что-то еще? Палец, может… Баттерс в отчаянии дернулся, ощутив специфический запах, но его лицо, насильно вернув обратно, парни сдавили так, что хрустнула почти ломающаяся челюсть. Он услышал свой же жалобный писк, вырвавшийся из охваченной жаром груди. — Твой поганый рот — сортир! — с презрением выплюнул Картман и, уверенно подойдя ближе, коснулся крайней плотью вялого члена юношеских губ; под протяжный вой сунул его внутрь. Тело Лео пробрала судорога, когда теплая жидкость толкнулась в рот. Кислая моча растеклась по языку, все еще пытающемуся выпихнуть инородный орган, бодрым потоком хлынула к глотке. Так много, что не вдохнуть. Мокрое горло перехватило кашлем, золотистые брызги вылетели из носа, струи, обжигая, побежали по подбородку. Спустя вечность, член Картмана, хлюпнув, соскочил с губ Баттерса. Стотч повалился на пол, открыл рот, рыкнул, пытаясь сблевать, но от мучительных позывов, сводящих пищевод, не было проку — только вязкая слюна вперемешку с желтыми каплями разлилась по полу. Боковым зрением он различил, как рука Эрика опускается в мусорное ведро, как в его кулаке сминаются обрывки туалетной бумаги, выброшенные обертки, объедки, как он обхватывает толстыми пальцами горлышко бутылки из-под газировки. Стотч не успел толком понять, что происходит (навязчивое гудение заглушало мысли), но взвизгнул, когда ощутил, что ослабевает ремень брюк, что ткань сползает с его ягодиц. Юноша истерично возопил совершенно чужим голосом, забившись в конвульсиях, и в тот же миг чья-то ладонь заткнула его рот. Он напряг каждую мышцу, чтобы спихнуть с себя чужие руки, кусаться принялся, но бессильно распластался по кафелю, когда болезненный удар, вышибший дух, пришелся по лопаткам. Хлынувший через открывшуюся в туалет дверь воздух остудил горящее лицо Лео. Он поднял взгляд, как за спасательный круг, хватаясь вываливающимися из глазниц глазами за возникшую фигуру. Высокие перешнурованные сапоги, тонкие ноги в болотного цвета джинсах. Шея заболела от перенапряжения, а к чувствительной коже он ощутил прикосновение холодного стекла (такое же, как сочащийся по бедрам пот). Сжался весь, из последних сил пытаясь сквозь ладонь докричаться до стоящего на пороге Кайла, но тот продолжил с равнодушием смотреть на изливающиеся слезами голубые глаза. Лишь сощурился, когда острой болью порвало упругие мышцы сфинктера Стотча. Дверь закрылась.наши дни
Крэйг так и не смог понять, спал ли: тело наполнилось энергией, а вот сознание стало еще более вымотанным из-за чужого сопения, совсем тихого, но вибрацией отскакивающего от четырех стен его черепной коробки. Источник этого взвинчивающего нервные окончания шума совсем рядом. Настолько, что, если убрать одеяло, можно почувствовать тепло человеческого тела, раскинувшегося по кровати. Твик никогда не спал на своей половине — сдвигался к центру, а ноги и руки забрасывал на ближайшую возвышенность. К счастью, последнее не случилось: Крэйг был уверен, что, если Твик коснется его, совладать с чувствами не выйдет, и он либо расплачется, как ребенок, либо удушит того, обняв хрупкое тело, по которому беспрестанно скучает… Повернуться к Твику лицом Крэйг не решался до тех пор, пока тело не затекло, и закостеневшие мышцы укололо мириадами игл, впившихся в кожу. Он с предельной осторожностью отодвинулся от края кровати, лег на спину. Повернув голову, посмотрел на лицо Твика, оказавшееся неожиданно далеко (напрасно опасался: Твик не дышал ему в затылок все это время). Он спал, положив голову на угол подушки; как и обычно, у него чуть приоткрыт рот, в уголке которого блестит крошечная капля слюны; а незаметно подрагивающие гладкие веки шевелят светлые ресницы. Показалось, вот-вот приоткроет глаза и сразу зажмурится, улыбаясь, замерев в ожидании пробуждающего поцелуя. Крэйг всегда касался его губ своими по утрам, позволяя себе побыть нежным, слабым. И Твик отдавал всего себя ему такому. Рука Крэйга непроизвольно потянулась к осунувшемуся лицу юноши перед ним, освещенному тусклым светом единственной лампы. Может, и сейчас эта особая магия сработает: Твик вернется к любящему его человеку прежним. Крэйг едва-едва коснулся подушечками пальцев прохладной щеки и отдернул изувеченную руку: грубыми рубцами точно исцарапает мраморную кожу. О том, сколь легкомысленный, он не успел подумать. Сердце, екнув, остановилось, как только уголки губ Твика приподнялись. — Крэйг… — тихим шепотом позвал он сквозь сон. В одном сказанном им слове уместилось столько любви, что она, хлынув через край, захлестнула Такера, как бешеное цунами. Он разучился делать вдохи — так и замер, мысленно молясь всем известным богам о том, чтобы этот миг не оказался очередной пыткой для его разума. То ли падая от бессилия, то ли подчиняясь чужой воле, Крэйг приблизился к Твику. В нос ударил запах зимы — зимы, пахнущей хвоей, имбирем и корицей. Все еще боясь дыханием потревожить пушинки ресниц Твика, Крэйг наклонился к нему. Настолько, что ощутил губами исходящее от его лица тепло. Одно касание. Невесомое, как прикосновение теплого ветра летом. По груди разлилась лава из бурлящей смеси стыда и болезненной эйфории. Два серых пятна возникли перед глазами, и Крэйг спешно отпрянул. Только сейчас он понял, что навис над Твиком, буквально забравшись на него; но постаравшись сделать вид, что оказался столь близко по случайности, отругал себя за мальчишество. — Это… — проговорил Твик и закусил нижнюю губу верхней, будто пробуя на вкус, — необычно, — усмехнулся. Не помнит. Крэйга убедил в этом холодный тон, холодный взгляд: Твик никогда не смотрел на него с безразличием, находясь с ним в одной кровати: либо тревожился из-за пустяков, либо любил и хотел. — Прости, — хрипло пролепетал Такер, начав отодвигаться. Тело перестало слушаться из-за возникшего чувства неловкости: выходит, не совладав с собой, посягнул на незнакомца… Колено Твика уперлось в его бедро, преграждая путь, длинные пальцы обвили запястье, а на локте второй руки он приподнялся, продолжая всматриваться в глаза напротив. Так и замерли. — Я могу постараться привыкнуть, — выдохнул Твик, опаляя воздух между ними. Он нерешительно подался вперед, несмело и по-детски поцеловал сам: прижался губами к губам, будто не понимая, что нужно делать. Но эта привычная требовательность крупной дрожью сотрясла тело Крэйга. Похоже на их первый секс в летнем лагере: Твик не умел правильно двигаться, но так хотел чужой всепоглощающей ласки, что смело поддавался инстинктам, ведущим их обоих вперед, на глубину… От этой мысли голова пошла кругом, и возникшее вдруг возбуждение заволокло уши. Крэйг первым приоткрыл рот и, не дожидаясь, пока Твик сделает то же самостоятельно, языком разомкнул его губы. Прохладная влага обволокла; наполнив, вытеснила мысли из головы. Ладони Твика легли на плечи. Он, напряженный, опустился на кровать, словно в обморок падая, увлек за собой. Забываясь, Крэйг стиснул пальцами его щеки, чтобы не дать отстраниться ни на миллиметр: этот неиссякаемый источник счастья необходим ему для жизни, как пульс. Коленом раздвинул чуть дрожащие ноги Твика и расположился между ними, с жадностью измученного жаждой впиваясь телом в тело. Вставший член, грозящий порвать швы натянувшегося белья, уперся в твердый пах юноши под ним. Крэйг не помнил, когда в последний раз был заведен до такой степени. Знал только, что изголодавшуюся по чужим прикосновениям кожу наэлектризовывает трепет рук Твика, и разряды тока бьют по истончающемуся самообладанию. Господи, как же мешает сейчас одежда: жмет, впиваясь в самые чувствительные точки, и не дает двинуться дальше. Твик промычал что-то — Крэйгу пришлось оторваться от его языка и губ. Узкую юношескую грудь на вдохе расперло воздухом. Один лишь взгляд на осоловелые серые глаза напротив, на мокрый рот — и, теряя рассудок, Крэйг впился похолодевшими пальцами в ворот скособоченной футболки Твика, намотал ткань на кулак… Затрещали рвущиеся под действием нечеловеческой силы нитки. Разорвать бы следом поцелуями и это тело… Крэйг уже было припал губами к розовым точкам — соскам, когда взгляд упал на перетягивающий торс Твика белый бинт. Сначала стало не по себе от мысли, что тому из-за бешеного напора может стать больно, а затем догнало осознание, почему существует эта неуместная деталь. Пылающая кровь застыла в венах от резкого понимания, что они оба не прежние, и все происходящее — фальшь, мираж былой любви. Поднявшись на руках, Крэйг замер, глядя сквозь лицо Твика, и отпрянул. Тот, оторвав голову от подушки, недоуменно уставился на него. Разве что руками не развел. — Слишком… — отвечая на немой вопрос, выговорил Крэйг, тряхнул головой и скривился, как от слез. — Это больно… Убрав под резинку трусов член, Крэйг на коленях перешагнул через ногу Твика, отдалился, так и не взглянув на него, настолько, насколько позволила кровать. Твик какое-то время смотрел на широкую спину юноши, которую недавно мял пальцами, а затем, переведя взгляд на серый потолок, выдохнул скопившийся в легких воздух. — Заебись, — буркнул он раздраженно. Сев ровно, с остервенением стянул с себя изорванную одежду. Сердце в оголенной груди продолжало клокотать, а в паху противно ныли остатки возбуждения. — Знаешь, а я только-только что-то почувствовал… Это демонстративное недовольство заставило Крэйга вздрогнуть. — Ты не он! — выпалил Такер, порывисто повернувшись к Твику; пружины матраса скрипнули. И добавил сдержаннее, уняв беспричинную ярость: — Его тело, его руки и губы, но… — Зажмурившись на долю секунды, он опустил глаза. — Я будто сблизился с другим, и это… Я предал тебя. Вскинув брови, Твик сокрушенно покачал головой, поджал губы. — Ясно, — бросил он, выбираясь из постели. — А я думал, что у меня не все в порядке с головой. — Тебе легко! — выкрикнул Крэйг, взорвавшись. Вскочил с места, махнул рукой. — Ты нас не помнишь! — И не хочу вспоминать, — процедил Твик. — Очевидно, я был полным придурком, раз связался с тобой. — Пошел ты! В ответ Твик резко распахнул дверь и захлопнул ее за собой. Вылетев в коридор, он остановился у противоположной стены, выдохнул несколько раз в темноту, чтобы успокоиться (взбесился, однако), и повернулся к пятну свету, льющемуся на пол из гостиной. Заметив движение, сидящий на диване Клайд поднял покоящуюся у его ног маску, поспешно надел ее и перегнулся через журнальный столик. Твик посмотрел на него и, поведя плечами, двинулся навстречу. В квартире стало заметно чище — поразительно! На диване, оказалось, можно сидеть (прежде походил на свалку), и Твик смело завалился на него, спиной прислонившись к мятой подушке возле Клайда, разглядывающего полуголого юношу единственным глазом. — Повздорили? — поинтересовался Донован. Он наверняка слышал все сказанные Крэйгом и Твиком друг другу слова, и все же тот в ответ кивнул, запустил пальцы в жесткие волосы, опрокинув голову. — Зря. — Пожав плечами, Клайд склонился над столом и продолжил скручивать набитый обрывками сухих листьев косяк. Уцелевшая рука справлялась ловко, а вот от кургузых перебинтованных пальцев было мало толку — ими он лишь прижимал края размером с мизинец свертка. Не отрывая от спинки дивана затылка, Твик наблюдал за процессом какое-то время. — Что случилось? — спросил он. — Ты о чем? Твик перевел взгляд на сосредоточенное лицо нового знакомого. Маска не прилегала к коже Клайда вплотную, но в тени, отбрасываемой ею, не разглядеть, что же скрыто… Шрамы? Голое мясо? Голые кости? — С тобой, — уточнил он и, уперевшись локтями в колени, положил голову на костяшки скрещенных пальцев. Кое-как свернув косяк, Клайд хмыкнул, мельком взглянув на Твика. Тот смотрел на него с искренним любопытством, без отвращения. Чудной. — Несчастный случай, — непринужденно бросил Клайд, нервно усмехнувшись. Он сжал смятый кончик косяка сухими губами, провел по карманам ладонями, но зажигалку так и не обнаружил. Принялся перебирать лежащие на столе предметы. Увлекшись своими мыслями, несколько раз он поднял и положил обратно коробок спичек. Твик, заметив взвинченность товарища, взял спички сам и протянул ему. Клайд благодарно кивнул, вытащил одну. Из-под бровей посмотрел на него. — Я помогал выжившим после бури строить первые тоннели, — пояснил он, видя испытывающий взгляд. — Тогда у нас не было ни соответствующих знаний, ни оборудования, ни даже уверенности в том, что расширение ареала обитания хоть как-то поможет выжить. Только пара чудом добытых канистр бензина, кучка еле живых калек, застрявших под землей, и я — бывший герой. — Он вновь безрадостно усмехнулся. Вспыхнувший в его руках огонь осветил медного цвета бороду и лицо, показавшееся чуть более сосредоточенным, чем обычно. Клайд продолжил, сделав глубокую затяжку. — Мы знали, что в нескольких километрах от нашего склепа,расположены подвальные помещения склада Южного Парка (того, что на востоке), поэтому разбивали каменные стены топорами, лопатами — словом, тем, что удалось найти. Но работа шла чертовски медленно. Чертовски… — Он, скривившись, еще раз втянул дым легкими и выдохнул вверх. Помещение наполнилось кисло-сладким запахом тлеющей травы. — Что ожидаемо, запасы еды подошли к концу. От холода люди начали болеть: не простудой, — Клайд покачал головой, — безумием. Я слышал отчаянные крики ополоумевших, видел, как они бросались на родных, забываясь в страхе смерти. А вскоре на смену этой агонии пришла обреченность. — Несколько искр сорвалось с конца самокрутки, упали на колени Клайда, но он не заметил. — Женщины пальцы себе отрезали, чтобы прокормить детей. Отчаявшиеся смельчаки поднимались на поверхность, но возвращались оттуда единицы: зима бушевала. — Обливающееся кровью сердце Твика сжалось до размеров ореха. — Когда люди, которым мне всей душой помочь хотелось, начали умирать, словно мухи на морозе, я не стал мириться с уготованной нам участью. — Сжимающие косяк пальцы Клайда дрогнули. — До отбоя я работал наравне с остальными, а после — во сто крат усерднее. Героев в те дни недолюбливали, считая их виновными в случившейся катастрофе, поэтому применять свои способности я мог лишь в одиночестве. Ночами, используя власть над насекомыми, я прокладывал тоннели вместе с мириадами москитов, скрывающихся от непогоды под землей. Весьма успешно, — хмыкнул. — До определенного дня… Как дрожь ощущая возросшее напряжение, Твик безотчетно потянулся к косяку в руках Донована. Тот безропотно отдал его ему. — Ты не помнишь, но в школе с нами училась милая девочка — Хайди Тернер, — разглядывая лицо Твика сквозь выдыхаемый тем дым, сказал Клайд. — Полуживой ее обнаружили во время одной из вылазок. Изнуренная, у нее не было языка, кисти и пальцев ног. Мне подумалось, что она в руках больного мясника побывала, но сразу донимать ее, ослабевшую, расспросами не стал, а потом — не успел. Приятная пустота наполнила голову Твика, и все же на затянувшуюся паузу он обратил внимание, как и на то, что глаз Клайда еле заметно заслезился. — Что было дальше? — хриплым от длительного молчания шепотом проговорил он. Клайд криво улыбнулся, шумно выдохнув. — В ту ночь я, как и обычно, выбивал искры из камней старой киркой, пока москиты, монотонно жужжа, штробили почву. Пора было привыкнуть к нагрузкам, но ставшая хронической усталость валила с ног; перед глазами плыло, в ушах звенело. Несколько раз я подумал об отдыхе, но все же предпочел работать. Герой, блять… — Юноша издал смешок, но настолько желчный, что Твик поежился. — Я не услышал, как Хайди вошла. На культях она передвигалась еле-еле, медленно; без языка не могла издать ни звука, кроме заглушаемого стуком кирки мычания. Но она шла и шла ко мне, будто это было жизненно необходимо. — Клайд зажмурился, и лоб его испещрили глубокие складки. — Я заметил чужое присутствие, когда она оказалась близко-близко. Вздрогнул от неожиданности. Растерялся. И все к чертям собачьим вспыхнуло! Глаза Твика округлились. Он открыл было рот, чтобы узнать, что именно произошло, но Клайд, коснувшись пальцами изувеченной руки маски, продолжил говорить сам: — Уже таким я узнал, что рубанул находящийся под напряжением кабель, проложенный людьми Дуги для обеспечения электроэнергией тех, кто скрылся в подвалах склада. Настолько близок я оказался к конечной цели. И наебался. — Раскинув руки, Донован откинулся на спинку дивана. — Разряд тока не убил меня только потому, что содержащийся в моей коже хитин — хреновый проводник. — Он неторопливо повернул голову, посмотрел на Твика. Беззлобно. С любопытством даже. — Забавно, но именно ты упрекал меня за мои способности раньше… — Что стало с Хайди? — сглотнув вместе со слюной дискомфорт, уточнил Твик. — Из-за моей оплошности пожар начался, — задумчиво произнес Клайд, обращая глаза к потолку. — Я не знаю, что двигало малознакомой мне девушкой, хрупкой, искалеченной, едва способной себя обслуживать, но ценой своей жизни она спасла меня. — Его дрожащее веко опустилось. — Смерть от удушья дымом, — мрачно констатировал он. — Глупо вышло… — хмыкнул, вложив в сказанные слова всю терзающую боль. А улыбнувшись, подытожил: — Несчастный случай. Рой мурашек щекотнул спину Твика и, поежившись, он вспомнил, что все еще держит косяк. Сделав небольшую затяжку напоследок, протянул его Клайду. Пальцы начало покалывать. — Не поможет, — бросил тот, но все же затянулся, взяв сверток. — Так уж мне повезло, что ни алкоголь, ни наркотики не пьянят меня, — вяло улыбнулся он. — Пытаясь забыть о своей никчемности, я перепробовал все. — Но ты ведешь себя так, будто… — Обдолбан? — усмехнулся Клайд, заметно повеселев. — Внушаю себе кайф. — Повел плечами, как бы сбрасывая с себя хандру, наклонился к столу и затушил окурок. — А настоящий кайф в том, милый Твик, — начал он ласково, — что ты и Крэйг остались живы. — Он с удовольствием рассмотрел искренне удивленное лицо юноши рядом с собой. — Я охренеть как сильно скучал по вам! — Клайд расплылся в довольной улыбке, но Твик тем же не ответил. — Я же не тот Твик, — проворчал он, припоминая грубые слова Крэйга. Почему вообще это так сильно его задевает? — Глупости, — отмахнулся Клайд, улыбнувшись еще шире. — Ты самый-самый Твик из всех Твиков на планете. — Прозвучавшее заставило уголки губ светловолосого юноши приподняться. То ли из-за поглощающей разум и тело расслабленности перестал контролировать эмоции. — Та же подушка-пердушка, что и прежде. — Что? — не сдержавшись, Твик засмеялся. Делать это непривычно, но, оказалось, так приятно, что он продолжил смелее. А от звука собственного хохота стало теплее в области груди. — Ворчишь без умолку, как только тебя чуть заденут, — самодовольно ухмыльнулся Клайд и шутливо толкнул друга в плечо. — Неправда! — буркнул Твик, в ответ пихая Клайда коленом в бедро. Сам не понял, почему этом сделал, но эта игра так понравилась, что от улыбки заболели щеки. Тот, вскинув брови, указал на него пальцем. — Опять ворчишь! — победно воскликнул Донован. — Подловил! Они громко засмеялись оба, продолжив бороться. Однако их шуточную перепалку прервали раздавшиеся шаги. Мрачный силуэт Крэйг вырос в проходе. Клайд первым отстранился от Твика, прикинув, что выражение лица Такера не сулит ничего хорошего. Впрочем, логично, что он недоволен… — Собрался куда-то? — нахмурившись, спросил Донован, разглядывая плотно укутанного в теплую одежду друга. — Я отправляюсь на склад. — От ледяного тона Крэйга температура в помещении упала на несколько градусов. Поднявшись, Клайд принялся что-то говорить ему, объяснять, но тот вышел, бросив ядовито: — Развлекайтесь.***
— Венди, мне жаль, — в растерянности проговорил Кенни, наблюдая, как меланхолично, словно в режиме замедленной съемки, девушка поправляет бюстгальтер, как надевает на совершенно исхудавшее тело, обильно покрывшееся мурашками, свитер. Не находя иных слов, он открыл и закрыл рот, оглядел мрачное помещение, в котором находились лишь старый рентген-аппарат и компьютер. Когда стало ясно, что находящемуся в коматозном состоянии Твику необходимо подключение к аппарату жизнеобеспечения (это спасло его, а затем ему стало лучше), Стэн из клиники, где работала прежде мать, забрал почти все оборудование, которое там имелось. Некоторым устройствам ему вместе с Венди удалось вернуть работоспособность, некоторые они преобразовали, некоторые стали грудой металлолома. Рентгеновскую установку ожидала утилизация, так как необходимости в ней не было. До сегодняшнего дня… — Я не специалист, — продолжил Кенни. — Не знаю толком, как пользоваться всем этим… — Он окинул взглядом массивное устройство, ради работы которого пришлось обесточить почти весь бункер, и опустил глаза на черно-белое изображение, заполнившее монитор. — Но эти пятна… — Видела, Кен, — бросила Венди, закрывая ладонью уставшие глаза. Рентгеновский снимок удалось получить несколько минут назад. Венди, забывая одеться, сразу же метнулась к компьютеру, чтобы помочь Маккормику разобраться с предустановленной программой. Увиденное повергло в шок: черные очертания ее собственных легких, испещренных белыми точками разного размера. Не нужно было иметь глубоких знаний в области медицины для того, чтобы понять, что в норме эти новообразования должны отсутствовать. Как подошла к кушетке, чтобы одеться, Венди не помнила. Весь мир вокруг нее в одночасье стал чужим, крайне враждебным. — Как же так? — пролепетала она недоуменно. Эта ее потерянность в собственных мыслях выглядела жутко. Кенни не ответил и в повисшей тишине расслышал, как гулко бьется его сердце. Оно останавливалось столько раз, что смерть стала казаться чем-то будничным. Своя. Но не чужая… Он мог поклясться, что видит костлявую руку, стискивающую грудь Венди, чтобы утащить ее в преисподнюю. Нечестно! Тестабургер, одевшись, повернулась к нему. Боже, каждая клетка ее тела теперь кричала о том, что отравлена смертельным ядом. Почему никто не заметил этого раньше? А ее глаза… Они уже стекленеют. Разве что трупные черви еще не расковыривают кожу. — Неужели Кайл спас меня лишь для того, чтобы я умерла потом так? Ее вопрос не требовал ответа, но Кенни, делая шаг к ней, в мыслях перебрал с десяток вариантов того, что следует сказать, пока одна догадка не заставила его остановиться, врасти в пол. Кайл… Венди заговорила о нем случайно, вспомнив столь же пугающий миг, как этот, но невольно запустила током пронесший по мозгу Маккормика мыслительный процесс. Он вспомнил, как может сиять кожа Кайла, какое тепло он источает; вспомнил кашель, который слышит после бури ежедневно; и слова Твика: «Пообещай, что поступишь правильно, если понадобится». Кенни пошатнулся, теряя в бурном потоке воспоминаний равновесие. — Венди, я должен рассказать тебе кое-что, — не своим голосом выговорил он. — Нет, — качнула головой она, проводя рукой по лицу. — Не сей… — Девушка вся разом обмякла, будто кто-то отключил ее от источника питания, сделала пару шагов невпопад и начала заваливаться набок. Кенни, резко подорвавшись с места, подхватил ее. Настолько легкая, несмотря на инородные выросты в теле, что его передернуло. — Вэн, — позвал он, аккуратно подув на бледное лицо. — Я провожу тебя. — Юноша забросил ее руку на свои плечи, но, уперевшись ладонью в его грудь, Венди отстранилась. — Кенни! — насколько могла, строго осадила она. — Без этого. — Выпрямилась, поправила одежду, пригладила нервным движением волосы. — Я не стану обузой. Ни за что. Он лишь развел руками перед одолевающей его беспомощностью и молча продолжил наблюдать за тем, как Венди берет со стола фонарь, как замирает на секунду в дверях, будто пытаясь осознать, какой она вернется сейчас к привычной жизни; как уходит в мрачный тоннель. Оставшись в одиночестве, в темноте, прорезаемой лишь блеклой подсветкой монитора, Кенни какое-то время смотрел перед собой, тщетно пытаясь вынырнуть из поглощающего его серого вакуума. Какой же он слабый! Аж тошно… Неторопливо приблизившись к компьютеру, будто к опасному зверю, Маккормик столь же медленно опустился на стул перед ним. Монитор уставился на него, хищно скалясь. Эти пятна — острые клыки уродливой морды смерти. Она насмехалась над ним, демонстрируя извечному противнику свою разрушительную силу самым изощренным способом. Сука! Вспышка абсолютно неконтролируемой злости. Порывистое движение. Ненавистный монитор, как поверженный противник, грохоча, рухнул на пол, выскакивая из вспыхнувших искрами проводов. Комната погрузилась в кромешный мрак. Зажмурившись, чтобы не чувствовать слезы, Кенни впился пальцами в виски, надеясь выдавить из звенящей головы все до единой мысли, но тщетно. Лбом он встретился со столом и замер так, чувствуя, как саднит горло желанием закричать. В пыточной собственного сознания он, казалось, наконец умрет, но смерть не шла за ним. За всеми, но не за ним… — Вот… — знакомый голос. Кенни ощутил тепло и поднял голову, мельком глянул на стоящий теперь перед ним подсвечник с горящей свечой и посмотрел на объятое мягкими тенями лицо Бебе. — Я обесточила это крыло, — пояснила она и кивком указала на свечу. — Подумала, что тебе будет неудобно добираться до комнаты в темноте. «Умница», — с улыбкой подумал Кенни, но вслух мрачно констатировал: — Все рушится, Барбара. — Перевел взгляд на дрожащий из-за его выдохов огонь. Пламя податливо и созидательно, если не выпускать его из-под контроля. — Все, что я пытаюсь сберечь… Поджав губы, она всмотрелась в его отстраненное лицо, пытаясь решить, что сказать, но лишь проглотила слюну: никто не стал бы выносить ободряющие речи в таком состоянии, а меньше всего хотелось ощутить силу удара небезразличного ей человека вновь. Заботливо отодвинув подсвечник от лица юноши (опалит ресницы, если уснет здесь), Бебе развернулась, чтобы уйти. Уже начала перешагивать через хрустящие под ногами обломки, когда чужая рука сжала ее руку. — Подожди, — сухо бросил Кенни. Поднимаясь, он скользнул взглядом по ее телу снизу вверх, остановился на недоуменно смотрящих на него карих глазах. Кажется, в них даже страх виден (сам виноват) — то ли так бликует свет пламени, путающийся в узорчатых радужках. Хватка его ослабла, и пальцы двинулись по женскому предплечью, оставляя след из едва ощутимых мурашек. По плечу, почему-то дрожащему от напряжения в мышцах. По тонкой шее. Женское тело кардинально отличается от мужского каждым сантиметром. Нежнее гораздо… Слабее. Забавно, что он напрочь забыл об этом. — Останься, — попросил Кенни… Потребовал, решительно делая шаг вперед. Бебе, оцепенев, не двинулась, и расстояние между ними сократилось до жалких сантиметров. Несколько мучительно протяжных секунд длилась тишина. Ни вздоха, ни стука сердца — только парализующее прикосновение кончиков мужских пальцев к щеке, на которой еще различим был розовый след. Грудь Бебе поднялась на жадном вдохе, когда ее губы воспламенило поцелуем. Она была уверена, что ощутит нежность, робость, но Кенни практически вгрызся в ее рот с ураганом сминающей рассудок страстью, будто ее язык, не поспевающий за его, был единственным, что он хотел получить всю свою жизнь. Он был уверен, что остановится, едва приблизившись, но животное желание взять себе, заиметь, вырвалось наружу вместе с пугающей его самого яростью, но тормоза, блять, отказали. Затрещало ломающееся стекло под ногами. Кенни развернул девушку к себе спиной так резко, будто в отчаянной попытке уберечь, но руки не послушались слабых остатков осознанности, и, надавив ладонями на лопатки, он пригвоздил ее грудь к столу. Бебе то ли задохнулась ударом, то ли вскрикнула от боли, агонией сотрясшей ее тело. Она взмахнула руками, инстинктивно попытавшись вырваться из плена, но лишь смела ими все находящееся на поверхности. Упавшая свеча, ярко вспыхнув, как взорвавшееся Солнце, продолжила, дребезжа, гореть, таящим воском растекаясь по холодным камням. Горячие ладони Кенни двинулись вверх вдоль тела девушки, поднимая края ее кофты все выше и выше. С таким сильным нажимом, будто голыми руками он скальп готов был с нее снять… Кожа ее гладкая, на ощупь похожа на шелк; талия до того узкая, что можно обхватить ладонями; столько изгибов… А напряженные до предела мышцы совсем бессильны против его грубого напора. Бебе приподнялась на локтях, чтобы помочь стянуть с себя одежду, но юноша толкнул ее обратно, будто потеряв к прелюдии всякий интерес. Она заныла, задышав рвано и часто-часто. К черту прелюдию! Один лишь взгляд на обнаженную спину — на то, чего он не имел право видеть, трогать, ласкать, заставляет его член твердеть до боли, а только это и нужно. Кенни губами припал к ней и замер, наслаждаясь прикосновением языка к выпирающим позвонкам. Неспешно стягивая с округлых бедер девушки плотно прилегающие к коже спортивные лосины, щекой провел по углублению между лопатками, продолжая оставлять зубами небольшие вмятины, из-за появления каждой из которой Стивенс вскрикивала так, что, казалось, убить можно ради того, чтобы слышать это вновь и вновь. Лишь пара секунд контрастной нежности… Отпрянув, Кенни за волосы потянул Бебе на себе, вынуждая изогнуться практически неестественно. Вот-вот треснет ее позвоночник, и они искупаются в брызгах крови. Наплевать! Задыхаясь распирающим возбуждением, Стивенс прокряхтела что-то нечленораздельное в тот момент, когда ягодицами ощутила близость чужого тела и исходящий от него жар. Несмотря на предощущение боли, нетерпеливо подалась навстречу. Рывком Кенни втолкнул ее в край стола. От стен отскочил болезненный стон, плавно перетекший в еще один, сладострастный и умоляющий не то остановиться, не то продолжить. Но Кенни не перестал бы терзать это тело порывистыми толчками, даже если бы от этого зависела чья-то жизнь. Ему впервые неважно, что случится. Одно желание: рвать, чувствуя, как чужое тело становится мокрее, будто от крови… Обжигающей влагой обволокло каждую складку кожи на члене. Маккормик перестал контролировать, насколько выходит (где та самая грань он думать не хотел), на какую глубину погружается (кажется, он мог бы увидеть рвущийся его фрикциями низ живота жертвы). Перестал сдерживать собственные стоны, тонущие в чужих, становящихся воем. Издевательски тянущееся удовольствие! Что-то подсказало, что жестче нельзя, но Кенни, ускорившись, оставил эту мысль пылиться на задворках остатков здравого смысла. Мелкие брызги, распаляя, расплескались по его паху и бедрам. Сотрясающееся от мучительного напряжения и ощущений тело Бебе задрожало сильнее, будто случился болезненный спазм. Одномоментно она стала мокрее, в несколько раз уже, и сокращающиеся мышцы растянуло пульсацией члена внутри нее. В клочья рвущие пространство их стоны слились в рычащий крик, раздирающий горло. Исчезли звуки. Даже зрение пропало на несколько секунд абсолютной эйфории. Кенни вышел, когда, растекшись по члену, сперма начала сочиться вниз по его и ее ногам, смешиваясь с холодными каплями общего пота. От упоительного головокружения он пошатнулся и, оперевшись на стол, навис над истерзанным телом Бебе. В висках застучала мысль, которая должна была испортить восторг тела, ворвавшись в трезвеющую голову. Нельзя было этого делать…